скачать книгу бесплатно
Наполеон с монументально-гордым лицом промолчал, лишь искоса взглянул на своего маршала.
К рассвету французский лагерь был полностью обустроен. Четыре большие колонны гвардейской пехоты выстроились в каре, загораживая центр, где раскинулись три палатки – для императора и для свиты. У палаток – караул в двадцать гренадёров, офицер и барабанщик. На соседнем поле раздавали провизию – мясо и хлеб, на кострах готовился завтрак. Генералы и адъютанты сновали между полками и палаткой императора, выслушивая распоряжения и готовясь к решительному делу.
Наполеон в окружении свиты вышел на возвышение с зрительной трубой. Положив её на плечо гренадёра, припавшего на одно колено, он вглядывался в русский лагерь, пытаясь разобраться, что же там происходит. Не похоже было, чтобы русские готовились к сражению. Костры горели, движение в лагере не прекращалось, но смысл его никак не улавливался.
– Завтра! Барклай собирается атаковать завтра! – объявил император и оглянулся на замерших рядом генералов. – Что ж! Отсрочка для нас даже выгодна. Ещё не все наши войска, вышедшие из Бешенковичей, влились в армию. А если и завтра он не проявит решительных действий, мы сами атакуем. Нас ждёт новый Аустерлиц, который превзойдёт Аустерлиц австрийский!
Весь день накануне сражения французы готовились к схватке. С разных сторон то и дело слышалась перестрелка отдельных частей русских и французов, то частая и азартная, то вялая и ленивая. Маршалу Мюрату не сиделось на месте, с небольшим отрядом он ввязывался в мелкие стычки, пока не был отброшен русской кавалерией. Наполеон велел ему прекратить бессмысленные петушиные наскоки: «Завтра они будут наши!» – и заняться изучением боевых позиций генерального сражения, назначенного на пять утра. В каждом полку зачитывали воззвание императора: «Солдаты! Настал, наконец, желанный день! Завтра дадим сражение, которого мы давно дожидались. Надобно покончить поход одним громовым ударом! Вспомните, солдаты, ваши победы при Аустерлице и Фридланде – завтра неприятель узнает, что мы не выродились!». Солдаты слушали с восторгом. Никто не сомневался в победе своего императора. Затянувшиеся марши в погоне за противником, бескормица, много непонятного в этой войне и в этой стране уже начали надоедать. Может быть, завтрашний бой положит конец их мытарствам? На ужин раздали водку. Последние хлопоты и приготовления – и армия погрузилась в сон. Ночь не обещала сюрпризов: в русском лагере, как и накануне, горели огни. Мюрат отправился к аванпостам своей кавалерии, а Наполеон – в палатку.
Утром, ещё в потёмках, одевались в парадную форму, путаясь, не попадая в рукава и ворча под нос ругательства. Слышен был барабанный сигнал – смена императорского караула. К само?й палатке стрелой летел неаполитанский король, объезжавший с рассветом свои аванпосты. Соскочив с коня и оттолкнув караульного солдата, он скрылся под пологом. Сменившийся гренадёр шёл с вытянутым лицом и выпученными глазами, пока его не остановил товарищ:
– Что стряслось?
– Поди, сам послушай.
На правах Старой гвардии, пользующейся особым доверием императора, они вдвоём подошли довольно близко к палатке Наполеона, так что услышали разговор, тем более что его вели на повышенных тонах.
– … ночью. Тихо, лесными дорогами. Русский лагерь пуст, – в голосе Мюрата слышалось потрясение и ожидание бури разгневанного Наполеона.
– Вам было поручено перейти с кавалерией Двину в тыл русским. Не допустить уйти. Почему вы здесь?
– Перейти Двину не представляется возможным, ваше величество. После прошедших ливней вода сильно поднялась. А кроме того, мне нечем накормить лошадей, фуража раздобыть не удалось.
«Генерал Понятовский», – догадались гренадёры.
– По вашей милости исчезла русская армия! – грохотал взбешённый император. – Фуража не раздобыли! В Египте мне случалось делать походы без фуража!
Ярость Наполеона при известии об отступлении 1-ой армии Барклая де Толли была подобна обрушившемуся урагану. Площадные ругательства из лексикона пьяных солдат взрывали воздух, как боевые снаряды при артобстреле. Однако Понятовский не оробел и отвечал смело, хоть и не так громко, как кричал Наполеон:
– Чем вы, ваше величество, кормили там своих лошадей, я не знаю. Только мои лошади не могут обойтись без сена, особенно когда совсем нет подножного корма, который иногда спасает кавалерию. Без фуража я рисковал очутиться в том же положении, в каком очутились вы под Сен-жен-Дакром, где за недостатком лошадей не могли подвезти артиллерию и вы принуждены были снять осаду крепости.
Дерзость Понятовского встретила отпор других генералов, находящихся в палатке, поднялся такой шум, что ничего понять стало невозможно. Лишь один раз прорезался сквозь разноголосый гвалт выкрик проштрафившегося генерала:
– Нет, ваше величество, в этом крае, который мне известен лучше, чем вам, это невозможно, решительно невозможно…
Часовые стали под ружьё – сейчас император выйдет из палатки, больше здесь задерживаться гренадёрам нельзя.
Глава 11
Молево болото
Нагнув голову под низкой притолокой, в горницу вошёл, откинув на плечи светлые волосы и весело сверкнув синими глазами, высокий парень в стёганом полосатом халате с колчаном за спиной.
– А-а! Старый знакомый! – обрадовался Матвей Иванович. – Что ж пропал тогда? Я искал тебя под Миром. Даже имени не успел спросить.
Он узнал его сразу, хотя короткое знакомство состоялось в толчее и суматохе. К тому же теперь и лицо его утратило жёсткость и сосредоточенную решимость, свойственную людям волевым, не раскисающим в моменты внезапной опасности. Не всякий угадал бы в этом тихом, улыбчивом хлопце того стремительного и рискованного рубаку, который поразил даже атамана, видавшего виды. Может, именно потому и запомнил. А ведь, пожалуй, тогда, не подоспей он вовремя, всё могло повернуться иначе…
– Баюр. Вольный воин, – представился он, почувствовав неловкость от горячего радушия генерала.
– О как! С чем пожаловал на этот раз? – смотреть на хлопца, так неожиданно выручившего его под Миром, было приятно. Открытое обаятельное лицо, чуток смущения, но оно его даже красит.
– С башкирами.
Атаман Платов подошёл к окну. Казаки Всевеликого войска Донского обступили живописных степных воинов-кочевников в национальных халатах, войлочных шапках с загнутыми вверх краями, с пиками, луками, колчанами, которые с неменьшим любопытством посматривали на горделивых, видавших большие сражения военных, одетых в нарядные мундиры. Невысокие степные лошадки, выносливые и вёрткие, тянулись мордами к траве, и многие башкиры, соскочив на землю, пустили их к зеленеющей обочине.
– Откуда такие красавцы?
– Под Могилевом встретил старого знакомца Сахиба. Вон, видишь, Матвей Иваныч, рядом с адъютантом твоим Жилиным стоит? – Баюр успел справиться с неловкостью и теперь, возвышаясь над плечом атамана, тоже смотрел в окно. – Поговорили. Он сказал: от Волги идёт отряд доброхотов, его единоверцев. Я объяснил короткий путь, обещал встретить.
– И много их? – Платов пощипывал ус, прикидывая, можно ли извлечь военную выгоду от подобного пополнения. И вообще… имеет ли это племя понятие об армейской дисциплине, приказе командира? Или они годны только для грабительских стихийных налётов? Экие живописные бестии! Что делать-то с ними?
– Двести всадников.
– Ого! Орда!
– Эта орда уже приняла крещение от французов, – начал развеивать сомнения атамана Баюр, не иначе как догадавшись о них. Про себя он тоже их так называл. – Я рассчитывал вас встретить на Пореченской дороге, не знал, что вы в Зарубенке. Идём, значит, вдоль опушки. Смотрим: французы. Гусарский полк. Идут рысью. Вокруг ни души. Только шикнуть успел: «Прячьтесь!», башкиры мои вмиг растворились в лесу. Я глазом моргнуть не успел. А когда кавалеристы поравнялись с нами, вдруг ка-ак выскочат! Без строю, без порядку, с гиканьем, криками, свистом – и полетели тучи стрел. По правде сказать, бой затевать я не собирался, думал: силы неравны – куда им. И их налёта не ожидал. Гусары – тоже. Поначалу остолбенели, потом начали ржать: куда этим лешим пенькам до них, красивых! Но недолго. Башкиры с сорока шагов насмерть разят из лука, а с дюжины саженей – пронзают насквозь даже лошадь. Во время сражения они передвигают колчан со спины на грудь – вот так, – Баюр продемонстрировал приём степных кочевников, да так ловко, что заставил атамана азартно прищёлкнуть языком, – две стрелы держат в зубах, две кладут на лук, мгновенно выпускают их и, пригнувшись, летят на противника, разят пикою. Когда со всех сторон стали валиться гусары с лошадей, французы опомнились, схватились за ружья, да поздно: налётчики уже скрылись. Лошадки у башкир низкорослые, но быстрые и маневренные, для них преград не существует, а ко всему – стрелять по ним неудобно: линию прицела определить трудно. Ну, тут уж не до смеха. Завопили разом: «Скифы!», «Дикая, варварская страна!»…
Довольно расплывшееся лицо атамана вдруг вытянулось, и он недоверчиво спросил:
– По-русски?
– Да нет. На своём картавом.
– И ты понял?
– Ну, – смутился рассказчик. Увлёкся, что поделаешь. – Разумею маленько.
– Да ты, брат, самородок!
Баюр, не желая углубляться в щекотливую тему, поскорее продолжил:
– Гусары стали подбирать раненых, разглядывать стрелы. Нашлись и насмешники, обозвали наших степняков «северными амурами», а дальше – сплошная брань… ну… вроде русского мата, только не такого ядрёного.
– «Нежная» нация! – захохотал атаман и продемонстрировал ядрёный вариант.
– Однако башкиры выровнять колонну им не дали. Снова налетели тучей. Теперь французы уже палили во все стороны, но без большого успеха: такая сверхманёвренность им в диковинку – дикие всадники появляются мгновенно в самых неожиданных местах и так же мгновенно исчезают – поэтому стреляли больше наугад. Пятнадцать раз повторяли атаку и такое произвели расстройство в их рядах, что, развернувшись, они галопом пустились удирать, а башкиры, улюлюкая и осыпая их стрелами, преследовали восемь вёрст, пока я не велел им остановиться… Ну так что? Принимаешь пополнение, господин атаман?
– Придётся, – Платов снова смотрел в окно. Казаки уже примеривались к лукам, башкиры поправляли, объясняя больше жестами, слабо владея русским языком. – Жилин!
В дверях возник резвый поручик. Платов кивнул в сторону окна:
– Как тебе, брат, глянулось пополнение?
– Забавный народец, господин атаман, – глаза адъютанта перебегали с генерала на его гостя, – только что с ним делать?
– Причислим к 1-му Башкирскому полку. Свои-то скорее им всё растолкуют и всему научат. На рассвете выступаем на Рудню, их с собой заберём. Ступай, – потом развернулся к Баюру: – Интересный подарок ты привёз. Значит, орда? Северные амуры? Хм… Надо Мюрата попотчевать этим блюдом. Такого он ещё не видал. А ты, Баюр? Пойдёшь с нами?
– Пойду. Только мне разведать надо дорогу. Ну и… остальное, что получится.
– Это по-нашему, – одобрил атаман. И тут же предложил ему напарника: – Возьми с собой моего адъютанта, Петра Дмитрича. Толковый. Гусар Павлоградского полка.
***
Адъютант генерала Платова оказался дельным и оборотистым. За короткое время он успел передать распоряжения атамана, прикомандировать пополнение, накормить Баюра, который едва заметив его в одном месте, уже слышал, как гогочут казаки над очередной шуткой «правой руки» атамана в другом. При этом казалось, что какое-то весёлое пламя играло в нём, отчего служба его выглядела лёгкой и удачливой. Теперь он ехал рядом с Баюром сквозь лес, избегая дороги, чтобы вызнать обстановку для завтрашнего выступления и, если повезёт, какие-нибудь сведения о противнике, – притихший, подчинившийся человеку с чутьём таёжного охотника, умеющего читать лесные приметы и шорохи, угадывать движение, невидимое глазом.
Пользуясь моментом, пока дорога была спокойной (это легко определялось по лицу нового знакомого), Жилин пересказывал последние вести. Не с тем, чтоб позабавить гостя, коротая время, – атаман велел, дабы разведка приняла прицельный характер, а незнание последних событий не дало упустить важных подробностей.
– Барклай ушёл от Витебска ночью, тайно. Представляю себе, в какое бешенство пришёл Наполеон: русская армия исчезла из-под носа в неизвестном направлении. Где её искать? Из донесений известно, что французы в замешательстве застряли в городе на пять дней. Так что наши успели Пореченской дорогой выйти к Смоленску и соединиться с Багратионом. Как ни пыжились французы, как ни рвались разъединить армии, ничего у них не вышло, окромя конфуза, – Жилин не удержался от довольного хохотка, впрочем, изрядно приглушённого, учитывая ситуацию. Иначе его ржанию позавидовал бы табун лошадей.
Баюр даже не улыбнулся, только укоризненно проворчал:
– Торжествовать рано. Не снявши шкуру зверя, шубой не обогреешься, – пригнулся. Гром находил проход меду стволами деревьев, но о хлещущих по лицу ветвях не заботился. У хозяина своя голова на плечах. – Как ладят главнокомандующие? – услышал адъютант из-за листвяного занавеса и поспешил нырнуть под него. – Не оспаривают первенство? По факту у Багратиона ведь выше звание, и (ни для кого не секрет) он был крайне недоволен тактикой Барклая.
– Поладили, – Жилин про себя хмыкнул. По правде сказать, приказ атамана подчиняться в разведке пришлому человеку да ещё обеспечить его военными новостями поначалу его смущал. Парень на вид – простецкий, что он может разуметь в тонкостях политики, боевой тактике. Или он только хочет казаться таким? Не тот человек Платов, чтоб доверяться абы кому. – Барклай всё же военный министр и ближе к царю: вся дипломатия, сведения, планы идут через него. Да к тому же радость соединения стёрла все разногласия. При встрече обнимались всенародно.
– А что Наполеон? – впереди стало попросторнее, и Баюр прибавил ходу, не оглядываясь на адъютанта, тот тоже подстегнул коня.
– Поразмыслил и пустился искать русских. Для сего манёвра разделил силы в трёх направлениях: на Пореченск, Рудню и Красный. Правда, донесения сбивчивые, куда направит он главные силы – неизвестно. А посему мы и ждём его с трёх сторон. Сегодня, 26 июля, обе армии выдвинулись на Рудню тремя колоннами: Багратион со 2-ой армией – по правому берегу Днепра до села Катань, 1-ая армия двумя колоннами – под началом генерала Дохтурова через Шеломец к Приказ-Выдре и под началом генерала Тучкова 1-го через Жуково и село Ковалевское.
– По частям разбить француза? – идея заманчивая и, похоже, заразная. Противники поменялись ролями. Наполеон, правда, не преуспел, удастся ли русским достичь задуманного?
– Ну да. Такой возможности может больше не представиться.
– А с юга? Даву, помнится, был в Могилёве.
– Дорога из Орши в Смоленск тоже наблюдается. 27-ая Пехотная дивизия генерала Неверовского отправлена в Красный. Там встретит, ежели француз сдуру даст крюк, чтобы обойти с юга. Только вряд ли. Это ж придётся через Днепр переправляться – морока! А потом опять ищи-свищи русскую армию. Не для того ж они за ней так гнались, чтоб, найдя, упустить!
Баюр прислушался, пошёл лёгкой рысью за деревьями, без тропы, выглядывая из-за высоких кустов на открытое пространство. Жилин молча следовал за ним. Когда лицо Баюра снова стало спокойным, Пётр Дмитриевич продолжил разговор:
– Вот ума не приложу, как приспособить башкир, которых ты привёл, – авось и впрямь присоветует что дельное. Голова у парня, вроде, варит. К тому же не ради забавы приволок эту орду. Небось, рассчитывал какую-никакую пользу от этого племени извлечь.
Не всякий бы на месте генеральского адъютанта поделился подобными сомнениями, однако Пётр Дмитрич предпочёл лучше сейчас обнаружить своё недомыслие, нежели подвести атамана в решающий момент сражения. Дельный совет никому не помешает. Говорят, даже Наполеон иногда прислушивается к своим военачальникам. И не пожалел о своём вопросе. Баюр не поскупился поделиться соображениями, не сочтя недоумение поручика невежеством или паче того – солдафонским тупоумием:
– Армия, даже иррегулярная, казачья, привыкла к строю, порядку. Того же ждут и от противника. А значит, могут угадать, просчитать действия друг друга. Башкиры – это стихия, военной наукой не учтённая. У них свои боевые приёмы, сохранившиеся с древнейших времён, отточенные до совершенства. Ни предсказать, ни вычислить их нельзя. Два главных закона: молниеносность и внезапность – от них зависит успех набега. Привести в расстройство и смешать ряды неприятеля, сбить позиции, запутать планы и даже посеять панику – в этом им равных нет. А вид? А луки со стрелами? Дикие, необузданные, неустрашимые! Одно слово – варвары.
– Вот-вот, – обрадовался Жилин поддержке и вспомнил, что не его одного смущали сии варвары. – Перед войной четыре полка сформировали из башкир, калмыков, тептяров, мишаров, да всё не знали, на что их приспособить. 1-й Башкирский полк отдали нашему атаману. Однако эти башкиры уже пообтесались, дисциплину армейскую понимают, но форму не носят. Так и воюют в своей одёже. Даже мы, казаки, хоть и в мундирах, с европейским оружием, для французов – дикари, что уж говорить про башкир.
– Хорошо, что это дикое племя на нашей стороне, а не у французов. Воюют не за страх, а за совесть. Издалёка идут, добровольно. А знаешь, Пётр Дмитрич, почему?
– Ну, скажи, – в голосе разведчика слышались дружеская теплота и доверие, и это располагало к нему лучше всяческих клятв и уверений. Адъютант не любил чванливых и напыщенных своим превосходством советчиков. Военная удача переменчива и порой отдаёт предпочтение отважным и рисковым против осторожных и расчётливых. Так что нечего загодя нос задирать.
– Более всего нестерпимо им, когда святыни поруганы… Тьфу ты! – Баюр отплевывался и отмахивался от комаров, в тучку которых неосмотрительно въехал. Уже вечерело, и зудящие твари всё активнее роились в тенёчке, где как раз пробирались конники. Места вокруг сырые, болотистые. Тут рот не разевай – забьют глотку, не откашляешься, но не упускать же случай для полезных разговоров. Придёт время – заткнутся, только знаками друг дружку будут оповещать. – Не важно, мечети то или православные храмы. А как французы грабят алтарные скрыни, золочёные оклады, кресты святые, серебряные да уряженные самоцветами, как конюшни устраивают в приходах – известно. Такая молва далеко летит. Ну и конечно, за землю родную, за свободу.
– Я смотрю, у тебя тоже колчан. Умеешь стрелы метать?
– А как же. Уменье полезное, особливо когда бесшумно надо да издалека.
– И атаман тоже говорит: учитесь. Воин настоящий должен владеть всеми видами оружия. Сам-то он башкирам не уступит. Когда в Тильзите мир подписывали в 1807-м году, приехали наш царь Александр, Наполеон да Фридрих-Вильгельм, при каждом – свита. Наш Матвей Иваныч тоже там.
– А Багратион? Тоже был?
– Не-а. Заместо себя адъютанта своего отправил – Давыдова. Так вот. По просьбе Наполеона назначили джигитовку. Ихи солдаты, европейские, только красой гордятся, а так не умеют, как наши казаки. Казаки-то джигитовали на седле, на скаку стреляли из-под брюха лошади в цель без промаха, подбирали на земле монеты с седла. А уж иные так ловко вертелись в скачке на лошади, что поди разбери: где руки – где ноги. У зрителей дух захватывало. А уж как Наполеон впечатлился! Вот и говорит нашему атаману, абы подловить его:
– А вы, генерал, умеете стрелять из лука?
Не на того напал! Матвей Иваныч выхватил у башкира, что рядом был, лук – и на? конь. На всём скаку пустил несколько стрел – все точно в цель. Сам-то Наполеон навряд так умеет (он и лук-то со стрелами хорошо ежли в музее видал!), стал восторги атаману высказывать: благодарю вас, генерал. Вы, дескать, не только замечательный военачальник, но и прекрасный наездник и стрелок. Вы, грит, мне доставили много удовольствия. Я хочу, чтобы у вас обо мне осталась добрая память.
И подаёт Матвею Иванычу золотую табакерку. Платов поклонился, принял подарок и говорит переводчику:
– Передайте его величеству моё казачье спасибо. У нас, донских казаков, есть дедовский обычай: подарки отдаривать. Простите, ваше величество, у меня с собою нет ничего такого, что обратило бы ваше внимание. Но быть в долгу я не привык и хочу, чтобы у вас также осталась память обо мне. Прошу принять в подарок от меня сей лук со стрелами.
Наполеон принял, заулыбался:
– Оригинальный подарок. Хорошо, мой генерал, ваш лук будет напоминать мне, что от стрелы донского атамана даже маленькой птичке трудно уберечься. Меткая стрела, мол, всюду её настигнет.
А Платов ответил:
– Глаз у меня намётанный, зоркий и рука твёрдая. Не только мелкой, но и крупной птице надобно опасаться моей стрелы.
Намёк был до того дерзкий, что толмач в точности перевести не посмел. Смекнул, бестия, что дымом запахло, сгладил.
Гром фыркнул и стал.
Жилин открыл было рот, чтобы продолжить, но осёкся, ибо Баюр поднял руку, прекращая разговор, спрыгнул с седла. Адъютант последовал его примеру. Дальше шли молча, ведя в поводу лошадей и прислушиваясь. Где-то впереди за деревьями слышалась приглушённая возня. Жилин не успел глазом моргнуть, как Баюр выхватил лук и пустил стрелу в сплошную завесу листвы. Послышался стон, и прыткий разведчик молнией исчез за деревьями. Жилин рванулся за ним, но потерял из виду. Если бы не треск веток, возня и сопение пополам с рычанием за высоким плотным кустарником, так и промчался бы мимо.
На крошечном островке в гуще поросли (удобно, кстати, прятаться, засаду устраивать) он увидел встрёпанную светловолосую голову своего охотника, оседлавшего поваленного в траву французского пехотинца и связывающего ему за спиной руки. Тот рычал и вырывался. Пётр Дмитрич не долго думая огрел сопротивляющегося по затылку эфесом сабли, валявшейся тут же поблизости, чтоб не рыпался. Пленный затих, обмяк.
– С ума спятил, – зашипел Баюр. – Это ж язык!
– Не боись, – тоже шёпотом отозвался напарник. – Угомонил на время, не впервой. А ты вяжи, вяжи, не отвлекайся. Для твоего ж удобства старался.
Рядом были ещё двое: казак с засохшими на виске кровавыми потёками, скрученный по рукам и ногам, но живой, только оглушённый, и второй француз – с выпученными неподвижными глазами, спиной упёршийся в ствол дерева и вытянувший ноги. В руке, откинутой на колено, зажата стрела, вся в кровище. Из раны у ключицы, пузырясь, толчками плескало. Это ж надо было так попасть! За листвой! На звук! Жилин схватил за ноги мёртвого француза, оттащил за деревья в ложбинку и завалил сушняком и прелыми листьями. С бесчувственными телами пришлось повозиться. Живые всё-таки, за ноги не потащишь – окочурятся. А здоровенные оба. Так что пыхтели вдвоём, пряча в других кустах, подальше, а рядом оставили коней.
Потом разведчики бегом устремились по лесу, без тропинок, напролом, сквозь хлещущие по лицу ветви. Адъютант едва успевал дышать и старался не упустить из виду мелькающих сапог приятеля – где уж тут следить за дорогой. Ясно было лишь, что они бегут в сторону деревни, к Молеву болоту. Наконец Баюр дал знак остановиться. Они залегли возле опушки в густой поросли, откуда хорошо просматривалась дорога и окраина села.
Вечер был на исходе. Хмурые сумерки опускались на землю, уменьшая расстояние видимости. Баюр бросил лук с колчаном в высокую траву под кустами, скинул сапоги, оставшись босым, распоясал рубаху. Не поднимаясь в рост, ползком стал собирать валявшиеся поблизости сухие ветки, увязывать их ремешком. Пётр Дмитрич сначала с недоумением взирал, как его товарищ разувался, освобождался от лишних одёжек, которые разоблачали его воинственную суть, как он на глазах преображался, становясь простым деревенским увальнем, пока не догадался, что тому пришло в голову. Опасливо оглянулся на деревню:
– Ты что? Хочешь… да как же? А я?
– Жди меня здесь, – он перекинул на плечо ремешок, стянувший охапку ломаных сучьев, и выбрался на дорогу.
Жилин из засады долго смотрел в спину деревенскому босому пареньку с вязанкой хвороста за плечами, который вразвалку шёл в село. Распоясанный, вялый, недотёпистый. Пока тот не скрылся из виду. Темнота густела, и вот уже стало не видно домов, а только редкие огни в окошках да по другую сторону от леса, за околицей – ночные армейские костры. Много костров. Слышно было, как заливались собаки, перекликаясь из конца в конец села, как вдалеке кричали и смеялись французы и даже начали выводить какой-то французский куплет, но быстро сбились. Вот на отшибе от деревни, где-то в конце дороги застучали копыта, забряцало железо. Тьма заколыхалась и скоро выплюнула чёрные движущиеся комья, которые то сливались, то расплёскивались врозь и быстро росли, приближались. Всадники. Пятеро. Врассыпную дорысили до леса, остановились перед носом распластавшегося в траве разведчика. И хотя видеть его не могли, тот плотнее вжался в землю и перестал дышать. Дозорные потоптались, переговариваясь, и направились вкруг села. О чём говорили, Жилин не понял, ибо похвалиться знанием французского не мог, да и раздражала его их салонная картавость.
