скачать книгу бесплатно
Овраг был неглубоким, поверху поросшим травой, а внизу глинистым. Тянулся он далеко и пропадал из поля зрения за очередным поворотом. Спрятаться в нём человеку, тем более лошади, было нельзя. Баюр собрался уже вернуться к приятелям, как вдруг шальная мысль остановила его. Он спешился и спустился на дно, к воде. Присел на корточки, вглядываясь в слоистую отмель. А что? Можно попробовать.
Волнообразные наплывы глины отличались цветом, переходя от карминно-красного и буро-коричневого к более светлым, вплоть до жёлтого и молочно-белого. Перед мысленным взором возникли глаза Чокана. Не раздумывая больше, он торопливо принялся ковырять камешком мягкую, как пластилин, почву. Достал из седельной сумки кусок сайгачьего мяса, выдавил подкожный жирок, старательно растёр с желтовато-матовой массой. Положил липкий сгусток на камень жизни и стал наблюдать волшебное насыщение кусочка грима энергией силы. Кинжал, который помог им освободиться из плена и который Джексенбе вернул волхву после разделки сайгака, занял своё прежнее место в голенище. Теперь он будет служить зеркалом. Преображение не заняло много времени. Да и сколько там нужно грима для век? Главное – ровненько удлинить наплыв.
Собрав волосы и заправив их под войлочную шапку, без которой ни один киргиз не выезжает в степь, он надвинул её на лоб и вскочил в седло.
Догнав своих спутников, поехал рядом, не говоря ни слова.
– Ну, что там? – повернулся к нему Джексенбе. И замер с раскрытым ртом…
Чокан, увидев его перекошенную физиономию, объехал карабаира и тоже заглянул в лицо волхва. После минутного замешательства он принялся безудержно хохотать.
– Великая сила искусства! Какая там белая ворона! Чистокровный, породистый степняк!
Между приступами смеха он умудрялся вставлять язвительные комплименты:
– Да ты настоящий лицедей! Какого актёра потеряла в тебе большая сцена!
Баюр принимал восторги зрителей невозмутимо, как восточный философ. Нахлобучка на веках была непривычна и тяжеловата, тянула вниз. Но глаза закрыть он боялся, чтобы грим (самодельный же!) не осыпался, не потрескался. Однако ради эксперимента стоило. Он попробовал, поморгал, приводя веки в движение. Ничего, держится! Жир ли тому виной или камень жизни, а может, и то и другое – спасибо им!
Остынув, Чокан внимательно осмотрел предмет насмешки и похвалил уже по-настоящему:
– Потрясающе! Вот уж не думал, что главное сомнение в твоей киргизской крови будет так легко устранить.
Зато приуныл Джексенбе. Теперь тамыра отговорить от бредовой затеи нечего и пытаться. Впрочем, и раньше надежды на это было мало. Тогда остаётся одно – помогать.
Солнце начинало припекать. Ветер не приносил прохлады, только сушил горло, и жажда всё сильнее одолевала. Всадники уже начали посматривать по сторонам, отыскивая укромное местечко для привала, чтобы вскипятить чай и сделать передышку. Наконец, глазам открылась низинка с кучкой кустарников. Выбирать особенно было не из чего, решили развести костёр возле них. Хоть какое-то прикрытие. К тому же в ложбинке, огибающей кусты, проложил себе дорожку ручей. Кони сразу припали к воде, их разморило не меньше людей.
Поблизости нашлось немало сухой травы, обломков прошлогодних сучьев, камней, чтоб соорудить очаг. Баюр вручил Джексенбе огниво, оставляя его попечительству приготовление кипятка, а сам отправился искать подходящую зелень для заварки чая. Вернувшись с травками, он застал приятелей за оживлённой беседой на киргизском. У обоих в руках были прутики с наткнутыми кусками сайгатины, которую они разогревали на костре. Это всё, что у них было из еды. После ночной трапезы они хозяйственно порезали оставшееся мясо и запаслись в дорогу. Волхв бросил траву в закипающую воду и прислушался к разговору. В языке он разбирался плохо, но суть тем не менее уловил. Речь шла о взаимоотношениях киргизских родов. Он слышал их названия: албаны, дулаты, бугу, чирик, сарыбагыши и другие. Кайсаки, живущие на огромной степной территории, делились на три орды, или, как они сами называли, – жуза: Малый, Средний и Старший. И каждый жуз состоял из нескольких родов. Их история была запутанная и изобиловала то кровопролитной враждой, то взаимовыгодными союзами одних родов против других. Разобраться в этой изменчивой степной политике, которая возносила одних и низвергала других, сегодня устанавливая одну иерархию, а завтра – противоположную, было под силу не прежде, чем голова лопнет. Однако Чокан и Джексенбе понимали друг друга с полуслова, громоздя гималаи имён отшумевших веков, с высоты которых нынешнее было видней и понятней. Для них. Беседа в равной степени занимала обоих. Волхв, правда, отметил про себя, что поручик больше расспрашивает, делая себе зарубки на память, свои умозаключения тоже высказывает, но далеко не все. Потом, когда Баюр спросит его, чего он извлёк из этой беседы, Чокан откровенно скажет, что выгадывал маршрут каравана, сохранность которого зависела не только от рельефа местности, но и от кочующих по ней племён.
Пить в такое пекло кипяток даже думать было невыносимо, однако облегчение наступило почти сразу, как завершилось чаепитие. Горло перестало саднить и голове стало легко. Кусты мало давали тени, но всё лучше, чем ничего. Друзья решили, что самый зной лучше переждать здесь: сами отдохнут и коней не загубят. По вечерней и ночной прохладе они легче и быстрее преодолеют вдвое больше пути, чем в дневную жару.
Выбрав местечко поукромнее и потенистее среди кустарников, они развалились в надежде отоспаться за прошлую беспокойную ночь, а заодно авансом за следующую. Джексенбе и Баюр договорились по очереди обозревать округу и лошадей, которые облюбовали влажный бережок и мирно пощипывали травку. Чокан заметил, что волхв остротой зрения ничуть не уступает киргизу. Степняки вообще славятся отменной зоркостью. Но волхв! Кстати, очень ценное качество.
Несмотря на вымотанность и прошлую бессонную ночь, большую часть которой провели в седле, спать совсем не хотелось. Может быть, сказалось перенесённое напряжение, но заставить себя забыться никто не мог. Скопившаяся ломота всего тела скоро растаяла, отпустила, и Баюр не стал упускать драгоценного времени, возможно, последнего до встречи с караваном, чтобы прояснить связанные с ним тайны.
– Чокан, а что нам делать, когда начнётся резня? – задал он вопрос без околичностей, в лоб.
– Какая резня? – опешил тот, подскочив от неожиданности.
– Джексенбе говорил, что в Кашгаре. Чью сторону принимать?
– А-а. Ты об этом, – он снова лёг, потянулся, выгнув спину. – Торговые люди в политических переворотах участия не принимают. Их дело – купля-продажа, а под каким флагом – значения не имеет.
– Значит, перевороты… – Баюр прикрыл глаза, борясь с ощущением, что на веках лежит по монетке, какие кладут обычно покойникам. Гадостное чувство. Ладно, надо привыкать.
– Там своя история, которая тянется сотни лет, практически без изменений. Мятежи только именами отличаются, – Чокан сунул в рот былинку, надкусил и, почувствовав горечь на языке, сплюнул. Откладывать этот разговор не стоит, решил он, незнание волхвом обстановки может дорого им обойтись. – Ты знаешь, кто такие ходжи?
– Ну-у… какие-то мусульманские святоши…
– Не совсем, – улыбнулся поручик. – Считается, что они потомки Магомета, их авторитет для верующих не знает границ. Никто из смертных не смеет поднять на них оружие.
– А они? – волхв тоже потянулся, хрустнув суставами, сунул под голову руку.
– Ха! Они делают всё, что взбредёт в голову! Могут убить, могут захватить власть.
– И стать султанами?
– Нет, – опроверг поручик столь примитивный переход кочевников из одного сословия в другое. – Султаны ведут родословную от Чингисхана и его прямых потомков, и тот из них становится ханом, кого выберет народ. Тогда его поднимают на белой кошме и официально провозглашают правителем.
– Ты ведь тоже султан? Белая кость? – и чего бы ему не дождаться выборов, чтобы взлететь на пирамиду власти? Управлял бы степным народом вместо того, чтоб лезть на рожон в чужих землях.
– Да. Мой дед Вали был последним ханом Среднего жуза. Потом, когда он принял подданство Белого царя, ханство было отменено, – подобрав обломок ветки, Чокан, не вставая, замахал ею перед лицом, прогоняя назойливо жужжащую муху, вознамерившуюся сесть непременно на его нос.
– Но султанов-то отменить невозможно. И их в народе по-прежнему почитают? – не уступал Баюр.
– Конечно. Но их власть светская, а преклонение ходжам замешано на религиозных чувствах. И только в Кашгаре сохранилось их древнее право на трон. Так вот, – вернулся чингизид к прежней теме, переворачиваясь на бок лицом к приятелю и опираясь на локоть. – Там ходжи по праву крови из века в век пытаются силой оружия захватить власть.
– Ты хочешь сказать: поднимают мятежи? – уточнил волхв. Нечего кружить вокруг да около, пришло время называть вещи своими именами. Он не поднимал век и чувствовал на них внимательный взгляд дотошного критика. Ничего, пусть оценивает. Впрочем, придирок к гриму не последовало, и разговор продолжился.
– Вот именно. И это многим удавалось. Но ненадолго. Китайские власти присылают войска и устраивают неслыханную резню.
– И ходжу под нож?! – не столько пожалев священную персону, сколько пытаясь уличить приятеля в противоречии, воскликнул прилежный ученик.
Но учитель, вооружённый знанием вековой истории, не споткнулся о камешек, сумел вывернуться:
– Если он не успевает сбежать – берут в плен и сдают Коканду под стражу. С кокандским ханом у них подписан договор содержать ходжей под строгим контролем. Взамен китайцы предоставили им Кашгар в качестве торговой резиденции во главе с ханским аксакалом.
– Так щедро? А у узбеков сало из ушей не закапало?
Джексенбе возмущённо всхрапнул. Ему удалось-таки уснуть. Убаюканный тихим разговором друзей, он лежал на боку с раскрытым ртом, подложив под щёку кулак.
Чокан усмехнулся и кивнул, соглашаясь с протестом сонного киргиза против неравномерной делёжки пирога.
– А ты как думал? Услуга того стоит. В ведении аксакала находятся все иностранцы, все караваны. И не только. Вообще его фигура в Кашгаре довольно значительная, и его влияние затмевает даже власть китайских чиновников. А кроме того, китайский богдыхан ежегодно выплачивает Коканду немаленькую сумму по договору.
Баюр присвистнул:
– Сдаётся мне, что кокандцы выиграли больше китайцев.
– Разумеется, – согласился Чокан, даже не пытаясь шутить. Предмет разговора и впрямь не располагал к смеху. На сей раз от знания обстановки, в которую им предстояло окунуться с головой, зависела не только их жизнь. Всего каравана. И даже больше – успех экспедиции. – Но Поднебесная согласилась на эти условия (даже закрывает глаза на явные нарушения договора противной стороной), ибо не в силах бороться с ходжами своими силами – за ними идёт народ. А с такими уступками границы Кашгарии остаются китайскими.
Баюр встал. Пришла очередь обозревать окрестности. Вокруг ничего не изменилось. Всё то же безлюдье. Та же бесконечная степь – с одной стороны, с другой – играют бликами на солнце снежные пики горных вершин. Лошади, напившись вволю и разнежившись в теньке, лениво пощипывали травку. Рыжая Чокана вообще легла брюхом на сыроватую отмель ручья.
Не отрываясь от созерцания вида безмятежного пространства, волхв прилежно продолжал расспрашивать, восполняя недостаток восточного образования, которое очень скоро может пригодиться:
– Выходит, кашгарцы…
– Уйгуры, – вставил недостающее звено Чокан. – У них тоже есть деления на роды, племена. Но в целом народ зовётся уйгурским. Я немного изучал уйгурский язык.
– Ага, – принял к сведению ученик. – Значит, они боятся китайской резни, а ходжи их не трогают?
– Какое там! Лютуют и те и другие! – сгоряча он повысил голос, и Джексенбе, чутко отреагировав, что-то заворчал невнятное, тем не менее не просыпаясь. Поручик вздрогнул от своей неловкости и снизил тон почти до шёпота: – Но в отличие от китайцев-иноверцев ходжи не просто правоверные, а потомки Пророка. Всё, что они делают, священно! Китайцы (они в основном буддисты) боятся их убивать только из страха народной войны и гнева Коканда, который силён. Ссориться с ним они не хотят, – задумался на секунду, поправился: – Правда, был один случай. Казнили пленного Джангир-ходжу. Кстати, из всех – самого разумного и любимого народом.
– И что?
– Им пришлось сильно раскошелиться перед ханом, унижаться и оправдываться, согласиться на новые привилегии аксакала в Кашгаре. Оплошность удалось замять, но проклятие Пророка над ними осталось.
В отличие от мусульман волхв в проклятие Пророка не верил, но тем, кто жил на пороховой бочке, не позавидуешь:
– Бедные уйгуры. Так и живут под Дамокловым мечом? В постоянной резне и кровопролитии? С какой бы стороны ветер ни подул – они козлы отпущения.
– Некоторые бегут в Семиречье, – вздохнул поручик. – Даже в Верный. Но большинство остаются на месте.
– А если снова придёт ходжа?
– Они встанут на его сторону. Не могут не встать. Даже аксакалы не могут противиться воле Магомета.
– Так. Какие ещё пробелы в моей одуревшей башке остаются дырявыми? Латай, коли начал, – волхв сел на прежнее место, догадываясь, что занавес, скрывающий загадочную нездешнюю жизнь, отдёрнут не целиком, а только приподнят его краешек.
– Последнее восстание было год назад. Его возглавлял Вали-хан.
– Твой родственник что ли?
– Типун тебе на язык, – возмутился ханский внук. – Случайное совпадение имён. Так вот. Восстание было подавлено. Как всегда – кроваво. Ходжу выслали в Коканд под стражу.
– Поня-атно… Европейцам ход туда перекрыт по этой причине?
– В первую очередь. Англичане, к примеру, не прочь вмешаться во внутреннюю политику Поднебесной и прибрать к рукам прилегающую к Индии территорию.
– Ничего не скажешь, уютное местечко ты выбрал для прогулки, – подковырнул Баюр, издевательски ухмыляясь.
– Предлагаешь закрыть глаза на беспокойных соседей степи, завести гарем и наслаждаться жизнью?
– А что? – притворно ужаснулся волхв. – Не завёл ещё? Неужто не женат? Отпрысков аристократов, я слышал, обручают ещё с колыбели.
– Ну, мало ли! Жену себе я выберу сам. А дочь Джантюрина из Малого жуза… колыбельная невеста… обойдётся. В женихах недостатка нет.
Баюр, словно обрадовавшись проступку неуязвимого всезнайки, злорадно припечатал его недостатки. Даже со вкусом перечислил:
– Сразу видно султанскую породу: коварный сердцеед, обольститель, многожёнец!
При всей комичности обвинений Чокан тем не менее, прежде чем расхохотаться, протестующее изумился:
– Да у меня нет ни одной жены!
– Но ведь мечтаешь! – услышал он в ответ резонное разоблачение.
Приняв условия комичной дуэли, поручик состроил надменное лицо, ужав глаза до щёлочек, и высокомерно обронил:
– Мечтают Маниловы. Я намерен возделывать свой сад, где все розы мои, – и нахально подмигнул: – Берегись. Это заразно.
– У меня от восточного разврата прививка, – парировал волхв, не моргнув глазом.
Завозился Джексенбе. Приглушённый смех ли его разбудил или доза отдыха, необходимая для восстановления сил, исчерпала себя, но он вполне осмысленно открыл глаза, пробормотал:
– Веселитесь. Опять.
– Что делать! – развёл руками Чокан. – Козы-Корпеш любит забавные сказки, как дитя – восточные сладости. Пришлось побыть Шахерезадой.
Джексенбе покосился на Баюра, пытаясь по его лицу понять, есть ли хоть капля правды в шутке султана. Но тот выпад поручика пропустил мимо ушей. Кроме имени, которое теперь ему придётся носить и на него откликаться. Оно царапало слух и было похоже на скалистый отрог. Чтобы привыкнуть к нему, нужно взобраться на эту вершину, но и тогда нет гарантии, что путь оказался верен. Волхв сдвинул брови и пожал плечами. Киргиз истолковал его жест по-своему: султан в обычной своей манере строит насмешки. Киргизская мудрость права и на этот раз: «Голове откуда беда? От языка».
Однако голова Чокана придерживалась иного мнения, чем киргизская мудрость, проверенная веками. Она надеялась, что именно язык её выручит, когда припечёт. Вроде той пресловутой кривой, на которую уповают русские. Имя Козы-Корпеша заставило его пристальнее присмотреться к волхву, из которого надо было слепить киргиза. Да так, чтоб никто не усомнился. Иначе… Разоблачать легче, чем обман выдавать за истину.
– Джексенбе, – обратился он к опытному эксперту, изъездившему степь вдоль и поперёк, – тебе не случалось видеть голубоглазых киргиз?
– У кара-киргизов[28 - Кара – чёрный. Так кайсаки зовут киргиз, живущих за Иссык-Кулем у Китайской границы и дальше, среди уйгуров, за то, что они не имеют своих султанов, т. е. белой кости. Русские зовут их дикокаменные, китайцы – бугу.] видел. Их зовут хакасами или чон-уйсунями[29 - Чон – большой.]. Волоса красные. Рост… – он встал и поднял руку над головой, отмеряя высоту, но тут взгляд его упал на Баюра, а рука зависла вровень с его лбом, и Джексенбе, догадавшись, к чему клонит султан, прикусил язык…
– Молодец! – похвалил Чокан. – Ценю твою приметливость и память! – и оборотился к волхву: – Ну, что? – в голосе звучало торжество. Будто он лично сию секунду изобрёл новый киргизский род специально для маскировки Баюра. Тот усмехнулся. – Будешь сары-уйсунем[30 - Сары – рыжий.]! Так зовут хакасов, в которых живёт и киргизская, и уйсуньская кровь. Между прочим, род уйсуней древний. Учёные относят его появление ко второму веку до нашей эры. К югу от Иссык-Куля у них было могущественное государство. Вот так! А письменные источники говорят, что в разные времена голубоглазые жили и в Кашгаре, и в верховьях Енисея. Рост подходящий. Нос прямой, как и положено, разрез глаз…
– С языком беда, – вставил волхв.
– Та-ак… Вот это уже серьёзно. Я вижу два выхода. Либо научить тебя болтать по-киргизски за оставшийся путь (благо, немного ты уже знаешь), либо… придётся прикинуться глухонемым.
– Одно другому не мешает, – рассудил Баюр. – Можно и прикинуться, и научиться.
Внезапно вспыхнувшая идея восхитила поручика. Какие возможности открывались! Дух захватывало! Всё видеть, слышать, когда разговор ведут без опаски быть понятыми, знать, кого и чего следует остерегаться… Но! За кем шпионить в караване? Тратить усилия на притворство, теряя выгоды общения. К тому же навлекать излишние подозрения: глухонемой купец – невиданная птица. Какой караванбаши согласится взять с собой мало того что «исключение», да ещё калеку в трудный путь, доверит коммерцию? Как он будет торговать, заключать сделки? Привлекать к себе излишний интерес и недоверие не входило в их планы. Потеряешь больше, чем приобретёшь. Пришлось скрепя сердце отказаться от заманчивого предложения.
– И как я объясню Мусабаю, зачем мне понадобился глухонемой синеглазый киргиз? А на первом китайском пикете нас в лучшем случае выкинут за ворота, в худшем – сдадут властям. И твоя мечта покрасоваться на шесте исполнится.
Волхв не возражал. Чокан был прав. Однако окончательно хоронить идею не спешил:
– В принципе, в любом удобном случае можно прикинуться кем угодно. Дабы потребуется. Но это уж по обстоятельствам.
– Значит, придётся тебе поднапрячь мозги и оттачивать язык, – сделал очевидный вывод Чокан. – С этой минуты, Джексенбе, мы будем с тобой говорить только на киргизском. Причём, не между собой, а с Баюром. А он пускай отвечает. И рассказывает о себе.
– А что рассказывать-то? – опешил ученик вслед за тамыром, который озадаченно чесал затылок.
– Как что! Караванщики в первую очередь заинтересуются, откуда ты и какого роду-племени. Ври напропалую, сочиняй легенду заранее. Потом будет некогда.
Джексенбе тоже понял, что без родного языка киргиз – не киргиз. Пропадёт тамыр. Только не знал, с чего начать. Он присел у кострища, подгребая остывшие угли. Пора подкрепиться и снова в путь. Солнце уже побежало вниз. И вдруг вспомнил:
– Раньше… ата[31 - Ата – дедушка.] говорил… у кара-киргизов вражда была с хакасами.
Баюр заглотил наживку и, путаясь в малознакомой речи, стал коряво лепить свою родословную. Приятели на сей раз не смеялись, поправляли, выглаживали слова и фразы, а попутно отслеживали достоверность выдумки. По правде сказать, ничего уж такого дивного, что не могло бы случиться на самом деле, в ней не было. Если в степных сражениях брали пленных, то самые выдающиеся из них со временем, бывало, становились военачальниками в новом племени. Иногда их даже выбирали правителями. За особые заслуги, конечно. Подобных примеров в памяти кочевых племён предостаточно, особенно из времён Чингисхана. Пленный предок Баюра хоть и не стал манапом[32 - Манап – правитель кара-киргиз, имеющий неограниченную власть, по происхождению равный подчинённым, ибо в этом племени не было султанов, т. е. белой кости.], но выбился из кула[33 - Кул – раб.] в уважаемые люди, разбогател. Одна из его жён была хакаской. От этой ветви и тянется род. В давние времена они даже жили в Китае, но об этом рассказывали мало и почти не помнили. А теперь и рода здесь, в Заилийском крае, не осталось. Кто-то откочевал в верховья Енисея, кто-то рассеялся по степи, смешался с другими племенами. А его, Козы-Корпеша, ата-эне[34 - Ата-эне – родители.] умерли, не успев подарить ему братьев-сестёр, не дождавшись его возмужания. Сиротой жить плохо. Одни жалеют, другие презирают безродного. Подался в Каркаралинский округ, к дальней родне. Там и сошлись с Алимбаем.
Одновременно с болтовнёй друзья потрошили седельные сумки, вытрясая оставшиеся куски сайгатины, насаживая их на прутики для поджарки, устанавливали на камнях котелок с водой.
– А что? Очень даже похоже на правду, – задумчиво произнёс Чокан, принюхиваясь к сочному дымящемуся мясу и взвешивая подробности истории на весах скептиков. – А что эта повесть не стала знаменитой и не передавалась из уст в уста, так в ней нет ничего особенного. Скромная, заурядная… Что скажешь, Джексенбе?
