скачать книгу бесплатно
Приостановившись, мама протянула мне руку и повторила:
– А сейчас – чашка успокаивающего чая. И точка!
***
– Ты ей сказал? – с порога, не успел Глеб зайти в квартиру, спросила мать.
Он инстинктивно нашел глазами сына. Тот сидел на стульчике для кормления и методично размазывал по лицу и столешнице кашу. Возникло дурацкое чувство неудобства перед Тео.
Теодор. На этом имени настояла мама, хотя, они с Олей выбирали между Максом и Романом. Никакими Теодорами в том, как хотели назвать ребенка, там и не пахло.
– Сказал, – мрачно отозвался Глеб.
Увидел удовлетворение на лице матери, разулся и прошел к сыну. Вытащил его из стульчика, понес умываться.
– Ребенок опять перестал есть овощи! – донесся Глебу в спину недовольный голос матери. – Если Оля станет закармливать его тем, от чего ее разнесло до размеров слонихи, он будет кататься по детскому садику колобком!
– Мы сами с этим разберемся! – огрызнулся Глеб и, зайдя в ванную, заперся с сыном там.
Давящее чувство, которое возникало всегда, когда был в квартире мамы, сейчас было особенно острым и тяжелым. Он любил мать. Безмерно. И так же безмерно был ей благодарен.
Отец Глеба погиб, когда мальчику не исполнилось и шести. Но он до сих пор помнил, как тогда переживала мать. Пожалуй, с возрастом он сам начал приходить к пониманию – в словах матери, что он спас ее, а она – его, стопроцентная правда.
Римма Феликсовна была из тех матерей, которые ради ребенка любому глотку перегрызут. И из тех, кто, по ее словам, любят раз и навсегда. Потому после смерти отца она больше так никого и не встретила и всю жизнь посвятила ему, Глебу.
Умыв Тео, который лопотал, перемежая узнаваемые слова чем-то неразборчивым, он промокнул личико сына мягким пушистым полотенцем, на котором было вышито его имя, и повернув ребенка к себе, посетовал:
– Да уж, парень… похоже, я кое-что натворил.
Теодор нахмурился, но тут же разулыбался. По нутру полоснуло тем, что вызывало лишь отвращение к самому себе.
Когда они с сыном вышли из ванной, мать Глеба обнаружилась сидящей на оттоманке в небольшой гостиной. Разумеется, на столике рядом с ней уже был открыт пузырек с чем-то успокоительным.
– Прости, мам, – опустив Тео на пол и убедившись, что тот умчался по своим делам, сказал Глеб. – Я не хотел тебе грубить.
Он устроился рядом и, взяв успокоительное, повертел его в руках. С тех пор, как не стало отца, это был неизменный атрибут их с матерью жизни. Бесконечные скляночки и баночки и заверения, что только они и наличие Глеба рядом дают Римме Феликсовне силы жить.
– Ничего. Я понимаю, ты нервничаешь. Но все делаешь верно! У тебя должна быть самая лучшая жена, а Оля…
По взгляду Глеба, видимо, мама поняла, что продолжать не стоит, потому, поджав губы, замолчала.
– И все же постарайся настоять на том, чтобы она стала давать Теодору много овощей. И пусть уже бросает свои эти бредовые идеи, приведшие к тому, что ребенок до сих пор висит на ее груди! Вычитала она там что-то, ну надо же!
Мать всплеснула руками, вскочила на ноги и, отойдя к окну, взяла мундштук со вставленной в него дамской сигаретой. Закурила, приоткрыв форточку.
– Ты сказал, что сообщил ей о другой. Ну? И как она отреагировала? – потребовала мама ответа непререкаемым тоном.
Глеб поморщился. Покосился на подбежавшего сына, который, как назло, затараторил:
– Мама, мама, мама.
Римма Феликсовна взглянула на внука неодобрительно. А Глеб испытал чувство щемящей тоски. Он знал Олю слишком хорошо, чтобы понимать – сказанного она не простит. Вот только жена ведь ему солгала. Мать видела, как она прогуливалась в парке с Тео, а рядом был другой мужик. И Оля на прямой вопрос, что он задал пять дней назад, глядя ему в глаза, солгала.
– Как и любая нормальная женщина. Сказала, что хочет развода, – пожав плечами, ответил Глеб.
Горечь в душе стала еще более нестерпимой. Может, стоило просто поговорить с Олей и расставить все точки над «i»? И да, он был не в восторге от того, что она так и не стала за собой следить, хотя с момента рождения Теодора прошло целых два года.
– Ну, не велика потеря. Нашего мальчика мы ей не отдадим. Родит себе еще, свиноматки с этим разбираются быстро.
– Мама, не смей! – рявкнул Глеб.
Подскочил с оттоманки, поднял на руки захныкавшего от испуга Теодора. Сын вцепился в него ручонками, Римма Феликсовна схватилась за сердце.
Последний год, даже чуть больше, она то и дело жаловалась ему на Олю. Она плохо выглядит, она много ест. Пару раз даже нагрубила, когда ей дали дельные советы по воспитанию Тео. А один раз и вовсе на заслуженное замечание по поводу пересоленного салата, ответила, что Римме Феликсовне же лучше – останется стройной.
Это, с точки зрения мамы, было немыслимо. Она постоянно говорила Оле, что та просто обязана извернуться, но сделать так, как хочет свекровь. Ведь она отдала ей самое дорогое. Глеб с этим суждением согласен не был. Никто и никому его не отдавал. Он обожал как маму, так и жену. И эта дележка была для него как серпом по одному месту. Причем дележка происходила преимущественно со стороны Риммы Феликсовны.
Если бы не эта история с мужиком. По описанию – бывшим Оли, о встрече с которым она не просто умолчала, но и солгала.
– Прости, я действительно перегнула палку, – заискивающе улыбаясь, мать подошла к ним с Тео и, потрепав внука по пухлой щечке, добавила: – И не бойся разводиться. У тебя есть я. Теодорушку мы вырастим уж точно. К тому же, твоя Божена…
– Мама, не продолжай! – оборвал Глеб, покосившись на сына.
– Хорошо-хорошо, обсудим потом. Но помни мои слова – мы справимся и без Оли! А сейчас поезжайте домой. И передай жене про овощи!
Быстро одев сына, Глеб обулся и вышел из квартиры. На душе скребли кошки. Какие уж тут овощи, когда сейчас ему предстояло возвращаться к той, кого он смертельно обидел? Впрочем, мама была права в одном – им с Олей уже давно нужно было что-то менять.
Ведь ему и самому не все нравилось в семейной жизни после того, как жена узнала о беременности.
Или Глеб себе это придумал?
***
Когда послышался звук поворачиваемого в замке ключа, я встрепенулась и вскочила с места так резко, что закружилась голова, а ноги – предательски подкосились.
Не могла даже вспомнить, как прошли последние часы, в сознании остался лишь смутный, призрачный след. Казалось, мама поила меня чаем и все говорила, говорила что-то успокаивающее, обнадеживающее… Так, как это умеют только мамы. А я… наверно, что-то ей отвечала. Но сейчас не могла бы и сама сказать, что именно.
Я практически не воспринимала происходящее вокруг меня. Время, прошедшее с момента ухода мужа и до этого долгожданного мгновения, слилось в одну долгую, затяжную паузу, когда не жила даже – просто пыталась дышать.
– Мама! Мама! – разрезал напряженную тишину кухни радостный голосок сына и я тут же подалась ему навстречу.
Подхватила Тео на руки, прижала к себе… целовала, словно в последний раз.
– Добрый вечер, Анна Николаевна, – услышала краем уха, как муж обращается к моей матери.
И поняла: я того, что сейчас произойдет, просто не хочу. Потому что знаю: это уже ни черта все равно не изменит.
– Здравствуй, Глеб, – сухо отозвалась мама.
Я нервно хмыкнула, уткнувшись в макушку сына. Тяжело ей, должно быть, дался такой тон по отношению к любимому зятю.
– А я вот тут… узнала, что у вас сегодня приключилось. Глебушка, как же так?..
Интересно, какого ответа она от него ждала? Ах, Анна Николаевна, я моргнул – а в следующий миг очнулся уже на ком-то сверху?.. Какая разница, как вообще это произошло, ведь случившееся невозможно ни отменить, ни исправить?
И уж точно я не сумею этого простить.
– Анна Николаевна, вы извините, но мы уж сами как-нибудь разберемся, – холодно откликнулся муж.
Я вскинула голову, услышав, как он отвечает моей матери. Сцепила зубы, увидев, как она растерянно, огорченно прижала ко рту трясущиеся руки. И впервые – впервые за всю нашу с мужем совместную жизнь! – почувствовала необходимость дать отпор. Пойти в атаку.
– Ты своей матери так же отвечаешь, когда она лезет в наши дела? – поинтересовалась резко, с нескрываемым сарказмом. – Говоришь, что мы сами разберемся, когда она в очередной раз советует… нет, диктует, как мне кормить сына, во что его одевать или когда отлучать от груди?..
Муж потрясенно застыл. Только рот открыл, но не выдавил в ответ ни звука. Так и стоял, точно выброшенная на берег рыба, и лишь воздух ртом хватал.
А я в этот миг ощутила странную свободу. Свободу говорить, что хочу и что думаю.
– Ну, что там у нас на этот раз? – продолжила тем же тоном. – Принес очередные бесценные инструкции от Риммы Феликсовны? Так давай, огласи их, не стесняйся!
Его глаза впились в мое лицо тысячью игл – и неудивительно. Никогда прежде я не позволяла себе так говорить о его матери. Но и он никогда прежде не позволял себе так меня унижать. Так откровенно, с таким презрением тыкать в недостатки, которые под его уничижительным взором казались мне самой еще страшнее, уродливее, огромнее, словно смотрела на них под увеличительным стеклом.
– Не смей так… о маме, – проговорил Глеб сквозь зубы. – Лучше собой бы занялась! Как с утра ходила в этой старой растянутой футболке, так и ходишь до сих пор! Так ты мужа встречаешь?!
Выпущенная им пуля попала в цель, как ни хотелось мне заслониться от нее напускной храбростью, обманчивым ощущением безразличия…
Я невольно перевела взгляд на футболку, на которую он смотрел с таким отвращением. В глаза кинулось ранее незамеченное мной гадкое пятно – это Тео заляпал меня во время обеда. Стыд прожег с головы до пят, в горле снова скопилась тошнота…
Стою здесь, грязная и растрепанная, почти забывшая о том, что значит быть не просто женой и мамой, а в первую очередь – женщиной…
– Глеб, как так можно! – донесся до меня осуждающий мамин голос.
Я с ужасом поняла, что, похоже, плачу. Беззвучно, стоически, незаметно для себя самой… И все это видят. Мама, муж, и прежде всего – мой сын.
– Нельзя так с женой обращаться, – укоризненно продолжала мама.
И тут Глеб не выдержал. Рявкнул:
– Я же сказал – мы сами разберемся!
Странно, но его агрессия внезапно придала мне сил. Тряхнув головой, я протянула сына маме и решительно произнесла:
– А не с чем разбираться. Я ухожу.
– Чтоооо?! – дружно протянули сразу два голоса.
Я подняла глаза на мужа.
– Ты прав. С этого момента я намерена озаботиться собой и своим здоровьем. У меня, если помнишь, были планы на этот вечер. Думала, проведем его вместе. Что ж… отказываться от запланированного я не собираюсь, просто теперь проведу это время без тебя. А ты… займись сыном.
Я решительно развернулась, чтобы пройти в спальню, но пальцы мужа крепко вцепились в мое запястье, выдавая владевший им ужас.
– Но как же… покормить Тео?
Я пожала плечами:
– Римма Феликсовна права – пора уже отлучать его от груди. Когда сын проголодается – уверена, твоя мать с радостью во всех подробностях расскажет, что с этим делать.
– Но куда ты?..
Голос мужа звучал растерянно, едва ли не отчаянно, и этот звук бальзамом растекался по моей глубоко раненой душе.
– Не думаю, что тебя это касается, – отрезала холодно. – Но если так хочешь знать – я буду наконец делать все, что хочу.
Не без труда выдернув из захвата мужа свою руку, я пошла в спальню, чтобы начать собираться. Чтобы вспомнить, что есть еще иная жизнь, кроме той, в которую я так абсолютно и самоотверженно погрузилась.
А этого все равно никто не оценил.
***
– Ты какая-то не такая…
Я поймала себя на том, что вот уже несколько минут мну пальцами несчастную салфетку, глубоко погрузившись в свои мысли. Стало неудобно: сама ведь пригласила давнюю подругу встретиться и посидеть вместе и сама же все думаю, думаю о том, а как же там, дома…
Я считала себя хорошей мамой. Во всяком случае, очень старалась ею быть. Благополучие Тео для меня всегда было на первом месте. И потому я просто не могла сейчас не думать: а как он там, без меня? Оказалось куда сложнее выключить в себе мамочку, чем я думала.
– Извини, пожалуйста, – покаялась искренне, с сожалением улыбнувшись. – Первый раз оставила Тео с Глебом одних…
Была, конечно, еще моя мама, но что там сталось после моего ухода мне сейчас и представить было страшно.
На лицо наползла вдруг сама собой слабая улыбка при воспоминании о том, с каким лицом муж наблюдал за моим уходом. Я постаралась на славу: извлекла из шкафа недавно купленное платье, которое приберегала для особого момента, и кто же знал, что он будет… вот таким?..
Пришлось даже вспомнить, как пользоваться косметикой. После рождения сына я обращалась к своей косметичке нечасто, а, видимо, зря. То, какими глазами смотрел на меня Глеб, словно на незнакомку, ясно намекало, что стоило прибегать к макияжу почаще. И не для него, а для себя самой.
– Так-так, – проговорила, тем временем, Катя. – То грустишь, то улыбаешься… что там у тебя такое происходит в голове?
Я поймала себя на том, что мне не хочется отвечать на этот вопрос. Мешала глупая гордость: все знакомые считали мой брак идеальным, как, в общем-то, и я сама еще сегодня утром. И признаться сейчас в том, как вся моя жизнь в одночасье рухнула, казалось чем-то… ужасно постыдным.
Но вместе с тем, мне все же нужна была чья-то поддержка.
Я помедлила, мысленно выбирая выражения, чтобы не звучать так беспомощно и жалко, как себя и ощущала, но в итоге просто сказала:
– Глеб мне изменяет.
Я ожидала, что подруга удивится. Скажет что-то вроде стандартного: «не может быть!». Но она молчала, задумчиво пожевывая нижнюю губу. И это отчего-то меня пугало.
– Ничего мне не скажешь? – не выдержала в итоге я, мужественно натянув на лицо храбрящуюся улыбку.
Мелькнула даже страшная мысль: а я ведь и не знаю, с кем именно изменяет мне муж. И сколько их вообще? А что, если среди них есть мои знакомые… и даже подруги?..
