скачать книгу бесплатно
Еще раз поблагодарив Фила, я проводил его взглядом до их столика и в последний раз оглядел двор в поисках своей недавней знакомой. Однако ни одной желтой копны волос в поле зрения не наблюдалось, и я вернулся в здание.
В первом зале и правда было довольно жестко – за начало этого сета туда битком набилось людей из других залов, так что я не сразу добрался до своих ребят в противоположном конце. Проходя мимо бара, я вспомнил, что должен Эйчу за пул, и на последние наличные купил ему и Вик по коктейлю. Впрочем, сейчас они слишком оживленно двигались, чтобы удержать стаканы, так что я поставил их на подоконник за их спинами. Курт, похоже, еще не до конца восстановился, но он уже не лежал в кресле, я стоял на балконе, облокотившись на перила, и двигал руками так, что казалось, будто он при помощи нитей управляет диджеем у противоположной стены. Забавная тема. Перед Вик танцевала та девушка, что училась с братом Вик, которую Кей перепутал с ее чуть не выпавшей с балкона подругой. Я стал справа от нее и погрузился в музыку.
Сверху на танцпол опускалась плоскость света, созданная четырьмя яркими зелеными лучами. Звук был холодным и электронным, но было в нем что-то знакомое и притягивающее, что-то нездешне-спокойное, и в то же время рождающее тревогу, будто ты сначала смотрел на далекие звезды, а потом вдруг понимал, что уже мчишься к ним сквозь неизведанные глубины космоса, не зная, что покидаешь и что ждет тебя впереди, окутанный вакуумом и холодом, один на этом пути. Такая музыка всегда вызывала у меня мурашки и заставляла работать воображение. Я двигался под ритм, лишь иногда открывая глаза, чтобы не слишком отвлекаться на происходящее вокруг. Рука студентки слева задела мою руку, но я и на это долго не отвлекался. Был ли реален мир вокруг? Не знаю, в этот момент понять было сложно. Разве реальность – это не условность? Мои мысли реальны, они существуют, и я могу придумать что угодно, меня ограничивают лишь рамки привычного восприятия, рамки устоявшейся для меня картины мира, данного в ощущениях. Так что же объективно реально и истинно из всего, во что я верю? Скепсис проникает во все, и остужает тягу к самым простым вещам. Возникают самые разные вопросы, весьма неудобные, кажущиеся бредом и паранойей, но преследующие меня все дальше и дальше. Вскоре я уже начинаю думать: стоит ли мне доверять вообще хоть чему-то, что я узнал до того, как появились эти сомнения и подозрения? Чем дольше задаешься вопросами, тем их больше, чем больше всего ставишь под сомнение, тем труднее устоять на ногах. В конце концов все, кто свернул на эту тропинку, приходят к одному и тому же – они начинают ставить под сомнение концепт существования. Они задумываются о том, что на самом деле их личность ограничена лишь их нервной системой. Тело кажется какой-то нелепостью. Концепты структуры реальности в сознании становятся все сложнее, пожар в голове разгорается, подпитываемый веществами, которые к этому моменту уже сложно не начать принимать. И понемногу становятся видны силуэты того, к чему все в итоге придет, и иногда хочется лишь одного – очнуться, вернуться в момент, когда еще был выбор, когда все можно было остановить. Это было похоже на бесконечное соскальзывание все глубже в темноту, рывками, и каждый новый рывок убеждал тебя, что спасения от своего разума нет нигде. В пустоте за сцепленными веками на тебя смотрел внутренний глаз, который нельзя было закрыть, и каждая мысль о том, что нужно бежать, спасаться, все лишь усугубляла. Какой в этом смысл, какой от этого толк? Все оказывается куда страшнее, чем казалось поначалу. И самое страшное в том, что никто не может тебе помочь, кроме тебя самого. Ты сам построил для себя тюрьму, и только ты один можешь открыть ее двери. Кто бы мог подумать, что такое случится с тобой? Спровоцировать такой обширный и глубокий психоз – одними лишь мыслями. Задумать себя до безумия. И в какой-то момент становится понятно, что жизнь – это вовсе не жизнь, и мир – это совсем даже не мир. Все вокруг – геометрическая абстрактная метафора для концепции ада, и ты попал в модель симуляции бесконечного рекурсивного помешательства, недоступную для полноценного понимания, проявляя лишь несколько аспектов – например, в манифестации времени, которое как будто бы идет для твоего разума. Но вся эта модель становится все более абстрактной и далекой от человека по мере того, как умножает сам себя беспорядок в голове, и в какой-то момент ты перестаешь быть собой в привычном смысле. Тогда и заканчивается твое путешествие к далеким звездам.
* * *
Ближе к часу я почувствовал, что уже немного устал. Для проверки сходил с Куртом на перекур, но пять минут сидения на воздухе дали понять, что устал я не танцевать и прыгать в полных людей залах, а просто в целом туса начинала постепенно утомлять. Наверное, не было смысла задумываться о том, что раньше я мог гореть на движе всю ночь и расстраивался, когда утром все заканчивалось, потому что время все-таки шло, и пусть даже не физическая усталость и слабость, но в целом какая-то степень пресыщения тусовками имела место, и это было обычным делом. Поначалу все кажется интересным и захватывает сильно и надолго, но с течением времени практически все начинает надоедать и уже не приносит тех же ощущений – или качественно, или количественно, суть не меняется.
Решив уйти, так сказать, на пике, я позвал ребят в третий зал еще немного попрыгать, и после того, как закончился очередной сет, мы сели на баре и выпили по шоту. Эйч и Вик сказали, что сами поедут домой через полчаса-час, а Кей решил все-таки добить тусу до утра. В общем-то, будь я тоже в отпуске, я бы так и сделал.
За редким исключением моменты ухода с движа мне всегда казались какими-то тоскливыми и жутковатыми, как будто ты оставляешь часть себя, уходишь из одного мира в другой. И хотя один из них был странный, темный и иногда нездоровый, заставляющий спрашивать себя “что я тут делаю, как я сюда попал?”, другой, куда более привычный, казался местом в разы опаснее и мрачнее. Возможно, это было связано с крепкими ассоциациями с началом выходов после эйфов, возможно, меня просто пугал настоящий мир сам по себе. Однако я замечал, что если ивент заканчивается не пьяным угаром, волнующим знакомством или шумной компанейской движухой, а именно постепенно идет на спад, мне проще уходить одному, чтобы не обсуждать ни с кем вечер, а просто погулять под музыку по городу, ну или доехать на такси, если время было уже позднее.
В этот раз еще было не так уж и поздно, но я все же решил доехать на такси. Мы вчетвером вышли перекурить на улицу, став рядом с аркой. Желающих попасть на тусу уже не было, только с десяток-другой человек, что тоже собирались уезжать или выходили за чем-то в магазин. Когда подъехала моя машина, я попрощался с ребятами, пожелал Эйчу и Вик счастливо добраться, а Курту – удачи в ночной охоте, и сел на заднее сиденье, сразу же заткнув уши наушниками.
Машина тронулась с места, и я начал листать плейлист, выбирая что-то наиболее подходящее. По привычке хотелось врубить что-нибудь с тихим вокалом и грустной пианинкой, но мне попалась “Вселенская большая любовь”, которую я уже хрен знает сколько не слушал, так что на ней я и остановился.
Ночное небо было на удивление чистым по городским меркам, и вместо того, чтобы привычно пялиться на проплывающие мимо здания, я смотрел на звезды. Одна из них была куда ярче прочих, и я точно знал, что север находится в другой стороне, и это не Полярная звезда. Могло ли такое быть, что именно сегодня, в этот момент, до нашей планеты дошел свет новой звезды? Я не очень-то разбирался в астрономии, но это наверняка означало, что она или очень яркая и большая, или находится довольно близко. Быть может, это вообще не звезда? Мало ли может быть источников света в небе. Пока мои мысли были заняты этим явлением, я достал из толстовки пузырек и, вытряхнув из него две таблетки, проглотил их. Песня продолжала удачно ложиться на настроение.
Когда мы проехали больше половины пути, я, наверное, начал засыпать – в какой-то момент меня разбудил короткий звук, похожий на какое-то компьютерное уведомление, и мне показалось, что звук шел не из наушников и не из салона, как будто я сам его себе зачем-то вообразил. На часах было 1:09. Я вспомнил о том, что надо бы скинуть видосы Ч-Т. и полез в галерею на телефоне. Но палец дрогнул над кнопкой “поделиться”, и я случайно их удалил. Интересно, почему телефон не запрашивает подтверждение для удаления файлов? Жалобу что ли написать? Впрочем, можно попросить ребят перекинуть то, что наснимали они, да и Ч-Т. сейчас, наверное, не до просмотра рейв-репортов.
Через несколько минут мы приехали. Водитель остановился у моего подъезда, я поблагодарил его и вышел из машины. Сообщение о списании денег с карты пришло, когда я уже почти поднялся на свой шестой этаж. Я вошел в квартиру и запер за собой дверь, с легким сожалением представляя, как мог бы запирать ее за, например, Яной. Но, как бы то ни было, хоть ее ямочки на щеках сегодня и будут спать где-то еще, я тоже был не совсем один. Разложив и разбросав вещи из карманов по квартире, я плюхнулся на диван и задумался.
Может быть, я все усложнил? И не нужно было ни к чему долго готовиться, ведь есть вариант гораздо проще. Я все еще чувствовал, что забыл о чем-то, но дела до этого уже не было – день закончился. Есть ли впереди другие хорошие дни? Ужасно не хочется думать об этом, как не хочется думать вообще о чем-либо. Путь время размышлений закончится, уступив место моменту действия, возможности взять хоть что-то под контроль. Тело гудело от легкой усталости, но не было ощущения, что я быстро засну, несмотря на три часа танцев и приятную тяжесть в голове от выпитого. Для верности я вытряхнул из оранжевого пузырька еще одну таблетку и запил ее апельсиновым соком, поставив полную кружку на пол рядом с диваном, а пузырек вернул в рюкзак.
В морозилке нашлась замороженная пицца, и после удаления пищевой пленки она отправилась в микроволновку. Пленку я засунул в коробку, ту с усилием дважды сложил пополам и закинул в мусорное ведро. Пока пицца разогревалась, я зашел в ванную, умылся и принял экспресс-душ. Вышел как раз к тому моменту, когда микроволновка несколько раз всхлипнула, сообщая, что пицца готова. Я разрезал ее на шесть кусков и поставил тарелку на край дивана – так, чтобы и есть было удобно, и чтобы тарелка не упала. Я довольно быстро нашел на компе то, что меня наверняка должно было развлечь. Наконец, я достал из маленького кармана джинсов салфетку, развернул ее и взглянул на содержимое. Это была небольшая круглая таблетка лилового цвета, на одной ее стороне была рельефная спираль, на другой – рельефная буква “А”. Я и ее запил соком.
На нижней полке столика валялись очки с наушниками и микрофоном. Проверив отображение картинки на стеклах и громкость звука, я кликнул по нужному ярлыку, единственному в запароленной папке глубоко в недрах памяти компьютера.
Меня, как всегда, встретила короткая мелодия, напоминающая о космосе. Сегодня вообще довольно многое напоминало мне о космосе. Славно, что управлять можно было, полностью обходясь без клавиатуры с мышью или геймпада. Пару минут покопавшись в настройках, моргая и крутя головой, иногда замирая, чтобы откусить пиццу или выпить сока, я выставил все нужные параметры и, свернув приложение, включил случайную подборку видео на ютюбе. Не хватало только одного элемента, и я потянулся за пачкой сигарет. Их оставалось три штуки, и я выстучал одну, не закуривая сразу.
Как бы я ни критиковал свой образ жизни, как бы ни ненавидел зависимость от потребления информации, о которой еще несколько часов назад думал за столиком в фастфуде перед тусой, как бы ни презирал тягу к примитивности и легкоусвояемости, я не мог спорить с тем, что это было действительно очень затягивающе. Получается, я был лицемером, который действует прямо противоположно своим убеждениям. Но ведь это было так приятно и необременительно – от тебя не требуется почти ничего, кроме внимания, кроме твоего восприятия. Все остальное сделают за тебя. Слова и образы, сцены и действия, стиль и посыл – все это лилось в мозг ровной струей данных, не требующих обработки, чтобы быть принятыми, включенными на какое-то время в твою систему, в твою картину мира. Проходя сквозь прозрачные стекла очков, весь этот случайный контент, услужливо подобранный для меня нейросетями, отслеживающими каждое слово, каждое действие, каждый клик мышью – разве что не умеющими читать мысли, но это пока что – приобретал дополнительный смысл, дополнительные измерения, преломленный авангардом того, что я по привычке называл своей личностью, уместившейся сейчас на миллиметрах нескольких слоев стекол. По сути, это было очень похоже на создание собственного мира – возможно, это меня и привлекало в тех или иных технологиях, за последние несколько лет научившихся поразительным, если вдуматься, вещам. Я определенно находил что-то общее между этими возможностями и своими собственными, легко было провести параллели между первыми поколениями пока еще примитивной и маломощной, но все же личной матрицы, и тем, что я был способен делать без помощи каких-либо технологий. Значило ли это, что рано или поздно так смогут все, и будет ли какая-нибудь принципиальная разница между нашими подходами к реальности, за исключением источника этих похожих способностей?
Я закурил и умял еще один кусок пиццы. Чем не комбо мечты? Конечно, я уверен, можно собрать и больше – например, будь тут условная Яна или хоть та же Минс, или если бы вместо сока я пил виски – только нормальный, а не тот дешак с “Пира”, или будь это не моя комната в съемной квартире, а палуба круизного лайнера прохладной ночью, ну и так далее. Предела гедонизму, наверное, не существует. В общем, не нужно мне так радикально осуждать то, до чего сам я так унизительно падок, разве нет? Картинки на экране сменяли одна другую, во встроенных наушниках что-то звучало, но, по сути, все это не имело совершенно никакого значения, и не было разницы между чем-то одним и чем-то другим. Единственный смысл – это я сам, как часть всеобщей системы или сам по себе, в любом случае – только я для себя, только все остальные для самих себя. Правила для взаимодействия между миллиардами личных вариантов мира, в миллионах измерений, правила и схемы такие сложные, что они уже давно не дают многим вспомнить о причине создания этих правил. Как бишь там… Я есмь альфа и омега, начало и конец. Идея, подчиненная материи, материя, подчиненная идее. Абсолют, кульминация и финал, крупная дрожь по телу и взрыв в голове – это умирают и рождаются миры и вселенные, ничего не значащие и исполненные значения. Содрогание, выдох, выворот разума наизнанку сразу во все стороны одновременно. Все сущее – мои фантастические грезы в глубине сонных вод. Опустошающее мимолетное осознание на краю того, что раньше казалось собственной личностью.
Вдруг кружка с соком выпала у меня из руки, ударившись о пол и закатившись под столик. Наверное, нужно было встать и поднять ее, вытереть с пола разлитый сок. Да, определенно, так было бы правильно. Так бы я и поступил. Почему? Ради порядка, потому что так обычно и делают. У всего есть последствия. Но сейчас я не мог ни понять последствий падения кружки, ни оценить их как достаточные для того, чтобы что-то сделать. Голова кружилась, перед глазами все плыло, звенело в ушах, а по всему телу разливалась странная слабость.
Я свалился на спину, диван мягко спружинил подо мной, и мне показалось, что амплитуда его колебаний была невероятна, и что продолжалось это несколько часов. С меня свалились очки, и модифицированная картинка с компьютера сменилась на не менее забавные сюрреалистичные картины, рожденные мозгом. Или еще чем-то. Мелькали образы довольно знакомые, и я бы точно смог понять, где я их видел, будь мне сейчас полегче.
Легко не было, потому что давящая головная боль сменилась мерной пульсацией, казалось, самого сознания, его сжатие и расширением. Когда прошел звон в ушах, с открытого балкона я отчетливо расслышал, что на улице пошел дождь, и уже начиналась гроза. Похоже, она обещала быть сильной. Нет, не надо, никаких мыслей и рассуждений, только реальность. Только то, что я сочту реальным. Мне на глаза попался циферблат часов, сообщавший, что сейчас 1:40.
Я чувствовал, как непроизвольно перекатился со спины на живот и повис на краю дивана, еще почувствовал, что сознание постепенно покидает меня. А ведь сознание – это именно та часть меня, с которой я привык себя ассоциировать, часть, являться которой было весьма удобно. Я более-менее понимал, что происходит, но все равно ощущал тревогу – словно самая главная моя часть, то, что и делает меня собой, сейчас может оторваться от меня, куда-то убежать и стать частью уже какого-то другого меня. И в эти последние минуты меня продолжала преследовать мысль, что я забыл о чем-то ужасно важном, о чем-то критическом, о чем не забывал никогда, что могло вызвать самые чудовищные последствия – такие, которые я даже боялся – ну или просто не мог – представить. Беспокоила также тревога насчет странных черных пятен, преследующих силуэтов, чудных звуков из ниоткуда.
Пульсирующая боль прошла, и теперь в голове, в груди, во всем теле была кошмарная тяжесть, словно гравитация возросла в несколько раз, вжимая меня в диван. Веки смыкались. Внутри меня боролись несколько запутанных и противоречивых ощущений. Казалось, что я вот-вот засну, и мне приснится очень странный сон. Казалось, что это не я засыпаю, а сама реальность рассыпается, обнажая другую, настоящую реальность. Казалось, что я что-то сделал не так, и сейчас сознание будет перезагружено. Казалось даже, что я умираю – даже если бы так и было и это что-то значило, я надеялся, что в других вариантах не умру. Беспокойство и беспорядок в голове не спешили перерастать в панику, потому что я уже почти потерял сознание.
Я еще мельком слышал шум видео, чьи-то голоса, но уже не особо все это различал. Это было похоже даже не на фоновый шум телевизора, а на тот фоновый шум, который замечаешь только тогда, когда он пропадает. Возможно, это был последний день моей настоящей жизни. Не так уж и плохо я его провел – для такого вывода даже задумываться не надо, это было совершенно очевидно. И все же какая-то часть меня, которую я сегодня то и дело затыкал и от которой пренебрежительно отмахивался, сейчас, в самые последние секунды, очнулась и в меру своих возможностей кричала мне, что что-то пошло не так, что я чего-то не учел, что нужно бежать – этот внутренний я еще не понимал, от чего именно, но был уверен, что просто необходимо спасаться бегством от того развития событий, к которому все шло. Возможно, в этом и была доля правды.
Комната уже пропала, зрение работало в совершенном другом режиме. Я буквально мог видеть, как теряю сознание: проваливаясь в сложную структуру, состоящую из строк и столбцов, по ячейкам которой проносились зеленоватые волны света, меняя значения в этих ячейках. Я ощущал, как разделяюсь на копии, а эти копии, в свою очередь, тоже разделяются на копии, и так далее, и я был каждой из этих копий в той же степени, что оригиналом – то есть, чувствовал все и воспринимал не как один юнит сознания, а как безостановочно растущее число этих юнитов. За строками и столбцами обнаружилось и третье измерение глубины, а за ним и четвертое, похожее на рекурсивные фракталы с текстурами, отдаленными ассоциациями напоминающими концепцию ада. Хотя это, скорее, был лимб.
В последний момент своей памяти я ощутил, как все бесчисленные копии меня вновь собираются в единое целое, и оно с неописуемой скоростью проваливается куда-то вниз по спирали, в конце которой, как мне казалось, должен быть какой-то выход. Возможно, там найдутся и ответы на множество вопросов – а может, там меня ждут только новые вопросы без каких-либо ответов. Неизвестность готова была держаться столько же, сколько дано продержаться мне самому. Погружаясь все глубже в пустоту, я еще успел услышать шум грозы, что все-таки разразилась где-то в далеком внешнем мире, и в самом конце я все же сумел оживить в памяти нужный образ – череда багровых туч, застилающих все обозримое небо. А затем все пропало, и, если бы кто-то попытался найти меня, это было бы совершенно бесполезно. Здесь больше не было никого и ничего, только пустая оболочка из дыма, которую разорвал и унес куда-то последний в мире порыв ветра.
I. ВИТОК СПИРАЛИ N/N+1, ПУНКТ 360/180. ПРИЧИННЫЙ ПАРАДОКС
When darkness comes my way
And hopes are cast aside
I won’t dwell upon decay
For it will bring new life
Illuminate my mind
There’s a part of me inside everything
Emptyself – No Divide
Мы слегка прищурились, чтобы лучше видеть то, что происходило далеко вверху, в глубине багрянца туч. Не то чтобы мы испытывали какие-то трудности с наблюдением за любой точкой пространства в этом необозримом небе, нет, просто иногда нам хотелось придать моменту чуть больше драматичности. Этот момент того стоил – один из множества расплывчатых силуэтов дернулся, пораженный молнией, и забился в конвульсиях. Несколько коротких секунд – и он замер, бессильно зависнув в воздухе, обволакиваемый темной массой, чтобы через какое-то время, вздрогнув, будто кукла, которую сняли с полки для очередного представления, вновь начать послушно двигаться, исполняя свою роль в истории.
Эта роль была одной из наших любимых, и каждый раз мы следили за его действиями с живейшим интересом, словно не знали, чем все закончится. Здесь было все: и осознание своего безумного положения, и отчаянные попытки придумать способ покинуть тюрьму из туч, и долгожданный ответ, и рывок к цели – уверенный, резкий, и момент торжества, когда кажется, что все позади, и одно лишь короткое мгновение понимания, что этот побег был изначально срежиссирован, а выход ведет туда, откуда все начиналось, когда наступал крах всей картины мира, когда то, что казалось реальностью, после секундного промедления вновь продолжило неуклонно продвигаться вперед. Снова и снова, один виток спирали за другим, его история повторялась, словно ткань ее сюжета была прибита к вращающемуся колесу судьбы ржавыми гвоздями неизменных ключевых точек, позволяющих некоторую свободу оригинальности очередному циклу, но лишь до известного предела.
И таковы были все роли, за которыми мы наблюдали, вглядываясь в грозовые дали, раз за разом различая одни и те же события, решения, поступки. Мы знали, это свойство повторяемости было следствием того, что каждый герой пьесы отлично понимал, что не может быть существования без ощущения хода времени, а ход времени необходимо заполнять событиями, чтобы его ощущать. Все мы были согласны с тем, что не можем просто быть, довольствоваться достигнутым абсолютом, и что необходимо продолжать поиск. Поиск чего-то нового, достойного включения в нашу великую историю. Это лишь на первый взгляд и когда-то давно, еще при старом порядке, могло показаться нам причудой одиночества, и лишь после достижения нынешнего состояния открывался новый смысл развития. Мы выстраивали замысловатые сюжеты, и нахождение новых граней у всего, что нам уже было известно, приносило несравненное ощущение продвижения еще дальше за границы идеала. С каждой новой деталью мы все больше становились собой.
Взять хоть эту роль – человека, который боится мира вокруг, его необъятного многообразия и несчетных возможностей. Это создает надлом в его личности, и он начинает отрицать все вокруг, не может перестать разбирать окружающий мир на атомы, создавая в своем разуме все более сложные структуры и системы для опровержения реальности и ее законов. В определенный момент он приходит к выводу, что мир состоит из конфликтов, страданий, несправедливости и непонимания, и что это перевешивает все то, что ему когда-то нравилось в жизни. Его вывод прост – люди не могут жить в мире, так что нужно навсегда разделить их, заперев в отдельных мирах, в которых бы они могли существовать так, как пожелали. Так он, чужой и отчужденный, решил, что это его цель и мечта. Разумеется, был у него и враг – ведь человек, во всем находящий конфликт, не может не превратить в конфликт свое противостояние с положением вещей. Теперь его история обрела необходимый градус праведного негодования, и можно было оправдать любые поступки, совершенные во имя великой цели, во имя всеобщего блага. Само собой, в конце он побеждает, низвергнув всех, кто встал у него на пути, и становится хранителем нового порядка, стоящим над миром, которого уже не боится.
Мы довольно вздохнули, собирая по крупицам все то новое, что принесло очередное исполнение этой замечательной роли, так часто формирующей новые элементы для дополнения нашей бесконечно изменчивой парадигмы. По пространству разлилось наше всеобщее согласие. В нашем положении состояние одной детали не имело никакого значения, и мы могли себе позволить любые эксперименты.
Закурив, мы немного подождали, пока силуэт вверху вздрогнет, сбрасывая с себя дрему, и медленно двинули взгляд дальше мимо неисчислимого множества других ролей. И чем больше мы думали о каждом из нас, кто исправно их исполнял, тем яснее чувствовали безмятежность и покой. Да, у нас все будет хорошо.
II. ВИТОК СПИРАЛИ N+1, ПУНКТ 0/180. ЛОГОВО ХИМЕР
Нет страданий, есть покой. Нет вражды, есть гармония. Нет распада, есть развитие. Нет различий, есть единство. В слиянии мы обретем мир.
“Ключ к солнцу”
…Наверное, больше всего оно было похоже на плотное и давящее ощущение непрекращающейся катастрофы.
Сначала вернулось зрение. Человек с трудом расцепил веки и увидел багровое небо, пронизанное всполохами пламени и бледными молниями. Серые тучи казались огромными скалами, готовыми обрушиться на землю и похоронить под собой все, что еще оставалось на ней целого и невредимого. Затем, когда звон в ушах немного поутих, человек начал различать отдельные звуки, которые казались ему смутно знакомыми: треск пламени, вой ветра, чьи-то душераздирающие крики и грохот разрушения. Но все это – и картина неба, и звуки – казалось удивительно далеким, отстраненным и не относящимся одно к другому.
Первое время человеку было не совсем понятно, жив ли он, и представлялось решительно невозможным это проверить, потому что в голову упорно не приходили критерии, по которым можно было бы оценить свое состояние. Впрочем, даже знай он их, человек не смог бы ничего сделать: его все больше охватывало какое-то глобальное безволие, неспособность сосредоточиться и удержать мысли на чем-то одном. Пот струился по вискам, голова пульсировала от ничем не вызванного напряжения, каждая новая секунда обещала все большее усугубление этого состояния, мысли все сильнее смешивались в одном неумолимо растущем вихре хаоса, пока, наконец, что-то не щелкнуло у человека в мозгу, и все вдруг прошло.
Человек медленно и нерешительно попытался встать на ноги, но ноги не слушались, ощущаясь словно отдельно от остального тела. Тогда он просто сел и оглянулся вокруг. То, что человек увидел, на секунду породило в нем отчаянное желание вырвать свои глаза из глазниц и раздавить их в кулаках.
Вокруг был самый настоящий план ада – такой, что и Данте бы ужаснулся. Человек сидел посреди пылающего средневекового города, заваленного огромными камнями и разлагающимися трупами, а за крепостными стенами можно было различить что-то неописуемо чудовищное, похожее на сон, что мог бы присниться потерявшему рассудок сюрреалисту. Пейзажи были словно вырваны из разных мест, изуродованы, искажены до неузнаваемости, перемешаны и сшиты чьей-то садистской рукой воедино. Объекты постоянно меняли свои размеры и текстуру, оживали и перетекали в другие, пространство кое-где сжималось в точку, и тут же, рядом – растекалось по плоскости. Было бы бесполезно пытаться перечислить все, что было не так с этим миром, потому что он каким-то образом умудрялся вмещать в себя все мыслимое разумом, искаженное во всех возможных вариантах и постоянно превращающееся во что-то еще более отвратительное и жуткое.
Тот участок неба, что человек увидел сразу, оказался лишь небольшой деталью адской мозаики, но больше всего на этом поле безумия выделялись гигантские черные сферы, разбросанные по небу. Они пульсировали и излучали волны черной обжигающей энергии, сотрясающие то, что можно было бы назвать землей. Сферы были полупрозрачны, и за чернотой их поверхности угадывалось что-то запредельно отвратное и невыразимое. Когда человек присмотрелся внимательнее, он заметил, что из этих черных дыр непрерывными потоками струятся мутные движущиеся точки, разлетающиеся повсюду. Один из таких потоков прорезал воздух прямо над руинами города, и точки стали различимы.
Это были фигуры, отдаленно напоминающие людей, состоящие из слепленных воедино огромных молекул, постоянно меняющих форму, мерцающих, нестабильных в пространстве и как будто общающихся на жутком утробно-мычащем языке. Внутри каждой жирно блестящей молекулы отражались миры, похожие на тот, что был повсюду вокруг. На секунду зрение человека словно обострилось в сотню раз, и он смог разглядеть, что внутри этих отраженных миров находились точно такие же черные дыры, исторгающие из себя точно такие же потоки человекообразных колоний молекул. Уходящее в зловещую бесконечность число уродливых вселенных было чем-то, что человек уже просто не мог осмыслить, оставаясь в рамках своего сознания.
За закрытыми веками адским калейдоскопом мелькали образы, оставляя огненные отпечатки внутри черепа; образы, полные самого худшего из всего, что может быть описано как плохое, и эта пытка все продолжалась и продолжалась. В голове у человека словно гремели бесконечные пулеметные очереди из ядерных взрывов под аккомпанемент истошных воплей миллиардов горящих заживо в утробах своих миров богов, время внутри сознания оборачивалось пространством, звуки обретали плоть, а цвета причиняли неописуемую боль, нити связей между причиной и следствием завязывались в бесконечную череду узлов, стянутых в нить, завязанную в бесконечную череду узлов, категории сознания превращались в капли крови, падающие на мозаичный пол внутреннего лабиринта, а личность человека вытекала из его рта, ноздрей и глазниц, растекаясь по поверхности тела, превращающегося в один из сотни шаров, на невероятной скорости несущихся по бесцветной плоскости пустеющего гроба вечности.
Разум человека переполнила невообразимая ненависть к каждой клетке его мозга, не желающего прекратить пытку, и эта ненависть была так сильна, что в какой-то момент перестала быть просто абстрактным чувством внутри головы, выползла сквозь поры тела наружу и превратилась в еще одного человека, похожего на вырезанную огромными ножницами дыру в пространстве.
Новорожденный двойник подошел к человеку, обхватил его череп ладонями и сдавил с чудовищной силой. Когда голова лопнула, монстр склонился над трупом и начал пожирать его, отрывая от тела кусок за куском и закидывая их в жадный провал пасти. Очень скоро от человека не осталось ничего – чудовище поглотило все, слизав даже кровь с земли. Оно содрогнулось и начало биться в судорогах, но уже в следующую секунду какая-то непреодолимая сила рванула его вверх, где оно, распадаясь на огромные жирные молекулы, растворилось в воздухе, чтобы тут же на огромной скорости вырваться из черной дыры в небе над пылающим безумием миром, бок о бок с мириадами таких же метаморфов.
Будь у этих тварей глаза, они бы могли увидеть далеко внизу человека посреди горящего города, пытающегося подняться на ноги и понять хоть что-нибудь из происходящего с ним кошмара, прежде чем он снова сожрет сам себя и вновь вольется в ряды рассекающих небо чудовищ.
Откуда-то снаружи этого живописного пейзажа раздался вскрик отвращения.
* * *
Вскрикнул измученный бессонницей человек в майке с дизайнерским принтом из крови и кетчупа, сквозь аккуратно устроившийся на полу между двумя колоннами похожий на омут на поверхности темной лужи разрыв в пространстве разглядывающий жуткую картину бесконечного акта саморазрушения бесчисленного числа существ, которые так некстати когда-то в самый неподходящий момент были злы на себя или недовольны, хотели причинить себе боль или иным способом навредить, что в итоге и привело их сюда, когда обрушились воды.
Человек привычно щелкнул зубами, чтобы сбить пепел с сигареты вниз – туда, в фантазию о вечных муках, пожирании себя, черных молекулах, что были когда-то людьми, странными двоящимися в восприятии ящерами, эльфоподобными котами, ангелами, жадными до чувств людей из чужих миров, и многими другими видами, одинаково павшими жертвами конца света, каким они его узнали. Так теперь в этой вселенной выглядит рождение – и мало что еще может настолько красноречиво говорить о том, кто ее привел к такому состоянию.
Курильщик вспомнил, что его вообще сюда привело – сначала в грезы, затем в секретный птичий штаб, и, наконец, в эту галерею ужасных экзистенций: реальных, возможных, ушедших. Его привело самоизгнание из примерно вот такого же измерения желаний, не столь откровенно уродливого, но тоже пугающе болезненного. И реальность за пределами иллюзии оказалась настолько невозможной для продолжения жизни, что ему удалось в шоке прорваться сюда – что, судя по всему, было не самой простой вещью в мире. Его держали в камере, но затем выпустили, и указали дорогу к белой двери, даже выдав пистолет.
Зачем ему пистолет, он понимал, и этого пугало его не меньше ужасов, которые ему уже довелось увидеть, и которые он мог вскоре предотвратить, обернуть вспять, исправить. Ведь мог?
Выбросив бычок в ад, курильщик отошел от ниши с колоннами и омутом-порталом, и перед ним снова открылся уходящий в бесконечность коридор с точно такими же порталами, в зримой глубине которых были заключены, похоже, все живые существа во вселенной – все, что могло мыслить, чувствовать и мечтать. Впрочем, даже если когда-то эти картины и изображали виды счастливой жизни, пусть и построенной на лжи, теперь большинство из них были ужасны и полны страданий. Что-то явно пошло не так, самым наглядным подтверждением чего был тот факт, что курильщик вообще попал сюда и собирался что-то изменить.
Бредя по коридору и разглядывая чужие фантазии, он напряженно пытался придумать, чем объяснить такое состояние этого места и разума людей.
Вот кто-то падает с обрыва, но все никак не может упасть и разбиться – чем дольше курильщик смотрит на его силуэт, тем дальше и меньше тот кажется, но стоит моргнуть или на долю секунды отвести взгляд – и уже невозможно сказать, изменилось ли положение человека в пространстве по сравнению с тем моментом, когда ты начал смотреть, словно это оптическая иллюзия, и сколько бы ты ни смотрел, он будет лишь уменьшаться и отдаляться, но не встретит дно пропасти никогда, хотя ты это дно отчетливо видишь.
Вот человек сражается на дуэли с эльфом в окружении разномастной толпы. Над импровизированной ареной, под потолком огромного и богато обставленного зала висит клетка с девушкой внутри, которая обеими руками вцепилась в прутья и наблюдает за человеком со смесью страха и тревожного раздражения. Эльф орудует двумя мечами, отдаленно напоминающими римские спаты, человек использует полутораручный меч весьма мрачного вида, наводящий на мысли о его магической природе. Клинки звенели, бой шел более-менее на равных – эльф двигался с большей ловкостью и скоростью, на что человек отвечал разумным анализом движений противника и широкими и точными ударами и выпадами. В очередной раз едва разминувшись с лезвием меча, эльф отскочил назад и сразу же, пока человек не успел вернуть клинок в положение для защиты, рванулся вперед, к открывшемуся боку противника. Тот успел развернуться и, сделав полный оборот, продолжить движение, переводя его из атаки в оборону, и меч встретил одну из эльфийских спат, а вторая скользнула по бедру, разрезав кожаный ремешок небольшой сумки. Человек пнул эльфа в колено, после чего оба они отскочили друг от друга, а между ними осталась лежать сумка и выпавшая из нее книга. Прежде чем схватка продолжилась, из кольца стражников, окружающих место поединка, вырвался один и, схватив книгу, выбежал из зала в широкий коридор, и никто за ним не погнался, потому что человек и эльф уже снова сошлись – но в этот раз уже удар меча достиг цели, и яркий синий свет брызнул из доспехов эльфа. Уже в следующую секунду человек вскинул руку вверх, будто вырывал что-то из воздуха, и всех в зале, кроме него и девушки в клетке, в один миг опутали вырвавшиеся из земли корни.
Вот из придорожного кафе выходит человек и, как будто беседуя с кем-то невидимым, направляется к каменной набережной реки.
Вот кто-то дрейфует в космосе, наблюдая сюрреалистичные галлюцинации, все дальше погружаясь в психоз, пока не замечает рядом с собой комнату, такую же пленницу межзвездного вакуума. Он забирается в нее через пролом в стене и съеживается в углу.
Коридор все не заканчивался и не заканчивался, ведя Курильщика мимо все новых бесчисленных картин. Какие-то из них были ужасны, какие-то просто странны, многие не вызывали беспокойства, но во всех было что-то неправильное. Неправильность сна – наверное это отличало их от реального мира. Впрочем, Курильщик понимал, как он сильно заблуждается, считая что-то известное ему реальным.
Когда он уже потерял счет времени, продвигаясь по коридору – может, несколько дней, может, несколько тысяч лет – впереди показалась большая черная двустворчатая дверь в стене справа. Только сейчас Курильщик заметил, что коридор, похоже, идет по кругу, но под таким ничтожным углом, что масштаб этого места пугал. Похоже, ему еще повезло оказаться здесь относительно близко к этой двери на окружности. Он подошел к ней, собрался с мыслями, проверил пистолет за поясом и коснулся больших обитых медью ручек из черного дерева.
* * *
Помещение, которое скрывалось за черными дверьми, оказалось огромным круглым залом, потолок которого был где-то далеко за пределами видимости – если вообще был. Серые каменные стены украшали барельефы в виде бессчетных лиц, искаженных гримасами боли – вопящие, плачущие, скорбные лица существ, лишенных самого последнего, что у них было в жизни, низвергнутых в бездну истинных страданий, желающих лишь умереть. В зале не было никаких источников света – но все же было довольно светло, и только если хорошо присмотреться, становилось понятно, почему. Мириады крошечных мерцающих точек пронизывали воздух, словно какая-то светящаяся пыль. В этом месте чувствовалось что-то совершенно чужое, необъяснимое, и понять, что что-то подобное вообще имело место, можно было только по едва заметному давлению – не в воздухе, а в голове любого, кто войдет сюда. Что-то похожее на голоса, еле слышно шепчущие, исследующие разум, ничего не требующие, но всезнающие и бесконечно непознаваемые. Так чем же все-таки было это место?
Хозяин стоял посреди зала, скрестив руки на груди, стараясь выглядеть насмешливо и уверенно. Получалось далеко не так убедительно, как ему хотелось бы, однако гость, похоже, даже не обращал на него внимания. Пока что. Он задумчиво похлопал себя по карманам и выудил из одного пачку сигарет. С отстраненным выражением он разглядывал помещение, вертя головой и медленно описывая круг по огромному залу. Лишь когда в пальцах у него остался окурок, гость остановился и повернулся лицом к хозяину, окинув его задумчивым взглядом биолога, рассматривающего новый вид насекомого.
– Извини, что закурил в твоем доме, не спросив разрешения. Как бестактно с моей стороны. Ты ведь считаешь это своим домом, верно?
Хозяин хмыкнул, раздумывая, к чему клонит визитер.
– Для меня это скорее что-то вроде рабочего кабинета. Можешь курить – при условии, что заберешь мусор с собой, когда уйдешь.
– Не стоит рассчитывать, что я уйду.
Хозяин слегка улыбнулся, разводя руками в притворном недоумении.
– Похоже, что между нами возникло некоторое недопонимание. Лучший из известных мне способов устранения недопониманий – открытый диалог. Что думаешь?
– Ты прав, я многого не понимаю. И не откажусь узнать ответы на несколько вопросов, хотя и не могу себе представить, что такого ты должен ответить, чтобы наши недопонимания исчезли.
– Что ж, тогда спрашивай. Твои вопросы, наверное, в основном начинаются с “почему” и “зачем”? Например, почему я вижу идеальный мир таким, или зачем я сделал все то, что сделал?
– Мой первый вопрос начинается с “как”. Как ты пришел к этому?
– Думаю, в чем-то мы с тобой похожи, хоть ты и не хотел бы признать это. Мы оба жили в одном мире, мы видели схожие события, у нас возникали одинаковые вопросы, с нами случались похожие вещи, и мы – до определенного момента – приходили к одним и тем же выводам. Иначе бы тебя здесь не было.
– Вот только я ничего не знаю о той жизни, которую прожил. Я не знаю, что было ложью, а что произошло на самом деле. У меня нет возможности оценить оригинал того, что ты извратил и испортил.
– В таком случае я, видимо, не понимаю, зачем ты сюда пришел.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Не говори со мной, как с каким-то картонным злодеем из дешевой киношной драмы. Я пришел к этому так же, как и ты – через боль, потери и лишения, через непонимание и отрицание, через бунт против безумия всего происходящего. Я тоже был тем, кто думает, что он единственный здравомыслящий человек в мире.
– Я уже давно так не думаю.
– Как и я. Мы оставили это позади. Я долго думал, как остановить эту бесконечную войну, коптящую небо дымом пожаров и поливающую землю кровью. Найти способ избавиться от всей ненависти, от конфликтов и зла, принести мир и покой – разве не эту цель не считаешь величайшим благом и ты?
Гость прикрыл глаза, явно с трудом сдерживая эмоции.
– Ты что же, хочешь сказать, что принес людям мир? Я многое могу рассказать об этом мире, если тебе отсюда не было видно. О том, как я был одинок, о том, как терял близких, о том, как медленно сходил с ума. Как каждый день убеждался, что больше не во что верить, и нужно просто сдаться. Как продолжал идти, и каждый шаг приносил все больше отчаяния. Как ненавидел и был ненавидим другими за то, что считал правильным, потому что всегда найдутся недовольные твоими поступками. Так скажи мне, где же во всем этом хаосе твой мир, и где в этом безумии покой?
– Понимаю, ты многое пережил, и не все из этого было сладкой сказкой, но это лишь сбой системы. Это можно исправить. Вернись обратно – и твой сон станет таким, каким и должен был быть по изначальной задумке. Таким, каким ты сам пожелаешь.
Курильщик устало покачал головой. Он вновь двинулся с места, обходя зал полукругом – так, чтобы не терять из виду лицо самого большого лжеца во вселенной.
– Все даже хуже, чем я думал. Я рассчитывал увидеть совершенного безумца, или раскаивающегося человека, бессильного изменить то, что он начал, но ты ни о чем не жалеешь, ты не видишь никаких изъянов в своем решении. Ты предлагаешь мне просто снова уснуть, надеясь, что в этот раз все не выйдет из-под контроля. А как же все те, кто не смог сюда добраться? Все, кто живет в кошмаре, все картины безумия, которые я видел по пути сюда, все их заложники? Им такой выбор ты не предоставляешь?
Хозяин пожал плечами, казалось, несколько раздосадовано.
– Я не могу знать точно, в каких случаях все идет не так, как человеку бы хотелось.
– Могу подсказать: когда кому-то хреново – это значит, что ты облажался.
– Ты ведь не будешь спорить, что “хреново” – это понятие очень условное? Возможно, дальше этот человек увидит что-то хорошее. Что-то, что сделает все плохое осмысленным и ценным. Я не хочу вмешиваться.
– Тогда я это прекращу. Ты безумец, и за все время, что я тут нахожусь, меня ни на секунду не оставляло желание убить тебя. Это будет самая оправданная смерть и самая большая справедливость в истории.
– И что же ты будешь делать после? Станешь на мое место и будешь исправлять каждый сон, который покажется тебе неправильным?
– Никакого сна не будет. Пора взглянуть в лицо реальности.
– Мы решали одну задачу, но пришли к разным ответам. Каково же твое решение? Просто уничтожить все, что я создал, вернуть мир к его обычному состоянию убогости и ничтожества? Быть может, ты думаешь, что люди научаться понимать друг друга и достигнут идеального мира самостоятельно?
