скачать книгу бесплатно
Он торжественно водрузил на свободный стол две современные авоськи – черные пакеты-майки, набитые доверху. От них тянуло съестным.
– Ура! – Галочка с юной непосредственностью захлопала в ладоши. – А тортик будет?
– Тортик будет! – солидно заверил ее Сандро. – И точка!
– Надо успеть с новогодним выпуском… – слабо трепыхнулся Вартанян.
– Успеем! – оборвал прения ответсек. Он заметался между столов, уворачиваясь от сучьев великанского фикуса и чудом не снося старенький, заезженный принтер. – Товарищ главред, вам поручается нарезка колбаски! Худред, на тебе сыр и хлеб!
Поворчав для порядку, я вооружился тупым редакционным ножом и стал кромсать изрядный ломоть «Голландского». Настроение мое потянулось вверх, всплывая пучеглазой глубоководной рыбой – из донных холода и мрака к колыханью теплых волн.
Люблю наши днюхи! Не надо мотаться в перерыве домой, чтобы задумчиво созерцать стерильное нутро пустого холодильника, где даже отчаявшаяся мышь не висит в петельке. Затем вздыхать, переживая свою житейскую несостоятельность, ставить греться чайник – и распечатывать лапшу «Доширак»…
– А мне что делать? – выдала запрос хорошенькая корректориня.
– Услаждать наш взор! – проворковал Сандро, делая вскрытие банке шпрот. – И лобзать именинника! Горячо и страстно!
– Мальчишка! – Галя шаловливо кинула в него мятой салфеткой.
– Девчонка! – ответсек ловко перехватил невесомый комочек.
Мои брови сошлись, ужимая складочку на переносице. Галочка мне нравилась, но дальше молчаливого – трусливого! – вожделения я не продвинулся. Вот, если бы она сама… как Светка Брут тогда, на даче…
Дверь открылась с громким щелчком, будто выстрелив. В комнату робко заглянул Фима Вревский, наш единственный корреспондент – длинный, худой, сутулый, как вопросительный знак. На носу – сильные очки, в руке – разлохмаченный блокнот, у груди болтается фотокамера «Никон», оттягивая тощую шею.
Разглядев, чем занят дружный коллектив, спецкор мигом вдохновился.
– Что празднуем? – заинтересовался он, разгружаясь.
– Это Саня виноватый! – сдала ответсека Галина, изящно приседая на край стола.
Фима не сразу отвел глаза от ладных девичьих коленок, покраснел, вспыхнул, полыхнул – и взялся протирать салфеткой запотевшие окуляры.
– «Долгий парень», штопор в руки! – тут же припахал его Сандро.
– Есть! – облегченно возрадовался корреспондент, и сменил тон на почтительный, ухватывая бутылку за горлышко: – Ого! «Хванчкара»? Она ж дорогая!
– Скупиться для родимой редакции? – пылко закряхтел ответсек, свинчивая крышку у банки с огурчиками. – Мовето-он!
– Ну, ла-адно тогда… – смилостившись, Галочка процокала к нему и чмокнула в щечку.
– Всё! – засветился Сандро. – В следующий раз куплю «Вдову Клико»! И точка!
Корректориня рассмеялась, грозя ответсеку пальчиком, а я здорово скис. Поднялась в душе вся муть былого и несбывшегося.
Долго мне еще ловить урывки Светкиного внимания? Мечтать о прелестнице перед сном, чтоб с утра пугливо жаться да отводить взгляд?
«Не заметишь, как сороковник грянет, а ведешь себя… хуже прыщавого юнца! – брюзжал я в мыслях. – Промечтал всю жизнь, прождал чего-то… Ждун дрисливый…»
– К столу! – торжественно провозгласил виновник, лично разливая вино по бокалам, стаканам и чашкам. – Кто скажет тост?
– Я! – вызвался главный редактор. Внушительно подняв эмалированную кружку, он оглядел «накрытую поляну» и энергично толкнул: – Ну, поехали!
– За ручку с сестрой таланта, – витиевато оценил Фима.
Сосуды сошлись со стуком и дребезгом. Хрустально звенел лишь Галочкин смех.
– Расти большой и толстый, Саша! – залучился Армен Суренович, протягивая «деньрожденный» подарок от редакции – две тысячных в конвертике. – И ни в чем себе не отказывай.
– Птичка по зернышку! – ухмыльнулся Сандро, погружаясь в мякоть кресла, и долил в голос отеческого назидания: – Закусывай, Галочка, закусывай.
– Умгу… – девушка покивала, а потом прыснула в ладошку, что-то вспомнив, и посмотрела на нас смеющимися глазами: – Это как у одесситов в гостях: «Да вы мажьте булочку, мажьте маслицем!» – «Да мы мажем, мажем…» – «Да где ж вы мажете?! Вы ж кусками ложите!»
Отсмеявшись, главред погрустнел.
– Нету больше Одессы, – вилкой он ожесточенно ловил ускользавший корнишон в банке. – Испохабили город у моря. Э-эх… Такую страну про… раздербанили! Да чего стесняться – просрали! Извини, Галя…
– За что? – подняла бровки девушка. – Правда же… Я родилась, когда СССР давно уж развалили. И все равно жалко…
Она щепетно взяла хлебец.
– Это Горбачев всё! – уверенно заявил ответсек, попеременно насаживая «Краковскую» и «Голландский». – Правильно его Дэн Сяопин идиотом назвал! Горбач начал, а Бориска закончил. Раздал по блату народное хозяйство, д-дирижер!
Жестом сомелье он поболтал остаток вина в бокале, и понюхал с видом знатока.
– А я думаю, Михал Сергеича просто использовали, – озвучил спецкор свою версию, вдумчиво жуя. – Вот, о чем с ним Тэтчер толковала в… в восемьдесят четвертом, кажется? А потом еще Рейган в Москву прилетал. Что, просто так, в гости? Или договариваться «от имени и по поручению»?
– Фима верит в Тех-Кто-Велит, – доверительно прокомментировал ответсек, впиваясь в изрезанную горбушку «Подольского».
Корреспондент покраснел.
– А причем тут вера, Сандро? – чуть агрессивно парировал он, поводя стаканом в запале. – Двадцать семей владеют половиной богатств мира! По-твоему, они тоже, как простые смертные, голосуют за разных, там, президентов? Фиг! Все эти Рокфеллеры с Ротшильдами сами их назначают! А потом спускают ЦэУ – где войну развязать, где кризис устроить… Или «союз нерушимый» развалить!
Галочка церемонно вкушала, хлопая глазками то на Ефима, то на Александра. Тут и главреда одолел интеллигентский зуд многоглаголания.
– В одном я тебя, Саня, горячо поддерживаю и одобряю, – заерзал он. – Горбачев и вправду слишком глуп для лидера. Типичный болтун и слабак. Как Керенский! Но на роль марионетки кастинг прошел. Яковлев – вот кто враг народа! Ты должен помнить, как этот антикоммунист с партбилетом шуршал по «братским республикам». Всё уговаривал туземных царьков отделиться от Союза! Понял, в чем изюминка?
– Во-во… – проворчал Вревский. – А Меченый его еще и в Политбюро пропихнул… Цэрэушника! Предателя!
– Да оба они хороши! – отмахнулся Сандро. – К стенке надо было эту «сладкую парочку» – и длинной очередью, за измену Родине… И точка. Фима, наливай!
Забулькало, заплескало, загрюкало. Солнце снова растолкало тучи и высветило редакцию, скатило зелень по листьям фикуса, заиграло рубином в стеклопосуде, бередя ассоциации с кремлевскими звездами.
– Самое поганое в том, – медленно проговорил я, любуясь огневыми переливами в стакане, – что СССР можно было спасти. Откапиталить, как следует, отапгрейдить…
– Думаешь, ты один такой? – фыркнул ответсек, всаживая вилку в пупырчатый бочок корнишона. – Вон, сколько про «попаданцев» понаписали! Пусть хоть в выдуманном мире будет, как лучше, а не как всегда… И точка! – похрустев огурчиком, он оживился. – Слушай, Михалыч. А вот, если по-настоящему, обратно в СССР, вернулся бы?
– А что я там забыл? – моя бровь удивленно дрогнула.
– Ну, ты даешь! – хохотнул Сандро. Поелозив, оседая в кресле и заводя глаза под потолок, раскрыл тему: – Лопал бы все натуральное… Картины бы писал, вступил бы в Союз художников, в Хосту бы за вдохновением наезжал… Вон, как Глазунов. Изобразил жену Щелокова – и в шоколаде. Получи допуск в высшие сферы!
– Не, не! – заулыбался Фима, присоединяясь. – Ты лучше сразу к генсеку!
– А зачем? – лениво парировал я.
– Здрасте! – вылупился Вревский в глубоком изумлении. – Зачем, главное! Послезнанием делиться, зачем же еще! Про Афган, про перестройку, про Чернобыль, про… да про всё! – он фыркнул, разводя руками, а беспомощная усмешечка поползла, перекашивая лицо. – Ты что же… попадешь в СССР – и не сольешь инфу Брежневу? Ну или, там, Андропову?
– Нет.
Спецкор с легкой растерянностью пожал плечами, улыбаясь неловко и чуть натянуто.
– Ну-у, тоже позиция, – рассудил Сандро. – А все-таки, почему – нет?
Я отхлебнул винца, ловя пряное послевкусие, и сказал назидательно:
– А потому что нет пророка в своем отечестве. Никто не поверит информации о будущем. Совпадения, скажут. И вообще, товарищ, это не к нам, проходите, не задерживайте очередь… А если поверят, то наделают новых глупостей. В Афган, допустим, не сунутся, зато в Польшу войска введут. Ограниченный контингент. Погоняют пшеков, чтобы те не отрывались от коллектива! Или в Иране начудят… Да и не в этом дело. Я просто не хочу обратно в «совок»! Мне и здесь плохо.
– Как сказанул… «Мне и здесь плохо»! – рот у Фимы опять перетянуло кривой улыбочкой, только в иной диагонали. – Ну, а все же! Вот, представь – ты-таки попал… э-э… в «совок». По желанию или без, не важно. Ну, неужели ты даже не попытаешься спасти и сохранить?
– Нет, – моему хладнокровию мог позавидовать сам Бэрримор, суровый слуга сэра Генри. Выдержав мхатовскую паузу, я продолжил, имитируя глуховатый сталинский выговор, но даже не намечая улыбки: – Ви, товарищ Врэвский, нэправильно толкуете главное в роли попаданца. Полагаете, это долг?
– Именно! – с вызовом откликнулся спецкор.
– Нэт, товарищ Врэвский, – с сожалением констатировал я. – Нэ долг, и даже нэ любовь к Родине, а нэскончаемый подвиг. Героизм, растянутый на годы и десятилетия, как у Штирлица. Готовы ли ви, товарищ Врэвский, всю свою жизнь посвятить служению отчизне? Всю, бэз остатка, лишая себя простых радостей бытия, таясь даже от родных и близких? Постоянно, днем и ночью, испытывая страх и напряжение?
– «Кровавая гэбня» – это фигня! – выпалил Фима в рифму, да с горячностью отрока, начитавшегося умных книжек.
– А чекисты тут ни при чем! – отрезал я, выходя из образа Иосифа Виссарионовича. – Стоит тебе начать делиться послезнанием с Брежневым, как об этом пронюхают враги Леонида Ильича. И тогда тебя либо убьют сразу, либо сперва сами вызнают всю инфу о будущем – выдоят, пичкая чудовищными препаратами, чтоб ничего не утаил. А когда ты превратишься в бессмысленный овощ, пристрелят из жалости. Таков реал, Фима! Поэтому я честно сознаю, что не готов геройствовать в три смены, без праздников и выходных! – Во мне нарастало глухое раздражение. – Потянуло со страшной силой обратно в СССР? Красный флаг тебе на шею, и ноутбук в руки! Но мне туда не надо, как поет твой любимый Высоцкий. Хоть и забрали меня из роддома в восемьдесят пятом, я ничего, такого, не помню. Не скучаю, не ностальгирую! Что было, то было. Прошло.
Газетчики призадумались. Ответсек задирал то левую, то правую бровь, визуализируя мыслительный процесс, а спецкор так увлекся поиском контраргументов, что не заметил, как рот приоткрыл, отчего его пухлощекий анфас обрел совершенно дитячье выражение. Даже Галочка тщилась наморщить гладкий лобик.
Наш сеанс одновременной медитации прервал «холостой выстрел» отворяемой двери. Все вздрогнули, оборачиваясь, и увидали подтянутого, уверенного в себе господинчика, плотного и налитого здоровьем. Расстегнутое кашемировое пальто пропускало взгляды к безупречной тройке цвета беж и небрежно накинутому зеленому кашне. Гладко выбритое лицо гостя с зоркими серыми глазами было не лишено обаяния, но образ нашенского буржуя портили наколки на пальцах, изображавшие перстни, плюс особые приметы – шрам на щеке, рассеченная бровь, перебитый нос… Привет из девяностых?
– Милости-дарыни-и-дари, – начал гость гнусавой скороговоркой, чуток развязно кланяясь Галочке. – Знаю, понимаю – обеденный перерыв священен, как намаз для правоверных, но я отвлеку вас буквально на секундочку… Джаст уан момент, пли-из! Вот и всё.
Раньше я этот гугнивый голос лишь по телефону слышал, а узнав, замертвел. К нам явился Федор Брут во плоти, олигаршонок местного разлива – и муж Светланы!
– Да о чем вы, Федор Андреич! – плеснул руками редактор. – Для щедрого рекламодателя мы открыты всегда!
Засмеявшись, щедрый рекламодатель сверкнул золотыми коронками, и протянул главреду флешку.
– Армен Суренович, как всегда, на разворот.
– Сделаем в лучшем виде! – с жаром заверил гостя Вартанян, и передал флэш-накопитель мне. – Антоша, займись! Господи… Ты чего такой бледный?
– Душно тут… – пробормотал я, чувствуя, как сердце заходится в биеньи, а кишки словно кто в кубло смотал и в морозилку сунул.
«Это за мной! – колотилась мысль. – Это за мной!»
Красивая женщина кого хочешь соблазнит, а уж меня-то… Возможно, Светланка просто скучала или хотела муженьку насолить, не знаю. Мы занимались любовью с вечера до утра, и на следующий день, и все выходные – на даче, у меня, у нее, в машине, в офисе…
Вот тебе и мотив для убийства.
«Хоть бы он ничего не знал! – я взмывал на качелях к неясным надеждам и ухал в провалы отчаяния. – Да успокойся ты! Никто ж ничего не видел! Да?! А если видел – и донес? Или Светланка сболтнула? Ей-то что, а мне капец… Зароет в тайге…»
– Не побрезгуйте! – заблеял Сандро, подсуетившись: остатком «Хванчкары» наполнил полбокала. – Сорок первый натикал рабу божьему Александру!
В настроениях малость захмелевшего ответсека я с ходу не разобрался, а вот Брут от «дринка» отбиваться не стал, хотя явно не пешком пришел. Блеснув драгметаллом из ротовой полости, он отчеканил в манере блудного эмигранта:
– Паблисити вам, да чтоб просперити! – и влил в себя дар грузинских лоз. – Вот и всё.
– Да вы присаживайтесь, присаживайтесь! – услужливо захлопотал Вартанян, подвигая стул гостю.
– Благодарствую. Не хочу объедать вашу дружную компанию… – буржуин непринужденно уселся, закинув ногу на ногу. – Может, молодежь сгоняет в магазин?
И Фима, горевший давеча пролетарским негодованьем, угодливо взял сунутую ему пятитысячную.
– Я быстро!
Стрельнула дверь, следом бухнула входная. Рекламодатель бросил в рот кусочек сервелата, и взглядом захватил другую мишень – меня.
– А вы не тот ли Чернов? – прищурился он, словно ловя в прицел. – Живописец?
– Наверное, тот, – пожал я правым плечом, склоняя к нему голову, и самому себе напоминая Хокинга.
– Видел вашу работу на выставке, – снисходительно кивнул Брут. – Портрет старушки. Экселент!
– Баба Феня, – на моем лице запечатлелась бледная улыбка мельком. Я ее выдавил, как зубную пасту из пустого тюбика.
– Да-а? У вас талант, Антон… э-э…
– Михайлович.
– У вас талантище, Антон Михалыч! – произнес деляга с оттенком задумчивости, будто сожалея. – Главное даже не в том, что на полотне чуть ли не каждый мазок проработан, в этакой… э-э… испытанной манере старых мастеров. Вы… – он тонко улыбнулся. – Я повторю грубоватый комплимент одного из посетителей: «Рисует не тушку, а душку!» Вот и всё.
– Стараемся… – мой голос совсем одеревенел от напряженья.
– А где другие ваши работы?
Ответ был сух и краток, как сучок:
– Их нет.
– А почему? – лицо визави смешно удлинилось, словно в вогнутом зеркале.
– Не вписался в рынок, – промямлил я. – Классика не в тренде, а модной пачкотней заниматься… Как-то унизительно.
– Понима-аю… – протянул Брут.
