скачать книгу бесплатно
– Там мой урман! – улыбнулся вогул, кивая на кованый наконечник, который показывал на север.
– Там ляга[10 - Ляга – лягушка (в данном случае – Царевна-лягушка).] живет, которая за Иван-Царевича замуж вышла, да Кощей Бессмертный. А ты в задницу татарину не попадешь стрелой энтой, вычуру[11 - Вычуры – фокусы.] нам всякую кажешь, скоморох нечесаный, – не поверил Никита.
– На, спытай-ка, – протянул ему нить со стрелой вогул.
– Давай, но коли стрела покажет в другую сторону, не пойду за тобой!
Друзья расселись вокруг Никиты, который уже поднял стрелу за нитку. И опять стрела, повертевшись, показала в сторону севера, в том же направлении, что остановилась у вогула.
– Ну-ка, ну-ка, подай-ка, бес лесной, свою забаву, – протянул руку Архип.
– Ишь ты, чудо чудное, – воскликнул он, разглядывая наконечник, который вновь показал на север.
Вдоволь натешившись игрушкой вогула, четверо беглецов вспомнили про две юрты на зеленой поляне у кромки левого берега. Там мирно паслись бараны. Щипала траву стреноженная лошадь. Женщина в безрукавке, разукрашенной медными и серебряными кружками, периодически выходила к большому котлу, снимала крышку и, помешав варево, вновь ныряла в юрту.
– Это не джунгары, браты. Это кочевник – колыбыт. Он платит ясак и мирно живет в степи, имея охранную тамгу. Джунгары – это те же мэнголы, токмо стройней поди будут. Обычно они берут ясак оружием да сбруей разной. Но продовольствие войску тоже надобно, вот и пасет такой кочевник своих и чужих баранов. Иногда сыновей могут забрать служить или дочь забрать. А куды ему деваться-то, у него такой стрелы нету, чтоб к твоему урману податься, – внезапно закончил шуткой Архип.
– А колыбыты, Архипушка, кто таки, пошто их так кличут? – поинтересовался Аника.
– Так они куды кол вобьют, там у них и родина. Помню, до Волги придут, набьют колов где попало, а в зиму в степь уходят. Казачки наши с волока повыдергивают колы да пожгут в печах. А весной опять они колы биты начинают по всему степу, и все по-старому начинается. Они бьют, мы выдергиваем да жжем. Вот така басен. А про джунгаров я слыхивал, когда еще ковалем у басурман робил, народу-то в кузню много приходит, да со сторон разных, земля-то слухами живет, – закончил речь Архип.
– Наведаться што ль к степняку, уж больно скусно тянет шурпой, браты, – сглотнув слюну, предложил Аника.
– Ныне кони басурманские в воду не полезут, степные они. До холодной воды не охотны. Джунгарская сотня в броню одета, да и не к чему им плавать туды-сюды. Ежели прикинуть, то смекаю, что можно и наведаться. Да токмо лаской нужно аль украшением каким взять. А то подымет хай, заголосит нехристь на всю степь. Тогды уж точно не лицезреть нам сказочной стороны урманной, да рыбы и зверя, да ягод и жен дивных, – почесав бороду, рассудил Архип.
***
– Да подь ты, шельма татарская, – замахнулся черенком копья на нечесаную собачонку Никита.
Собачка, взвизгнув, забежала за юрту, из которой вышла женщина в безрукавке. Она испуганно осмотрела незваное войско. С оружием, в длинных грязных серых рубахах, шелковых и цветастых шароварах, бородатые и босые, они вызвали бы смех, появись в наше время на улице. Но в то лихое время апашке было явно не до смеха. Эти вурдалаки могли запросто вырезать кочевье и, наевшись вареной баранины, уйти на все четыре стороны.
– Аман сыз[12 - Аман сыз – добрый день.], – улыбаясь, подбирая слова, поздоровался с женщиной Архип.
Он напрягал свою память, чтоб хоть что-то вспомнить с языка степняков. Женщина кивнула головой, но по-прежнему стояла как каменный идол в степи.
Вперед вышел Угор. Он снял мешочек, вытащив его из-под рубахи, развязал, протянул хозяйке пару серебряных сережек.
– Кумыс[13 - Кумыс – кобылье молоко.], ет[14 - Ет – мясо.], шорпа[15 - Шорпа – мясной бульон.] давай, баба старая, – протягивая ей сережки, улыбаясь, попросил вогул.
– Еркен, – громко позвала хозяйка.
– Козыр, козыр[16 - Козыр – сейчас.], – ответил мужской голос, и из соседней юрты, кряхтя, вышел старик с белой бородой.
Опираясь на посох, он вопросительно взглянул на жену. Та, показав сережки, зашептала что-то ему на ухо.
– Жаксы[17 - Жаксы – хорошо.], – кивнул ей дед и позвал: – Ботагоз!
Из женской юрты несмело вышла девчушка лет четырнадцати. Увидев в руках матери сережки, радостно подбежала и, схватив их, забежала в юрту.
Через несколько минут, смотрясь в дно серебряного подноса, она вновь предстала перед родителями.
– Якши, оман, клади на карман! – рассмеялся доселе молчавший Никита, блеснув глубоким познанием тюрского наречия.
Наевшись досыта мяса и напившись кумыса, путники засобирались. Вогул выторговал у деда четыре безрукавки из овчины, курдюк с кумысом и торбу с сушеными кусочками весенней конины. Не забыл он и про младших братьев своих, собрав кости в тряпицу.
Ботагоз носилась по траве с подносом и любовалась серьгами.
– Носи на здоровье, курносая, – отходя от стойбища, крикнул Никита девчушке, помахав на прощание рукой, и добавил: – Аж, гляди, нехристь вроде, а все понимает, стрекоза. Не все басурмане богато-то живут, есть и голытьба как мы. И радости, и горести переживают. Поди, и голодают так же, как мы. И баи их тоже забижают и неволят, как бояре наши.
***
Исатай проснулся от легкого прикосновения. Перед ним на корточках сидел Мурзабек.
– Я на тот берег пойду, погляжу урусов.
– Возьми с собой Аманжола, в бой не вступать, живыми собак неверных брать будем, – кивнул Исатай.
Заехав верхом в воду, осторожно пошли вброд. Кони, фыркая и выпучив глаза, испуганно смотрели на водную гладь. Но Мурзабек и Аманжол были опытными сильными всадниками. В бою они не раз разворачивали коней коленями, умели вовремя заставить их преодолеть чувство страха и подчиниться воле седоков.
Лошади, тихо фыркая, шли к середине. Джигиты направляли их к торчащим вешкам с тряпицами на том берегу. Течение на середине Исиля[18 - Исиль – река Ишим.] было сильней, и всадников чуть сносило в сторону, но тут лошади начали выходить на возвышенность и остальное расстояние прошли без осложнений. Всадники замочили только шаровары. Сапоги же воины, предварительно сняв, провезли через шею на бечеве.
– Здесь они спали, – показав кнутом на примятую в ивняке траву, сказал Аманжол.
Мурзабек спрыгнул с коня и тщательно осмотрел следы на месте дневки беглецов.
– Там надо искать, – показал он на две юрты и запрыгнул в седло, – поехали.
Из юрты к ним навстречу вышла женщина в безрукавке. Она налила в пиалу кумыса и подала Мурзабеку. Тот выпил содержимое пиалы и протянул ее женщине. Вторым испил кумыс Аманжол.
– Здравствуй, женщина. Чье это стойбище?
– Еркен, муж мой, и сын Отар его хозяева. У них есть тамга охранная.
– Кто сейчас в юрте?
– Еркен, муж мой. Больной совсем.
– Урус[19 - Урус (орыс) – русский.] проходил?
– Нет, орыса не было, да и откуда орысу тут быть?
– Бежало четыре раба, ищем их. Если придут, сына пошли за реку. А там кто во второй юрте подглядывает? Ну?
– Дочь моя Ботагоз.
– Ну-ка выйди.
Девушка вышла и остановилась у входа юрты, чтоб при малейшей опасности нырнуть обратно.
– Так не было урусов, женщина? – еще раз переспросил Мурзабек.
– Нет.
– Хорошо, – и, развернув коней, всадники рысью удалились в левобережную степь.
Отъехав от стойбища, Мурзабек повернулся к Аманжолу и, улыбаясь желтыми зубами, смеясь, как счастливый ребенок, сказал:
– Ай, Ботагоз, ай, сережки хороши! Сам мастер вэгул делал! Хороший мастер, молодец, и я его убью без мучений. Были, собаки, тут, но ушли днем. Ночью на том берегу их ждать будем. Берегом пойдут. Степь для них – смерть.
Глава 4
Когда стало смеркаться, вогул повел за собой беглецов. Он поступил иначе, нежели рассчитывали их преследователи. Вновь нарубив хворосту, беглые рабы переправились на правый берег реки чуть ниже по течению.
Отойдя в степь от поймы метров на пятьсот, присели передохнуть. Угор вновь достал стрелу из колчана, потер наконечник о волосы, привязал нить и, сбалансировав центр тяжести, определил стороны света.
Взглянув на звезды, сын урмана в уме просчитал понятные только ему расчеты.
– Айда за мной, – вставая, приказал он.
– Ну, смотри, на тебя ведь вся надежа, – согласился Архип, поднимаясь.
Остальные беглецы, собрав пожитки и оружие, пошли вслед за вогулом и кузнецом.
Вскоре река осталась позади, начали появляться березовые околки и лесные продолжительные участки. Они выплывали из темноты как огромные черные горы. Вогул входил туда смело и, ловко обходя в кромешной темноте деревья, упрямо шел в понятном только ему направлении.
– Ну и куды ведешь-то, поясни нам, ведь не видно ни зги, – строго спросил Угора Архип, когда они расположились на привал посередине маленькой лесной полянки.
– К холодному морю, куды река течет, однако. Два ден, и опять речку встретим. Она петляет, мы прямо пойдем.
– Вот как утечет твоя река в другую сторону, и подохнем мы в степи, а то и нехристи догонят, – развалившись на сухих прошлогодних листьях, изрек Никита.
– Звезды-то какие, прям усыпано все. Токмо вот облака красоту портят, да месяц неполный, – рассматривая звездное небо и любуясь им, выдохнул Архип.
– Над урманом лучше, небо низко-низко, стрелой достать можно, – вздохнул Вогул.
Так и лежали эти уставшие люди. Бывшие рабы, а сегодня вольные, даже если и ненадолго, но свободные и счастливые. Лежали, закутав от ночной прохлады босые истертые пораненные ноги в овчинные безрукавки.
В темноте раздалось легкое повизгивание.
– Вот шельмы, догнали же, сучьи дети, – приподнявшись на локте, ища в темноте волчью стайку, усмехнулся Архип.
– Это не наша волка! Злой волка! Спина спиной вставай! – крикнул внезапно Угор и, схватив копье, выставил его перед собой.
Четверо беглецов, став спина к спине, выхватили сабли и копья, приготовившись к нападению.
Матерый вожак, оскалившись, обошел стоящих на поляне беглецов. Это был уже не мелкий степной волк, а крупный сибирский зверь. Следом, показывая клыки, проследовала и его стая, которая насчитывала особей двенадцать. Кольцо замкнулось.
Вожак повернулся к людям и замер. Замерла и вся стая.
По ночному небу плыли редкие облака. Поляну тускло освещал лунный свет, бросая зловещие тени от берез и осин.
– Как месяц закроет туча, волк нападать будет. Руби лапа, голова руби, спина, куда попадать будешь! Тока руби! А сейчас на луну не смотри, привыкай к темноте! – громко объявил Вогул.
Услышав человеческий голос, заметив, что тучка закрыла ночное светило, вожак вдруг громко зарычал и в три прыжка достиг группы людей. Но на лету напоровшись грудью на острие копья, которое проткнуло его и вошло вовнутрь, упал, обняв лапами древко копья, грызя его огромными клыками. Остальная стая последовала примеру вожака, кинулась с разных сторон на беглецов, но, попав под удары сабель Никиты и Аники и потеряв трех своих собратьев, временно отступила назад.
Архип успел нанести колющие удары копьем паре молодых волков, которые с визгом отбежали. Вогул никак не мог вытащить из груди подыхающего вожака застрявшее копье. Никита, видя, в какое положение попал Угор, сделал глубокий выпад и полоснул саблей промеж ушей вожака, который в конвульсиях продолжал грызть древко копья.
Туча ушла, и месяц вновь осветил небольшую полянку, где происходило побоище. Вогул наконец-то освободил свое оружие, и, вновь встав спиной к спине, беглецы приготовились к отражению нападения.
Сызнова, когда туча закрыла месяц, с визгом и рычанием волки бросились вперед. Никита, рубанув по ногам одному зверю, отрубил тому лапу, тут же ударил по уху другого волка, разрубив хищнику челюсть.
Аника полоснул сверху вниз своего врага. Вогул и Архип успели нанести несколько колющих ударов копьями.
Стая отошла, отползли и раненые волки. Вой, скуление и рычание наполнили лес, прокатились эхом по степи. Супротив людей осталось пять невредимых, но молодых волков, которые еще способны были нападать. Но прыть уже была не та, годовалые волки последнего помета осторожно ходили вокруг людей, опасаясь блестящих во тьме клинков.
Это противоборство шло часа два. Звери выматывали свою жертву. Они ждали, когда люди обессилят, устанут стоять, и в плотном строю возникнет брешь, которой можно будет воспользоваться.
– Матерь Божья! – вдруг взвыл Аника, увидев новую стаю волков.
Перепрыгивая кусты, со свирепым рычанием на поляну влетели, оскалив клыки, семь хищников. Вогул первым опустил копье, увидев, как вцепились в смертельной схватке меж собой звери.
– А это наша волка, – рассмеялся он.
Чужаки, с позором покинув поле боя, бежали, а раненых лесных собратьев, не способных спастись бегством, принялись догрызать степняки.
Не обращая внимания на освирепевших зверей, рвущих бездыханные тела, вогул отогнал черенком копья двух хищников и осмотрел труп вожака.
– Саблю дай, – попросил он Никиту.
– Да я до самой смертушки ее не выпущу из рук после такой жути, – отказался Никита.
– Копье мое возьми, саблю мне давай, однако! – потребовал Угор.
Взяв саблю, он отрубил вожаку лапы по самое брюхо, а после, кинув их на землю, рубанул в коленном изгибе. Отложив саблю, пальцами быстро залез между шкурой и мясом и сорвал чулком шкуру. То же самое он проделал и со второй лапой. Вывернув чулки наизнанку, Вогул натянул их на свои босые ноги.
– Кисы[20 - Кисы – обувь народов Севера.], однако! – громко рассмеявшись, заявил сын тайги.
Архип, осмотрев обувку Угора, молча поднял отрубленные задние ноги.
– Надевай, пока шкура теплая, они по ноге станут, когда сохнуть начнут. Завтра мохнатый лапоть носить будешь, меня хвалить станешь, – шаркая пучком травы по свежему мясу на вывернутой коже и отделяя его до мездры, посоветовал Угор.
– Смотри-ка, и прям сапожки княжичи, – натягивая на ноги шкурой вовнутрь чулок, довольно крякнул кузнец.
Вогул достал шелковую нить, извлек из мешочка серебряную заколку и зашил носок своего сапога.
– Ну-ка, ну-ка, покажи, Игореша, как сробить это диво, – бросив отрубленные у другого волка ноги на траву, попросил Никита.
Пока стая волков-победителей догрызала трупы побежденных, друзья мастерили нехитрую обувку и отдыхали, ведь им придется пройти следующей ночью не менее сорока или пятидесяти верст.
