скачать книгу бесплатно
Женщины, что парились здесь на деревянных полках, и те, что спустились вниз к дверям, чтобы отдышаться, почтительно уступили мне дорогу и, прихватив веники, вышли. Хотя я им ничего не говорил.
Ребята мне подали кирпичи, я заделал ими окошки, что внизу, замазал аккуратно, чин чинарём, потом с кувалдочкой на полки парилки полез, благо стена близко. Тут уж, наверху, мне стало действительно жарко!.. Горячий пар-то не убавился, а точно стал ещё горячей и гуще!..
Насилу пробил я два окошка вверху – хоть воздух запустил – и взмолился, крича наружу: «Не могу больше, сварюсь!..»
Начальство сжалилось и решило оставшуюся работу провести позже, когда будет мужской день. А меня поблагодарили и отпустили домой. Вытолкал я кувалду и пустое ведро через пробитую брешь на улицу. И хотя теперь надо было пройти, пускай и обратный, но прежний путь, назад я, можно сказать не шёл, а летел!.. Вот так вот, Юрка, я в женский день в бане среди голых баб побывал!
В прихожей послышался стук открываемой двери, в комнату с бидоном, полным молока, вошла Клавдия.
Как дядька Михей к покойникам в гости ходил и одного ребра лишился
Разболелся как-то зимой дядька Михей не на шутку, за бок держится, стонет. Вызвала Клавдия, жинка его, «Скорую помощь» – авось спасут ещё не совсем старого мужа, рано ему умирать. Кто в мае картошку будет сажать? Да и вообще по хозяйству Михей справный мужик – Клавдии одной без него не справиться.
Приехала машина «Скорой помощи», вышла из неё молоденькая да фигуристая врачиха, направилась в квартиру, сняла в прихожей шикарную норковую шубку и подошла к Михею в белом накрахмаленном халатике, точно ангелиха за его, Михея, душой с неба спустилась. Стала ангелиха осматривать больного – то так наклонится к мужику, то этак – прелести свои женские показывает.
Не удержался от соблазна Михей и ухватил всей пятернёй врачиху ту, ангелоподобную, за упругий зад. Хорошо ещё Клавдия не видела – на кухню за стаканом воды вышла. Отскочила врачиха от Михея, как ужаленная. А тут и Клавдия из кухни вышла. Врачиха ей и выпалила: я, говорит, более здорового и прыткого на руки мужчину в жизни не видела.
Наверное, адресом ошиблась и не туда попала!..
– Как это ошиблась? – удивляется в свой черёд Клавдия. – У него же бок какой день болит – ночью спать не даёт, так и ворочается, ворочается, стонет, бедняжка!
Клавдия вытерла кончиком передника выбежавшую из глаз слезу и поставила стакан с водой на стол.
– То, что ночью спать вам не даёт, в это верю – бойкий он у вас, хотя и малость ущербный.
– Как это ущербный?! – непонимающе уставилась Клавдия сначала на врачиху, потом на Михея. – Что у тебя ущербное, ирод? А ну показывай!
– Вы зря на него кричите и зря волнуетесь так! – защитила Михея врачиха и пояснила. – Как мужчина, он у вас очень даже, как бы сказать, цельный, что ли, даже, по-моему, чересчур, но одного ребра в боку у него всё ж таки нет. И тут медицина бессильна. Не научились мы ещё отсутствующие рёбра выращивать.
– Как отсутствующие? Как это ребра нет? – недоумевающее хлопая глазами, спросила непонятно кого Клавдия.
– Ну, нет и нет, подумаешь… – пробормотал, не глядя на Клавдию, Михей и отвернулся к стене.
– Ты куда это отвернулся, а ну повернись ко мне и докладывай, как на духу, – что в твоём заячьем организме не хватает? Всё время хватало, а тут на тебе. И ведь молчал, ирод, ничего не говорил, всю жизнь от меня, родной своей жены, скрывал. Не я ли тебя кормила, не я ли тебя поила-а-а… – перешла на бабье причитание с хныканьем Клавдия.
– Ну, сломали, выбили мне по молодости одно ребро, и что с того?! – буркнул, по-прежнему не глядя на Клавдию, Михей. – До сих пор жил без одного ребра и ещё поживу, не умру.
– Правильно! – поддержала врачиха дядю Михея. – Умереть мы вам не дадим. А то, что у вас место перелома заболело, так это реакция на перемену погоды – метель на улице, вот и ломит. Рекомендую успокаивающий компресс к больному месту прикладывать! Я вам сейчас его состав напишу, у вас ручка есть? – повернулась она к Клавдии.
– Да-да, сейчас… – Клавдия подала ручку, врачиха написала рецепт и пошла к дверям. Одеваясь в прихожей, она обернулась на приподнявшегося в кровати Михея. – До свидания! И берегите руки, а то они у вас такие неосторожные, не ровён час, кто-нибудь их за излишнюю прыть поломает!
– С чего это он руки будет ломать?! – запротестовала Клавдия, не понимая, о чём идёт речь. – Мне безрукий мужик не нужен! Ишь чего надумал – руки ломать!..
– Правильно, женщина, берегите мужа, – поддержала тётю Клаву врачиха и обернулась к Михею. – Ну и вы тоже, как больной, поберегите здоровье, а если совсем не терпится, успокоительное примите! – добавила строго врачиха и потянула ручку двери.
– Я ему, сестричка, уже анальгину дала! – крикнула вслед Клавдия.
На что фигуристая представительница медицины только снисходительно улыбнулась и открыла входную дверь.
В это время в гости к дяде Михею и тёте Клаве зашёл их двадцатилетний племянник Юрий. Юра уступил дорогу выходящей молодой врачихе, моментально изучив и прощупав все её выдающиеся места глазами, повесил финскую куртку на штырь вешалки, поправил волосы и вошёл в комнату.
– Здравствуйте, тётя Клава, здравствуй, дядя Михей, – поздоровался он и спросил:
– А по какому случаю «Скорая помощь» приезжала? Кому здесь плохо?
– Здравствуй, здравствуй, Юрочка, – обрадовалась приходу племянника тётя Клава и с ходу ответила на заданный Юрой вопрос:
– Да вот, Михей мой в последнее время расхворался, за бок держится… Ребра одного у него, видишь ли, нет. А я и не знала. Молчал ведь, ирод, всю жизнь молчал, точно я ему чужая какая, точно и нет меня вовсе, – вновь чисто по бабьей привычке или по природному инстинкту, свойственному почти всем женщинам, запричитала тётя Клава.
– Цить ты, курица! – рассердился молчавший до сих пор Михей. – Раскудахталась, точно на пустом месте, где ребро должно быть, свет клином сошёлся! А того не знаешь, что первая женщина, которую Бог Создатель наш Евой назвал, из лишнего ребра мужа её, Адама, сделана.
– Полюбуйся на него, Юра! У него в боку, можно сказать, целое ЧП происходит, а он библейские сказки сказывает, курицей меня, петух ощипанный, обзывает – пошутить ироду вздумалось надо мной!.. Я тебе пошучу!.. – насупила сердитые брови Клавдия.
– Какие могут быть шутки, Клавушка? – осклабил свои броневые зубы Михей. – Если так в святом писании чёрным по белому написано: «Все женщины из ребра первочеловека Адама произошли!». А ты, Клава, лично из моего ребра сделана.
– Ты ври ври да не завирайся! – отмахнулась, как от назойливой мухи, Клавдия. – Сам же сказал, что по молодости ребра лишился. Вот и расскажи всю правду, как это случилось. Пусть и племянник твой Юра послушает, да на ус намотает, чтобы потом, как ты, рёбра не терять.
– Ладно, расскажу. Никому не рассказывал, а вам поведаю.
Начал свой рассказ о потере ребра дядя Михей так:
– Родился я, да будет вам известно, под городом Одесса в одном небольшом посёлке, или, на еврейском жаргоне, в местечке. По папке полурусский-полухохол, а по мамке не поймёшь кто – сын многих народов, в общем. Дорос до определённого возраста и поступил в мореходное училище, что тогда в Одессе находилось. Захотелось моряком дальнего плавания стать – неизведанные заморские страны посмотреть.
Обычно из посёлка в Одессу один раз в день старенький курносый автобус ходил, «Таджик» назывался. Утром в город, а вечером назад – в посёлок. И вот как-то вечером опоздал я на свой автобус. И решил идти до посёлка пешком. Южные ночи, хотя и прохладные, но всё-таки это не Сибирь. Да и лето в разгаре. Дорогу я знал хорошо, уже не раз этот путь проделывал. Засунул тетради с конспектами за пояс и пошёл.
Шёл-шёл, вот уж и посёлок недалеко – огоньки крайних хат видно. Осталось только через поселковое кладбище перейти. Но что мне кладбище! Покойников я отродясь не боялся и в разные страшилки о привидениях, поднимающихся ночью из могил, не верил.
Смотрю, луна за малую тучку закатилась. Потемнело. Дождик закрапал. Прошёл ещё немного – и провалился в свежую, вырытую недавно могилу!..
– Ах-ах-ах! – заахала сочувственно Клавдия, прижав руки к груди.
– И что же дальше? – заинтригованно спросил Юра.
– А дальше я стал ругаться! И, наругавшись как следует, попытался вылезти из ямы, но не тут-то было – после дождика отвесные глиняные стены скользкие, я несколько раз оборвался. Но так и не смог выбраться, только устал от тщетных попыток и вдобавок извазюкался в сырой глине страшно. Стал кричать:
– Люди добрые, есть кто-нибудь? Помогите – вытащите меня отсюда! Но кто ж ночью на пустом кладбище услышит… В посёлке люди спят, а покойникам тем паче до меня дела нет.
Дождался я кое-как утра, закоченел – зуб на зуб не попадает.
Рассвело. Вверху солнышко светит, птички поют. А у меня на дне могилы – как в холодильнике. И хотя отвесные стены ямы обсохли, я, видимо, за ночь так ослаб, что, как ни пытался, выбраться на свет так и не смог.
В посёлке третьи петухи прокукарекали. Соседний кирпичный заводик призывный гудок подал. И слышу я – идёт вроде бы через кладбище к тому заводику рабочая смена. Обрадовался, закричал из могилы:
– Люди, я здесь, помогите!..
Прокричал так несколько раз, прислушался – да только топот убегающих ног расслышал. Испугались, значит, моего крика из могилы работяги-кирпичники и дёру дали! Расстроился я от этого окончательно; что делать, не знаю.
И тут слышу – оркестр похоронный марш играет, и люди вроде бы к могилке идут. Обрадовался я, смекаю: это, наверное, истинного хозяина могилы несут хоронить. Сижу в яме тихо, молчу – чтобы народ не перепугать преждевременно. Сейчас, думаю, речи прощальные начнут говорить – с моим покойником прощаться, тут я себя и выдам.
И только я собрался известить людишек, собравшихся вверху, о своём присутствии в могиле – как, гляжу, они без всяких церемоний гроб на меня сверху спускают.
– Ах-ах-ах! – опять заахала, уже испуганно, Клавдия, расширив от ужаса глаза и нервно теребя передник.
На что Юрка только мысленно усмехнулся и уставился на дядю Михея – что дальше?
– Я, конечно, орать, – продолжил свой рассказ Михей. – Вы что делаете, изверги?! Це ж я здесь, Михей!.. – Но лучше бы не кричал.
– Что так?
– Так они ж со страху тут же верёвки бросили.
Гроб сверху и рухнул на меня!..
– Ай! – вскрикнула Клавдия и в изнеможении села рядом с Михеем на кровать. – Бедненький!..
– Вместо того чтобы впустую ахать, ты бы, мать, мне лучше стопочку налила – всё, может, меньше станет болеть.
– Сейчас, сейчас, сердечный, налью, – засуетилась Клавдия и, сбегав на кухню, принесла Михею и племяннику Юрию по полной кружке горячего киселя.
– Вот я так и думал, что не то принесёшь, – смиренно вздохнул Михей и отхлебнул из кружки.
– А могла бы, в помин моего ребра, что-либо и покрепче принести.
– Будет, будет и покрепче – компресс тебе на ночь поставлю, – ласково улыбнулась тётя Клава. И, развернувшись, степенно отбыла в своё кухонное царство.
Как дядька Михей вставную челюсть проглотил
Утрата
Юрий в то время в Красноярском строительном институте учился, когда дядька Михей запил. Да не просто так на день другой, а надолго. Известный алконавт Михей и раньше попивал, но чтобы так сорваться перед своим шестидесятилетним юбилеем – это было впервые. Сорвался же он неспроста, а от великой потери и наступившей депрессии внутренних чувств, каких у него до пьянки было в избытке. По этой причине перестал племянник Юра ночевать после учёбы в доме Михея и тёти Клавы.
Свински пьяный Михей достал своим нытьём и капризами даже его долготерпеливую жену Клавдию. Она было хотела бросить его и уехать к своей младшей сестре Татьяне в деревню, где та работала учительшей. Но каждый раз её что-то удерживало. Видать, так привыкла или всё ещё любила своего свихнувшегося на почве пьянки, непутёвого муженька. Сие было загадкой.
Что же за утрата такая постигла Михея? Рассказать – не поверите! И смешно, и глупо, и неудобно…
Короче, как-то возвратившись с рыбалки, естественно, поддатеньким, Михей завалился, как есть, не раздеваясь, в кровать.
И захрапел на всю малиновскую!
Пришлось Клавдии, ворча и в сердцах ругаясь, стягивать сапоги с ног наклюкавшегося горе-рыбака, а заодно и куртку рыбацкую снять, – чтобы белоснежный пододеяльник в мелкий цветочек, ирод, не испачкал.
Проспался Михей опять человеком и захотел есть. Пряча виноватые глаза, приласкался он к мягкому боку жены, та и сердцем обмякла (много ли глупой да доброй бабе надо). Накрыла Клавдия стол: «Ладно тебе телячиться, нашёл время. Ночью надо было. Садись уж, обедничать с тобой будем!»
Сел за стол Михей, ложку взял и только это, значит, её в тарелку с борщом наметил опустить, да тут и спохватился: съёмной, недавно поставленной в дорогой Красноярской зубопротезной клинике челюсти во рту его беззубом нет, исчезла! Уж не на рыбалке ли выронил изо рта, когда с приятелем на спор пробку из бутылки семьдесят второго портвейна зубами вытягивал? «Да нет, кажись, нет, хорошо помню – всегда при мне, то есть во рту зубки импортные были, ещё поплёвывал сквозь них. А теперь ни верхних тебе зубов, ни нижних… Ах! – вдруг пронзила его помутневшую головушку ужасная догадка. – Неужто во сне проглотил?!.»
Ужас и страдания Михея
И похолодел Михей нутром, и страшно ему стало за свой ещё не совсем старый организм: что если проглоченная челюсть не выйдет куда положено всему съеденному выходить в переработанном виде, а пойдёт самостоятельно блуждать по его телу да органы его, Михея, откусывать?!
– Мать! – кричит он жене. – Куда челюсть мою дела? – в надежде, что это Клавдия челюсть вместе с сапогами сняла.
– Да не трогала я твоих зубов!.. – отнекивается Клавдия, а саму смех разбирает.
Кому смех, а Михею совсем наоборот – хоть плачь и караул кричи. Весь дом обыскали! Нигде нет!
– Да что же это такое творится?! Значит, выходит, и в самом деле во сне её, нержавеющую железяку с напылением под золотишко, я того…
И почувствовал Михей эту обнаглевшую и озверевшую челюсть в своём желудке. Каждое её движение он стал улавливать, каждый кровожадный укус остро и до крика души ощущать. И раздался его стон вперемешку с плачем: «Спасите, помогите, умираю!..»
Вызвали «Скорую». Приехала молодая врачиха, та самая, фигурная, что уже наведывалась как-то в их дом. Прощупала фигурная врачиха живот домашнего пациента и ничего не нашла, никакой болезни не определила. «Надо, говорит, – на рентген везти – желудок просветить, если уж так настаиваете, но я у вас никакого постороннего предмета не прощупала, зря паникуете».
А Михей ей не верит, Михей страдает, мучается от предчувствия близкого летального исхода, своего, так сказать, скоропостижного конца.
Шоковая терапия
И увезли Михея на машине скорой неотложной медицинской помощи. Просветили его живот рентгеном, но никакой такой вставной челюсти среди недопереваренной пищи не обнаружили.
– Может, плохо смотрели? Или аппарат не работает?! – волнуется, беспокоясь за свою драгоценную жизнь, Михей, а врачи над ним смеются. «Пить, – говорят, – надо меньше!»
– Не уйду, япона мать, пока этого крокодила из меня не вынете! – взъерепенился Михей. – Требую полного обследования моего организма! Пусть меня профессор из Москвы посмотрит через японский глаз!.. У меня в столице связь имеется с самим министром здорового хранения!..
– Да поймите же вы, нет у вас там ничего!..
– Есть! – твёрдо, со знанием дела ответил, как отрезал, Михей и схватился за свой бок. – Вот, вот она, ползёт внутри к сердцу!..
На глазах изумлённых врачей Михей побледнел и, начав синеть, завалился на стоящий в кабинете диванчик.
– Ладно, успокойтесь, гражданин, сделаем мы вам эндоскопию, вот понюхайте-ка ватку с нашатырным спиртом…
Нюхать ватку, пропитанную спиртом, Михей согласился. Но запах ему не понравился. «Дурят, зубы заговаривают? – ворочалось в его мозгу. – Не выйдет! Делайте ваше энто, как его, «японо-глазо-видение»!
И сделали ведь, от греха подальше. Вдруг и в самом деле дядька с министром связан. Начальство по головкам не погладит, если с мужиком этим, не дай Бог, что случится. Слишком уж он убедительно синеет и от боли корчится!
Но и хвалёный «Японский глаз», кроме повышенной кислотности, ничего железного, или иного твёрдого предмета, в желудке Михея не обнаружил.
И даже ФГС ничего не выявила. Для счастливчиков, которые не знают про это малоприятное вмешательство в человеческий организм, поясню – процедура, при которой в желудок через рот вводится зонд с камерой и исследуют на наличие язвы или ещё чего-либо нехорошего.
Зонд с камерой на конце пихают прямо в горло, а он пружинит и выпрыгивает наружу. Но Михей и эту штуковину, давясь и хрипя, глотал. Слёзы по щекам текли, но проглотил. Все ужасные муки преодолел, об одном страстно желая – лишь бы ранее проглоченную им нутроедную челюсть вынули! Куда деваться: жить захочешь – и не такое проглотишь, тем более спасающее от проглоченного ранее смертельно опасного предмета.
Видя, что дядька, и эту неприятную процедуру стоически выдержав, упорно продолжает чувствовать что-то в своём нутре, эскулапы в белых халатах решили зайти с обратной стороны и сделали колоноскопию. Исследовали зондом толстую кишку через задний проход – может, там злополучная челюсть застряла?!
И с обратного конца ничего постороннего не обнаружили.
Вернулся Михей ни с чем домой и запил! Наивно полагая, что спиртное умилостивит зубастый протез, и тот не будет есть его смертным поедом изнутри, а только в промежутке между стопками водки изредка покусывать. В те дни трезвым Михея никто не видел.
Напьётся и кричит: «Костоломы, душегубы, а не врачи! Погибели моей желают!..»
Хорошо, что дело происходило летом. Вытолкала Клавдия пьяного дурня за двери: «Иди, протрезвись!»
