На ИВС прекрасная погода

Фуфан в самый раз! Валенки вообще ништяк! А вот варежки, по ходу дела, мент крысанул!..

– Почти так же, как с Ямщиковым, – проговорил старшина.

Майор, спохватившись, неожиданно воскликнул:

– Ё-моё! Мне же письмо пришло!

– От Дедушки Мороза?

– Нет. От девушки из Базоя! – улыбнулся Олег, рассматривая конверт.

И, распечатав, Барсуков увлекся чтением письма из далекого ИТК от Мухиной Иринки, осужденной два месяца назад.

Здравствуй, Анатольевич!

Вот и доехала я до лагеря. Не могла дождаться, когда из Тюмени вывезут, а теперь жалею, что так стремилась вырваться из СИЗО в колонию. Все здесь вокруг чужие, лишний раз ни к кому не подойдешь. С работой тяжело, все теплые места заняты. Есть, правда, работа на полях, но меня пока не выводят. Встретила в зоне Ольгу Рибкалкину (раньше по воле вместе вмазывались). Посидели, попили чайку.

А после, когда чай и сахар мои кончились, она предложила сдать кой-какие мои вещи. В итоге осталась я в одних тапочках, а Ольга сразу отморозилась и больше ко мне в отряд не заходит. Так мне, дуре, и надо. Ведь знала ее по воле, а все равно купилась…

Буду краткой. Ты ведь знаешь, что обратиться кроме тебя не к кому.

Поэтому прошу тебя: вышли мне маленькую бандерольку с куревом и чаем. Освобожусь, рассчитаюсь…

Майор, сложив конверт пополам, положил его в карман рубашки.

– Что, подогреть просит? – догадался Юрка.

– Ладно, не обеднею! – не отвечая на вопрос, проговорил Барсуков, выходя из кабинета.

Глава 11

Юрик приперся на работу с небольшим опозданием (примерно часа на два). Барсуков сидел в кабинете и травил очередную байку про армейские годы. В кабинете находился следователь прокуратуры Игорь Анваров и адвокат. Они пришли в ИВС предъявлять обвинение арестованному Топоркову по ст. 30–105 УК РФ, но, забывшись, слушали майора.

– Когда я служил в г. Новый Узень, – услышал Юрик болтовню Барсука, – к нам на проверку с Алма-Аты приехал полковник по политической части.

Бродя по территории узеньского батальона, полковник умирал от сорокоградусной жары и скуки. Весь личный состав батальона днем нес службу, поэтому в батальоне осталось минимальное количество солдат, да и те где-то «шкерились» от высокого гостя, – рассказывал кум, крутясь на стуле. – Полковник, выискивая недостатки, прошел в казарменное помещение роты старшего лейтенанта Сашки Мусинского. Осмотрел три боевых листка, стенную газету, подшивку газет в ленкомнате, но недостатков так и не выявил.

Командир роты, заранее зная о приезде проверяющего, подготовился основательно. Взял в городской библиотеке подшивки газет и, освободив двоих солдат от несения службы, добился появления трех боевых листков.

Проверяющий уже собирался выходить из казармы, но вдруг остановился как вкопанный.

Из ротного умывальника доносились звуки ударов и крик.

– Я тебя кончу козел!

«Шлеп! Шлеп!»

– Я тебя отучу пить!

«Шлеп! Шлеп!»

– Тебя куда послали? За почтой или за водкой?

«Бац! Бац!»

– Сука! Если этот козел с Алма-Аты тебя спалит, я тебя изнасилую!

«Бац! Шлеп! Бац!..»

«Козел из Алма-Аты» вбежал в помещение умывальника и увидел ужасную картину.

Солдат стоял с разбитой рожей, на полу валялись почтовые конверты и газеты. А перед пьяным «почтальоном» стоял Мусинский.

– Мусинский, прекратите! – захлебываясь от негодования, крикнул полковник.

Политработник, осмотрев опухший нос солдата, приказал:

– Солдат, спать! Мусинский, в канцелярию!

Солдат, мирно причмокивая опухшими губами, похрапывал в спальном помещении, а командира роты в течение четырех часов воспитывал полковник.

– Вам доверили судьбы солдат! – кричал на него проверяющий.

– Это не солдат! А говно! – огрызался Мусинский.

– Это вы дерьмо! – брызгая ему в лицо слюной, орал полкан.

– Он третий раз за месяц допускает пьянку, – оправдывался ротный, вытирая рукавом кителя рожу от слюны полковника.

– Вы не умеете работать с людьми! Они пьют потому, что вы идиоты!

– Научите, – утираясь другим рукавом, огрызнулся Мусинский.

– Я вам покажу, как надо работать! – торжественно пообещал проверяющий и выгнал Мусинского из канцелярии.

Спящего солдата подняли, и с распухшим носом он предстал передумудренным жизненным опытом полковником.

– Садись, сынок, – ласково проговорил политработник.

– Спасибо, – ответил, лупая глазками, удивленный солдат.

До этого случая никто так ласково с ним не обращался, никто ни разу за два года службы не предложил присесть на стул в канцелярии.

Обычно после нарушения воинской дисциплины он, получив по соплям в умывальнике, вновь шел нарушать устав.

– Как тебя звать, сынок?

– Вася! – чувствуя, что его не будут бить, весело заявил солдат.

– Вася, почему ты напился? – спросил еще ласковей политработник.

– Не знаю, – произнес, мило улыбаясь, Вася.

– Ты понимаешь, что своим поведением позоришь коллектив?

– Понимаю, – еле слышно признался солдат, опустив голову.

– Вот видишь. Понимаешь. А командир твоей роты сказал, что ты не солдат, а говно! – произнес с волнением в голосе полковник.

У Васи повлажнели глаза, он уже почти полюбил всем сердцем этого седого, умного человека в погонах!

– Сынок! – обратился к нему политработник и завел многочасовую речь о вреде алкоголя, о службе в войсках, о боевом содружестве.

Проверяющий также осветил вопрос о блоке НАТО и ЦРУ, которые так и стремятся подорвать авторитет Красной армии.

А солдат Вася, плача, кивал и кивал головой.

В тот вечер полковник долго не мог уснуть: в ушах у него гремел гимн Советского Союза, в дремоте ему грезился перевоспитанный солдат, стоящий с партийным билетом в руках и поющий интернационал.

Утром же, когда перевоспитанный солдат Вася пошел в город за почтой, полковник лично проводил его до КПП и, пожав руку исправленному солдату, поспешил в роту брать объяснение с Мусинского.

Мусинский сидел под портретом немецкого коммуниста напротив полковника и писал объяснение. Настроение у него было отвратительное.

Карл Маркс со стены гордо наблюдал за притихшим командиром роты.

Неожиданно гнетущую тишину нарушил звонок телефона.

Полковник взял трубку и долго слушал абонента.

Звонили из дежурной части местного райотдела милиции.

Дежурный по РОВД сообщал, что в районе почтамта ими задержан солдат в состоянии алкогольного опьянения, который оказал сопротивление дежурному наряду ППС и кричит сейчас из «клетки», что у него есть друг полковник, который всех уволит.

Еще через час в канцелярию ввели под руки пьяного Васю.

– Товарищ полковник, я вас люблю, – с порога, рыдая, признался он, пытаясь не уронить стулья, подойти и обнять своего старшего товарища.

Политработник в порыве отцовских чувств поднялся из-за стола и, подойдя к нему, врезал Васе со всей силы в подбородок.

Солдатообразное животное с грохотом рухнуло на пол.

– Товарищ полковник?! Вы ударили солдата! – крикнул ехидно Мусинский.

– Он не солдат! А говно! – произнес полковник и, переступив через распластанное Васькино тело, вышел из канцелярии.

Юрик, дослушав майора, громко рассмеялся, ему понравилась байка Барсукова.

Олег внимательно посмотрел на Юркины губы и спросил:

– Ты что, варенье из черники хавал?

– Хуже, – отмахнулся Юрчик и, улыбнувшись, подошел к зеркалу, осмотрев свои зеленоватые губы.

– А где старшина? – спросил майор, наливая чай.

– Он рожу не может отмыть, – пояснил Юрчик.

– Вы что вдвоем делали, клоуны? – смеясь, спросил Анатолич.

– Зеленки со старшиной нечаянно хапнули, – сознался Юрка.

– Да ну?

– Говорю же, нечаянно!

– Где вы ее нашли?

– В Зинином кабинете.

И Юрка, морщась, кратко изложил суть дела.

Вчера вечером он и старшина остались после работы.

Распив бутылку водки, оба решили, что этого мало. Денег не было. Старшина вспомнил, что где-то в кабинете у Зины должен был стоять спирт.

Прошли туда. Свет включать не стали с целью конспирации (кабинет начальника РОВД, в окне которого горел свет, был напротив).

Старшина, пошарив в темноте, достал какой-то пузырек и, понюхав, произнес: «Он!»

Ждать долго не стали – первым выпил Юрка, запив принесенной минералкой.

После старшина слил остатки в кружку и допил одним глотком содержимое. Довольные, они вышли в камерный блок, где их встретил дружный хохот постовых. Рты у обоих были перепачканы в зеленке.

В темноте пьяный старшина перепутал бутылочки.

И вот сегодня Юрка сидел с зелеными губами, а старшина скоблил дома хозяйственным мылом губы и подбородок.

Глава 12

После обеда Олег задержался в общаге и, придя на работу, обнаружил перемены.

Весь личный состав ОВД стоял на плацу, поднятый по тревоге.

Майор, используя многолетний опыт военного человека, незаметно просочился в ИВС. Дежурный ему рассказал, что отдел подняли по тревоге в учебных целях. Приехавшая комиссия из Хантов «выявляла недостатки».

Барсуков прошел через камерный блок и открыл дверь в свой кабинет.

Надо было постараться не попасться на глаза руководству.

Олег присел на стул.

Посмотрев на полку, он удивленно обнаружил исчезновение дорожной сумки, которую ему отдал на хранение осужденный Лаптев.

Кум, внимательно осмотрев кабинет, догадался о грозящей опасности.

Дело в том, что по приезду комиссии, опасаясь, что будут осматривать помещения, Олег забрал из каптерки два целлофановых мешка с коноплей.

Дичка была обнаружена месяц назад в прогулочном дворике старшиной.

Какие-то «артисты» совершили переброс в надежде, что перед прогулкой дворик не досмотрят. Олег раз десять говорил старшине ИВС, чтобы он ее выкинул, но ленивый прапорщик откладывал на потом и, похоже, дооткладывался.

Вчера, уходя домой, Барсуков положил в зековскую сумку пакеты в надежде, что оперской кабинет досматривать не будут.

Ключей от кабинета было два экземпляра.

Первый у кума ИВС, второй у старшины.

Майор, мило улыбнувшись, злорадно произнес вслух: «Сейчас, сейчас ты, жирная свинья, огребешь!»

А «жирная свинья» стоял на плацу и чмокал зеленоватыми губами, у его правой ноги стояла зековская сумка, которая изображала тревожный чемодан.

Полковник из УВД дал команду к осмотру тревожных чемоданов.

Обходя строй и осматривая содержимое, он делал замечания, которые тут же заносились в записную книжку представителя штаба ОВД.

Проверяющий все ближе и ближе подбирался к старшине. который, как в окно женской бани, наивно разглядывал содержимое сумки.

«Что делать? Что делать?» – трепетно шептали его зеленые губы.

И вот наступил долгожданный момент. Полковник, скользнув взглядом на содержимое тревожной сумки, поднял глаза.

Возле сумки никого не было. Толстый испарился.

– Чья сумка? – произнес с недоумением в голосе проверяющий.

Сумка с пакетами конопли и зековскими трусами стояла одна-одинешенька, а молчание личного состава было гробовым.

Полковник недоуменно пожал плечами и пошел дальше вдоль шеренги.

Из-за угла же гаражей вырисовывалась свинообразная, дрожащая тень.

Личный состав, прослушав пятиминутную речь о повышении боевой готовности, разошелся по рабочим местам, и только дорожная сумка тоскливо стояла на середине плаца.

Полковник еще раз посмотрел на это диво и окрикнул скромно стоящего в сторонке толстого прапорщика:

– Унесите, пожалуйста, кто-то забыл.

– Это не мое! – округлив от ужаса глаза, выпалил старшина ИВС.

– Я знаю, что не ваше. Унесите в дежурную часть.

– Это не мое! – повторил Толстый, дрожа от животного страха.

– Чье же тогда? – злясь, повысил голос полковник.

– Это майора Барсукова, – залепетал старшина.

– Передайте Барсукову, что я объявляю ему благодарность за добросовестное отношение к экипировке тревожного чемодана!

– Не понял? – совсем потерялся в догадках старшина.

– Вы посмотрите, сколько он табака положил!

– Это не табак! – с видом честного человека выпалил старшина.

– А что же? – удивился проверяющий.

Старшина помялся и тихо произнес:

– Анаша!

– Ха! Ха! Ха! – заржал довольный шуткой полковник. Работник штаба, стоящий за куратором, побагровев от гнева и страха, рявкнул из-за спины представителя УВД прапорщику:

– Бегом убрать!!!

Старшина трусцой поскакал к злополучной сумке и, схватив ее за ручки, исчез за углом.

Прапорщик, поставив сумку между ног, присел на краешек стула.

Олег посмотрел на Толстого и тихо произнес:

– Ну ты и клоун! Я хренею, дорогая редакция!

– Я сам охренел, – произнес старшина ИВС дрожащим голосом.

– Я уже тебе солнечную сторону по блату приготовил, – подал голос Юрка.

– Какую сторону? – не понимая, переспросил герой дня.

– Камеру, баран, с южной стороны, – улыбнувшись, проговорил Юрик.

– Да уж, – промычал прапорщик.

– Мы-то и в тюрьме выживем с Юркой, а вот тебя, тыловая крыса, в первую же ночь задушат! – ошарашил майор и без того перепуганного прапорщика.

– За что? – удивленно спросил Толстый.

– За то, что храпишь! – расхохотался от своей же шутки кум.

– Как брата прошу! Сожги! – показывая на мешки с коноплей, проговорил, поднимаясь со стула, Барсуков, давая понять, что разговор окончен.

Старшина, взяв пакеты, прошел на прогулочный дворик и путем сжигания уничтожил содержимое тревожного чемодана.

Утром на имя майора Барсукова поступило порядка тридцати заявлений от содержащихся в ИВС. И каждый вызываемый считал своим конституционным долгом по секрету доложить, что вчера вечером дежурный наряд курил анашу.

Все уверяли майора, который делал вид, что верит каждому слову собеседника о том, какой вкусный духан стоял всю ночь на продоле.

Значит, разведка в ИВС была поставлена на должном уровне.

Поднявшись в кабинет начальника ИВС, Барсуков узнал от Юрика, что звонил прокурор и просил Барсукова прибыть к 12 часам в прокуратуру.

«Я не Павлик Морозов, молчать не буду», – сказал Олег притихшему старшине, который наконец-то отмыл губы от зеленки.

В прокуратуре прокурор долго разговаривать не стал, а, отдав жалоб у адвоката Приходько, попросил разобраться и доложить в письменном виде.

Жалоба была написана по поводу необоснованного отказа в свидании с арестованным.

Это являлось наглостью.

К адвокату Приходько, как к бывшему следователю, отношение со стороны руководства ИВС было лояльное. Он часами мог пропадать в следственной комнате, в то время как другие адвокаты скромно стояли в очереди.

Посоветовавшись с возмущенным Юркой, майор принял решение поставить «зарвавшегося» юриста на место.

Быстро был составлен план мероприятий, распределены обязанности, и уже при проведении вечерней оправки появились первые всходы.

Юрка, проводя оправку, шутил с арестованными и рассказывал, как адвокат Приходько в Хантах проиграл процесс, в результате чего всем подсудимым навесили срока от семи до двенадцати лет.

Старшина на вопрос «Почему не приносят передачки?» посоветовал обратиться к Приходько, который загрубил начальнику РОВД.

«Внештатные помощники» Барсукова шептали в камерах, что ментовский адвокат Приходько все тайны рассказывает операм.

Проведены были еще кое-какие мероприятия, про которые автор не имеет права рассказывать широкой публике.

Теперь Приходько приходилось часами толкаться перед входом в ИВС.

На беседы к нему заявлений становилось все меньше и меньше.

Юрик в разговоре с ним делал наивное лицо и потом с радостью докладывал Анатоличу, как адвокат ему жаловался, что наступила напряженка с клиентурой.

Барсуков же как бы невзначай встретил маму подследственного Маношкина и, сделав озабоченное лицо с сочувствием в голосе, завел разговор:

– Как ваш-то?

– Скоро суд! Волнуюсь я! – доверительно поведала любящая мама.

– Адвокату много отвалили? – наивно поинтересовался майор.

– Семь, – расстроено проговорила Маношкина.

– А кто адвокат?

– Приходько.

– Ой! – произнес Барсуков, изображая зубную боль.

– А что?

– Да так, ничего, только. да ладно, – проговорил бессвязно Барсуков.

Мать Маношкина насторожилась, ей во что бы то ни стало надо было узнать, что означает произнесенное заботливым майором «только. да ладно».

– Грамотный он адвокат, хороший, – сказал, как бы спохватившись, майор.

– Анатолич, расскажи, ты ведь что-то знаешь, – слезно попросила мама.

– Я по секрету тебе скажу, только ты никому! Поняла? – произнес Барсуков, переходя на шепот.

– Поняла, – так же шепотом поклялась самая склочная в городе баба.

– Он вчера с прокурором по пьянке подрался, теперь всем его подзащитным хана!

– Ой, батюшки! – простонала маманя арестованного.

– Отказывайся от этого дятла, пока не поздно, а не то угорит твой сынуля лет на десять.

– Да неудобно, ведь деньги заплачены.

– Забирай и найми другого! Тебе что, сын недорог?

Еще поговорив немного для приличия, Барсуков, попрощавшись, расстался с матерью подсудимого.

В день приема передачек пришедший с разведки Юрик доложил о том, что перед дверями ИВС идет жаркое обсуждение известной нам личности. Через неделю в канцелярию суда поступило около шести заявлений об отказе от адвоката.

А уже через месяц Приходько перешел с «Мальборо» на «Петр I».

Открывая по привычке холодильник, в котором когда-то находились шпроты и сервелат, он, вздыхая, тихо закрывал двери пустого агрегата.

Удача «почему-то» отвернулась от него, начались времена безденежья и долгов.

Глава 13

Старшина с Юриком втихаря перемигивались.

Барсуков, перехватив взгляд прапора, понял, что после обеда он может обоих не увидеть.

– Юрик, распитие спиртного без кума – это пьянка, – проговорил Олег.

– А с кумом – мероприятие, – подхватил было прапорщик.

– А со старшиной – голимое палево.

– Обижаешь, начальник! – возразил Толстый.

– С тобой или в навоз, или в Красную армию обязательно вступишь!

– Или зеленки хапнешь! – подхватил Юрик и по секрету добавил: – У меня очко до сих пор зеленое!

– Что там очко, его не видно, – проговорил кум, – вот у нас на «Жаман-сопке» была хохма так хохма!

И Барсуков начал травить очередную байку из своего неиссякаемого «золотого фонда»:

– В лагерь особого режима привезли растворитель.

Директор завода, не подумав, принял решение завести его на склад, который находился в производственной зоне ИТК. Полосатики в течение часа разгрузили КамАЗ. Бочки с растворителем закатили на склад и сдали под ответственное хранение кладовщику.

Кладовщик, у которого за ушами было лет двадцать отбытого срока, расписался в накладных и закрыл склад на навесной замок.

Вечером сидя в «кондейке» и распивая чифир со своим семейником, кладовщик как бы невзначай вспомнил о растворителе.

Семейник спросил:

– Какой марки растворитель?

Кладовщик, посмотрев в накладные, назвал марку.

– Я твой родственник! – воскликнул, обрадовавшись, друг кладовщика.

– Чему радоваться-то? Водяры бы таз! – мечтательно произнес, попивая крепкий чай, зек.

– На малолетке его литрами жрали, мля буду! – уверенно произнес собеседник.

– Ну-ка давай кружку, я сгоняю за пойлом, – засуетился кладовщик.

Семейник двумя глотками покончил с чифиром и протянул ему кружку.

Полосатик, взяв тару, вышел из «биндюги».

Через несколько минут на столе стояла алюминиевая кружка с растворителем, который зелеными зайчиками переливался под светом электрической лампочки.

– Ну. давай, делай по красоте, – проговорил кладовщик, пододвигая другу кружку с ацетоном, и шутя предупредил: – Токмо осторожней! Там иногда гвозди попадаются!

Семейник, не думая, намахнул полкружки и стал судорожно хватать ртом воздух. Его зековская морда стала темно-синего цвета. Минут пять он боролся за свою потерянную для советской власти жизнь. Постепенно закаленный многочисленными отсидками организм выбрался из состояния клинической смерти.

Семейник отдышался и, прикурив беломорину, посмотрел захмелевшим взглядом на своего друга.

– Ну как? – спросил тот в свою очередь.

– Мазева! – прохрипел обожженным языком осужденный.

– Я в натуре подумал, что ты сейчас лапы надуешь! – отходя от испуга, усмехнулся кладовщик, все еще не веря, что его друг выжил.

Великая тяга к горячительным напиткам подавила чувство страха. И кладовщик, тоже взяв кружку с остатками растворителя, примерившись в мгновение ока, с шепотом «помогите» влил себе в пасть ядовитую жидкость.

Лицо кладовщика пошло синими трупными пятнами, глаза самопроизвольно закрылись. Наколка на веках «Не буди» стала ярко-красного цвета.

Несчастный, погоняв жидкость из желудка в рот и обратно, с трудом подавил рвотный рефлекс.

– Э-э-эс. Гм. Э-э-эс.

Напарник равнодушно смотрел на муки друга, который, открыв широко рот, дышал так, как будто вынырнул из воды. На нижней губе и на подбородке пузырилась серо-белая масса.

Семейник, присмотревшись, истерически захохотал:

– Ха! Ха! Ха! Гвозди попались!!!

– Ты фто, бля? Погнал? – шепелявя, прохрипел хозяин склада.

– Ты ф зеркало посмотри! – передразнивая приятеля, еще пуще расхохотался семейник.

Кладовщик подошел к куску зеркала, висевшего на стене, и онемел. Его беззубый рот ощетинился множеством торчащих гвоздиков-проволочек; это пластмассовая вставная челюсть расплавилась и, шипя, пузырилась на подбородке. Поверхность же лакированного столика, в местах соприкосновения с мокрой кружкой, стала бледно-матового цвета, от нее шел легкий синий дымок.

– Они-то как? Выжили? – спросил старшина ИВС.

– А че им будет, они же зеки! – уверенно произнес Юрчик.

– Не все зеки плохие, многие ни за что сидят. Поэтому иногда и их жалеть надо, – улыбаясь и прикуривая очередную сигарету, внезапно объявил Барсуков.

– Например? – удивился Юрик.

– Анекдот слышал про водителя автобуса, которому не за что дали пятнадцать лет, но он был настоящим мужиком! – проговорил Барсуков.

– Давай расскажи, – попросил кума старшина.

– Короче. В зоне умер зечара. Вечером собрались его семейники помянуть.

Раздобыли бражки, разлили в кружки. Просят произнести тост самого лучшего друга.

– А что я скажу? – пожимая плечами, удивляется друг умершего.

– Ну скажи, что он жил мужиком, умер мужиком.

Зек встал и произнес речь:

– Братья! Сидоров родился мужиком, жил мужиком и умер как мужик. Он даже срок заработал как мужик – во сне, водителем троллейбуса! – И, выпив содержимое кружки, смахнув слезу, с ненавистью в голосе закончил: – Не то что те сорок восемь пассажиров, которые перед смертью в штаны наложили!

Юрка, смеясь, спросил у Олега:

– А водитель почему выжил?

– Потому что был ранее судимый! – объявил, рассмеявшись, Барсуков.

Сослуживцы еще часа два припоминали случаи живучести арестантов. При этом старшина как-то незаметно к соленым огурцам выставил бутылку на стол, и на этот вопиющий факт нарушения служебной дисциплины никто не обратил внимание.

Под конец «мероприятия» Барсуков поведал еще одну байку о том, как в молодости спас каторжанина от смерти.

– Я тогда был зам. по контролерской и проходил службу там же, в поселке Горный Северо-Казахстанской области, в простонародье Жаман-сопка, – вспоминал он. – Звонит командир роты Еськин и приказывает, чтобы я выделил конвой для конвоирования тяжелобольного в СИЗО-18 г. Петропавловска.

Я ему и ответил, что людей у меня нет. А он говорит: «Тогда сам езжай». Дело в том, – продолжал рассказ майор, – что ночью арматурными ломиками зеки забили лагерного каталу, то есть картежника. Он то ли кому задолжал, или что-то не поделили, сейчас уж и не помню. Только слышал я, что ночью два моих контролера пошли на промку за кустаркой и наткнулись на полуживого осужденного.

Те, кто зека избили, тащили его в кочегарку сжигать, но, заметив дубаков, разбежались, оставив на тропинке переломанное тело.

Осужденного свозили в районный центр Корнеевка.

Врач, осмотрев, развел руками и произнес: «Не проживет и трех суток. Везите или в Петропавловск, или назад в зону».

Смерть в лагере – ЧП, и руководство решило, что если он помрет дорогой, то всю вину можно свалить на конвой. Тем самым обезопасить себя.

В итоге ваш покорный слуга, майор медицинской службы «Ваня-Ваня», и вольнонаемный водитель после инструктажа, загрузив носилки с полутрупом, выехали в Петропавловск.