Колкин. Сын Колкина

Borislavkiy Vladislavkiy

Колкин. Сын Колкина

«Белая Калитва» – это многоголосый эпос, история целого города и судьба одного рода, на чью долю выпали бесчисленные испытания.

Мы встретим главного героя, Виктора, в его детстве, полном дворовых приключений, первой влюбленности и уроков суровой жизни. Его путь – это путь воина и правителя, выкованный в горниле предательства, потерь и изнурительной войны с могущественным врагом.

Но эта книга – не только о сражениях. Она – о жизни. О том, как смекалка оказывается сильнее мышц, как меткое слово может быть острее топора, а семья становится главной крепостью. Это история о том, что даже Железный Ярл может пасть от простого недуга, но его воля будет жить в сыне и внуке, продолжая великий круг рода, согласно завету: «Виктор, Сергей, Виктор…».

ПРОЛОГ. КАК ДЕД ВИКТОР ШВЕДОВ ПЕРЕИГРАЛ

Жил-был в славном городе Белая Калитва, что стоял на крутом берегу быстрой реки, одинлихой викинг. Звали его Виктор, а прозвищ у него не было, ибо все, что ему придумывали, не передавало сути. Был он не горой мышц, но глыбой смекалки. Высокий, жилистый, с бородой цвета спелой ржи и глазами, которые смеялись даже тогда, когда он рубился на топорах с обидчиками.

Как-то раз, когда по реке уже плыл первый осенний лед, приплыли шведы, да не просто пограбить, а поселиться. Приплыл их ярл Ульф Рёбер, мужчина с грудью, как дубовая бочка, и с бородой, в которой, казалось, застряли остатки его последних десяти обедов. И говорит: – "Нравится мне ваш холм. И вид отсюда хороший. Убирайтесь". Дружина наша в панике, а Виктор чешет свою рыжую бороду и молвит: – "Хорошо, мы уйдем. Только дайте нам последнюю ночь, чтобы предков почтить и свои пожитки собрать".

Шведы, решив, что русы и впрямь такие смирные, согласились и устроили пир на берегу, распивая привезенный эль.

А ночью, когда луна пряталась за туча, Виктор с товарищами прокрались к дубовому мосту. Не рубить опоры – нет, это бы услышали. Они их… подпилили своими пиламиножовками. Тихо так, по-подлому, приговаривая: "Тише, братцы, мыши…". А сами спрятались в камышах с баграми и увесистыми камнями.

Утром шведы, с бодуна и еще гордые, пошли через мост – а он хрусть! – и полетели вледяную воду. Тут-то наши и начали их баграми по головам лупить! "Ловись, рыбка, шведская, большая и маленькая!" – орал Виктор, швыряя в захлебывающихся врагов булыжник размером с добрую башку.

В общем, перебили почти всех. А единственную пленницу – саму дочь ярла, красотку Сергию – Виктор себе в жены взял. Она была высокая, с косой цвета спелой пшеницы и глазами, холодными, как тот самый осенний лед. Виктор поглядел на нее, на ее сжатые кулаки и сказал: "Ты теперь моя добыча по праву засады. Будешь мне щи варить, и чтоб не пересолены были".

А когда у них сын родился, Виктор, сидя у очага, объявил на всю Белую Калитву: "Пусть в нашем роду имена через поколение идут! Я – Виктор, он – Сергей, а сын его – снова Виктор. Чтобы все запутаться могли, а враги головы ломали, кого им бояться в следующий раз!"

Умер дед Виктор смешно – с дикого степного мустанга упал, когда на нового жеребца пробовал сесть. Говорят, перед смертью только и успел крикнуть, глядя на низко летящую птицу: "Хьё мёё, какая подстава!" Так и пошла в Белой Калитве традиция – Виктор, Сергей, Виктор… А до нашего героя, Виктора, сына Колкина, очередь дошла как раз через поколение.

ГЛАВА 1. СЕРГЕЙ, СЫН ВИКТОРА, ОН ЖЕ КОЛКА СТАРШИЙ

Белая Калитва, стоявшая на крутом берегу быстрой реки, росла и крепла под стать своему наследнику – Сергею, сыну основателя рода. Если его отец Виктор Мостолом был гибок как речной тростник, то Сергей вырос прямым и несгибаемым, словно дуб на вершине кургана. В двенадцать зим он уже держал на плечах бревно, под которое двое взрослых

мужчин подкладывали катки, а в пятнадцать в одиночку вытащил на берег, севший на мель драккар. За свою крепость он получил прозвище Колка – ибо был надежен, как вбитый в землю кол. Став щитом города, он одним ударом своего боевого молота «Говорун» разносил щиты врагов. Женился он на молчаливой Инге из соседнего селения. Говорила она мало, но глаза её видели всё, а тихие советы, данные на ушко у очага, не раз помогали разрешить спор. Она была его молчаливой мудростью. В одну из бурных ночей, когда ветер с реки выл словно загнанный волк, у Колки и Инги родился сын. Младенец с первого вздоха оказался любопытным крикуном. Он орал так, что перекрикивал бурю, и постоянно норовил вывернуться из пелёнок. Когда акушерка поднесла его к отцу, Колка изрёк: «Будешь Виктор, сын Колкина». Младенец, словно поняв свою участь, на мгновение умолк, а затем залился новым криком.

Шли годы. Улицы Белой Калитвы стали для Виктора настоящей школой жизни. Однажды он заглянул в открытую дверь бани и увидел голую бабку, мывшую окорок. «Чего уставился, сопляк? Мужика никогда не видела?» – флегматично спросила она. Этот урок суровой правды жизни дополнялся другим, не менее важным – когда во время тренировки, забираясь на столб, он потерся о дерево своим мальчишеским достоинством и с удивлением обнаружил новое ощущение. «Хуё Муе, это потрясающе!» – вырвалось у него само собой. Но главной школой стала его дружина – пёстрая ватага, собравшая под своим крылом самых разных мальчишек Белой Калитвы.

Был среди них Саня Браташ – сын немецкого купца из Любека, унаследовавший от отца светлые волосы и хитрые глаза, а от русской матери – безбашенную удаль. Его кличка родилась в день, когда его поймали за кражей яблок, а он, вместо того чтобы бежать, одарил сторожа такой солнечной улыбкой и сказал: «Братан, да я же просто посмотреть

пришёл!», что его отпустили с миром.

Рядом с ним всегда находился Макс Полупоп – смуглокожий сын африканки, привезённой отцом-паломником из далёких южных стран. Не по годам сильный и невероятно гордый, своё прозвище он заработал в жестокой драке, когда ему порвали портки, а он, не смущаясь, продолжил бой с голой задницей, пока Виктор не прикрыл его своим щитом.

Особняком держался Сергей Шева – тихий и странный мальчик, который после того как в семь зим забрался на высокий дуб «поговорить с Перуном» и чуть не попал под удар молнии, с тех пор был «не в себе». Он мог часами сидеть у воды, шепчась с речными духами, и хотя над ним посмеивались, все невольно побаивались – а вдруг он и вправду что-то знает?

Неотъемлемой частью их компании был Макс Туголука – будущий богатырь, уже в десять зим на голову выше всех сверстников и способный удержать на плечах телёнка. При всей своей богатырской силе и красоте он был до невозможности простодушен – любая мысль добиралась до его сознания с изрядной задержкой, за что и получил прозвище «Туголука». Но в драке эта медлительность превращалась в непоколебимую, грозную мощь.

Не было их компании без Марка – вечного улыбчивого безумца, который в пятилетнем возрасте упал в чан с пивом. Его вовремя вытащили, но с тех пор он ходил с блаженной, немного ошалешей улыбкой, мог заговорить с камнем и видел мир в каких-то своих, весёлых тонах, став живым талисманом всей ватаги. Завершали это разношёрстное братство братья

Петросяне – невольные узники Белой Калитвы, сыновья новгородского скальда. То ли от скуки, то ли по крови они были

обречены вечно попадать в нелепые ситуации: один вечно спотыкался на ровном месте, второй – говорил всегда невпопад. Их диалоги были настоящим представлением, за которое они и получили своё прозвище.

Вместе они исследовали каждый закоулок Белой Калитвы, вместе дрались с мальчишками с другого конца города, вместе прятались от гнева взрослых. И уже тогда в жизни Виктора начали мелькать девичьи образы: рыжая красавица Лерка Широ, вертлявая Юлька Шпулька и тихая Вика, подарившая ему когда-то полевой цветок.

Однажды вечером в таверне «У Седого Коня» Колка-старший, с трудом устроив свою могучую, но уже лысеющую и страдающую от геморроя пятую точку на твёрдую лавку, мрачно спросил: – Виктор, ты знаешь, что полысеешь и будешь, как я, с этой… подлой хворью? Десятилетний Виктор, с полным ртом жареной кабанины, честно посмотрел на отца: – Да.

В этой честности была вся его суть. Он принимал свою судьбу, какой бы она ни была, но уже тогда был готов встретить её с собственным «Хуё Муе» на устах.

ГЛАВА 2. ПЕРВОЕ «ХЬЁ МЁЁ!»

Лето в Белой Калитве всегда было порой изобилия и драк. Воздух гудел от зноя, мух и детских голосов, наполнявших узкие улочки между длинными домами. Виктору шёл восьмой год, и всё в этом мире требовало немедленного изучения – особенно то, что принадлежало другим.

В тот роковой день объектом всеобщего вожделения стала только что выловленная в реке рыбина – огромный язь, блестящий чешуёй на солнце. Его поймал Илья Будкиевский, сын новгородского плотника, недавно перебравшегося в Белую Калитву. Семья Будкиевских держалась особняком – отец Ильи, Ярополк, слыл лучшим мастером по строительству крепостных стен, но в глазах местных навсегда оставался «чужаком с севера». Сам Илья,

коренастый и широкоплечий мальчик, унаследовавший от отца не только силу, но и упрямый нрав, старался доказать своё право стоять в одном ряду с коренными калитвянами.

Саня Браташ, вечный подстрекатель, уже шептал Виктору на ухо: – Смотри-ка, этот новгородский выскочка опять важничает. Думает, он тут самый сильный? Да мы его…

– Он действительно самый сильный, – честно заметил Макс Туголука, с восхищением глядя на мышцы Ильи.

– Не в силе дело, а в хитрости! – отрезал Браташ.

Завязалась драка. Не благородный поединок, а настоящая свалка, где летели кулаки, пыль и отборная ругань. Виктор, увлёкшись, оттолкнул Илью что было сил. Тот поскользнулся на разбросанной рыбьей чешуе и грохнулся на землю. А Виктор, потеряв равновесие, сразмаху приземлился на торчащий из земли сук норвежской ели.

Острая, жгучая боль пронзила его насквозь. Воздух вырвался из лёгких однимединственным криком, который услышала, казалось, вся Белая Калитва:

– ХЬЁ МЁЁ!

На мгновение воцарилась тишина. Даже Илья забыл про свою добычу.

А потом раздался всеобщий хохот. Рыжий Марк хохотал так, что

покатывался по земле. Даже мрачноватый Сергей Шева фыркнул.

С этого дня «Хьё мёё» стало не просто возгласом – оно стало частью Виктора, как его рыжие вихры или веснушки на носу. Фраза возвращалась к нему снова и снова:

Когда он садился на ледяную лавку у реки: – Хьё мёё, как холодит!

Когда пробовал слишком острую приправу, которую его мать Инга принесла от странствующих купцов: – Хьё мёё, жжёт!

Даже когда Юлька Шпулька неожиданно поцеловала его в щёку и убежала, он смог выдохнуть только: – Хьё… мёё…

Но главное – в тот день родилась дружба. Илья, хоть и был побеждён хитростью, первым подошёл к прихрамывающему Виктору: – Больно? – А то, – скривился тот. – У нас мазь есть, отца привёз, – сказал Илья. – Для рук после работы. Но поможет.

С тех пор они стали неразлучны. А рыбу в тот день поделили на всех – даже братьям Петросянам досталось, хотя они, как обычно, умудрились уронить свои куски в грязь.

К вечеру, когда солнце садилось за крыши Белой Калитвы, довольная ватага сидела на берегу. У Виктора болело одно место, в руках он держал кусок заветной рыбы, а вокруг были друзья.

– Всё-таки потрясающе, – сказал он, глядя на алый закат.

– Что? – спросил Макс Туголука.

– Всё, – улыбнулся Виктор.

И это было правдой. Теперь в его дружине был ещё один воин – упрямый новгородец, доказавший, что уважение можно заслужить не только силой, но и честностью.

ГЛАВА 3. ЯЗЫК, ЧТО ОСТРЕЕ ТОПОРА

После истории с суком и Ильей Будкиевским Колка-старший решил, что сыну пора получать не только уличное образование. «Сила – хорошо, но одного «Хьё мёё» для будущего ярла мало», – проворчал он как-то вечером, наблюдая, как Виктор пытается украсть у матери свежеиспечённый каравай.

На следующее утро Виктора привели к старому скальду Эйстейну, чья длинная седая борода казалась такой же древней, как камни Белой Калитвы. Эйстейн, которого все звали Старик-Слово, жил в маленькой избушке на отшибе, заваленной свитками и деревянными дощечками с рунами.

«Будешь учиться слагать саги, – объявил Колка, – чтобы речи твои были острее стали».

Учёба давалась Виктору с трудом. Сидеть на жёсткой скамье было мучительно – то самое место, познакомившееся с суком, напоминало о себе. Руны путались в голове, а древние сказания о подвигах предков казались невыносимо скучными.

Всё изменилось, когда Эйстейн велел им сочинить висы – хвалебные стихи. Виктор, отчаявшись, вместо хвалы решил сочинить нечто иное. Объектом его творчества стал Владислав, по прозвищу Громовержец, местный хулиган из семьи переселенцев с села Дубовского. Семья Владислава пришла в Белую Калитву после великого голода, забрав с собой лишь котомку с сухарями да младшего сына Ивана. Отец их пал от болезни в дороге, и с тех пор Владислав, как старший, взял на себя заботу о семье. Может, оттого и стал он таким злым – отчаяние да голод душу искривили. Отбирал у мальчишек еду не из злого умысла, а чтобы младшего брата накормить. Иван же, тихий тщедушный мальчик, везде ходил по пятам за братом, молчаливый свидетель его деяний.

Вот что из этого вышло:

«Громовержец идёт, земля трясётся,

Но это не от мощи его колотушки,

А от голода в животе волчьем.

Завидел пряник – хвать его клешнёй!

А пряник-то с перцем, ой-ой-ой!»

Эту вису Виктор написал на стене амбара. Наутро её прочла вся Белая Калитва. Владислав, конечно, избил юного скальда. Но что удивительно – после этого к Виктору подошёл сам Эйстейн. «Криво, косо, без размера… – прорычал старик. – Но метко! В сагах важна не только правда, но и то, как её преподнести». С этого дня учёба пошла иначе. Эйстейн начал учить Виктора не просто запоминать саги, а понимать их скрытый смысл, находить слабые места в речах и бить точно в цель.

Оказалось, что насмешка может быть страшнее меча, а меткое слово больнее тумака. Вскоре Виктор научился так виртуозно использовать слова, что мог:

· Отговорить дружинников от драки, описав её последствия в таких красках, что те

предпочитали мирно разойтись.

· Выпросить лишнюю сладость у торговки, рассказав, как её пироги воспевают в далёких

землях.

· Примирить поссорившихся друзей, найдя такие слова, что те забывали о своей обиде.

Даже Илья Будкиевский, обычно недоверчивый, однажды сказал: «Твои слова… они как отцовский топор – рубят наповал». Как-то раз, когда ватага сидела на привычном месте у реки, Саня Браташ спросил: «Ну что, скальд, сочини что-нибудь про нас?» Виктор улыбнулся и, глядя на закат, произнёс:

«Белая Калитва – дом наш родной,

Где дружба крепка, как стены литые.

Здесь Браташ хитер, а Илья – герой,

И нету на свете дружины иной!»

Все засмеялись, а Марк даже пустился в пляс. Виктор понял – слова могут быть не только оружием, но и тем, что согревает душу. И это было ничуть не менее важно, чем умение владеть мечом.

ГЛАВА 4. ИСПЫТАНИЕ ЛЕДЯНЫМ ВЕПРЕМ

Осень в Белой Калитве пришла стремительно. Деревья сбросили листву, а по утрам лужи подергивались хрустящим льдом. Для мальчишек это было время последних отчаянных вылазок в лес перед долгой зимой. Виктору только-только исполнилось десять зим, но отец счёл – пора. Колка-старший объявил, что пришло время сыну пройти первое испытание – ночь в лесу в

полном одиночестве. «Настоящий воин должен знать не только как драться, но и как выживать», – сурово сказал он, вручая Виктору небольшой топорик и мешочек с провизией.

Виктор отправился в лес с гордым видом, но внутри у него всё сжималось от страха. Лес, такой дружелюбный летом, теперь казался чужим и враждебным. Ветви деревьев скрипели, словно предупреждая об опасности, а в глубине чащи слышались непонятные шорохи.

Ночь прошла тревожно. Десятилетний Виктор устроил себе убежище под вывороченным корнем ели, развёл небольшой костёр и пытался уснуть. Но сон не шёл – каждый звук заставлял его вздрагивать.

Под утро, когда небо на востоке только начало светлеть, произошло то, чего он боялся больше всего. Из чащи, ломая подлесок, появился огромный секач – раненый вепрь. Одна из его задних ног была искалечена капканом, и это делало зверя особенно опасным. Глаза кабана горели красным огнём ярости.

Вепрь, учуяв человека, бросился в атаку. Виктор отскочил за дерево, сердце бешено колотилось в груди. Он понимал, что в открытом бою у него нет шансов против разъярённого зверя. И тут в голове у него всплыли уроки отца и рассказы бывалых охотников. Он вспомнил, что раненый зверь часто идёт напролом, не разбирая дороги. …Вепрь с рёвом ринулся на него. Виктор побежал к обрыву, чувствуя, как земля дрожит под тяжёлыми копытами. В последний момент он отпрыгнул в сторону, ухватившись за корень дерева. Вепрь не успел свернуть и с громким всплеском рухнул в ледяную воду.

Виктор осторожно подполз к краю обрыва. Увидев, как течение уносит оглушённого зверя, он вскочил на ноги и восторженно крикнул:

– ХЬЁ МЁЁ! ПОЛУЧИЛ, РОГАСТЫЙ!

Эхо понесло его победный клич по всему лесу. Трижды прозвучало «Хьё мёё», прежде чем в ветвях деревьев снова воцарилась тишина.

Когда он вернулся в Белую Калитву, его встречали как героя. Даже Колка-старший, обычно скупой на похвалы, одобрительно хлопал его по плечу: – Хитростью победил, не силой. Это по-нашему, по-колкински!

С той поры «Ледяной вепрь» стало среди друзей Виктора синонимом опасности, которую можно преодолеть смекалкой. А сам он понял главное: иногда самый верный путь к победе – это обойти препятствие, а не ломиться напролом. И сидя вечером с друзьями у костра, он уже по-другому смотрел на лес – не как на враждебную силу, а как на место, где нужно уметь думать и принимать верные решения.

Даже если для этого придётся крикнуть «Хьё мёё» от страха перед прыжком – главное, чтобы в итоге оказаться на нужном берегу.

ГЛАВА 5. МЕДОВЫЙ ОБМАН И СВОДНЫЙ БРАТ (11 зим)

Суровая зима в Белой Калитве сковала землю ледяным панцирем. Одиннадцатилетний Виктор и его друзья проводили дни в поисках развлечений, но больше всего на свете им хотелось сладкого – душистого мёда из ярловой кладовой. Проблема была в стражнице – старой Хельге, вдове, чей характер был острее зазубренного копья. Хельга, потерявшая на войне мужа и троих сыновей, стерегла запасы как зеницу ока. Её седая голова была кладезем мудрости, а руки помнили вес боевого топора. Никакие уговоры на неё не действовали.

Неделю Виктор с друзьями провели в наблюдениях. Саня Браташ узнал, что у Хельги живёт племянник Ингвар – нескладный паренёк с добрыми глазами. Макс Туголука заметил, как Ингвар украдкой наблюдает за дочерью рыбака. Сергей Шева и вовсе утверждал, что прочитал в полёте воронов о грядущей любви.

Именно в это время в жизни Виктора появился новый человек – его сводный брат Эрнест. Мальчик, на год младше Виктора, рождённый от связи Колки-старшего с женщиной из племени кочевников во время одного из дальних походов. Мать Эрнеста умерла при родах, и Колка, узнав о существовании сына, привез его в Белую Калитву. Эрнест был тихим и замкнутым пареньком с тёмными, как спелая черника, глазами и волосами цвета воронова крыла. Он сторонился шумной компании Виктора, предпочитая одиночество. Но именно он невольно помог осуществить план с мёдом.

– Он знает язык жестов, – как-то заметил Илья Будкиевский, наблюдая, как Эрнест объясняется с глухонемым стариком-рыбаком. – Может, через него к Ингвару подступиться?

Виктор, хоть и с недоверием относившийся к внезапно появившемуся брату, был вынужден признать: идея здравая.

Ночью он пробрался в маленькую каморку на задворках дома, где жил Эрнест. – Поможешь – мёд будет, – коротко сказал Виктор.

Эрнест лишь кивнул, его тёмные глаза блеснули в лунном свете. Собрав информацию, Виктор разработал хитрый план. Дождавшись, когда Хельга ушла на совет старейшин, они подкараулили Ингвара у амбара. Эрнест, используя язык жестов, помог растопить лёд недоверия – Ингвар, оказывается, несколько лет ухаживал за глухонемой сестрой и понимал жесты.

– Слушай, – начал Виктор, когда контакт был налажен. – Ты ведь к Астрид рыбацкой глазки строишь? А знаешь, где она по вечерам пряжу сушит? Ингвар смутился, но Виктор уже разложил перед ним целую стратегию: – Завтра на закате будь у старого дуба. Возьми вот эти ягоды – скажешь, что сам собрал. И стих сочини, хоть короткий. В награду Виктор попросил всего один глиняный кувшин мёда.

На следующее утро Хельга сама разыскала Виктора на площади. В её глазах читалось странное сочетание строгости и одобрения. – Ингвар вчера с Астрид говорил, – произнесла она, протягивая кувшин. – Впервые за много зим увидела его улыбку. Но если проболтаешься – сама узнаешь, почему меня

прозвали Валькирией Севера. Когда Виктор вернулся к друзьям с добычей, Илья Будкиевский уважительно хмыкнул: – Нашёл подход к стальной женщине. Это почётно. Даже Марк, обычно беспечный, проникся важностью момента: – Мёд мёдом, а вот помочь сердцу – это настоящая магия!

Эрнест стоял поодаль, но Виктор впервые подозвал его жестом. Мальчик нерешительно подошёл, и Виктор протянул ему горсть сладких сот.

– Держи, брат, – сказал Виктор. – Ты заслужил. Сидя у костра и обмакивая хлеб в золотистый мёд, Виктор понял: есть победы поважнее тех, что добываются силой. Иногда настоящая мудрость – это помочь одному влюблённому парню, чтобы получить доступ к сладкому сокровищу. И что самые крепкие

замки открываются не грубой силой, а ключом человеческого сердца. А ещё он понял, что брат – даже сводный – может оказаться ценным союзником.

ГЛАВА 6. КРОВЬ НА СНЕГУ (12 зим)

Двенадцатая зима Виктора началась с тревожных вестей. С востока, из-за Белой горы,пришли чужие люди – не торговцы и не мирные кочевники. То было племя орков Сармака, жестоких воинов с раскрашенными синей глиной лицами. Они уже сожгли два небольших поселения, и теперь их взоры были обращены к Белой Калитве. В городе царило напряжение. Колка-старший, несмотря на начинающуюся лысину и вечный геморрой, был грозен как никогда. Он лично проверял укрепления, расставлял дозоры и проводил учения. Виктору и его друзьям было строго-настрого приказано неотходить далеко от города.

Но любопытство и желание доказать свою храбрость взяли верх. Вместе с Ильей Будкиевским, Саней Браташем и неожиданно присоединившимся Эрнестом они тайком пробрались за частокол. Эрнест, выросший в степи, как тень скользил по снегу, не оставляя следов.

– Всего лишь посмотрим, – шептал Саня Браташ, —увидим хоть одного орка – сразу назад.

Они забрались на старую сторожевую вышку у реки, откуда открывался вид на дальние подступы к городу. И именно оттуда они увидели отряд орков – человек двадцать, вооруженных кривыми мечами и одетых в звериные шкуры. Орки вели с собой пленных – семью скотоводов, что пасли овец в долине. Сердце Виктора заколотилось. Он видел страх на лицах пленников, слышал их приглушённые плачи. И тогда он заметил то, что упустили орки – на склоне холма лежал огромный снежный наст, готовый обрушиться от громкого звука. – Илья, – тихо сказал Виктор, – помнишь, как мы в прошлом году пугали волков, бросая камни в овраг?

Илья кивнул, его глаза загорелись. Эрнест, не говоря ни слова, начал собирать камни. Саня Браташ, хоть и бледный как снег, занял позицию. – Бросаем все вместе, по моей команде, – распорядился Виктор.

Каменный град обрушился на снежный карниз. Раздался оглушительный грохот, и лавина снега понеслась вниз, накрывая орков и их пленников. Крики, ругань, все смешалось в хаосе.

Воспользовавшись паникой, Виктор и его друзья бросились вниз. Они не были готовы к настоящему бою, но смогли перерезать верёвки, связывавшие пленников, и помочь им скрыться в лесу.

Но один из орков, более ловкий чем другие, сумел выбраться из-под снега. С криком ярости он бросился на Виктора. Удар кривого меча пришёлся по руке, прикрывавшей голову. Острая боль, тёплая кровь на снегу – и первая настоящая рана в его жизни. Эрнест, движимый внезапной яростью, бросился на орка с маленьким ножом. Его дикий крик был так неожидан, что орк отступил на шаг. Этого мгновения хватило Илье, чтобы оглушить врага ударом дубины.

Бежали они без оглядки, пока не достигли спасительных стен Белой Калитвы. Раненого Виктора сразу повели к матери Ингe. Пока она обрабатывала рану, в дом вошёл Колка старший.