скачать книгу бесплатно
– А что ещё о войне говорят?
– Да разное. Кто не верит, чтоб француз на Россию замахнулся: не по зубам, мол, ему такая громадина. Десять Европ! Без единого выстрела в лесах да болотах наших сгинут. А иные пророчат: быть войне. Вон бабка Сычова заране плачет: и приметы все указывают – к войне. А барин, Алексей Фёдрыч, письмо из Вильны получил от приятеля да сильно растревожился: «Молиться всем миром надобно, чтоб супостата не допустил Господь до земли русской».
К косарям шли напрямки, без тропинок. Скошенная трава широкими полосами стелилась через весь луг, вялилась на припёке, напитывая знойный воздух густым дурманящим запахом. Стерня, ещё свежая, не впивалась в ноги, и ступать было легко. Несколько невысоких стожков были уже намётаны, но не закончены – ожидали, покуда подсохнет трава, чтобы пышным овином подняться над стриженой землёй.
Повернувшись к ним и опершись на косу, стоял мужик, вглядываясь в приближающихся гостей. Рубаха без опояски, распущенная почти до колен, темнела мокрыми пятнами, в спутанной бороде застряли мелкие травинки.
– Вот, тятенька, это провожатый мой и… спаситель. Баюр. Поговорите пока, а я обед расстелю, – Арина отошла к начатому стожку, покрыла примятую траву в лёгком теньке белёным холстом и стала доставать из лукошка и раскладывать нехитрый крестьянский обед. Когда подошёл отец, она вздрогнула и заозиралась, отыскивая глазами Баюра.
– Взял косу и оселок. «Обедай, – грит, – Матвей Григорьич, а я покуда помахаю чуток».
– А как же обед? Обоим хватило бы.
– Сказал: не голоден, – отец, кряхтя, опустился наземь, поджал под себя ногу. – Эка, сподобило тебя, доченька, на медведя-то выйти. Дорога ить вся исхоженная, давно зверьё не балует, никто не встречал, – приложился к кринке с молоком, потом захрустел румяной хлебной корочкой и некоторое время ел молча. Но Арина знала, что его не отпускает дума о новом знакомом, о Баюре. – Аж из самой Сибири! – выдохнул он, подтвердив её догадку. – Ловко косит, широко. Молодой ишшо, силы не растрачены. А говорит толково, степенно, с уважением.
Арина посмотрела в ложбинку, куда ушёл косить Баюр. Тот снял рубаху, оставшись в одних портах, и уже проложил в траве широкую дорогу. Взмокшая спина, золотисто блестящая, играла мускулами.
– Справный работник. И не чванливый, – прищурился на дочь: – Тебе, я чай, он тожа глянулся?
Арина вспыхнула:
– Тятенька! Весело тебе дразнить меня.
– Сказал: задержится в Хмелите на несколько дён – и в обратний путь. Нехай поживёт у нас. Ищет чаво-то, навроде древностей. Сурьёзный парень, а непонятный.
Возвращались в село прежней дорогой. Баюр молчал, а любопытство Арины росло, как на дрожжах. Что могло интересовать человека так сильно, чтобы пуститься на поиски через все земли на другой конец? «Значит, жены нет, – сама собой выскочила подсказка, – иначе не отпустила бы». Арина замахала рукой перед носом, но отгоняла не муху, а непрошеные стыдные мысли. Однако на сердце потеплело. Косясь тайком на Баюра и думая, что он не замечает её интереса, она удивлялась, как могла не заметить сразу: и ростом, и статью, и невозмутимым ликом он походил на одного из греческих богов, про которых рассказывал Андрей Иваныч. Прекрасен, могуч и, наверное, как и бог, страшен в гневе. Видно, простая одежда, потёртая в дороге, да котомка на плече сбили с толку.
– Ты ведь родилась здесь, стало быть, места хорошо знаешь? – тем временем спросил парень, глядя вперёд, но она почему-то чувствовала на себе его взгляд.
– Знаю. Только в толк не возьму, что тебе показывать. Господа, особливо приезжие, любуются красотами. Художник вон тоже, Крупинин, все пейзажи срисовал, и мало ему. А я привыкла к красоте-то, иной раз и не замечаю её вовсе.
– А что ж Крупинин ваш только пейзажи рисует? Коль так красота его манит, рисовал бы лучше тебя. Рядом с твоим портретом любой пейзаж осрамится.
У Арины перехватило дыхание, а лицо вспыхнуло жарким румянцем. Не в первый раз она слышала о своей красе, хвалили и другие. За неё и в актрисы взяли. Привыкла. Вот и нынче с утра Демид… Фу! Лучше б помалкивал, разозлил только. А теперь? Что ж так сердце колотится, словно вылететь рвётся? Не найдясь что ответить, она заговорила о другом:
– Давай свернём сюда, в сосенки. Говорят, там грибов полно. Наберём в лукошко.
Баюр раздвигал ветви, пропуская Арину, а она, проходя у него под рукой, всякий раз чувствовала, будто он обнимает, прижимает её к груди, и сердце обмирало, ожидая чего-то. Никогда прежде не случалось ей испытывать подобного. Что за сила магнитная была в этом парне, которого она и не знала совсем, а казалось, что и жила только затем, чтобы встретить его.
Грибы нашли быстро.
– Почему тебя так зовут? Баюр… Я таких имён раньше не слыхала, – Арина осторожно отлепляла сухую колючую хвою, освобождая нежные липкие шляпки сморчков.
– Старинное имя. В далёкие времена, которые теперь уж и не помнит никто, высоко в горах жила серебристая лиса Харлисс, – парень подхватил лукошко и, достав нож, быстро обходил полянку, разгребал траву, слежавшуюся хвою у стволов сосен и укладывал срезанные грибы в лукошко. Грибной дух сразу пропитал воздух. – Она была царственно прекрасна и умела превращаться в человека. Однажды увидел лису юный охотник и, очарованный сверкающим мехом, задумал её изловить. Расставил силки, ловушки. И поймал. Только в силках билась не лиса, а девушка невиданной красы с длинными волосами, сияющими лунным светом. Они полюбили друг друга с первого взгляда и стали жить вместе в хрустальном тереме на вершине самой высокой горы. А когда у них родился сын, его назвали Баюром, что значит Неугасимый свет. Он унаследовал от матери её красоту и магический дар.
Арина забыла о грибах. Её распахнутые глаза неотрывно следовали за рассказчиком, словно боялись его потерять, а сказка казалась ожившей явью.
– А что с ним случилось дальше?
– Он вырос и отправился на поиски счастья. При расставании мать обвила его голову ремешком, заговорённым, обережным, и сказала: «Где б ты ни был, я увижу тебя, покуда носишь в волосах ремешок, и заслоню от недругов».
– И что, сыскал счастье-то?
Баюр усмехнулся, любуясь наивной доверчивостью девушки:
– Наверное, ищет где-то. Думаешь, легко счастье сыскать?
– А ты, вещий волхв, – решилась поддеть его Арина, – тоже владеешь магическим даром?
– Не без этого… – пожал плечами сказочник, усмехнувшись так, что было невозможно понять: шутит или всерьёз.
Отличить правду от вымысла в его исполнении девушка и не пыталась, всё равно не сумеет по простоте своей. Посему поспешила свернуть разговор в прежнее русло, сказочное:
– А почему он счастья себе не наколдовал?
– Счастье, как и любовь, наколдовать нельзя, – парень придирчиво осмотрел срезанный грибок, сдул со шляпки песок и, сочтя его вполне пригодным, сунул в лукошко. – Их надо добыть, выстрадать. Ну, поднимайся. Пойдём что ли?
Арина так и сидела на корточках перед первой своей находкой, заворожённо слушая старинную быль, не заметив, как грибная охота подошла к концу, и очнулась только, когда Баюр поставил у неё перед носом лукошко с горкой сморчков.
– Полное! – удивилась она, ухватясь за протянутую руку и вставая.
Уже выйдя на знакомую дорогу, она спохватилась:
– Тятенька сказывал, что ты ищешь древности. Какие-такие древности в наших краях?
– Камни, – ответил спутник без всякой задумчивости. Видно, ответ был готов заранее. – Они во всяких краях древние. Может, встречала в округе?
– А как же! – удивилась она неколебимой уверенности его голоса, а пуще того серьёзности прямого взгляда. Не отвернуться, не отмолчаться. – Только что в них интересного?
– Они долгожители. А потому несут в себе память времён. Знания далёких предков. – Баюр говорил о безмолвных и бессмысленных, как она до сих пор считала, гранитных лбах, торчащих из земли, точно о живых существах. – Если умеючи обратиться к старинному камню, можно и хвори лечить, и заклятья снимать, и судьбу провидеть.
– В самом деле? Наши бабы шушукаются, пересказывают друг дружке, как тайком бегали к Святому Камню с гостинцами да с мольбами.
– Святому Камню? – вдруг напрягся и прищурился Баюр. – А почему тайком?
– Так ведь батюшка воспретил, так во время службы и сказал: «Бесовский камень – сиречь наследье поганых язычников, кои суть есть еретики».
Баюр нахмурился и шёл молча, потом искоса взглянул на Арину:
– А ты была у Святого Камня?
– Девчонкой ещё. Когда тятенька брал меня на ярмарку. Камень на холме стоит, а супротив него на поле – ярмарки каждый год.
– И каков он?
– Ростом более сажени, – стала припоминать девушка, – а толщиной – дважды шире. Цветом неровен, крапчатый, с красноватыми разводами.
Баюр вздрогнул:
– С крапинками?
– Да вроде. Белыми и коричневыми.
– Покажешь мне его? – в синих глазах вспыхнул непонятный огонёк.
– Ты хочешь нынче отправиться?
– А что? Далеко? – разочарование заставило поскучнеть голос.
– Не то чтобы, – поспешила успокоить его Арина. И робко добавила, опасаясь отказа: – Я могла бы пойти с тобой, только испроситься надо у барина.
Баюр ничего не ответил, только улыбнулся ей.
Лесная дорога осталась позади. На соседнем лужке девочка в длинной рубашонке и белой косынке, завязанной под подбородком, прутиком подгоняла гусей, а те, не желая признавать власти над собой столь невеликого существа, тянули к ней шеи, шипели и трясли головками, похожими на кулаки.
Обогнув колодец, Арина свернула на сельскую тропинку, указывая на небольшой, но довольно крепкий дом, обнесённый плетнём, из-за которого выглядывала куча распиленных на пеньки брёвен. Зайдя во двор, Баюр молча снял рубаху и вместе с лукошком сунул Арине в руки. Колун лежал тут же, и вскоре он с хрястом делил пеньки на разлетающиеся в стороны поленья. Арина птицей впорхнула в сенцы.
Сквозь треск сухого дерева Баюр слышал, как чем-то гремели в избе, потом из трубы потянулся сизый дымок разжигаемой печи, не оборачиваясь, заметил метнувшуюся в ворота тень. Горы поленьев по обе стороны росли, а плечи начинали ныть, прося передышки, когда он оглянулся. Не старая ещё, уставшая женщина стояла, сложив руки на животе под передником, и смотрела большими серыми глазами, которые в точности унаследовала её дочь, только с возрастом утратившими ясность и лучистость, будто озёра, подёрнутые туманом.
– Сам-то мой, – произнесла она, увидев его внимательный взгляд и словно бы извиняясь, – как сенокос приспел, вертается в темень, вот и не с руки ему прибрать дрова.
– А мы ему, Таисья Кузьминична, ещё и баньку истопим, – щедро пообещал помощник, расправляя плечи. – Целый день в поле – всё тело изнылось. А банька да с травами всю усталость как рукой снимет.
Услышав своё имя, хозяйка вспыхнула и улыбнулась:
– А ты, я чай, притомился да голоден. Иди в избу, накормлю чем Бог послал.
За столом Таисья Кузьминична сидела, подперши щёку ладошкой, наблюдая, как Баюр уплетает картошку, запечённую в яйцах, запивая из глиняной кружки молоком:
– А Аринушка помчалась в усадьбу, к барину. Испроситься, грит, к Святому Камню. Что за нужда вам такая? Лексей Фёдрыч-то наш крепкой православной веры. А ну как не позволит?
– Моя причина к вере касательства не имеет, – прожевав, успокоил её гость. – Святой Камень – свидетель древности, коя о наших истоках повествует. Нынче образованные люди все историей интересуются.
Дверь распахнулась, и Арина вихрем подлетела к столу. Налила из вспотевшей кринки молока и залпом осушила целую кружку:
– Разрешил! Я принялась было расписывать учёную важность похода, да он не дослушал. Видать, и прежде слыхал. Сказал: архе-логические экспедиции для науки – важнейшее дело. И Александр Сергеич, племянник его, прежде сказывал, что князь Оленин архе-логическую экспедицию предпринял. Надо думать, не хочет отстать от современных устремлений. А вдруг и правда, откроется нам (ну, не мне, конечно, – Баюру) загадка древности, да ещё здесь, в хмелитской вотчине. «То-то будет что рассказать и графу Уварову, и Хомякову, и Энгельгардту, не говоря уже об Иване Якушкине и Пассеке. Ногами топчем историю! Восхищаемся иностранцами, а сами богаче их стократ», – девушка выдохнула, довольная, что по дороге не растеряла слов, наговоренных барином. Память актрисы не подвела. – А ещё Алексей Фёдрыч сказал, что хорошо было бы обратиться к Фёдр Иванычу Глинке, что живёт в Духовщинском уезде, в Сутоках, он де большой знаток древностей, высокой образованности человек. Он после отставки четыре года путешествовал, но теперь, говорят, вернулся в имение.
Баюр перестал есть и, улыбаясь, любовался Ариной. Столько радости было в её разрумянившемся лице. Русая прядка выбилась из-под косынки и озорной пружинкой вздрагивала в такт её рассказу. Руки сновали по столу, подхватывая всё подряд и по-детски засовывая в рот, а она, не успев прожевать до конца, тараторила дальше:
– Торопилась домой, бежала. Туча чёрная накрыла Вязьменский лес: вот-вот хлынет. А тятенька-то, верно, уже промок: с той стороны, словно серый занавес, ливень полыхает.
– Теперь какая косьба! – вздохнула мать, вставая. – Раньше домой возвертается. Пущай. Баня истоплена. Ить и отдышаться надо: всему свой срок, – проворные руки собирали посуду со стола. – Да и вы уж нынче не ходоки. Отдыхайте, с зарёй подниму.
Спать в избе Баюр отказался и отправился на сеновал. Бросив на свежее сено овчинный тулуп, он блаженно растянулся, закинув руки за голову, прислушиваясь, как усталость качает его ласковым покоем. Он закрыл глаза и сразу увидел Арину, в белой косынке и голубом сарафане, теребящую кудрявый кончик русой косы. Лучисто-серые глаза, словно бездонные озёра, смотрели прощально, печально, и что-то остро кольнуло и заныло в груди.
– Баюр! Не спишь ещё? – скрипучая лестница на сеновал старательно считала каждый девичий шаг вверх. – Тятенька пришёл мокрый, встрёпанный, подивился, что дрова наколоты и прибраны. Так и стоял под дождём, любовался поленницей. Теперь с мамой сидят за столом.
Нежданное появление той, что весь день не выходила из ума и покорила душу, зажглось в груди такой нежностью, что Баюр удивился себе. Ещё вчера не поверил бы, что звук голоса, близкое присутствие или просто существование девушки может всколыхнуть такую бурю восторга. Он подхватил за локти и вытянул наверх лёгкую, как птичка, ночную гостью:
– А тебе чего не спится? – и едва удержался, чтобы не прижать её к себе.
– Уснёшь тут! Всё думаю: как пойдём завтра.
– Дорогу забыла?
– Да нет, – Арина нащупала в темноте свободное местечко, уселась поудобнее. – Расскажи что-нибудь. С тобой интересно. Почему ты всё знаешь?
Баюр сел рядом, не касаясь девушки.
– Путешествовал много.
– А я нигде не была, – с сожалением вздохнула она, – только на ярмарке с тятенькой. Не боязно тебе одному путешествовать?
– А чего надо бояться? – чтоб не рассмеяться, Баюр сунул былинку в рот, стиснул зубами.
– Да вот хотя бы темноты, – Арина обняла колени, накрытые широким сарафаном, уткнулась в них подбородком.
– Темноты я не боюсь, у меня в душе светло, – откликнулся шутник.
– Ой, что это?
Пальцы Баюра серебрились лунным светом. Он разжал ладонь. Плоский камешек молочной белизны вытянутым колечком-глазком уставился на Арину. Овал казался прозрачным и вспыхивал перламутровыми искорками, когда его поворачивали. Баюр продел в него тоненький шнур и, обхватив девушку за плечи, принялся завязывать его у неё под косой. Его волосы, пахнущие сеном, закрыли ей лицо, она замерла: вдруг стало невыносимо страшно, что он расцепит объятия, отстранится. Руки сами взметнулись вверх, обхватив его за шею, и она прижалась лицом к его волосам. Бережно обняв смущённую Арину, Баюр шептал ей на ухо:
– Это Берег Луны. Матушка хранила его для моей невесты.
– Значит, теперь я твоя невеста? – ахнула потрясённая девушка.
– Выкуплю тебя у барина, увезу далеко-далеко, в Сибирь. Будем жить в Ключах. Там нет крепостных, нет господ.
– Я буду твоей женой? – нежданное счастье подхватило её на своё крыло и взмыло в небо, отнимая дыхание.
– Где я только не искал тебя! – душа сама подбирала слова, изливала в них муку. – А увидел в лесу – будто молнией прошило. Сам Хозяин леса благословил нас.
– А я сразу тебя узнала, – помимо воли вырвалось у Арины бесстрашное признание. – Ты один из всех такой – словно свет ясный.
Они сидели, привалившись к душистому мягкому сену, Баюр обнимал свою невесту за плечи и шептал, шептал ей накопившиеся за долгую жизнь ласковые слова, дышащие нерастраченной нежностью, и чувствовал, как душа его летит на головокружительной высоте и звенит от неземного восторга. А Арина слушала, положив голову ему на грудь, гладила его руки и думала, что их встреча в лесу – настоящее чудо, явленное небесами, и не будь этой встречи, она так и состарилась бы в слезах, но за другого бы не пошла ни за что. И убаюканная шелестом его слов, незаметно уснула.
Глава 4
Параскева-Пятница
К утру дороги подветрили, так что можно было идти, не опасаясь поскользнуться, да и грязь уже не липла к ногам. К полудню и вовсе всё подсохнет. Утренняя прохлада была обманчива: день обещал быть жарким, уже сейчас, когда солнце стояло невысоко, чувствовалось, как скапливался тугой горячий воздух в ложбинках. Ещё стояли лужицы, но хрупкая сухая паутинка растрескавшейся земли вокруг них быстро росла, затягивая прозрачные окошки, выпивая небесные слёзы.
Баюр и Арина шли рядом, не касаясь друг друга, и молчали. Вчерашнее обручение обоим не давало покоя, но нарушить молчание никто не решался, только украдкой взглядывали на идущую рядом судьбу. Девушка заговорила первая, когда уже миновали село и усадьба осталась далеко позади:
– Ты сказал, что выкупишь меня у барина. Разве у тебя есть деньги?
– Об этом не тревожься. Деньги найдутся.