Бремя чести

Вся красота фресок была противна Арабель, сейчас она считала, будто лики, которые смотрят на неё – смеются над нею.

Ален остановил её на полпути к алтарю, где стоял священник и зачитывал молитву.

– Мадемуазель Арабель Бланкар, вас сейчас венчают. Я взял на себя смелость, и ответил за вас, согласием разумеется. Мы должны пройти к алтарю, чтобы соблюсти все формальности, но официально – вы уже не мадемуазель Бланкар, а…

Арабель почувствовала, как земля снова уходит из под ног.

– …А мадам Д’Амбруазе.

– Что?! Разве не за сеньора Джентиле я должна была выйти замуж?!

Девушку затрясло, теперь она решительно ничего не понимала. «Так он проделал всё это, чтобы тайно жениться на мне? Почему же он не спросил меня, ну почему?» – кричала и рыдала в душе Арабель.

– За сеньора?! Нет, нет, нет…

– Почему же вы не сказали мне? Обманом увезли меня из Марселя, ещё и тайно женили на себе! Какой же вы бесстыдный человек!

«Господи, благодарю тебя!» – пронеслось у девушки в мыслях.

– Почему же вы не спросили меня, хочу ли я за вас замуж? И что будет со мной, когда мы вернёмся в Марсель? Да ваша мать выставит меня сразу же, как узнает обо всём! Вы и раньше ни о ком, кроме себя, не думали. Я думала вы изменились, но вот оно – доказательство обратного!

– Да толку мне было спрашивать тебя, если ты всё равно не согласилась бы, даже если в сердце у тебя был бы положительный ответ. Я знаю, впрочем, как и ты сама, что ты слишком гордая, чтобы сказать «Да».

– И вы правы. Я бы никогда не согласилась, никогда бы не вышла за вас замуж. Вы могли добиться этого только одним путём – обманом, и вот, получайте. Вы счастливы теперь? Так будьте ещё счастливее – живите и знайте, что живёте с той, которая вас презирает!

Девушка побежала к карете, Ален подошёл к священнику. Он что-то доказывал ему, то говорил громко, то тихо, чуть ли не плача. Вскоре, он присоединился к Арабель и приказал кучеру отвезти их к сеньору Витторио.

Ещё на пути к церкви месье Д’Амбруазе рассчитывал на упоительную первую брачную ночь, к которой мадемуазель Бланкар, а теперь уже мадам Д’Амбруазе, была не готова. Она не имела особого желания этой ночью, да и любой последующей, делить ложе со своим, таким не желанным супругом. По дороге домой она одёргивала его и пресекала любые попытки сблизиться. По приезду она попросила приготовить ей ванную, где провела больше двух часов, в течении которых Ален уснул, не дождавшись свою жену, да и надежды было мало.

Арабель провела всю ночь в гостиной, успокаивая себя книгой. Она была вне себя, её гордость была задета, однако, Ален не мог не заметить, как важно она стало вести себя, когда они вернулись. Во всём – во взгляде, в походке, в жестах – она изменилась и приобрела ещё большую грацию и стать. Она высоко держала голову, будто фамилия Д’Амбруазе принадлежала ей лет так десять, а ни каких-то несколько минут.

Глава 18

Любовь – единственная страсть, не признающая ни прошлого, ни будущего.

О. Бальзак

Наши тайные желания известны лишь нам самим, и, зачастую, мы не можем в них признаться даже себе. Мы нередко думаем о чём-то постыдном, противоречащем этике и морали, и пытаемся прогнать эти мысли, тем самым делая их более желанными. Кто-то, мучаясь от этих мыслей, переступает через себя и раз и навсегда заглушает их в себе. Кто-то уступает себе, поддаётся соблазну, кого-то мучают эти мысли, и он готов на всё, чтобы воплотить их в жизнь. Но на то мы и люди, на то мы и живём.

Ни на следующий день после венчания, ни в последующие несколько дней, Арабель и Ален не разговаривали. Девушка закрылась в своей комнате и никого, кроме прислуги, которая приносила еду, не впускала. В один из вечеров к ней постучался сеньор Джентиле. Она, неожиданно для него и себя, открыла ему.

– Милая барышня, знали бы вы, как мучаете своего супруга…

– Он не настоящий супруг. Венчание было тайным, без родственников, вообще без людей! Священник одиноко читал молитву – это разве венчание, сеньор?

– Так вы опечалены тем, что не было свадьбы как положено, а не тем, что вашим супругом стал месье Д’Амбруазе? – усмехнулся старик. – Знали бы вы, как он переживал, когда вы слегли без сознания…И как он страдает сейчас, от того, что не видит ваших глаз. Он ведь тоже, вот так, сидит в комнате, не ест, не пьёт. Только дверь у него не заперта – он надеется, что вы придёте.

– Это он насильно женил меня на себе, а не наоборот. С какой стати я должна идти к нему?

– Ни с какой. Просто вы теперь его жена, а он – ваш муж. В браке нет такого, что кто-то кому-то должен. Один должен идти на уступки, второй поступает так же. В этом вся суть женитьбы. Если люди хотят ругаться и спорить, им не нужно жениться – это можно делать с любым другим человеком. Брак – это прекрасная новая жизнь. Я был женат без малого сорок лет, и знаете, я не встречал женщины более мудрой, чем моя покойная супруга. Когда она узнала, что у нас с ней не могут быть дети, и в этом виноват я, она не просто не отвернулась, она приняла меня. Она не жалела, не успокаивала, а вместе со мной боролась. К сожалению, всё оказалось тщетным, и детей у нас так и не появилось. Она с завистью слушала рассказы подруг о беременности, о детях, но ни разу за эти годы не упрекнула меня, ни в чём не упрекнула. Пока вы молоды, дорогая, наслаждайтесь этой жизнью. Когда вашего мужа не станет, вы уже не скажете ему, что любите его.

Мужчина откланялся. Арабель заметила, что этот откровенный разговор заставил потеребить старую, но ещё болевшую рану в душе пожилого сеньора. Ей стало не много стыдно за своё поведение, за то, что старику пришлось вспоминать о том, о чём бы он не хотел вспоминать.

«Что же мне делать? Пойти к нему? А если действительно случится что-то не поправимое, и я не успею…Пойду»

«Почему же она не идёт? Это страдание слишком долго длиться. Я больше не могу. Пойду сам»

Она выходила из своей комнаты, он – из своей, сделав по нескольку шагов, они увидели друг друга и остановились. С минуту они стояли молча, но в одно мгновение поторопились друг другу на встречу. Ален подошёл очень близко и взял руки Арабель и приложил их к губам. Девушка отвела взгляд.

Она очень робела, и стыдилась этого. Чувства, что побудили её направится к Алену, быстро прошли, и она выдернула свои руки из его.

– Вы позволяете себе слишком многое. Я лишь хотела узнать, как ваше здоровье. Сеньор сказал мне, что вы не выходите, и не едите. Так можно и заболеть, – с нескрываемой надменностью и напускным безразличием сказала она.

Ален не мог поверить, что она вышла к нему и знал, что слова её не очень-то искренни. Он видел, что в душе у неё другое.

«Какие печальные глаза! И это я заставила этого человека так страдать…»

– Ничего не приносит мне большей муки, чем отсутствие тебя. Не вижу твоих глаз – мои глаза слепнут, не слышу твоего голоса – и глохну, не могу говорить с тобой – и немею. Прекрати эти муки.

– Хотите сказать, что я обрекла вас на это? Вы сами выбрали такую жизнь. Жить с нелюбимой плохо, но жить с не любящей – хуже вдвойне. От нелюбимой вы всегда сможете уйти, а не любящую вы никогда не заставите полюбить.

– Если бы твои слова соответствовали моему положению, я бы взял на заметку.

«Что он хочет сказать? Не то ли, что вовсе не любит меня?»

– Так вы сделали меня своей женой не потому что полюбили? Вы лишь хотели завладеть мной, моим разумом, сердцем и телом! Разве у вас мало было женщин для утех? Вы хотите и меня к их числу приписать? – возмутилась она.

– Ваши слова не соответствуют положению не потому, что я не люблю вас, ведь я люблю вас, всей душой и сердцем, как только могу любить, а потому, что и вы любите меня, – улыбнулся он, опуская взгляд.

– Вздор! Нелепейшее заблуждение! Я не могу вас любить. С чего вы это взяли? «Что он позволяет себе? Да, я что-то ощущаю рядом с ним, но не люблю его. Конечно нет. Я знаю, какая бывает любовь, и это – точно не она» – ещё немного помолчав, она продолжала думать – «Но откуда я знаю, какая любовь? Я ведь никогда не любила!» – расстроилась она. Арабель не могла позволить себе, чтобы он всё понял, или хоть задумался об этом, и быстро пришла в себя.

– Вас не возможно любить, месье. Вы алчный и корыстный человек, и это далеко не все качества вашей личности, которые приходят мне на ум, когда я вижу вас, или слышу ваше имя.

«Что за строптивица! Ведь любит же, любит!»

– Ты боишься признаться самой себе, что я не безразличен тебе, что ты испытываешь ко мне чувства.

– Я прекрасно знаю, что испытываю к вам – отвращение, ненависть и жалость. Мне вас очень жаль – вы так и не смогли понять мою натуру, и так и не смогли измениться. Я никогда не приму такого человека, как вы!

– Ну это уж слишком. Тебе бы меня судить. Что я знаю о тебе? Решительно ничего. Откуда мне знать, что ты не преступница, не ведьма, не развратница? Да я и не хочу этого знать. Я ведь не смотрю в твоё прошлое, и ты в моё не смотри, иначе настоящее и будущее упустишь!

– Так вот какого вы мнения обо мне? Развратница! Ведьма!

– Может и ведьма. Приворожила меня, да так, что спасения мне нет теперь, живу и мучаюсь. Только привораживают обычно тех, кого любят.

«Неужели я обманулся?..»

– Вы ведёте себя непозволительно! И после такого вы хотите, чтобы я лучше относилась к вам?

Арабель считала себя оскорблённой, и не могла больше оставаться рядом с ним, чтобы не сделать хуже.

– Да за то, как ты ведёшь себя, я тебя стороной обходить должен. Но не могу, не могу! Люблю же… – кричал Ален вслед жене, которая резво шагала в свою комнату, не обращая внимания на его слова и не оборачиваясь.

Прошло ещё несколько дней, а молодожёны так и не наладили отношения. Они сидели в свои комнатах, и каждый думал о своём.

«Я был слишком резок с ней»

«Он был прав, говоря, что ничего не знает обо мне»

«Что если теперь она навсегда отвернётся от меня?»

«Что если он охладеет ко мне?»

С момента свадьбы прошла неделя. День выдался удивительным, ведь и месье, и мадам Д’Амбруазе в этот день спустились к обеду. Они сели за один стол, но как можно дальше друг от друга. Сеньор, глядя на них, вздыхал, но было ясно – заточению и отчуждённости конец.

После обеда Ален подошёл к Арабель, которая пила чай и читала книгу сидя у окна. Он осторожно начал беседу:

– Погода стоит замечательная. Город в такие дни ещё красивее. Вы не хотите прогуляться, посмотреть местные красоты?

Арабель делала вид, что не замечает его, однако боковым зрением смотрела на него и прислушивалась к его словам. С минуту он ждал её ответа.

– Было бы прекрасно, если бы я могла пройтись где-то на природе. В парке, или в саду.

– Я могу заказать карету. Поедем в ***кий лес10. Там можно увидеть диких животных, но они не опасны. Люди часто там бывают. Хотя в это время года их там редко встретишь, в основном все приезжают туда летом.

«Дикие животные, девственная природа. Наверняка, это отличное место для прогулки» – Арабель была заинтригована, предложение было слишком соблазнительным, чтобы от него отказаться.

– Дикие животные? Это может быть интересным. А есть ли река по близости, или озеро?

– Нет ни того, ни другого, но есть замечательный пруд. Его чистят часто, так что полюбоваться водой, и на своё отражение в ней, вы сможете, – тихо, ласково, сказал Ален, боясь не нарочно обидеть или задеть Арабель.

– Дайте мне время. Мне нужно переодеться, и собрать кое-какие вещи, с собой.

Ален торжествовал.

– Не спешите. А я пока найду для нас карету.

В лес они прибыли за пару часов до заката. С полчаса они шли молча, боясь что-либо сказать друг другу.

– Я тогда, не осознавая того, обидел тебя. Если ты сможешь простить мне мой гнев, я буду счастлив, – решился Ален.

– Конечно, вашим словам нет объяснения, и не знаю, смогу ли вас простить, но вы были в кое-чём правы. Вы ведь действительно не знаете ничего обо мне, и, так как мы, как бы не прискорбно это было, стали мужем и женой, и считаю возможным посвятить вас в моё прошлое.

Ален не отвечал, давая возможность жене высказаться в полной мере.

– Помните, когда мы были в поместье месье Бегю, разговор зашёл о моих родителях? Я тогда соврала. Мою мать звали именно Патриция. Патриция Бланкар. Она была удивительной женщиной, прекрасной актрисой. Когда мне было одиннадцать лет, мать погибла. Театр в Париже, в котором она работала всего год, находился в очень ветхом здании. Оно обрушилось прямо во время постановки. Моя мать не допела свою последнюю арию, не доиграла последнюю роль…До Парижа она выступал с бродячими артистами, в основном – цыганами. Как-то раз, больше семнадцати лет назад, она была со своим шоу в Гренобле. Там она повстречала месье Симона Бланкара. Он был фокусником. Он объездил всю Францию, бывал и в других странах Европы, он был и в Африке, но более всего любил Восток. Он говорил, что публика там самая благодарная. Он выступал перед самим османским султаном Мустафой вторым 11в Константинополе, однако, тому не очень понравилось. С мамой они жили душа в душу, у них была очень большая, великая любовь, – Арабель задумалась, и несколько секунд молча смотрела вдаль. – Когда мама скончалась, он оставил своё занятие и мы вернулись в Гренобль. Он сосредоточился на мне. Дал хорошее образование своими силами – делился своими знаниями со мной, научил грамотной речи и письму, рассказывал о разных странах, пытался обучить меня немецкому, но мне не давался он, и я начала учить английский, однако быстро забросила. Два года назад он умер. Я не могла жить в том доме, где всё напоминало о родителях, и отправилась в Марсель. Я была однажды в нём, когда у мамы ещё были гастроли. Мне очень нравился порт – сердце города. Там мы познакомились с Жюлем и Антонио. Ты видел их, когда следил за мной. Я танцевала под их музыку. Аим присоединился к ним не так давно. Он работал в услужении в какой-то богатой семье, но однажды его обвинили в краже, и за это лишили зрения и вышвырнули его на улицу. Я, да и все, кто его знает, были уверены, что он не виновен. Он ведь младше меня, а обречён на жалкую жизнь до конца дней… – девушка задумалась снова. – Когда я приехала в Марсель, я сразу разыскала Жюля и Антонио. Они помогли мне на первых порах с кровом и пищей, а позже и помогли устроится к месье Бенуа. А потом, однажды вечером, я столкнулась с ужасным молодым человеком, брюзжащим, озлобленным, не довольным всем и вся, – впервые за свой долгий рассказ она улыбнулась. Ален улыбнулся ей в ответ.

– И что же ты теперь думаешь о нём? Он хоть немного изменился с того дня? – всё в таком же настрое продолжал Ален.

– Я скажу лишь то, что мы очень часто подвержены предубеждению, и видим вещи в ложном свете. Не правда ли?

– Истина, не иначе.

Молодые люди продолжили прогулку, ни разу не затронув тему прошлого разговора. Они говорили о природе, что окружала их, о Генуе, о сеньоре Джентиле. Больше Ален не возвращался к прошлому Арабель, а она, неожиданно для себя, не видела препятствий для сближения.

Глава 19

Нет у человека худшего врага, чем он сам, ибо почти все его беды, все опасности и ненужные огорчения обязаны исключительно его чрезмерной жадности.

Ф. Гвиччардини

Мы подвержены искушению, и являясь людьми, нередко искушению поддаёмся. Мы жалеем о поступках и о последствиях, но не задумываемся о природе вещей, которые побудили сделать нас что-либо. Разобравшись в происхождении своих мыслей, в том, что привело человека к этим мыслям, можно без труда побороть даже самые коварные соблазнения судьбы. Мы все хотим жить богато, все стремимся туда, где тепло и свет, и часто забываем о словах, которые дали себе и другим, забываем о чести, гордости.

Рождество Ален и Арабель встретили в Генуе. Они решили, что пробудут здесь до окончания зимы, а с приходом весны вернуться домой. Ален написал письмо матери, и ждал ответа хотя бы после Рождества, но ответа не было. Он не стал писать о том, что теперь женатый человек, а лишь известил матушку, что пробудет в Италии до весны, даже не указывая города, в котором находился, тем самым, никого не обманывая, скрыл правду.

Отношения супругов налаживались, однако, были не настолько близкими, как хотел того Ален. Она не позволяла прикасаться к себе, называла его на «Вы», смущалась, когда они оставались наедине, а ночи проводила в своей комнате. Между тем, она охотно соглашалась на прогулки, на посещения театров и галерей, на приёмы в домах, хозяева которых были близко знакомы с сеньором Джентиле.

Ален не понимал её, не мог уловить её мысли, чувства. Он не мог сказать, что она приняла его, но и былого презрения он не чувствовал, зато заметил, как явно стала проявляться её гордыня и заносчивость. Временами Ален удивлялся этому, временами радовался. С каждым днём Арабель становилась прихотливее и привередливее. По её просьбе была выгнана одна из служанок, которая не успела приготовить вечерний чай для мадам Д’Амбруазе.

Арабель не понимала, что происходит с ней. Она ощущала себя намного свободнее, чувствовала, что теперь многое в её власти. Свадьба с месье Д’Амбруазе, без приданого, без свидетелей, открыла ей дорогу в лучший мир. В мир роскоши и удовольствий. Лишь в те моменты, когда Арабель лицом к лицу с Аленом сидела у камина, она вспоминала о сущности этого человека и каким способом он организовал этот брак. Она не могла поверить, что так легко смирилась с нежеланной судьбой, и каждый вечер запиралась у себя в комнате и погружалась в раздумья.

Она поняла, что жить в богатстве и достатке ей нравится, однако, то, что ей нужно за это чем-то платить, её не устраивало. «Он сам решил это сделать, я не заставляла его. Я не обязана быть с ним ласковой, взамен на роскошную жизнь. Теперь я беру то, что мне полагается по праву, и никто не принудит меня за это платить, даже самой малостью. А все эти прогулки…Ну не сидеть же мне сутками в комнате. А Ален очень интересный собеседник, если разговор не касается закона…Меня вполне устраивает такая жизнь, но большего он не получит» – рассуждала она, но понимала, что если она никогда не вступит с ним в связь, он может бросить её. «Для такого человека, как он, изменять, или даже в открытую проводить время с другой женщиной – плёвое дело» – полагала она. А ещё она думала о том, что, если она родит ему наследника, то займёт главенствующее место в особняке Д’Амбруазе, вытиснив мадам Изабель. «Она уже в возрасте. Ей будет тяжело справляться с домом. Она будет сидеть с внуком, а я займусь каким-нибудь свои делом. Быть может, открою свою пекарню. Да, да…И месье Бенуа теперь будет работать на меня, а не я на него» – мечтала Арабель.

Она стала заложницей своих амбиций, да до такой степени, что через неделю после Крещения пришла к Алену в комнату, чтобы рассказать счастливую новость.

– Я не знаю месье, как вы отреагируете на это, – будто терялась она. – Я надеюсь, что положительно.

Ален недоумевал. Он оторвался от книги, и был удивлён хотя бы тому, что Арабель перед сном зашла к нему в комнату. Хоть они и провели до этого одну ночь вместе, всего одну, став настоящими мужем и женой, она будто чуралась его. Она стала ещё больше избегать мужа, реже выходила на прогулки и часто часами сидела в своей комнате, даже не выходя на обед. Ален был опечален. Он думал, что теперь они станут более открыты друг другу, станут больше доверять, станут ближе, но произошло всё в точности наоборот.

Поэтому, в этот вечер, он был удивлён приходу Арабель.

– Я слушаю тебя. Я тоже надеюсь, что ты скажешь мне что-то хорошее.

– Я беременна, месье Д’Амбруазе. У вас будет ребёнок.

Ален молчал, будто к чему-то прислушивался.

– Ты уверена?

– Да. Сегодня меня осмотрела врач. Я и сама догадывалась, а она подтвердила мои догадки.

Ален встал из-за стола, подошёл к Арабель и тихонько обнял её. Ещё чуть-чуть, и он бы заплакал.

– Ты не представляешь, как осчастливила меня, – прошептал он. – Эта новость будто моё второе рождение. Я стану отцом! Наш ребёнок…Он непременно будет похож на тебя – такая же красивая черноволосая девочка…

– Я думаю, что будет мальчик. Я уверена. Надеюсь, от отца он возьмёт только хорошее.

Весь вечер Ален провёл в зале в компании сеньора Джентиле. Старик вежливо поздравил его. Скрывая своё счастье за Алена, который приходился ему почти сыном, он держался изо всех сил, чтобы не заплакать и не расцеловать будущего отца.

Арабель снова заперлась в своей комнате. Она зарылась в одеяло и плакала, мысли в её голове путались, она сама противоречила себе в отношении случившегося. «Что же я наделала, как могла допустить такое! Кто же знал, что я забеременею после первой же ночи… Но я же сама этого хотела! Нет, этот ребёнок не нужен мне. Я не хочу даже допускать мысль, что он родится от этого человека. А что если он и меня и его отправит на казнь? Да нет же, он был так рад, для него этот ребёнок будет ценнее жизни, а значит и я, как мать, смогу распоряжаться всем состоянием и положением этого человека так, как мне будет нужно. Да как же я могла пойти на такую безумную авантюру! Нелепость…И всё из-за капитала, из-за влияния! Конечно, я ведь никогда не жила так роскошно, как сейчас! Это не оправдание. Ребёнок будет нежеланным, я не буду его любить. Он не нужен мне! Но это же часть меня…Я мечтала о большой любви, такой, какая была у моих родителей…Но я не моя мать, и Ален – не мой отец. Что поделать, если мне судьбой предначертано всю жизнь прожить под сенью дома Д’Амбруазе. Ах, что я натворила…Да нет же…Как я могла…» – изливала она сама себе душу. Она захлёбывалась от рыданий.

Действительно, кто мог знать, что после первой же ночи близости с Аленом, на что она пошла, ведомая мыслью о том, как ребёнок упрочнит её положение, она забеременеет. Когда всё случилось она стала горько жалеть о своём поступке. Она считала себя униженной, будто её насильно положили в постель к законному, но нежеланному и нелюбимому мужу. Она не могла поверить самой себе, в то, что пошла на омерзительный поступок только ради того, чтобы родить ребёнка, тем самым сделав её положение незыблемым и неприкосновенным.

Когда она осознала какую гадскую вещь совершила, она навсегда отказалась от затеи родить, чтобы укрепить положение. Она отстранилась от Алена, боялась оставаться с ним наедине, ей было стыдно за себя перед самой собой. Она не могла затрагивать темы личных, интимных отношений с мужем с кем бы ни говорила. Когда ей стало плохо, она думала, что отравилась, и приказала служанке позвать врача. Когда она узнала о том, что ждёт ребёнка, мир её рухнул, честь её осквернилась, а гордость – замуровала саму себя в каменном подземелье.

Она несколько дней не могла поверить, что её минутная слабость может так обернуться. Всего лишь одна мысль, небольшой план, от которого она отказалась в то же мгновение, когда сделала первый шаг к его исполнению, всего лишь мечты о прекрасной жизни – всё убило её, оставив на сердце отпечаток позора и греха.

После того, как она увидела, что Ален вполне рад случившемуся, она немного успокоилась. Она подумала, что, быть может, у них всё же есть будущее, что этот человек исправится, когда родится его ребёнок. В то же время, она корила себя, истязала мыслью о том, что совершила страшный грех, за что теперь будет платить нежеланное, но абсолютно невинное дитя.

В конце марта чета Д’Амбруазе вернулась домой, в Марсель. Когда Ален и Арабель прибыли в дом, их никто не встретил. Мадам Изабель они тоже не застали. Только после того, как Ален разразился криком, призывая прислугу, только после этого, женщина в сером платье и белом, но уже запачканным, фартуке вышла к ним.

– Простите меня, месье! Мы совершенно не слышали, что вы прибыли. Да и не известили нас. Мы не знали когда вас ждать.

– Да Бог с вами уже! Приготовьте комнату наверху, самую большую, для мадам Д’Амбруазе.

Женщина замялась.

– Мадемуазель Бланкар стала моей женой. Теперь в доме ещё одна мадам Д’Амбруазе. Кстати, где старшая? Где моя матушка? Я ожидал услышать крики ещё до входа в дом, но стоит мёртвая тишина. Не заболела она?

– Месье, я поздравляю вас и вашу супругу. Простите, я не хочу омрачать вашу радость. Мадам Д’Амбруазе в своей комнате. Пойдите к ней. Ей лучше знать, как обо всём рассказать.

Ален указал служанке проводить Арабель в комнату, а сам ринулся к матери.

Когда он вошёл к ней в комнату, женщина лежала на кровати с тряпкой на лбу, вся бледная, она еле дышала.

– Матушка! – Ален не на шутку перепугался. – Что случилось, матушка? Вы болеете? Вы вызывали доктора? Мама!

Женщина собрала все силы, чтобы ответить.

– Ален…Я писала тебе письма, но ответов не было. Твой отец оставил нас сынок. Оставил нас!

Женщина зарыдала. Ален не мог поверить. Его отец скончался, мать писала об этом, а до него не дошло ни одного письма. «Конечно! Ведь она писала в Венецию! Андре…Неужели он не мог переслать письма. Я обрушу свой гнев на тебя, Андре Робе! Если бы я узнал обо всём раньше, этого бы не случилось с матерью…Эх, Андре!»