Граф Монте-Веро

– Пятьсот талеров, ваше превосходительство! – ответила хитрая старуха.

– Черт возьми, но девушка эта истинная жемчужина. Должен сознаться, маленькая блондинка очаровательна! Я тут же даю вам вдвое больше, если вы окажете мне содействие при похищении!

Камергер Шлеве заметил, что слова лорда произвели на колдунью желанное действие.

– Это очень затруднительно, ваше превосходительство! Но моя уверенность, что вы осчастливите мою племянницу, придает мне решимости. Я не хотела бы доверить это милое, очаровательное дитя дурным людям, а на вас я надеюсь, вы не сделаете ей худа и, по всей вероятности, долго сохраните привязанность к этой невинной девушке, а потому надо…

– Ну, что же надо? – прервал лорд в нетерпении.

– Надо постараться непременно освободить мою племянницу Маргариту из рук ее теперешнего поклонника. О, не пугайтесь, этот богатый и знатный господин увидал ее в первый раз только полчаса тому назад!

– Он нам может помешать!

– Нет, ничего, дело уладится! Выслушайте меня, ваше превосходительство! В то время, как вы будете приказывать кучеру подавать, я пойду в беседку! Поклонник ее воспользуется этой минутой, чтобы также сделать нужные приготовления к отъезду, следовательно, оставит ее одну со мной! Ваше превосходительство потрудится затем войти к нам, а все остальное предоставьте мне! Я доведу очаровательную Маргариту до вашей кареты, она немного дичится, но со временем это пройдет! Кучер погонит лошадей, и вы увезете мою племянницу!

– Превосходно! – Лорд был вне себя от радости.

– Если же дело примет дурной оборот, то я постоянно к вашим услугам, чтобы оправдать даже перед судом ваше похищение!

– Вы превосходная, умная женщина, только не теряйте ни минуты! Я сам схожу к Адаму, моему кучеру, отошлю камердинера, который может только помешать мне, с приказанием приготовить мне в моем дворце ужин, а затем возвращусь к вам в беседку! – с удовольствием произнес старый лорд. – Это презабавно! Я похищаю маленькую соблазнительную блондинку!

Паучиха тоже смеялась вместе с его превосходительством, который сунул ей в руку две ассигнации, и отправилась, не оглядываясь, в сад, между тем как лорд поспешил через рыцарскую залу, чтобы отдать нужные приказания кучеру. Камергер Шлеве со смехом смотрел им вслед, но вскоре лицо его приняло серьезное выражение – он принимал твердое решение.

Паучиха не ошиблась! Когда она вошла в беседку, принц Вольдемар выразил намерение удалиться на несколько секунд, так как барон Шлеве долго не возвращался. Он извинился перед Маргаритой и попросил подождать его – он не в состоянии лишить себя удовольствия довезти ее до дома в своем экипаже.

Проходя мимо фонтана, принц увидал цыгана, очевидно, поджидавшего его.

– Где вы пропадали, господин барон? – тихо спросил принц. – Потрудитесь приказать кучеру подавать!

– Одну минуту, ваше королевское высочество, – улыбнулся камергер. – Одну минуту, тут разыгрывается восхитительная интрига!

– Говорите, но скорее, я намерен отвезти очаровательную блондинку в свою виллу близ парка!

– Две мили ночью…

– Если бы их было десять, господин барон, и если бы я был принужден сам править лошадьми – для меня это не составило бы труда, – произнес принц с таким энтузиазмом, какого у него камергер Шлеве прежде никогда не замечал. Очевидно, принц не на шутку влюбился в прелестную Маргариту.

– Это что-то вроде похищения? – с улыбкой заметил Шлеве.

– Вы переговорили уже с госпожой Робер обо всем? – спросил принц, не слышавший последнего замечания камергера.

– Да, ваше королевское высочество, но старый лорд Уд намерен опередить вас! Он приготовил уже свой экипаж! Вот и он сам в костюме турка! Он войдет в беседку к прекрасной сирене, которую поведет к экипажу с помощью колдуньи, и…

– Не с ума ли сошел этот старый англичанин?! – воскликнул принц Вольдемар. – Он имеет намерение…

– Похитить Маргариту, да, действительно, ваше королевское высочество!

– Этого не должно произойти, или я этого лорда Уда…

– Его превосходительство – английский посланник, ваше королевское высочество, – напомнил ему камергер.

– Вы правы: он направляется к беседке; я сниму с себя маску, и тогда у него пройдет охота к похищению!

– Не предпочтете ли вы похитить эту очаровательную добычу из-под носа старого лорда Уда? – спросил Шлеве.

Принц остановился.

– Разумеется, но каким образом?

– Ваше королевское высочество сказали сейчас, что вам нетрудно было бы самому править лошадьми, – проговорил камергер. – Мне кажется, было бы презабавно, если бы…

И тут барон, нагнувшись к принцу и говоря ему что-то на ухо, прошел вместе с ним через театральную залу. Предложение, очевидно, понравилось, так как принц от души смеялся над выдумкой камергера. В то время как оба незамеченно прошли сквозь толпу масок через залы к экипажам и камергер наконец нашел карету английского посланника, лорд Уд, в веселом расположении духа подходил к беседке, где сгорбленная колдунья сидела с очаровательной виноградаршей, которая очень понравилась старому лорду. Прекрасная фигура, чудные золотистые волосы, голубые глаза – все это так увлекло англичанина, что он был вне себя от радости, увидев, что хитрой госпоже Робер удалось устранить ее первого поклонника.

Войдя в беседку, турок поклонился госпоже Робер как старой знакомой, а затем смело поцеловал руку Маргарите и шепнул что-то на ухо Паучихе, которая поспешно взяла Маргариту за руку, чтобы оставить беседку.

– Пора, милое дитя! – сказала она, внимательно высматривая между масками, нет ли поблизости принца. – Мы воспользуемся услугами этого господина, который выразил желание довезти нас до дому, так как идет сильный дождь!

Девушка хотела было что-то возразить, но слова Паучихи были так решительны, что она повиновалась; она глазами искала того прекрасного юношу, который обещал возвратиться, но его нигде не было.

Английский посланник радостно шел за старой колдуньей, уже заранее предвкушая все прелести наслаждения обществом прелестной блондинки.

Двери отворились, множество масок направлялись к экипажам, так что на портале стало тесно.

Турок быстро, насколько ему позволяли немолодые ноги, сошел вниз по ступеням, позвал кучера, обернулся к Маргарите и сам отворил дверцы. Девушка, не подозревая, что сделалась жертвой коварной сделки, села в элегантный экипаж, лорд последовал за ней. Паучиху оттеснила от них нахлынувшая толпа.

Маргарита хотела выйти, но турок запер дверцы, лошади тронули, и лорд Уд остался наедине с очаровательной виноградаршей!

Все это было делом одной минуты!

Девушка хотела позвать на помощь, отворить дверцы, но турок просил ее успокоиться, уверяя, что отвезет ее назад к госпоже Робер. Между тем лошади так быстро мчались мимо парка, что Маргарита, растерявшись, не знала, на что решиться. Дрожащим голоском просила она своего спутника, которого не знала, но почтенная наружность которого вызывала в ней доверие, везти ее домой на Кладбищенскую улицу.

Лорд Уд, ласково улыбаясь, обещал ей это и стал утешать отчаявшуюся девушку. Он был так ласков, а седые волосы его так благоприятствовали его уверениям, – что Маргарита, наконец, доверилась ему.

Седина старого ловеласа обманывала ее. Произнося отечески ласковые речи, лорд рисовал в своем воображении, какое наслаждение принесет ему общество этой очаровательной девушки. Он видел уже, как в своем особняке, сидя рядом с ней на оттоманке, подносит ей шипучее шампанское, даже придумал, что будет говорить в утешение прекрасной девушке, и был уверен, что когда она увидит всю роскошь его обстановки, то будет счастлива своим новым положением.

Экипаж остановился перед роскошным особняком английского посольства, лакеи поспешили отворить дверцы.

Старый лорд Уд сделал им знак отойти и сам выскочил с ловкостью молодого человека. Затем обратился к прекрасной виноградарше. В ту же минуту лошади тронули. Лорд стал звать слуг, но с козел его кареты громко и насмешливо послышалось:

– Это маскарадная шутка, лорд Уд. Имею честь…

Экипаж умчался. Чей это был голос? Его превосходительство приказал лакеям погнаться за каретой и остановить ее. Он был безутешен.

– Адам поехал к конюшням, ваше превосходительство! – отвечал удивленный Лакей.

Лорд Уд с унынием смотрел вслед умчавшейся девушке, которую ему не удалось похитить. И ему некому было даже сказать о причине своего гнева. Вся злоба его обратилась на лакеев, которые подавали ужин. Его превосходительству пришлось ужинать в одиночестве.

На следующее утро кучер, которого Шлеве уговорил уступить свое место испанцу, принес разгневанному лорду письмо следующего содержания:

«Податель сей записки вовсе не причастен к маскарадной шутке вчерашней ночи. Потому надеюсь, ваше превосходительство не окажет ему немилости!

Преданный вам Вольдемар».

«Стало быть, принц сыграл со мной эту шутку, принц похитил у меня очаровательную девушку, и, может быть, по ее желанию», – говорил про себя с горькой усмешкой лорд Уд. Он даже не смел выгнать кучера, так как тем самым рассердил бы принца Вольдемара, который сделал бы его предметом всеобщих насмешек.

XI. Трактир «Белый медведь»

Прошло несколько недель после рассказанного нами в предыдущей главе. За холодной и суровой осенью последовала зима, еще более холодная, земля оделась в белоснежный наряд, небо покрывали низкие темные тучи, казалось, оно никогда более не прояснится.

Эта мрачная погода оказывала сильное влияние на Эбергарда, и без того потрясенного до глубины души. Он стоял посреди кабинета, выронив перо, его глаза были задумчиво устремлены вдаль; он мысленно рисовал себе картины, которые сильно волновали его, он видел свою дочь в нужде и нищете, слышал, как она жалобным голосом зовет отца и мать, как на каждом шагу встречает искушения.

– Пойдем, следуй за мной, – манил ее чей-то голос. – Отчего ты терпишь нужду, отчего проливаешь слезы? Ты прекрасна, ты будешь счастлива, если последуешь за мной! Ты отворачиваешься? Хочешь оставаться в нужде и горе, между тем как все вокруг наслаждаются? Жизнь коротка, опомнись, пока еще есть время!

Эбергард видел, что его потерянная дочь готова поддаться искушению, с какой радостью она смотрела на предлагаемые ей золото, шелка и серебро, как, улыбаясь, слушала рассказы об удовольствиях жизни.

– Дитя мое! – воскликнул он, принимая сон за явь. – Бедное дитя мое, не слушай, не следуй искушению!

Но искушение имело желанное действие на прекрасную девушку – чтобы забыть нищету, нужду и горе, она слепо ринулась в бездну удовольствий.

– Дитя мое! – восклицал Эбергард в отчаянии. – Сжальтесь, сжальтесь над моей бедной дочерью!

– Она погибла, – прозвучало над ним, – уже поздно!

Картины, что рисовало воображение, исчезли. Мартин вошел в кабинет. Граф Монте-Веро обратился к своему верному слуге:

– Ну что, Мартин? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Сегодня господин Эбергард должен встретить в том трактире Фукса.

– Ты знаешь человека, который дал тебе это обещание?

– Как вам сказать, господин Эбергард, – отвечал Мартин в некотором смущении, – его зовут Дольман, я был с ним однажды в компании. В нем мало хорошего!

– Но ты полагаешь, он сдержит слово?

– Могу поклясться!

– Так пойдем с наступлением ночи в тот отдаленный трактир; принеси мне платье, которое я обыкновенно надеваю в таких случаях, – приказал Эбергард и, когда Мартин вышел, прибавил: – Даст Бог, на этот раз мои старания не будут напрасными!

Начало смеркаться, ветер глухо завывал, швыряясь по сторонам хлопьями снега; люди плотнее кутались в шинели и плащи, поспешно направляясь по домам. Извозчики, стоявшие на углах улиц, поминутно вытаскивали бутылки с ромом и хлопали руками, чтобы согреться; на мостах раздавались жалобные голоса детей госпожи Фукс, дрожавших от холода.

В этот мрачный, суровый вечер по одной из глухих улиц столицы двое быстро шли к заставе, чтобы через предместье выйти в открытое поле. Они торопились, так как ночная стража, которой у них были основания бояться, уже занимала свои места. Оба были высокого роста и крепкого сложения, и на обоих была потертая, поношенная одежда.

– Ну, вот мы и на площади, – Сказал один из них, на голове которого была надета испанская шляпа, которую он, подходя к знакомому ему месту, сдвинул со лба, так что можно было видеть темные глаза, опушенные длинными темными ресницами, и черную густую бороду, обрамлявшую его лицо.

– О, да ведь это церковная площадь, там на углу есть надпись! – отвечал ему пропитым голосом другой, одутловатое лицо которого свидетельствовало о его пристрастии к крепким напиткам. – Ночь будет очень холодной, Дольман, для нас настает плохое время!

– Ну, так что же, что холодно, этой беде можно помочь, доктор, надо изнутри подавать больше жару в «Белом Медведе», тогда будет тепло!

– Если бы только всегда хватало денег заплатить! Трактирщик Леопольд такой скряга, и тупоумный Рольф тоже, они ничего не дают взаймы, времена настали скверные!

– Надо сделать опять что-нибудь, чтобы какое-то время жить без нужды! Так, как сделал Фукс три месяца назад.

– Но за ним следуют по пятам!

– Он ничего не боится, вот уже неделя, как он каждый вечер ходит в «Белого Медведя»! Ну, а первый, кто осмелится подойти к нему, останется на месте, он только с виду такой кроткий, – возразил Дольман. – В делах у него какой-то секрет, похоже, этот лысый вредит мне – он тоже занимается удушением!

– Ты кричишь о себе больше, чем делаешь. Я знаю, ты душил только собак!

– Это ремесло не в моем вкусе, пусть этим занимается палач!

– Твой брат? Но он же тебе платит!

– Не даром же, но тише! С тобой надо быть поосторожней, ты пьяным родного отца предал! Сам ты отделался даровой квартирой на пять лет, а он не вынес мучений и умер! Это похоже на тебя! Я и сам, если взбешусь, если чем-нибудь завладею, так уж ни за что не выпущу из рук!

– С бутылкой и я такой же! – отвечал, смеясь, тот, которого Дольман назвал доктором. Смех его был так отвратителен, будто он хотел этим заглушить слова Дольмана.

Дома, мимо которых они проходили, становились все меньше и ниже; здесь уже не встречалось фонарей.

Эти двое, обыкновенно проводившие ночи в парке вместе со многими подобными им бездомными, среди которых были и женщины всех возрастов, вышли наконец на дорогу, тянувшуюся вплоть до парка. Эта пустынная песчаная дорога называлась Тополевой аллеей. Строений на ней не было, лишь изредка кое-где встречалось что-то вроде сараев, а дальше совершенно отдельно находился трактир, или постоялый двор «Белый Медведь», но для постоя сюда никто не являлся. Этот трактир служил скорее местом сходки темных людей, оставаться среди которых было крайне опасно, особенно если в кармане звенело хотя бы несколько грошей. Когда оба мошенника вышли, наконец, на Тополевую аллею, ветер особенно уныло завыл в деревьях.

– Надо хорошенько выпить сегодня! – сказал доктор, плотнее закутываясь в свой дырявый летний сюртук и согревая в карманах окоченевшие руки.

Из далекого города донесся бой башенных часов. Пробило одиннадцать.

– Тс, не идет ли там человек? – прислушался Дольман.

– Кажется, там двое, – возразил доктор. – Наверно, не чужие!

Теперь справа от дороги виднелся трактир. Это была низенькая, полуразвалившаяся лачуга, с худой крышей, маленькими подслеповатыми окнами и покосившейся от ветхости дверью. По обеим сторонам двери торчали шесты, к которым была прибита вывеска с едва заметными очертаниями белого медведя. Позади дома тянулся полуразвалившийся забор. Фонаря не было. Хозяин, или трактирщик Леопольд, как его звали все, занимавшийся укрывательством краденого, знал, что гости его и без фонаря найдут его дом!

Из-за темноты Дольман и доктор сочли одного человека, несшего мешок, за двоих.

– О, да это сам хозяин! – сказал Дольман. – Откуда он так поздно? Ведь он не очень-то любит оставлять трактир на одного тупоумного Рольфа, верно, опять сделал выгодное дельце – что-то тащит!

– Добрый вечер, господин Леопольд, – сказал доктор, снимая шапку. – Вы должны заплатить тут таможенные пошлины!

С этими словами толстый доктор, который в самом деле когда-то учился медицине, встал в дверях, не пропуская хозяина. Старик, казалось, не обратил на него внимания, а подойдя ближе к Дольману, заглянул через дырявую занавеску внутрь.

– Воздух чистый, там сидит Фукс! – заметил Дольман.

– Вот и хорошо! Сегодня он пришел вовремя, – проговорил тощий Леопольд хриплым голосом. – Ну, пустите!

– Вы сегодня в дурном расположении духа – один с такой тяжелой ношей! – заметил доктор, с любопытством ощупывая его мешок.

– Не трогайте и не суйте во все нос! – огрызнулся Леопольд. Он вошел в прихожую и, отворив дверь маленькой комнатки, уложил там мешок и запер дверь на ключ.

Отвратительный запах обдал их при входе в комнату, но все трое, казалось, не чувствовали его.

В низеньком помещении, полном дыма, было двое гостей. Один, которого Дольман назвал Фуксом, сидел задумчиво за столом; перед ним стоял стакан с водкой и тарелка с остатками колбасы. Он был невысокого роста, худощавым. На нем был светло-коричневый сюртук, темный жилет, застегнутый до верха, на столе подле него лежала старая серая шляпа.

Лицо Фукса казалось совершенно спокойным, а между тем человек этот был опасным преступником, который обвинялся во множестве убийств, совершенных в последнее время. Позже мы узнаем биографию этого злодея. У него была большая лысина, сизые усы его были редкими, но, по-видимому, составляли немалую гордость владельца, так как он постоянно поглаживал и закручивал их; щеки его были впалыми и желтыми, что говорило о его болезненности, только серые, живые глаза Фукса свидетельствовали, что он вовсе не так спокоен, каким кажется.

Второй гость «Белого Медведя» сидел поодаль от Фукса за другим столом. На нем была грязная белая шапка, какие носят гимнасты и которую он, вероятно, нашел на гимнастической арене и носил за неимением другой.

Он был еще молод, но у него было лицо закоренелого преступника; в его глубоко ввалившихся, воспаленных глазах с пытливым взором было что-то отталкивающее. Жесткая рыжая борода и усы дали ему кличку Рыжий Эде. Когда Рыжий Эде был при деньгах, он мог казаться истым джентльменом; к тому же он обладал изысканным красноречием. В настоящую минуту дела его были плохи. Грязно-белая шапка, неряшливый нанковый сюртук, не подходившие к этому времени года, и дырявые сапоги не позволяли ему пускаться на промысел. Рыжий Эде ждал только удобного случая, чтобы, подобно Фуксу, при помощи одного отчаянного дела выпутаться из стесненного положения.

Но прежде чем посмотреть, что происходило в эту ночь в трактире «Белый Медведь», мы должны упомянуть еще об одной личности, сидевшей в комнате, наполненной дымом, о Рольфе, правой руке хозяина Леопольда.

Рольф был человеком лет тридцати, маленького роста, сутуловатым, но с огромными руками и ногами. Хотя он походил на идиота, но нисколько не заслуживал такого названия; он был глухонемым и потому оказался незаменимым для старого скупщика краденого. К тому же он обладал удивительной физической силой, что тоже было очень важно для слабого, дряхлого хозяина. Откуда он попал к нему – никто не знал.

Рольф постоянно сидел за прилавком, который находился у задней стены, возле двери, которая вела во двор и в поле. Только его голова и широкие плечи виднелись из-за прилавка, откуда он подымался, протягивая руку за деньгами, если посетитель подавал ему знак. Рольф превосходно понимал эти знаки, тем более что выбор кушаний и напитков здесь был невелик. Хлеб, колбаса и несколько бутылок рома, водки и пива – вот и весь товар. Лицо его было полным и безбородым, глаза – без всякого выражения, только когда он сердился, они краснели и становились дикими.

Лицо Рольфа омрачилось, когда в двери показался хозяин, – он ненавидел Леопольда, но, конечно, скрывал это. Хозяин пожелал своим гостям доброго вечера и любезно кивнул Фуксу; они, казалось, были старыми знакомыми.

– Ну, что ты сегодня притащил? – спросил Рыжий Эде. – Наверно, уж все припрятал?

Рыжий Эде знал все углы трактира, чего не каждый удостаивался. Он видел кладовую и комнату самого Леопольда, когда некоторое время назад, находясь при лучших обстоятельствах, пил там вино с доктором и другими друзьями.

Старый скупщик ничего не ответил, доктор и Дольман, подсевшие к Рыжему Эде, заметили, что хозяин в дурном расположении духа. Леопольд взял у Рольфа несколько вырученных грошей, окинул взглядом съестные припасы и подсел к Фуксу, только что допившему свой стакан.

– Подлец, – прошептал он. – Кастелян отобрал у меня все деньги на пустяки! Он ни на что не годится! Вот теперь надо бы обделать дельце!

– Да говори же ты толком, старик! – проворчал лысый человек с серыми глазами.

– Есть на примете богатый, очень богатый человек; некоторое время назад он был здесь и раздавал деньги и вещи – Дольман назвал его Эбергардом, – вот здесь можно было бы поживиться!

– Эбергард? – повторил Фукс, пожимая плечам».

– Дольман его знает, а где он живет – можно разведать, он имеет деньги!

Фукс молчал.

– О, да ты еще важничаешь! – подхватил скупщик, заметивший расточительность Эбергарда и пожелавший использовать ее с выгодой для себя. – Верно, ты опять зарыл пакеты с деньгами в роще?

– Молчи, старина, или…

В эту минуту дверь отворилась. Увидев вошедших, тощий Леопольд не поверил собственным глазам и быстро шепнул Фуксу:

– Это и есть Эбергард!

Фукс с ног до головы осмотрел высокого господина в светло-коричневом пальто, с густой русой бородой и в высокой испанской шляпе, который вошел в сопровождении рослого, по-видимому, очень сильного человека и поздоровался с присутствующими.

Трое мужчин, сидевших за столом в углу, также обернулись к вошедшим; Дольман, не вставая, поклонился подошедшему к нему Мартину.

– Старик в барыше, если его навещают такие гости! – сказал он.

Мартин подал Дольману руку и подсел к нему, Эбергард последовал его примеру. Он подозвал к себе Леопольда и приказал принести бутылку рома и стаканы.

В то время как тупоумный Рольф по знаку Леопольда подносил гостям вино, Эбергард оглядел комнату. Затем он встал и заплатил хозяину талер. Между тем доктор и рыжий Эде пили за него и развеселились. Глаза Леопольда заблистали, когда он увидал, что странный гость имеет при себе полный кошелек денег, при этом он принял такой смиренный вид, якобы был честнейшим человеком в мире. Дольман, усердно налегавший вместе с друзьями на ром, казался опаснее его.

Когда Эбергард возвратился к столу, Мартин, улучив удобную минуту, шепнул:

– Вот это Фукс. Дольман не обманул нас.

Эбергард осторожно посмотрел на указанного человека, который, в свою, очередь, не спускал с него глаз, так как видел при нем деньги.

Эбергард присоединился к разговору, завязавшемуся за столом, и делал вид, что вовсе не замечает ни Леопольда, ни Фукса, хотя внимательно осмотрел бывшего канцеляриста, который мог сообщить ему сведения о дочери. Только человек с таким твердым характером, как у Эбергарда, мог скрыть свое внутреннее волнение.

– Его дела то хороши, то плохи! – сказал Дольман, указывая на Рыжего Эде, который ждал удобного случая, чтобы выпросить у Леопольда карты и обыграть новых гостей, имевших в кармане деньги.

– Теперь же его дела никуда не годные, как и у меня! – прибавил доктор пропитым голосом.

– Каким же ремеслом вы занимаетесь? – спросил Эбергард, обращаясь к Рыжему Эде.

– Ремеслом? Гм! Одним словом, мое ремесло – мой язык! – отвечал рыжебородый, сняв грязную белую шапку и отложив ее в сторону.

– Он заманивает добычу! – пояснил Дольман.

В эту минуту дверь снова быстро распахнулась и в комнату вбежал человек без шапки и бледный, как полотно.

– Сегодня рацциа – они идут! – проговорил он, с трудом переводя дыхание; он явился для того, чтобы предостеречь своих ночных товарищей. – Через четверть часа они будут здесь! Живей!

Слово рацциа, очень хорошо известное каждому из них, произвело магическое действие.

Это значило, что полиция посетила парк, чтобы изловить бродяг и преступников, укрывшихся в лесу. Такая рацциа производилась так неожиданно, что она всегда имела успех: не только парк, но дороги и дома, а тем более трактир при этом подвергались тщательному осмотру. Трактирщик был очень осторожен с укрываемыми крадеными вещами, за гостей он не отвечал.

– Кастелян! – воскликнул Рыжий Эде, вскочив прежде, чем человек показался в дверях. Свое прозвище кастелян, вбежавший в комнату, заслужил тем, что, будучи когда-то кузнецом, всегда имел при себе много ключей, с помощью которых ему часто в ночное время удавалось отпирать без шума чужие двери.

Скоро мы ближе познакомимся с этим молодцом, но сегодня он исчез так же быстро, как и показался.