скачать книгу бесплатно
Я покачал головой, не узнавая столицу. Как будто накрашенная эскортница, «такая вся в дольче-габбана», вернулась домой, умылась, накинула простенький халатик – и обернулась милой, стыдливой девчонкой. Эту Москву я только в старом кино видел…
Вон, наискосок за почтамтом, к высотке жалась церквушка, словно робкая матушка к вымахавшему дитяти. У подножия следующей башни игриво зазывало кафе «Ивушка», а между ними пластался «Дом книги»…
– Ой-ё-ё-ёй! – разнесся тонкий крик. – Рятуйте!
Бабуська, ковылявшая впереди меня, рылась в сумке, да видать, не учла коварство ветра – резкий порыв стяжал у нее сотенные, взметнул их с разбойничьим посвистом, закружил желто-коричневыми листьями.
– О-о-о! – взвился следом надрывный стон.
Домохозяйка в безвкусном пальто и жуткой шапке-папахе засеменила, хищно подкрадываясь к добыче, и ловко выхватила из воздуха реявшую банкноту.
– Держите, – буркнула, разом снисходя и сожалея.
– Ой, шпасибо, доченька!
– Лови! Лови! – азартно кричала парочка студентов в куцых курточках, «утепленных» свитерами крупной вязки. – Серый! Во-он, прямо над тобой!
Скача по тротуару, они ловили порхавшие сотенные.
– Есть! Ого! Две!
– И я две! Вот, вот! Есть!
И тут я углядел самую «хитрую» банкноту – стелясь над серым асфальтом, отмеченным снежными лепешками, она шла на бреющем, трепеща номиналом. Скользнула за бровку – и резко набрала высоту. Закружилась в вихре, поднятом «каблуком» из рода «Москвичей» – и стала бессильно опадать.
Можно было спокойно досмотреть это кино, фланируя мимо – и дальше. В будущем я бы так и поступил, но меня несло иное время.
Замахав руками наезжавшему «ПАЗику», выскочил на проезжую часть, корячась в далеком от изящества пируэте. Хоп! И сто рублей крепко зажаты мерзнущими пальцами.
Короткой трелью отозвался милицейский свисток. Я, ругая себя за «активную жизненную позицию», протянул улетевшие деньги счастливой старушке.
– Ой, шпасибо! – причитала она, шепелявя беззубым ртом. – Ой, шпасибо! Это ж я деду на телевижор…
А студентики уже наседали на милиционера, с жаром расписывая охоту на ассигнации, вырвавшиеся из бабкиного кошелька. Человек закона добродушно козырнул старушенции:
– Не теряйте больше, гражданочка…
Я сразу успокоился, повеселел даже, минуя «Прагу» и роддом. Обычное правило жизни в «нулевых»: «Не спеши творить добро, чтоб не накликать зла» – нарвалось на исключение.
Мои веки дрогнули, щурясь. Солнце закатывалось – и высвечивало сизые тучи с изнанки, било лучами навылет, отражаясь в окнах домов-«книжек».
Я задержался у «Печоры», любуясь перепадами света. Причудливая игра сдержанных зимних красок завораживала. Недавно расплывчатые в скудном сиянии, как водянистая акварель, они вдруг прописывались глубоко и резко, словно в беспощадный летний полдень.
Узким переулочком я сквозанул к Арбату, будто смыкая город с деревней. После хлопотливой суеты проспекта Калинина, переход к провинциальной неспешности утешал контрастом. В нарядной толпе не чувствовалось буднего напора – люди скорее проминались, чем спешили по делам.
Поозиравшись, я недоверчиво оглядел громадный «Дом с рыцарями», похожий на замок то ли в псевдоготическом, то ли в неоготическом стиле.
«Это здесь, что ли, мое ПМЖ?» – шмыгнула боязливая мыслишка. Я торопливо сверился с паспортом. Вроде все правильно – «Москва, ул. Арбат, д. 35».
С самым независимым видом я вошел в парадное.
Подъезд до сих пор хранил дореволюционное роскошество – мраморные лестницы и зеркала, фрески на потолках и витражи в окнах, дубовые перила да литые решетки. Классика!
Лифт работал, подняв меня на четвертый этаж. Потертая дверь квартиры напоминала дряхлую княгинюшку, вынужденную переквалифицироваться в пролетарку, но сохранившую старорежимные ухватки. Я отпер дверь своим ключом, ожидая скрипа, но не дождался – массивная створка открылась без шума, дозволяя войти.
«Кто, кто в теремочке живет? Кто, кто в невысоком живет?»
В огромной коммуналке стояла храмовая тишина, которой я обрадовался – соседи еще на работе. Прямо передо мной пролегал темноватый коридор. Пол был выложен наборным паркетом, высоченный потолок украшен лепным декором, а стены мазаны тяжелой зеленой краской.
И пять дверей «на выбор». Спрашивается: какая моя? Нервничая, я стал совать ключ во все скважины. Подошел он лишь к филенчатой, не крашенной и захватанной двери, рядом с которой бурчал округлый, словно надутый холодильник «Саратов».
Торопясь, я переступил порог комнаты три на четыре, с недосягаемым потолком. Прикрыл дверь за собой – и отчетливо выдохнул. Я в домике!
Ничего особенного: диван и комод с телевизором, черно-белым «Горизонтом», массивный шкаф на основательных ножках-«копытах», письменный стол у окна и пара легких венских стульев. Холостяцкий стандарт, а бонусом шла грязь. И вонь.
– Развел срач…
Первым делом я забрался на широкий удобный подоконник, с тенью боязни глянул за окно, во двор-колодец, и дотянулся до форточки, отмахивая сероватый тюль. Свежий воздух потек вниз, мешаясь с теплым, что струился над батареей, а мне пришла в голову замечательная идея: совместить генеральную уборку с обыском. Надо же знать, кто я такой!
«Детализа-ация!»
Торопливые поиски веника помогли заодно обнаружить шестую дверь – она вела к черному ходу и почему-то не запиралась. Сразу за нею корячилось полуразобранное пианино, служившее подставкой большому картонному ящику из-под радиолы «Ригонда», полному «твердых бытовых отходов». Краткое объявление, приколотое кнопкой к двери, извещало: «Тов. жильцы! Не забывайте оплачивать в кассу 1 руб. с чел. за вынос мусора! ЖЭК».
– Не забуду, – бодро пообещал я гулкому пространству. – Слово чела!
И в тот же момент увидел веник. В точности, как у бабы Фени – вязанный из сорго, и тоже в капроновом чулке. Последний раз я мел таким инструментом лет в шесть, когда ездил с мамой в гости на Украину. Нет, восьмого июня мне уже семь исполнилось…
…Я обожал чаевничать в беседке, густо оплетенной «настоящим» виноградом. По выскобленному дожелта столу гуляли солнечные пятнышки и лапчатые тени листьев. Картинка!
Баба Феня отмахивала от каравая хрустящую горбушку, вмазывала в теплую мякоть пахучее масло, и – как розочка на торте – вминала влажный ломтик приятно-солоноватой брынзы. А вовне разгоралось лето, мрея жаркой дымкой, и, будто в подарок ко дню рождения, поспевала черешня и шелковица…
«Проголодался, жрун», – мелькнуло в мыслях.
Отмахиваясь от «вкусных» детских воспоминаний, назойливых, как осенние мухи, я подхватил веник и отправился генералить.
Едва прикрыл дверь, как в коридоре зазвучали два голоса, женский и девичий – один был полон властного превосходства, а другой – показного смирения и сомнительной кротости. «Лиза, ты уроки сделала?» – «Конечно, мамочка» – «Я схожу в «Диету» за мясом, а ты пока картошки свари!» – «Хорошо, мамочка…»
Дождавшись, пока за старшей грюкнет входная створка, я продолжил раскопки. В тумбе стола обнаружились пустые бутылки… Да нет, в сосуде с наклейкой «Столичная» плескалось со стакан прозрачной жидкости. Выковыряв скрученную из газеты пробку, я брезгливо нюхнул. Водка!
И в тот же момент все мое нутро всколыхнулось будто. У меня даже губы обсохли, до того захотелось выпить – влить в себя грамм двести! Я пораженно закрутил головой. Пропустить рюмашку хорошего коньячка или кальвадоса – это моя натура дозволяла. Или текилы, или по чуть-чуть дорогого виски. Но не водки! Терпеть не могу ни запаха ее, ни вкуса. Да и не в этом же дело. Напиться жаждал не я, а мой молодой организм! «Тушка» брала верх над «душкой».
– Ни фига себе! – решительно забравшись на подоконник, я опростал бутылку в форточку. Косые брызги водки прочертили дорожки по стеклу.
Одержав победу над туловом, я пообещал ему регулярные занятия физкультурой и спортом, после чего продолжил личный досмотр. Перерыв все полки и ящики в шкафу, удалось обнаружить двести пятнадцать рублей налички, два билета – военный и комсомольский, и даже диплом о неполном высшем. Оказывается, мой реципиент не просто со склонностями к рисованию – он почти три года проучился в «Репинке»! На факультете живописи!
За шкафом покрывался паутиной давно заброшенный фанерный планшет, а в ящике стола валялась коробочка рисовального угля, перекатывались толстые «карандаши» красной сангины, замшевые растушки… Послед пропитого таланта.
– Ну, ты и балбесина… – покачал я головой.
– Это ты кому? – последовал ехидный вопрос.
В дверь заглядывала хорошенькая нимфетка лет тринадцати или постарше. В простеньком платьице, с полурасплетшейся косичкой, она напоминала юную пионерку из черно-белого кино. Вырастет – красавицей станет. Да и сейчас ничегё…
– Это я себе… Лиза.
Нимфетка хихикнула и вошла, не осматриваясь и не смущаясь, на правах давней знакомой.
– А ты где был? – прищурившись на мою солдатскую прическу «под ёжика», измыслила гипотезу: – В Ка-Пэ-Зэ?
– В больнице отлеживался! – забурчал я, пройдясь пятерней по русым всходам. – Отбуцкали меня под Новый год. Представляешь?
– Кто? – выдохнула Лиза, округляя и ротик, и глаза.
– Понятия не имею, – пожал я плечами, на ходу сочиняя «легенду». – Так по голове настучали, что память отшибло! Не помню даже, кто тут где живет. Тебя, вот, одну вспомнил, да и то… Мы с тобой… Давно ты меня знаешь?
– Всегда! – рассмеялась нимфетка, но тут же осеклась. – Что, совсем-совсем ничего не помнишь?
– Да так, местами, – понурился я.
– Ну, прям кино! – воскликнула Лиза. – А-а… – она чуть покраснела. – А как меня обещал поцеловать, когда вырасту, тоже забыл? И что я тебе тогда сказала?
– И что ты мне тогда сказала? – спросил я с интересом.
– Сказала, что сама тебя поцелую… – с вызовом ответила девушка. – …Если от тебя вином пахнуть не будет!
– Не будет, – качнул я головой. – Бросил.
– Правда?
Устыдившись порыва, Лизавета заозиралась, придавая голосу нарочитую беспечность:
– А ты что, порядки наводишь? Давай, помогу?
– Давай! – обрадовался я. – А то у меня ни ведра, ни тряпки, ничего!
– Щас я!
Пять минут спустя я мёл, отскребал, выносил бутылки, а нимфетка мыла, протирала – и загружала мою память.
– Мы с мамой напротив живем, – тараторила она, выжимая тряпку, – у нас тоже маленькая комната, как у тебя. Маму мою ты звал… тьфу! Зовешь тетей Верой, а меня то Лизой, то Лизаветкой… За стенкой дед Трофим живет, он ученый… был, пьет сильно. Все его раньше «паном Профессором» дразнили, а сейчас – «Доцентом». Вы с ним… тоже, ну… выпивали.
– Придется «Доценту» другого «Хмыря» искать, – пропыхтел я, ожесточенно протирая столешницу.
– Придется! – хихикнула Лиза. – А в большой комнате – там, ближе к выходу, – махнула нимфетка тряпкой, – дядя Гоша живет с тетей Катей. Физики они, в институте работают. Мэ-нэ-эсами. У них дочка Соня, ей четыре годика, они ее зовут Софи, как эту… Лорен которая! Запомнил?
– Угу! – подтвердил я, перенося усилия на подоконник. – Еще одна квартира осталась.
– А, это та, что возле кухни! Там майор Еровшин прописан, Роман Иванович.
– Военный?
– Чекист! – Лизаветка понизила голос, шуруя шваброй. – Только ты никому не говори, ладно?
– Ладно, – улыбнулся я. – А ты-то откуда узнала его военную тайну?
– А, это я раньше, когда маленькая была! Он тогда еще в капитанах ходил, и звонил при мне по телефону. Думал, что я ничего не пойму! Я и не понимала. Стою себе, «барбариску» сосу – и слушаю. А память-то хорошая! Пух, вынеси ведро.
Козырнув в знак согласия, я звякнул ведром с водой цвета лужи, и прошествовал в туалет. Подпирая притолоку, на пороге своей комнатки стоял сморщенный старичок с пышной гривой седых волос, смахивая на усохшего Эйнштейна, только без усов. На руках он держал толстого полосатого кота, обвисшего в нирване.
– Здравствуйте, дед Трофим, – бросил я, проходя.
«Доцент» заулыбался, закивал, одной рукой достал пачку папирос с сине-белым рисунком – «Север». Кот недовольно приоткрыл один глаз.
– Огоньком не богат, Антониус? – промычал дед, неприятно напоминая Брута.
– Не курю, – буркнул я, проникая в туалет.
На гвоздиках, вбитых в стенку, висели пять сидений – каждому свое. Я аккуратно вылил воду в монументальный унитаз, и потянул за фарфоровый конус, качавшийся на цепочке. В бачке заклекотало, и вода с нарастающим грохотом обрушилась в фаянсовое удобство, закрутилась бешено, рокоча и воя. Эхо заметалось по всему коридору, а я лишь головой покрутил уважительно: хлябь разверзлась!
Внезапно все мои мысли дружно сменили направление, как стрелка компаса вблизи сильного магнита – сизый завиток вонючего табачного дыма коснулся ноздрей, я втянул его в себя… Та-ак… Натура явила еще один нездоровый интерес. Ее на курево потянуло.
«Обойдешься! Не дам лёгкие смолить!» – подумал я непримиримо. Воинственно выпятил челюсть и развернулся кругом.
* * *
Единственные часы в моей комнате – громадный будильник «Слава» – подвели стрелки к шести. Провал двора вкрадчиво полнился холодной темнотой, согреваемой желтыми квадратами окон. С кухни еле слышно доносился неразборчивый говор, утробно рычала вода, брызжа в раковину, и брякали тарелки. И лишь теперь я вспомнил о «портсигаре».
Обтекаемый, гладкий, цельный, как слиток, смартфон приятно оттягивал руку. Повертев девайс, я нащупал еле заметную припухлость, надавил… Экранчик тут же расцветился иконками.
«Работает, надо же…»
Открыв настройки, я тронул пальцем строчку «Батарея». Всплыла лаконичная пропись: «Режим энергосбережения. Осталось 4 г. 7 мес. 9 дн.».
– Интересненько… Атомная, что ли? – прошептал я, шаря глазами по экрану.
«Галерея»… «Инструменты»… «Приложения»… «Браузер»… А это что?
В нижнем углу зазывно мерцала иконка «Back to the USSR».
Я мгновенно вспотел. Не сюда ли кликал Брут, усылая меня в прошлое? А если обратно?! Back to the Russia?
Замерев, ткнул пальцем в иконку, и на все шесть дюймов по диагонали развернулась живая картинка – прелестная девушка странной, но влекущей красоты. Влюбиться можно было в одни ее глаза – синие новгородские очи с чарующей татарской узиной. Хотя мой взгляд то и дело соскальзывал к ложбинке меж приятных округлостей, что выдавались в вырезе платья.
– Здравствуйте, юзер, – сказала красотка до того ласково, что я поневоле расплылся. – Меня зовут Илана, я встроенный софтбот.
– Софтбот? – выдавил я, терпя сокрушительное разочарование.
– Искусственный интеллект с полным набором метапрограмм и блоком высших функций, – мило улыбаясь, прощебетала Илана.
