На ИВС прекрасная погода

– Я бы с удовольствием тебя оставил, но не могу: прокуратура давит, больше десяти суток находиться в ИВС нельзя!

– Что же мне делать? – справился зек.

– Есть один вариант, но это твое личное дело, – предложил ненавязчиво майор.

– А что надо? – вкрадчиво поинтересовался Зимин у Барсукова.

– Кража есть за тобой бензопилы в СУ-62, – ошарашил кум зека.

– Там же не доказывается, свидетелей нет, отпечатков. – начал было арестант. Но майор его перебил:

– Дело твое, нет доказательств и не надо, как говорится, хозяин – барин. Но если хочешь остаться, – продолжил милиционер, – послушай меня, как гинеколог гинекологу советую, грузись на пилу! Пока следственные действия проведут, ты еще на один месяц на КПЗ зависнешь!

– А других способов остаться нет? – спросил зек с надеждой.

– Нет, – отрезал Барсуков и отправил Зимина думать над заманчивым предложением.

А перспектива для Зимина создавалась следующая. Остаться в ИВС – значит получить срок на года два больше или уехать на этап и там потерять здоровье от кулаков своих недоброжелателей.

Кум давно знал, что за арестованным есть еще одна кража. Зимин сам проболтался в камере, но до поры до времени у опера не было возможности начинать его колоть. Как говорится, клиент тогда еще не созрел! Барсуков ждал момента и, кажется, дождался.

Следующей на беседу к Барсукову привели молодую девушку, осужденную по ст. 228.1 (хранение наркотиков).

Иринку Мухину Олег знал давно. Неописуемо красивая, статная девчонка, волей судьбы познакомившаяся с наркоманом со стажем, сама не заметила, как превратилась в зомби.

Жизнь Ирки полетела как в кошмаре.

Утром раскумариться, вечером подлечиться – на долгие годы стало целью ее существования.

Любила ли она своего сожителя Белю? Наверное, и сама-то Ирка не могла пояснить. Но однажды, при осмотре их жилища, был обнаружен наркотик, и Муха, не моргнув глазом, при понятых заявила следователю, что ханка принадлежит ей.

Так и покатилась Иринина юность по этапам и пересылкам.

В конечном итоге Муха получила срок 3 года, а Беля остался на свободе.

Майор знал, что Ирка во время следствия – да и вчера на суде – так и не призналась, кому же по-настоящему принадлежали наркотики, тем самым отмазав от срока своего любимого.

– Что ты наделала, Ирка?! Он же пес неблагодарный! – возмутился кум, глядя в красивые глаза вошедшей осужденной.

– Вы не любили, вам не понять! – горько, с сарказмом в голосе откликнулась Мухина.

За долгие месяцы катания по этапам она давно перекумарила, снова набрав округлые черты и былую красоту.

– Не понять, кого обнять, – усмехнулся кум и добавил: – Ирка, если этот дятел тебе письма писать не будет, мне пиши, я ему быстро мозги вправлю. Таких, как ты, на руках нужно носить.

– А какой у тебя, Анатолич, адрес?

– ОВД, ИВС, Барсукову, – произнес Олег, немного подумав.

– Завтра этап, ехать на голяках неохотно, – поникшим голосом проговорила Иринка.

– У меня наверху пару баулов чая и сахара лежит, я тебе отдам на погрузке, – заверил девушку Барсуков.

– Мне немного осталось, я ведь, Анатолич, уже год и два месяца откаталась, – воспрянув духом, защебетала Муха.

– Придет весна, и мы поженимся! – улыбнулся майор.

– И дочку Васей назовем! – поддержала шутку Ирка.

– А Белю? На мыло?

– На мыло! Слышь, Анатолич, а ты что, так один и живешь?

– Нет, у меня надувная баба есть, – рассмеялся от своей же шутки Барсуков.

– Где взял-то?

– Старшина мне на заказ из списанной камеры КА-700 склеил!

– И не стыдно тебе, Анатолич, всякую чепуху городишь! – слегка покраснев, произнесла, улыбаясь, Мухина.

– Я старый, мне можно.

– Какой же ты старый?! Ты еще ничего! – наигранно воскликнула Муха.

– Да, я парень неплохой, лишь мочуся и глухой, – согласился с доводами осужденной Олег.

– Ну вот опять хамишь, а я ведь на полном серьезе, – погрустнев, заявила Иринка.

– Это тебе с голодняку показалось, что я ничего. Попадешь в лагерь, там такие красавицы тусуются, что про мужиков и вспоминать не будешь.

– Нет, я этим делом не занимаюсь, – с обидой в голосе отвернулась Мухина.

– Ладно, Ирка, не обижайся. Просто я не первый год работаю и знаю, что у тебя отбоя не будет от коблов, ведь ты действительно красивая.

– Прямо уж Василиса Прекрасная, – жеманно пробубнила Муха.

Майор почувствовал, что попал собеседнице в самое сердце. И пока ее мотор был открыт для оперативного подхода, нужно было действовать.

– Ирка? А за что эту марамойку задержали, она же не украсть, не покараулить! – быстро, как будто невзначай, задал вопрос о сокамернице Барсуков.

– А?! Тыква! Она всю ночь, дура, проплакала, все твердит, что нагонят.

– Почему нагонят? – нагибаясь за упавшей ручкой, удивился кум.

– Она вещи с кражи сестре дала на хранение, а если вещей не найдут, то и кражу не докажут, – беспечно бросила Ирка и, посмотрев на Олега, внезапно прикрыв рот ладошкой, осознав, что сболтнула лишнее, замолчала. Но, увидав, как Барсуков, кряхтя, достает из-под стола якобы некстати упавшую авторучку, подумала: «Может, не услышал?»

– Че говоришь-то? – переспросил ее Барсуков, высовываясь из-под стола.

– Да так, не о чем я! – успокоилась Иринка.

Так они, «не о чем» поболтав полчаса, расстались, чтобы встретиться потом через год и десять месяцев.

А Зимин в камере думал, думал и думал.

Глава 5

В кабинет начальника ИВС Барсуков вошел часа четыре спустя и демонстративно бросил протокол явки с повинной на стол.

Зинин загрузился на свою кражу и получил гарантию неотправки ближайшим этапом.

– Юра, я пошел к начальнику КМ, отмечу полтора раскрытия на ИВС, – сказал кум.

Юрик под жужжание компьютера (он играл в авторалли) кивнул головой.

– Как «полтора»? – удивилась Зиночка.

– Одно есть, а по одному вещи надо изъять, – пояснил Барсуков.

– Полтора не бывает, – не согласилась с кумом конвоирша.

– У тебя, Зина, как у попа, с дробями плоховато!

– У какого попа? – не поняла Зиночка.

– Из анекдота.

– Приколись, Анатолич! – попросил Юрка.

– Поп грехи отпускает, – прикуривая сигарету, начал рассказ Барсуков, – одна женщина шепчет ему:

– Согрешила я, батюшка!

– Сколько раз? – спрашивает поп.

– Семь.

– Ступай, дочь моя, прощаю!

Другая подходит:

– Согрешила я.

– Сколько раз?

– Два.

– Иди, прощаю!

Подходит третья:

– Согрешила я.

– Сколько раз?

– Полтора!

Повествование внезапно громким хохотом перебил Юрчик.

Барсуков подождал, пока Юрка перестанет хохотать, и, выходя из кабинета, закончил:

– Поп мял, мял репу и предложил: «Ступай, досношайся, дочь моя, а то у меня с дробями плоховато!»

Зина, покраснев, осуждающе посмотрела вслед Барсукову, но только за Олегом закрылась дверь, не выдержав, закрыв ладошками лицо, залилась безудержным смехом.

А на следующее утро на перрон, сверкая мигалками и пугая народ сиреной, влетели два воронка.

Из боковой двери автозака выпрыгнуло нечесаное, свирепое чудовище, которое, однако, по документам ОВД числилось чистокровной немецкой овчаркой. С истерическим лаем монстр бросился в сторону стоящей неподалеку группы вахтовиков. Следом за овчаркой спрыгнул на землю конвоир, пытаясь поймать на лету вырвавшийся брезентовый поводок. Вахтовики ломанулись от собаки в разные стороны, а пес, подбежав к брошенным рюкзакам, опрокинул недопитую бутылку водки и схватил лежащую копченую курицу.

В это время конвоир, поймав конец упущенного поводка, потянул со всей силы овчарку на себя.

Конвойный пес, как горный осел, сев нечесаным задом на перрон и сопротивляясь кинологу, проглотил курицу.

– Алый, как тебе не стыдно? – сглотнув набежавшую слюну, возмутился собаковод.

В столыпине открыли двери.

Подъехав дверь к двери, конвой начал погрузку этапа. Первых загрузили мужчин.

Женщина была одна, и она, еле таща два тяжелых баула, скрылась в тамбуре спецвагона последней.

– Анатолич, можно я тебе письмо напишу? – крикнула Мухина на прощание.

– Пиши, Ирка! Может, помогу чем смогу! – согласился майор.

– А может быть, это любовь? – съязвил Юрчик.

– А может быть, корова, а может быть – собака! – пропел майор, запрыгивая на подножку отъезжающего автозака.

Юрка запрыгнул в кабину следом и, усевшись, отряхнул форменные брюки от опилок.

– Задолбали крохоборы, двадцать половых досок и пятьдесят вагонки за лишних семь человек запросили.

– А кому сейчас легко, – улыбнулся в ответ Барсуков.

– Наверно, ленинскую комнату ремонтируют? – поинтересовался водитель автозака.

– Сколько я им досок отправил за эти годы, там, в Челябинске, мавзолей можно уже построить.

Уставший за долгий рабочий день, прокурор разбирал почту.

Последняя телеграмма из прокуратуры автономного округа сурово и настойчиво намекала о попустительстве городской прокуратуры.

«Вами не исполняется решение генеральной прокуратуры РФ о выявлении случаев совершения должностных преступлений в рядах сотрудников милиции. По сравнению с прошлым годом, когда на данную категорию лиц было возбуждено два уголовных дела, вы в настоящий отчетный период провалили работу на сто процентов. Тогда как в остальных органах показатели на семьдесят шесть процентов выше уровня прошлого года.

Обращаю внимание на персональную ответственность.

Если по итогам первого полугодия план по привлечению к уголовной ответственности за совершение должностных преступлений не будет выполнен, будет решаться вопрос о привлечении вас к дисциплинарной ответственности, вплоть до отстранения вас от исполнения обязанностей».

Прокурор отложил в сторону листок.

Привлекаться к дисциплинарной ответственности или покидать насиженное кресло ему не хотелось, тем более до получения очередного звания оставалось четыре месяца. И он, набрав номер телефона своего заместителя, рявкнул в трубку:

– Зайди ко мне!

Молодой, но ранний заместитель появился в дверях кабинета ровно через четыре минуты.

– Я тебе по поводу ментов что говорил?

– Садить надо, – растерянно заявил зам.

– Почему не садишь?

– Так не за что, – развел руками прокуренок.

– Ментов всегда есть за что садить, их честных не бывает. Просто выявлять не хочешь, либеральничаешь!

– Есть одна жалоба на Барсукова, но если ее пустить в ход, то кто работать в ИВС будет?

– Нового пришлют!

– Не знаю, жалко как-то!

– Ты что? Ты где служишь? Ты в прокуратуре работаешь! Если мы никого не привлечем, то нас привлекут! Звания не получим! Премии не увидим! А судя по последним директивам, уволят на фиг! – на одном дыхании выпалил прокурор изумленному заместителю.

«Да, надо свою шкуру спасать», – про себя подумал зам и вслух произнес:

– Барсуков так Барсуков, завтра же пускаю в ход материал.

– Смотри, он ушлый как Штирлиц! – напутствуя своего зама, предупредил прокурор.

– И не таких кололи! – важно и надменно заверил заместитель.

Глава 6

Двадцать лет назад 18-летний паренек приехал в столицу Северной Осетии – Орджоникидзе для сдачи вступительных экзаменов в Высшее военное училище имени С. М. Кирова МВД СССР.

При прохождении абитуриентских сборов и сдачи экзаменов он не проявил высоких знаний. И, конечно, не прошел бы по конкурсу, если бы, испугавшись с дури, не сдал бы физическую подготовку на отлично, что в принципе и решило его дальнейшую судьбу.

На экзамене по физике абитуриент Барсуков совсем впал в отчаянье: он не мог сдуть со своего варианта ни строчки, потому что вокруг сидели такие же бараны, как и он.

Неожиданно к нему подошел подполковник и спросил фамилию.

«Барсуков», – опустив глазки на пустой листок, промямлил Олег.

Подполковник забрал экзаменационный бланк и исчез за дверями летней столовой, в которой и сдавали экзамены кандидаты.

Через пятнадцать минут офицер положил исписанный лист перед удивленным абитуриентом. На следующем экзамене Олег вновь встретил знакомого полкана, который о чем-то шептался с преподавателем, изредка устремляя взгляд на Барсукова. После Олег долго и бессвязно что-то мычал преподавателю. И все-таки подполковник с кафедры ФИЗО сделал свое дело, и фамилия Барсукова появилась в списках зачисленных.

Так уж случилось, что в 1981 году отличники и медалисты, не умеющие бегать, были отправлены с позором домой, а троечники, которые за счет своих мышц и дури в ногах сдали ФИЗО на отлично, были зачислены в училище.

Те, кто провалил экзамены, уехали по домам, а поступивших переодели в б/у и объявили о начале курса молодого бойца.

Будущих курсантов построили по росту, привели командиров отделений из числа бывших солдат срочной службы, которые сдали вступительные экзамены еще в мае.

Стоя в строю, Олег услышал шепот знакомого, который предложил перебежать в другой взвод, пока не переписали фамилии. Но Олег не решился и впоследствии не раз радовался своей нерешительности. Взводным у пятого взвода, куда чуть было не перебежал Барсуков, был назначен старший лейтенант Вася Володенко – спортсмен и садист. В четвертом же взводе, куда попал Олег, командиром взвода назначили лейтенанта Юрченко, по армейским меркам доброго офицера. Вспоминая свою юность, Барсуков удивлялся, как он, у которого никогда в родне-то не было военных, мог пережить весь кошмар первого курса. В училище Внутренних войск МВД СССР были порядки строгие и порой доходили по своей жестокости до абсурда.

Сержанты, прихватив из войск армейские понятия, бесновались над вверенными им отделениями. «Подъем!», «Отбой!», «Отставить!» – разносились команды дорвавшихся до власти людей. За полученную двойку на занятиях кем-нибудь из курсантов весь взвод поднимался ночью в ружье, и очумевшие от усталости курсанты носились по улицам Владикавказа в полном снаряжении и противогазах. Таким способом командиры взводов добивались отличных показателей в боевой и политической подготовке, участвуя в социалистическом соревновании. Самым зашуганным был взвод Васи Володенко, так как Вася не желал быть в числе отстающих. Курсантов его взвода сношали везде. Сержанты орали любимое: «Отбой!», «Подъем!». Ночью Вася кричал – в ружье, а днем вместо личного времени они бегали вокруг казармы.

У Олега же замкомвзвода был Эдик Анучин – афганец, награжденный медалью «За отвагу». Он не давал сильно разгуляться армейскому идиотизму. С ним было весело и интересно, и даже когда он гонял взвод, на него никто не обижался. В свободное от постоянных построений время Олег любил смотреть в окно четвертого этажа, где внизу по проспекту изредка проходили девушки с волосатыми ногами и усами под носом. Знающие курсачи поговаривали, что даже встречали и с волосами на груди.

Ничего не попишешь, Кавказ дело тонкое.

Среди мерзкого запаха портянок и гуталина рождался стойкий командирский характер, который ой как пригодился в жизни Барсукову. Но чувство юмора так и не смогли убить суровые военные будни.

Много раз ему попадало от командиров, которые не могли смириться с его ехидной улыбкой. Двадцать пятого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года, в день Великой Октябрьской революции по старому стилю в расположения взвода вбежал лейтенант Юрченко и, оборвав приветствие, объявил:

– Товарищи курсанты! В Северной Осетии массовые беспорядки! Толпа движется к городу, неся гроб убитого ингушами таксиста!

Олег, слушая взводного, предвкушал очередную ночную скачку в противогазах. В прошлый раз взводный объявил о высадке китайских парашютистов, но, пробегав в противогазах вокруг плаца, курсанты с мокрыми спинами вернулись в казарму, не найдя диверсантов.

Барсуков вслух спросил:

– Это серьезно?

Взводный, посмотрев на него как на придурка, продолжал:

– Нашему батальону поставлена задача перекрыть участок площади перед обкомом.

По коридору затопали в разные стороны бегущие люди.

Батальон построили на плацу, и, пока командиры уяснял и поставленную задачу, стоящие в строю первокурсники наблюдали, как под руки ведут в санчасть курсантов четвертого курса с разбитыми лицами и головами.

С улицы слышался крик толпы, тянуло слезоточивым газом «Черемуха».

Училищу необходимо было продержаться до утра. К утру должны были подъехать курсанты третьего и второго курса, которые находились на уборке кукурузы в отдаленном районе республики.

Батальон наконец-то вывели к обкому.

Олег смотрел на площадь, где бесновалась обкуренная толпа.

Здание обкома было разорено, стекла остались только на верхних этажах, внутри было все перевернуто.

Толпа уже была вытеснена из обкома партии, куда, как стая саранчи, она ворвалась час назад.

Между зданием и толпой стояла редкая цепочка курсантов.

Барсуков взглянул на воробья, который летел прямо в стену здания обкома. Воробей со всей скоростью ударился о стену и отлетел в сторону, упав к ногам рядом стоящего комбата. Но Олег ошибся, это был не воробей, а кусок черного мрамора от памятника Серго Орджоникидзе, который с энтузиазмом разбирала пьяная толпа.

Вскоре осколки мрамора чаще засвистели над головами курсантов.

Кто-то рядом, ойкнув и присев на землю, закрыл руками лицо, его оттащили в сторону.

По случаю нехватки касок и спецсредств курсанты держали в руках хлебные лотки, игравшие роль щитов. Вместо резиновых дубинок в руках у многих были ножки от казарменных табуретов. У пилоток разогнули уши (все наивно надеялись, что удар камнем будет послабее).

К Барсукову подбежал лейтенант Юрченко и, надев ему за спину радиостанцию Р-105, объявил: «Ты радист командира батальона!»

Олег галопом побежал в сторону удаляющегося комбата.

Глава 7

Войдя за комбатом в разгромленный обком КПСС, Олег увидел спящего на лестнице курсанта зенитно-ракетного училища, рядом с которым лежала зеленая армейская каска.

– Резерв! – показывая на мирно посапывающего курсача, улыбнулся комбат.

Барсуков нагнулся и потихоньку взял в руки каску.

Командир батальона, увидев факт явного мародерства, подмигнул Барсукову:

– Надевай быстрей, пока хозяин не проснулся, хоть по башке не получишь!

Со словами «не зевай, Фомка, на то и ярмарка» Олег напялил украденную каску себе на голову.

Комбат был занят с другими старшими офицерами, а Барсуков с радиостанцией за спиной бродил по этажу, собирая разбросанные по полу календари и шариковые ручки.

К нему подошел курсант соседнего взвода Леха Синчило и, хвастаясь, показал бархотку для чистки сапог.

Кусок бархата был темно-синего цвета и смотрелся очень привлекательно.

– Оторви половину! – попросил Барсуков.

– Вон, в зале съездов еще до хрена осталось, – пробубнил Леха, пряча в подсумок добычу.

Олег прошел в зал съездов и обалдел от увиденного.

Обкомовские шторы трещали под ножами курсантов, каждому хотелось заполучить красивую бархотку.

Протиснувшись сквозь спины термитов с мыслью «война все спишет», Олег отрезал себе лакомый кусочек.

Барсукова, бесцельно болтающегося по этажам обкома, окликнул комбат.

Командир батальона, майор Усманов, взглянув на торчащий кусок бархата из подсумка своего горе-радиста, двумя пальцами вытащил бархат наружу.

– Это мародерство, за него расстреливают! Понял?

– Так точно! – испуганно выкрикнул курсант.

Комбат, беспардонно положив его в свою полевую сумку, изрек:

– Себе еще найдешь!

– Спасибо, что не расстреляли, – пробурчал Барсуков и ринулся за новой бархоткой.

Забежав в зал съездов, опешил. Пятиметровые бархатные шторы, закрывающие всю обкомовскую сцену, исчезли, как исчезли и курсанты, недавно толпившиеся в зале.

Барсуков с радиостанцией за спиной четко, как учит строевой устав, повернулся кругом и строевым шагом, горланя песню «Ах, война, что ж ты сделала, подлая!», пошел к выходу мимо двух курсантов, которые так же, как и он, остались без добычи.

Город пылал, окна близлежащих домов были выбиты, магазины разграблены, местная милиция ушла в партизаны.

Единственный в училище БТР-60ПБ, носясь по улицам Орджоникидзе, грохотал из КПВТ холостыми патронами.

В него из обкуренной толпы летели бутылки с зажигательной смесью.

Горящий БТР возвращался к училищу, где на него направляли водяную струю из пожарной машины.

Когда пламя сбивали, черный от копоти лейтенант закрывал люк и машина вновь исчезала в конце проспекта.

– Что-то долго нет бэтээра, – проговорил комбат как Илья Муромец, из-под ладошки смотря сквозь клубы слезоточивого газа, к которому войска и толпа давно уже привыкли.

Стоящий рядом капитан показал пальцем в конец проспекта.

Оттуда, как из преисподней, появилась охваченная огнем машина.

БТР летел на всех парах, колеса у него горели, от брони шел черный дым. Горящий бронетранспортер остановился у пожарной машины.

Солдат-пожарный, сидевший за водяной пушкой, пустил струю в несколько атмосфер.

Лейтенант, задыхаясь от едкого дыма, откинув башенный люк, высунулся по пояс и жадно хватал широко раскрытым ртом воздух.

Струя долетела до лица летехи, его щеки надулись, как у хомяка, и задрожали под давлением воды.

Лейтенант, закатив глаза, провалился на дно горящего бэтээра.

Солдат получил по роже от прапорщика. Офицера же, который рыгал, как Змей Горыныч, пенообразователем, пытаясь судорожно захватить глоток воздуха, вытащили из люка и привели в чувство.

Днем на БТР, как Ленин на броневик, взяв в руки мегафон, забрался прибывший специальным рейсом член ЦК КПСС, товарищ Соломенцев.

Он представился, толпа стала его слушать.

Последняя фраза решила судьбу переговоров.

После необдуманной тирады о применении силы типа: «Коли не разойдетесь по хатам, то мы вас будем бить, товарищи!!!» – в члена ЦК полетели из толпы камни и оратор кубарем скатился с импровизированной трибуны.

Массовые беспорядки в Орджоникидзе закончились через три дня.

Из Москвы и Тбилиси пришло подкрепление.

Погоняв уставшую от грабежей и погромов толпу, гарнизон перешел к патрулированию. Училище такого погрома не помнило со времен войны; целых стекол почти не осталось, вокруг валялись камни, палки.

Куда бы ни ступила нога курсанта Барсукова, везде слышался хруст стеклянных осколков. Для паренька из глубокой северной провинции такой ход событий был в диковинку.

От министра внутренних дел Николая Анисимовича Щёлокова Олегу, как и всем курсантам, будет объявлена благодарность с формулировкой: «За мужественные и решительные действия при ликвидации массовых беспорядков в Северной Осетии».

Потом, когда министр застрелится, благодарность из личного дела исчезнет, а может, ее просто забудут записать при оформлении офицерского личного дела.

Кто сейчас это объяснит?

События октября 1981 года были первой ласточкой развала большого, нерушимого и сильного государства.

Позже, уже офицером, Барсуков в составе сводных отрядов Внутренних войск МВД СССР метался по стране как по горящему лесу, где то там, то здесь вспыхивали большие и маленькие пожары. То массовые беспорядки в Алма-Ате, то резня в Фергане, в Новом Узене, бойня в Таджикистане.

Все чаще и чаще эпилептические приступы корчили любимую державу.

Не видя месяцами своих жен и детей, старший лейтенант Барсуков и его сослуживцы из последних сил мешали «братским народам» избавиться от ненавистного «русского ига».

Позже великая Россия бросит их на произвол судьбы, подарив боевых командиров вместе с ложками и кружками суверенным республикам. И побегут русские офицеры, бросая пожитки и обесцененные квартиры в гарнизонах, в разные стороны из стран ближнего зарубежья.

Осенью 1992 года, по достоинству оценив исторический вклад в борьбе за независимость и случайно присвоив ему очередное воинское звание капитана, Олега торжественно уволят из рядов Внутренних войск республики Казахстан.

При последней беседе подполковник, подписывая обходной с участием и состраданием, спросил:

– Ну и куда же ты пойдешь? Ты не можешь даже и представить себе, что такое гражданка! Пропадешь ведь! Может, останешься?

– Нет! У меня дядька в Баку декан, не пропаду! – не задумываясь, соврал Олег.

– И что делать будешь?

– Поступлю в сельхоз-педагогический! – не краснея, продолжал гнать гусей бывшему командиру части Барсуков.

Командир полка поднял уставшие глаза на счастливого человека.

Он ведь тоже одолел рапортами о переводе в Краснодарский Край, но пока ему в этом отказывали, мотивируя тем, что не найдена замена. А где ее найти-то? Замену эту окаянную.