Приключение Шараха

– Ты в своем уме? Зачем ставить стекла на повозку? – удивился Шарах.

– Чтобы ее потом можно было затонировать. Нас никто не будет видеть, а мы будем видеть всех. Представляешь, какой кайф! Не будем же мы как в аквариуме ездить, – Тадари говорил с таким энтузиазмом, что спорить с ним было бесполезно. На этом друзья разошлись.

Супруги Шараха дома не было. Женщина отошла поработать в огороде. Не обедавший хозяин решил перекусить. Без хозяюшки пришлось заняться самообслуживанием. Он поочередно заглянул во все кастрюли. Определившись, он взял желанное блюдо, и только приподнял его, чтобы поставить на плиту и разогреть, как его окликнул голос с улицы.

– Шарах! Шарах! О, Шарах!

Выглянув в окно, хозяин увидел Гудалия Анри, стоявшего возле его забора с мешком муки на плечах.

– Заходи, дорогой, я дома, – помахал Шарах рукой, – как раз обедать собираюсь, присоединяйся.

– Это тебе подарок мой. С назначением! – сбросив груз с плеч Анри продолжил. – Спасибо, времени нет. Спешу. Я к тебе с выгодным предложением. Неподалеку от вашей администрации есть поле. Давай его на меня оформим, я там кукурузу посажу, каждый год тебе долю давать буду. Все равно просто так стоит, а так и тебе хорошо и мне. Хлеб, сам знаешь – дело святое.

Шарах, выслушав предложение Гудалия Анрика, обещал подумать и дать ответ в кратчайшие сроки. Проводив гостя, он отправился на кухню. Но стоило ему прикоснуться к кастрюле, как его вновь позвали.

– Шарах! Шарах! О, Шарах!

На этот раз перед его калиткой стоял Бения Ардашин, держа в руках пакет. Позвав друга, Шарах и ему предложил совместно отобедать.

– Это тебе подарок мой. С назначением! – положив пакет на стол, Ардашин Бения вынул из него большую говяжью ляжку. – Благодарю. Давай в другой раз. Спешу. Я к тебе с выгодным предложением. Неподалеку от вашей администрации есть поле. Давай его на меня оформим, я там пастбище сделаю, скот разводить буду, каждый год тебе долю давать буду. Сам знаешь, мясо в нашей жизни – вещь необходимая.

Шарах, выслушав предложение Бения Ардашина, застыл в замешательстве. Он не знал, как объяснить, что по поводу этого поля уже подходили. Пообещав подумать, председатель выпроводил гостя и вернулся на кухню. Греть блюдо он уже не собирался. Голодный, открыв крышку, черпнул ложкой прямо из кастрюли, но донести до рта еду было не суждено, его вновь позвали.

– Шарах! Шарах! О, Шарах! – кричал с кувшином в руках Инал Харбедия. Увидев хозяина в окне, он вошел во двор. – Это тебе подарок мой. С назначением, – положив кувшин с вином на стол, Инал Харбедия продолжил: – Я к тебе с выгодным предложением, неподалеку от вашей администрации есть поле. Давай его на меня оформим, я там виноград планирую выращивать, каждый год тебе долю давать буду. Вино оно ведь как кровь, без него гостя не встретишь, а значит – жизни нет.

Выслушав предложение Инала Харбедия, Шарах покачал головой обещая рассмотреть его просьбу. Когда знаменитый тамада ушел, Шарах схватился за ту же самую голову, которой пару минут назад кивал.

– Что мне делать? Как мне быть? Как же поле поделить. Тут попробуй, откажи, обидятся, не поймут, – бубнил Шарах, перебегая из одного угла в другой.

Зайдя в дом, хозяйка увидела беспокойство мужа и стала его расспрашивать. Шарах попросил накормить его, а он тем временем обещал все рассказать. Жена встала у плиты, муж уселся в кресло и принялся рассказывать ситуацию с самого начала, с самого утра, как он пошел в администрацию, как его назначили главой, как Тадари стал его водителем, и под конец про этот, беспокоящий его, случай с полем. Также Шарах напомнил жене о своих теплых отношениях с Гудалия Анри, Бения Ардашином и Харбедия Иналом. Перебрал в памяти счастливые моменты из жизни и как они стояли с ним в трудные времена. Он пришел к выводу, что не хочет огорчать никого из них.

– Знаешь, для всех хорошим не будешь! – поставив блюдо и приглашая мужа к столу, ответила жена. – А вот о нас с тобой стоит подумать. Ты – исполняющий обязанности, а эта должность невечная, так что пока есть время, сделай, что-нибудь и для себя. Например, оформи это поле! А потом уже решишь, чем его занять, – старушка говорила бы долго, если Шарах не перебил бы ее.

– Да как ты смеешь мне такое предлагать! Народ мне поверил, а я на нем обогащаться стану? Не такой я! Мне чужого не надо, – сказал Шарах и бросил ложку в блюдо, так и не съев ни кусочка, встал со стола.

Начинало темнеть. Шарах решил, что утро вечеру мудренее, и завтрашний день все расставит по своим местам. Поэтому пошел в спальню, и только его голова коснулась подушки, как усталость дала о себе знать, и он сразу же уснул.

Следующим утром Шарах по привычке проснулся в пять утра. Пошел на кухню, взяв чайник, выпил воды прямо из носика и, вспомнив, что он глава, пошел спать дальше. Но не спалось ему, о народе думалось, да так думалось, что и не лежалось.

– Пойти что ли, огородом заняться. Или лестницу докрасить, – стал размышлять Шарах с чего начать день. – Да что я все о себе да о себе!

Побежал Шарах в сарай. Достал оттуда пару мешков песка и цемента. Решил он самую большую яму в селе залатать. Только петухи закукарекали, а Шарах уже раствор мешает. Пару часов работы и дорожная неровность исправлена. Обнародовать свой труд он не собирался, ведь чинил от чистого сердца, а не для галочки.

Рассвело. Народ вывалил на улицу. Идут по дороге, а ямы нет. В деревне сразу интерес появился, чьих это рук дело. Отправились сельчане к дому Шараха. Хозяин встретил их возле калитки. Увидев толпу, Шарах покраснел, так сказать, заранее приготовившись к похвале.

– Шарах, кто большую яму залатал?

Старик слегка опустил голову и ответил:

– Я.

– Молодец, конечно. Но у нас еще ямы есть! Надо дороги в порядок приводить.

Лицо Шараха покраснело еще больше, но теперь не из-за стеснения, а из-за злости.

– Да что вы говорите? Я домой за материалом и инструментами зашел, – слегка иронично ответил старик, – кстати, вы все правильно подметили. Так давайте все отложим свои дела и посвятим этот день преображению нашего села! Возьмем лопаты и косы в руки, поможем друг другу! Вместе, мы за один световой день управимся, – Шарах говорил четко и громогласно, призывая своих сельчан к общественным работам во блага деревни.

– Отличная идея, – доносились восторженные крики и аплодисменты. На лице Шараха появилась улыбка, но радоваться, долго не пришлось.

– У меня сегодня не получается. Мне в соседнее село нужно поехать, – сказал один и ушел.

– Ой, у нас тоже. У нас корова сегодня отелиться должна, нам не до этого, – целая семья развернулась и покинула лужайку перед Шараха забором.

– Я бы помог, но рука болит.

– А у меня нога.

– А у меня голова.

Пару секунд и перед Шарахом стояло пару человек.

– Шарах мы бы тебе помогли, но ты сам сказал: «Все вместе». Деревня ведь общая, что это одни работать должны, а другие нет. Вот когда все вместе соберемся, тогда и займемся, – договорили оставшиеся и удалились, не оставив и следа от бурного собрания.

Время близилось к обеду, но не до еды было Шараху. Необходимо было наладить работу в администрации. Вспомнил он о своем верном друге и по совместительству новом водителе Тадари и пошел к нему в гости. Открыв калитку двора, Шарах оцепенел, его взору предстала неприятная картина: Тадари кувалдой бил по кривому колесу, пытаясь его выпрямить, а в нескольких метрах стояла разбитая вдребезги повозка.

– Ты, главное, не переживай! Я все починю, – именно с такими словами встретил его подчиненный.

– Но как? Ты же всего один день ездил!

– Я вчера на работу устроился. Ты сам сказал, такое нужно обмыть. Я заехал к тебе, ты спал. Жена сказала, что ты злой, лучше не будить. Вот я и поехал гулять с другими. Пил то там, то тут.

– Как повозку разбил?

– Когда домой возвращался в поворот не вошел, провалился в яму и повозка перевернулась. Самое интересное, говорят какой-то умник ее с утра заделал. Вот сделали бы ее раньше, такого не произошло бы. Эх, куда власти только смотрят. Никто за людей не думает, – сказал Тадари и продолжил делать ремонт. Пришлось Шараху идти на работу как обычно, на своих двоих.

Придя в администрацию Шарах никого не застал. Рабочее время еще не закончилось, а людей на своих местах не было. Здание пустовало. Шарах не поленился, заглянул в каждый кабинет. Даже охранник отсутствовал.

– Надо бы навести порядок, – подумал про себя председатель, взяв список сотрудников в руки, – уволить бы пару человек, чтобы другим неповадно было. Просматривая все возможные кандидатуры на увольнения, Шарах ставил галочки напротив фамилий людей, кого увольнять было нельзя.

– Так, это сосед мой, галочка. Жены двоюродный брат, галочка. У этого шесть детей. Этого нельзя, порядочный мужик, не раз я с ним на кампаниях выпивал. Взрослый человек, тридцать лет здесь работает, уволю, куда пойдет? Женщин лучше не трогать, а то такой скандал закатят, мало не покажется. Может, Тадари уволить? Но он такой вчера радостный был, что на работу устроился, – после проверки личного состава рядом с каждой фамилией стояла галочка.

– Эх, – вздохнул Шарах, – реформы – дело непростое. Все свои, кого уволить? И как с ними работать? Ведь в работе нужен профессионализм, а не братское. А у нас все смешалось. Ума не приложу, как быть. Странная штука – жизнь. Главное с детства нас учат друг друга любить, уважать, помогать. Фамильные сходки устраивают, знакомят со всеми, чтобы знали друг друга. Семиюродный брат как родной. Вся фамилия жены тебе ближе своей. Сосед если что попросит, из кожи вон надо вылезти, но сделать. Как быть? Как работать?

– Шарах! Шарах! О, Шарах! – донеслись крики с улицы. Выглядывает в окно, а там Гудалия, Бения и Харбедия. Пригласил их подняться, посчитав, что они обо всем уже договорились и пришли к компромиссу. Как бы ни так, не успели претенденты на приватизацию зайти, как с порога начали ругаться.

– Ора, Шарах, я слышал, что эти двое к тебе подходили на счет поля. Но будь честен, отдай его мне, ведь я просил первым, – начал Гудалия Анри.

– Причем тут это? Что детский сад? Первый, второй, третий! Главное рациональное использование ресурсов, а оно идеально подходит под загон для животных, – включился в спор Бения Ардашин.

– Уважаемый Шарах, дорогие друзья, вы должны меня понять. Ты можешь посадить кукурузу, где тебе заблагорассудиться, у нас земля плодородная, она везде вырастет. Ты также можешь пасти скот в любом другом месте. А вот виноград – это дело тонкое, – Инал принялся отстаивать свои позиции.

В кабинете образовался гул, все друг друга перебивали, каждый видел только свое. Шарах предложил поделить поле на три равные части. Но это не устроило Гудалия Анри, оказалось, что останется мало места для посадки кукурузы. Тогда он порекомендовал пользоваться полем поочередно, по годам, но с этим не согласился Инал Харбедия, ведь виноград за один сезон урожай не даст. Ардашина Бения вроде все устраивало, но он продолжал возмущаться за компанию. Говорят, в споре рождается истина, но в тот момент появилась лишь легкая неприязнь к Шараху. Каждый счел, что не был им услышан. Никто не ставил себя на его место, все желали получить поле, которое осталось принадлежать администрации. В итоге Гудалия, Бения и Харбедия ушли, как и пришли вместе, оставив исполняющего обязанности главы администрации в одиночестве.

Домой Шарах топал в темноте, голодный и уставший.

– Эх, природа, – обратился старик к окружающей среде, считая, что только она способна понять все тягости, возложенные на его плечи, – какая же ты все-таки красивая. Все в тебе работает правильно и идет своим чередом миллионы лет. Почему у людей так не получается? Видать, создатель у тебя умелый. Реки выполняют свою функцию, горы – свою, деревья – свою. Рыба в воде, животные в лесу, утром солнце, ночью луна. Все довольны, все счастливы. Вот я, всю жизнь слежу за своим хозяйством, тохаю в огороде, хожу на охоту, собираю урожай – я крестьянин. И что очень важно, мне нравится им быть. Куда это я главой заделался, не мое это. Ну не летает рыба, и не плавает птица. Природа демонстрирует, что все должно быть на своем месте, тогда будет гармония и счастье. Я даже не смог решить судьбу одного поля: выполнить просьбы своих друзей. Сложно быть абхазом и политиком одновременно. Абхаз – это апсуара, это прямота! Политика – это лавирование в угоду интересов. Не всегда удается совместить эти два понятия. Но если придется выбирать, я всегда выберу абхазское, ведь абхазом я родился, а политиком всего лишь попытался стать.

На следующий день Шарах снял с себя полномочия и вернулся в старый, ухоженный огород. Это был первый случай, когда председатель сам, добровольно, уволился по собственному желанию. В деревне все с пониманием отнеслись к поступку Шараха. Сельчане провели его искренними аплодисментами и добрыми рукопожатиями. Вот такой вот был, пускай всего один рабочий день, глава администрации в селе Аамта.

Анри Гудалия, Ардашин Бения и Инал Харбедия признали, что были не правы и спросили: могут ли они загладить свою вину. Шарах ответил, что все понимает и не обижается. Но от помощи отказываться не стал, взяв всех вышеперечисленных, он отправился домой к Тадари, помочь восстановить казенное имущество.

Званый гость

Аккуратно покошенная трава, вычищенный до блеска бетонный проход от калитки к дому, цветущие в саду желтые тюльпаны и возвышающиеся над ними кизиловые деревья являлись первым, что бросалось в глаза человеку, зашедшему во двор сто девятнадцатилетнего Джарназа Мукба. В глубине стоял двухэтажный дом из красного кирпича. Выгравированное число «1847» обозначало дату постройки. Жилище было возведено дедушкой Джарназа в далекой середине девятнадцатого века. Каштановые окна и двери, лестница, ведущая со двора на второй этаж, обросшая лозой черного винограда, а также фамильный герб, изображенный на фасаде, придавали дому изысканный вид. Хозяйство крестьянина – его лицо. Из этой цитаты следовал вывод: несмотря на свои преклонные годы, Джарназ Мукба превосходно выглядел.

По правую сторону от жилища располагались две апацхи: маленькая и большая. Первая плелась еще дедом Джарназа. Но с появлением детей и внуков она стала тесной. Молодой Джарназ не тронул конструкцию предка, а соорудил рядом с ней еще одну. В большой апацхе принимали гостей, но время хозяин любил проводить в маленькой. С ней у него было связано много воспоминаний. В дедовской апацхе всегда горел огонь. Над костром коптились сыр и мясо.

За домом начинались просторы огорода. Именно просторы, настолько он был огромен. Одно кукурузное поле чего стоило, в нем без проблем можно было заблудиться. А еще двести мандариновых деревьев и полторы сотни кустов ореха и фейхоа. Кроме того в огороде росли яблоки, груши, хурма, алыча, чернослив, вишня. Из овощей выращивались огурцы, помидоры, фасоль, перец, лук, редис. Из зелени – кинза, петрушка, укроп, листья салата. И за всем этим следил Джарназ! Причем в последние годы самостоятельно! До ста пятнадцати лет долгожитель еще успевал сажать арбузы и дыни. Сеточный, металлический забор отделял огород от небольшой фермы. В ней Джарназ содержал двух бычков и четырех коров, которых каждое утро собственноручно доил. Его курятник насчитывал в себе полсотни курей и петухов. В былые времена эта цифра переваливала за пятьсот. Рядом с коровником находился амбар. Он был поднят блоками на двухметровую высоту, дабы огородить драгоценное зерно от непрошеных грызунов. Имелся конь – старый, верный друг Джарназа. Но верхом на нем уже никто не ездил. Причиной тому был не возраст хозяина, а возраст животного.

Вставал Джарназ, как и многие крестьяне, вместе с солнцем. Его день начинался с того, что он спускался в зал, где была целая галерея фотографий и картин его предков. На стене висели снимки отца и матери, дедушек и бабушек, его верной супруги, братьев и сестер, дядек и тёток. Бросая свой взгляд от одного своего родственника к другому, он приветствовал их в молитвах. После выходил во двор и, дыша в полную грудь, начинал тянуться, разрабатывая свои мышцы и связки. На завтрак любил побаловать себя маслом и медом, творогом и сметаной, вареным яйцом и крепким чаем. Далее следовала работа. Заходя на ферму, он здоровался, чуть ли не с каждым ее обитателем, обращаясь к ним по именам. Клички хозяин придумывал не совсем оригинальные. Быков звали Бычик и Чычик. Коров: Пуща, Муща, Туща и Уща. С цыплятами все обстояло еще проще Бая, Вая, Гая и так далее. Покормив свою живность, Джарназ отправлялся работать в огород, где и прибывал вплоть до обеда. Из развлечений долгожитель предпочитал нарды, домино и шахматы. Напротив администрации, возле магазинчика собирались сельские деды и играли до темноты. Самым не любимым и тоскливым временем дня для Джарназа являлся вечер. Одиночество и уединение со своими мыслями было не всегда ему по душе. В такие моменты старик старался быстрее уснуть, чтобы поскорее встретить новый день.

В одно утро Джарназ проснулся без настроения. Он как обычно спустился в зал, чтобы поговорить с фотографиями. Но не как раньше – шепотом, а во весь голос, порой даже кричал. Не сделав привычную для себя зарядку и обойдясь без завтрака, он взял таз с пшеном и отправился на ферму. Без всякого дружелюбия и общения высыпал на землю корм, и даже не позвав цыплят, вышел в огород, где сел под грушевым деревом и о чем-то глубоко задумался. Несколько часов старец просидел без движений, даже мимика не менялась, оставаясь хмурой на бледном лице. Но от прогулки до центра он не отказался. В магазинчике его как всегда встретили радужно, с уважением уступив место. Предлагали сыграть. Джарназ ничего не отвечал, лишь качал головой, давая понять, что отказывается. Пробыв совсем недолго в компании дедов-игроков он вернулся домой. Захлопнув входную дверь и оставшись вновь наедине с собой, целый день молчавший старик неожиданно заговорил:

– Как это я забыл про наше гостеприимство! Жду гостя, а сам ничего не делаю, чтобы достойно его встретить. Первым делом надо прибраться, – Джарназ взял веник и принялся подметать пол в доме. После сменил веник на метлу и проделал тот же процесс, но уже во дворе. Добившись чистоты, – старик взглянул на время.

– Надо бы поторопиться. К приходу гостя все должно быть готово!

Начал он с приготовления мамалыги. Джарназ повесил над огнем маленький котел с водой, решив, что для одного гостя, его будет вполне достаточно. Собрав свежую зелень и, включив печку под кастрюлей с фасолью, Джарназ схватил рукой лопату и отправился в огород. Встав возле самого большого дерева, он сделал десять шагов на восток, потом еще десять на юг.

– По такому случаю грех хорошее вино на стол не поставить. Многие годы пряталось оно в недрах земли нашей великой от света и воздуха, обретая крепость и неповторимый вкус, – с этими словами старейшина стал откапывать закопанный им двадцать лет назад напиток.

Накрыв на стол, Джарназ переоделся в лучшие свои вещи, в те, в которых он посещал народные празднования и сходы. Все было готово к появлению гостя. Джарназ нервно поглядывая на часы, ходил из одного угла в другой. В комнате стояла гробовая тишина, слышен был лишь стук секундной стрелки, в то время как старец ожидал стука в дверь.

– Может он забыл, где я живу. Хотя столько раз бывал в нашем доме, – сказал Джарназ глядя на фотографии, висевшие в зале. – Пойду, встречу его, глядишь он блуждает где-то рядом с моим двором, – старец продолжал дискуссировать сам с собой.

На улице в тот день было настолько темно, что нельзя было разглядеть собственной вытянутой руки. Но долгожитель не дойдя нескольких метров до калитки, воскликнул:

– Дорогой гость! Как давно я тебя уже жду, заходи! – Джарназ отворил затвор, приоткрыв калитку. А через пару секунд вернул ее в исходное положение, закрыв ее. Тоже самое он проделал и с дверью, ведущей в дом. За столом он отодвинул стул, приглашая гостя присесть. Задвинув стул обратно,тут же разместился напротив. Хозяин наполнил вином два бокала, воткнул сыр в мамалыгу и, наложив себе несколько ложек фасоли, рассмеялся:

– Прости меня, званый гость. Дело в том, что первый тост на протяжении всей своей долгой жизни я пил за божью благодать. Просил здоровья, милосердия и защиты с его стороны. Если со мной за столом сидела прежде не знакомая мне личность, то я непременно говорил лестные слова Всевышнему зато, что он свел нас, познакомил. Но я не могу восхвалять его за встречу с тобой, – Джарназ встал, и, подняв руки к верху, заговорил уверенным и громогласным голосом:

– Боже, спасибо тебе за те дни, что ты мне даровал. Молю, обрати взор свой на близких мне людей, сопровождай их в жизненном пути и оберегай от бед. Прошу, храни мой народ и направляй его в светлое будущее. Благодарю тебя за мирное небо над головой и плодородную почву под ногами, – осушив сосуд до последней капли Джарназ сел и начал ужинать.

– Мне сто девятнадцать лет. За всю жизнь мне ни разу не довелось видеть Бога, но меня ни разу не покидала вера в то, что он рядом. В этом мире нет ни одного человека, которому я бы не смог взглянуть в глаза. Жить я старался так, чтобы не опустить их и перед Господом, когда попаду на тот свет. Я в силах рассказать сотни историй, когда я, нуждаясь, ждал его помощи, и столько же, когда он помог. Об этом позже, у нас впереди целый вечер, спешить нам некуда.

Джарназ долил пару капель в нетронутый стакан званого гостя, так сказать, освежил, а себе налил по новой, до краев.

– Знаешь, что мне интересно. Своих любимчиков Всевышний забирает пораньше, или наоборот, как мне, дает жить подольше? Ты в моем доме не в первый раз, и все эти люди тебе известны, – Джарназ указал на висевшие настенные портреты.

– Многие из них уже видели тебя в этой комнате. Я всегда считал это лучшим местом для встречи с тобой. Ты долго не приходил, вот я и решил тебя позвать. Этот стакан я хочу поднять за ушедших, – не вставая, промолвил хозяин.

– Сложно становится в этом мире, когда количество твоих знакомых на небесах в несколько раз превышает твое нынешнее окружение. За какой бы стол я не садился, я всегда говорю этот тост. А он в свою очередь говорит о том, что память о них жива, а пока она жива, живы и они. Вечный покой, всех небесных благ, – долгожитель выпил второй стакан.

– Ты не ешь и не пьешь? Или может, ты не любишь мамалыгу? Вот я каждый день могу употреблять ее в пищу, хотя я ее и так каждый день ем. Любопытно, а на том свете есть мамалыга? Мне бы очень хотелось на это надеяться. Тебя не смущает дым сигарет? Вообще, я не курящий человек, но под алкоголь одну можно, – Джарназ вытащил самокрутку и принялся засыпать в нее табак. Делал он это бережно, получая удовольствие от процесса и находясь в предвкушении. Смачно склеив концы бумаги на самодельной сигарете, старец достал спички и прикурил. Втянув в себя большую порцию дыма, дед на выдохе произнес:

– Хорошо…

Выкурив больше половины, старик протянул остаток гостю.

– Будешь? – подержав секунд двадцать тлеющую в руках самокрутку, Джарназ потушил ее в пепельнице.

– Не пьешь, не ешь, не куришь, а что ты делаешь? – не пьяным, но уже захмелевшим голосом, полюбопытствовал Джарназ.

– Меня ждешь? Так подожди! Я как настоящий абхаз должен сказать еще пару тостов прежде чем встану со стола. Кстати, после слов об ушедших, долго не затягивают, – рука долгожителя потянулась к графину.

– За нашу великую родину, за Абхазию, за страну души. У русских был богатырь Илья Муромец. Ему мать – земля Русская – сил придавала. Так я хочу, чтобы ты знал, мой званый гость, что на земле абхазов все абхазы – богатыри, питающееся силой родной земли. За свои неполные сто двадцать лет я многое в жизни повидал. Революции, войны, как мировые, так и отечественные, хоронил своих родных и близких. Спросишь – отвечу, горе я видел куда чаще, нежели радость. Но каждый раз, засыпая, я благодарил Бога за то, что у нас есть своя земля, и даже в самом кошмарном сне боялся представить, что мы можем ее лишиться. Мы – уникальные. Конечно, нам есть чему поучиться у других стран, но ни в коем случае не подражать им. За нашу культуру, за наши традиции, за наш народ! – третий выпитый стакан Джарназ перевернул и, убедившись, что ни одна капля не упала на пол, довольный собой, вытащил еще одну самокрутку.

– Говорят, курение убивает, но мне бояться таких угроз уже не стоит, – долгожитель рассмеялся во весь голос, вино давало о себе знать. – Сейчас я расскажу тебе одну обещанную мной ранее историю, – старик прикурил, затянулся, откинулся на стуле и спокойным, расслабленным голосом продолжил:

– Дело было давно, год точно не помню. Помню, что через пару лет зимой выпал большой снег. У нас проходил чемпионат по скачкам. Наездники из разных стран почтили нас своим участием. Страны Кавказа почти поголовно отправили своих жокеев. Также приехали коллективы с Кубани и даже с Греции. Ажиотаж стоял неимоверный. С разных частей нашей земли съезжались люди, чтобы посмотреть на это соревнование. Один забег был интереснее другого, повсюду царила интрига. Наша команда довольно уверенно вышла в полуфинал, в котором нашему наезднику удалось победить, но с большим трудом и большой ценой. Лошадь травмировала ногу. Мы настолько сильно болели и переживали за наших, что эта новость повергла нас в шок. Мы много дискуссировали, пытаясь найти выход из ситуации, но его не было. Менять скакуна не разрешалось правилами. Перед финалом всегда шумный и веселый ипподром, замер в ожидании. Надежда нас не покидала. Все пришли с одной мечтой – посмотреть, как по завершении соревнования жокей из Абхазии сделает с государственным флагом в руках круг почета, присущий победителям. К счастью, наша команда решила принять участие. Все собравшиеся на ипподроме встали, у людей зажглись глаза. Они бурными аплодисментами поддержали своего наездника и, не переставая скандировали имя лошади на протяжении всего забега. Начало оказалось провальным. Повреждение ноги давало о себе знать. Но мы не сдавались, мы орали во все горло, срывали голоса, и подталкивали возгласами нашу команду вперед. Отставание перед последним кругом было столь велико, что никто не мог вспомнить случая, когда оно наверстывалось. В тот момент я поднял голову вверх и обратился к Богу: «Неужели ты лишишь нас этой победы, неужели ты лишишь нас этого праздника? Неужели ты нашлешь на нас сегодня скуку, обиду и досадные рассуждения, вместо танцев, плясок и застолий? Прошу, помоги!». И ты не поверишь! Я оглянулся по сторонам, каждый из присутствующих закрыв глаза и затаив дыхание, обращался к Всевышнему. Мы молились всем народом. То, что произошло потом, не подается никакому логическому объяснению. Наездник ударил плетью лошадь и отпустил уздечку. Скакун подобно стреле устремился вперед. За считанные секунды он попал в тройку, а за несколько метров до финиша выровнялся с лидером. И ты не поверишь! Мы выиграли на полкорпуса. На этом я закончу рассказ этой истории, потому что вряд ли смогу передать словами, то, что я чувствовал в тот день.