скачать книгу бесплатно
– Шут бы меня побрал! – не заметил, как вслух сказал. Сказал, а шут – враг человеческий – враз как есть тут! Из
картины, где с бабами толстомясыми в обнимку был намалеван, – выпрыгнул.
– Что прикажешь, казак, то все исполню.
Казак пригляделся: шут взаправдашний – и с рогами и с копытами —• морда козлиная.
– А мог бы ты, – говорит, – скажем, меня в станицу перенести!
А шут уж все наперед знает.
– Не только труда не составит, но можем вам на годок отпуск сделать, свадьбу сладить, опосля назад в сохранности! Только уговор…
– Эх! – говорит казак. – Шут с тобой! Знаю. Бери мою душу! Шут ажник ногами от радости застучал.
– Вот это, – говорит, – дело. Только у нас все по чести: сначала моя служба, а с вас пока расписочка.
Явилась сразу бумага, перо… Ткнул шут пером казаку в руку, крови добыл, казак-то бумагу и подмахнул.
И в ту же секунду в Кумылженской со сватами у своей невесты оказался.
А шут обличье казака принял, да на службу на год заступил.
Как его мундиром-то сдавило! А он сутулый, кривоногий, да не выправленный. Стоит шут, как в колодке, чувствует, не то сукно трещит, не то у него кости ломаются. Да это бы все не беда – ремни у него на одном плече! Все казаки ремнями перекрещены, потому, может, и в бою невредимы бывают, что и спереди и сзади на них ремнями имя Христово написано, а шуту такое никак невозможно. Не может он имя Христово на себе принять – враз исчезнет.
А идет мимо вахмистр старший по караулу, как увидал шута кривого, да что у него все ремни на одном плече, чуть его паралич не разбил. Схватил он шута за загривок, выволок под лестницу, да по морде, да по морде, чтоб службу понял! У того в голове кружение, а из глаз искры! А вахмистр его охаживает! И в брюхо, чтоб не отвисало, и по спине, чтоб крюком не была. По спине-то как наладил – так у шута казачья расписка из-за пазухи вылетела.
Вахмистр как увидел, до того в сердце вошел, до того кровью, как клоп, налился, аж синий отлив дал!
– Это! – спрашивает, – что? Это что за прокламация! Ах ты,
цицилист поганый! – да такую по шуту сапогами дробь дал, что снопу на току и то легче приходится!
Порвал вахмистр казачью расписку, не читая, чтобы, значит, вольнодумством не заразиться, а клочки-то все шуту в пасть затолкал! Дал кулаком по кумполу, тот клочки-то все и проглотил! Так расписка долго жить приказала.
А шут, от крутого мордобою, все волшебства свои позабыл. Да и то сказать – Рождество. Нечисть враз силу теряет.
Притащили шута в казарму.
– Ой, – думает шут. – Хоть я в праздник отлежусь! (Вишь ты, уж и Христову празднику рад!)
Только глаза закрыл, а дежурный урядник тут как тут:
– Ты чего разлегся! А коня доглядать?!
– Так ведь праздник, вашбродь, – шут лепечет.
– А нам что – на праздник коня в ланбард ложить? – Да по скуле, да по другой! – Я из тебя лень-то выколочу!
Притащился шут в конюшню. Кони от него шарахаются, копытами бьют. Они чуют нечистую силу. Ну, а в конюшне известно – кони забалуют – с казака спрос. Тут уж испробовал шут кнута ременного.
Приставили его на самою тяжелую работу: глину месить, да в денниках грунт менять. Заставили глину утрамбовывать – буфер вагонный, стало быть, в белы ручки да и танцуй.
Из конюшни бегом на плац, ружейные приемы учить, потом езда с джигитовкой, потом рубка лозы, и так каждый день! А чуть что – по скуле…
Спробовал за службу шут и порки, и карцера, спасибо казачки жалели: кто припарку на сеченую спину поставит, кто шкалик поднесет, чтобы с устатку кости не болели. Чаю-сахару одалживали, гостинцами из станиц делились.
Год прошел. Казак наш Кумылженский давно женился, первенца дождался и, как верный слову, со сменной сотней в полк вернулся.
– Как там мой, – думает, – шут его знает…
В ночь перед Рождеством прошел во дворец, на прежнее свое место, где по всем стенам похабные картины висят. Увидал себя у дверей в карауле, как в отражение посмотрелся.
– Здорово служите! – говорит.
Тут шут свое прежнее обличие принял.
Да какое прежнее – смотреть смешно. Стал шут выправленный! Грудь колесом, спина прямая, живот подтянутый. Копыта ровно стоят – начищены, как лакированные, хвост к бедру, как шашку придерживает, рога обломаны, в морда все от мордобою заплыла, лицо круглое – глаза щелочки, как есть калмык.
– Ой! – стонет шут. – Насилу я тебя дождался!
– Так и так! – говорит казак. – Ты свое дело сделал, забирай меня в ад, согласно расписке.
– Какая там расписка! Какой там ад! – шут стонет. – После такой службы любой ад раем покажется! Как вы только, казаки, такую службу терпите!
Поволокся он к картине, левой рукой за раму схватился, как на джигитовке учили, да на полотно и вскочил – бабы толстомясые на него только глаза растопырили. А он их и видеть не может – пошел куда-то за кусты, да там, видать, отсыпаться завалился. С тех пор его никто и не видел.
КАЗАК И ЗМЕИЩЕ.
Когда-то давным-давно прилетел с гор страшный – престрашный Змеище. Вырыл в лесу себе нору и лег отдыхать. А как выспался, налетел на соседнее село и закричал страшным голосом:
– Эй вы, хамы! Мужики и бабы, старые и малые, приносите отныне мне каждый день дань: кто корову, кто овечку, кто свинью! Станете носить – живы будете, а кто не принесет, проглочу!
Мужики да бабы, известное дело, перепугались! Стали Змею носить, что он велел* Разжирел Змеище, стал в десять раз больше и сильнее, чем был. Но у мужиков скоро все припасы кончились, носить стало нечего. Тогда Змеище и за людей принялся. Что ни день, а одного человека в селе не досчитаются.
Люди со страху как с ума сошли! Только и знают, что плачут да Богу молятся! А Змеище их ест да ест.
Ехал мимо казак донской: обыкновенный, ни молодой, ни старый, ни высокий, ни маленький. Одно слово: строевой – исправный! И звали его обыкновенно: Гаврилыч.
Проезжает он селом, а там крик стоит.
– Что, говорит, у вас за беда? Рассказали люди.
– Эх вы! – говорит Гаврилыч. – Русь ты моя лапотная! Что ж вы Змеище на свою голову выкормили? Сразу надо было его в ножи брать, пока он отощавший был. А теперь, вишь, схватились, когда половину ваших переел! Ну да ладно, чего горевать, надо грех исправлять.
Взял он нагайку свою боевую да и поехал в темный лес. Увидел его Змеище, глаза вытаращил.
– Ты кто такой, зачем сюда заехал?
– Разуй глаза-то! – Гаврилыч отвечает. – Я человек простой – казак донской! А приехал тебя, Змеище, бить до смерти!
– Ишь ты каков! – говорит Змеище. – Бежал бы ты поскорей куда глаза глядят, пока я сытый, а то как дохну огнем, да как свистну! На ногах не устоишь, за три версты отлетишь!
– Не хвались ты, старое пугало! – Гаврилыч отвечает. – Я иной раз с похмелья так дохну, что моя баба враз за семь верст отлетает А свистнуть могу твоего покруче. Ну – ко ты свистни!
Свистнул Змеище да так, что с деревьев листья посыпались, а казачий конь, строевой да крепкий, на круп сел.
– Э! – говорит казак. – Вот я свистну, так свистну. Только ты глаза завяжи, чтобы они на лоб не выскочили.
Завязал Змеище глаза платком, а Гаврилыч как свистнул его нагайкой поперек морды – у Змеища из глаз искры посыпались, а из ушей дым пошел.
– Неужели ты сильнее меня? – Змеище говорит. – Давай еще попробуем! Кто быстрее камень раздавит.
Схватил Змеище камень сто пудов, да так его лапами сжал, что камень в пыль рассыпался.
– Эва! – говорит Гаврилыч. – Я так сожму, что из камня вода закапает.
А у него в тороках сюзьма была. Свежая. Сжал ее казак и точно – видит Змей – вода побежала. Испугался Змеище, говорит:
– Проси у меня, чего захочешь.
– Чтоб казак, да просил? Ты что, Змеище, заболел?
– Хорошо! Давай дружить! – говорит Змеище. Сам думает: ужо я как-нибудь тебя изведу. А у самого все поджилки трясутся.
– Ты куда едешь?
– Домой! – говорит казак. – Аида вместе.
Двинулись они вместе. Долго ли коротко, время к полудню.
– Давай, – говорит Змеище, – подкрепимся. Поймай вола, а я пока костер разведу.
Пошел казак в лес. Нет его и нет. Пошел Змеище его искать. А Гаврилыч с липы лыко дерет.
– Казак, ты чего делаешь?
– Да вот лыко деру, веревку сплету, десяток волов поймаю, пяток сейчас съем, пяток домой прихвачу.
Тут у Змеища душа от страха в пятки ушла.
– Да зачем же так много? – говорит.
– У меня детишек пять человек – каждый на ужин не меньше вола съедает. А ты думаешь, откуда у казаков сила? Ты же сам видел, чего я могу.
– Видел! Видел! – соглашается Змеище, а сам думает: «Зачем я с ним поехал. Как бы ноги унести».
– Ладно! – говорит казак. – Шут с ними, с волами! Поедем быстрее ко мне! У меня ребятишкам кое-что получше волов приготовлено.
Тронулись они дальше. Змеище ни жив ни мертв. Подъехал казак к своему хутору, а ребятишки отца увидели, выскочили на дорогу, кричат:
– Тятя едет! Ата едет!
А Змеищу со страху чудится: «Еда едет! Еда едет».
Ополоумел он от страха, да как бросится бежать. Кинулся в лес без разбору, без дороги. Да провалился в болото и утонул!
А казак, когда через село проезжал, все мужиков поддразнивал:
– Эх ты, Русь лапотная! Что ж ты Змеища испугалася! Змеище-то и сам со страху подох. Сказано: молодец против овец, а против молодца – сам овца!
ГУСЕНОК ХРОМЕНЬКИЙ
Жили-были в рязанском княжестве муж и жена. Жили, крестьянствовали, Бога не гневали, и меж собою ладно все у них, мирно да порядком. Да не было у них деточек.
Раз пошли они за грибами да нашли в болоте гусеночка, в ножку левую стрелою подбитого. Видать, гуляла тут охота княжеская, била гусей-лебедей число бессчетное, вот и этого не помиловала. Помирал он, для забавы подстреленный.
Взяли его муж и жена, принесли домой. Стрелу каленую вынули, косточку сломанную вправили, накормили гусенка хлебом да молоком. Лукошко пухом выстлали, гусенка хроменького туда положили да на теплую печку поставили – спи гусенок, отдыхай, ножку залечивай, а сами работать ушли. Возвращаются, а в доме прибрано. Воды из колодца нанесено. Коровник вычищен, молоко надоено, свиньи да птица домашняя покормлены. И стало так каждый день.
Утром гусеночка покормят хроменького да на работу пойдут, воротятся вечером, а в избе все слажено и ужин на столе горячий стоит.
– Кто же это нам все делает?
Вот раз взяли они, с поля раньше положенного вернулись да ко двору своему тишком подкрались.
Видят, по двору мальчик ходит хорошенький, в татарском платье пестреньком, в шапке мерлушковой, на левую ножку прихрамывает, а сам поет песенки. Да все ловко по хозяйству делает.
К нему пес хозяйский ластится, к нему кот на руки просится, за ним птица по двору табунком бежит, а корова из коровника зовет-мычит.
Выскочили крестьяне, обрадовались, обнимают мальчика, целуют:
– Да откуда же ты взялся? – говорят.
– А я, – отвечает, – тот гусенок хроменький, что вы в болоте нашли, от смерти спасли! Вот я за добро вам и плачу, и дале с вами жить хочу, как с отцом, с матерью… Только не трогайте моих гусиных перышек, что я в лукошке оставил.
Зажили они счастливо. Хозяйка мальчику не нарадуется, хозяин мальчиком не нахвалится. Они в поле пахать уедут, мать блины печет, дожидается. Они вечером воротятся, мать их кормит, любуется: расти, наш гусенок хроменький.
А как стало ближе к осени, стал гусеночек на небо поглядывать. Вот летит стая гусей-лебедей – увидели его, закружили над избой.
– Эй, – кричат, – не ты ли гусенок хроменький? Летим с нами в родные места.
– Нет! – отвечает мальчик по лебединому. – Мне и тут хорошо. Хоть и манит меня на родину, а у меня тут отец с матерью. Как я брошу их – они старенькие!
Крестьяне эти речи слушают – у них душа замирает. А ну как улетит их сыночек писаный, их гусенок хроменький?
Вот взяли они раз, не подумавши, да сожгли лукошко с перышками. Чтоб гусенок их не покинул.
Как увидел мальчик, заплакал горько: