Лиззи

Река блистала на солнце. Ветер, набегая с юга, взлохмачивал тростник и он недовольно шелестел в ответ: тишшше, тишшше, не буди нассс… Река изрядно обмелела во время засухи, но здесь, у камня она была глубока и степенна. Течение, огибающее камень, невольно увлекало взор до самого горизонта, где, блистая на солнце, высилась серебряная водонапорная башня в окружении высоких тополей.

Лиза скоро согрелась и ожила как ящерка на солнце.

– А плеер у Вас с собой?

Я достал плеер.

– Буланова?

– Да нет у меня Булановой, я же говорил.

– Что Вам стоит записать? Не… это я слушать не могу. Какой-то ужас. А где Ваша жена?

– Далеко-далеко, за морями и горами. В Израиле. Слыхала?

– А Вы что, еврей?

– Негр. Только перекрасился.

– Ну ладно врать то! Негр… Тогда я японка.

– На здоровье. Только глаза сощурь, а то непохожа.

– А Вы много стран видели?

–Прилично.

–Хорошо там?

– А тебе здесь плохо?

– Плохо! Сплошная нищета. Я машину хочу! Дорогую. Квартиру. Юбку джинсовую.

– Нет проблем. Заработаешь.

– Ой, не смеши! Заработаешь. У меня бабка всю жизнь работала, и что? Видел нашу избу?

Лиза по-моему и сама не заметила как перешла на ты.

– Учись и у тебя все получиться.

– Не хочу учиться! Мне сразу надо.

– Манекенщицей?

– Манекенщицей классно… Если получится. А если нет – путаной. Они за одну ночь по сто долларов получают. А что? В этом мире все стоит денег!

Я не нашелся, что ответить.

– Что, съел?

– Дура ты. – вздохнул я.

– Сам ты…

Мы замолчали. Лиза внимательно терла свои колени, я закурил.

– Дай мне!

– Не дам.

– Жалко, что ли?

– Жалко. Они денег стоят.

– Ну ты… денег нет, я же сказала. А хочешь… хочешь я лифчик сниму? Только одной сигареты будет мало. Пачку давай.

– Не дам. Ни пачку, ни сигарету.

– Ты что, жид что ли? Жалко? Или боишься?

– Слушай, девочка – я отшвырнул сигарету -Ты следи за базаром. А то получишь по жопе. И в проститутку играть не надо, я их терпеть не могу. Поняла?

Лиза испуганно вытаращила на меня глаза.

– Ты чего? Вот шальной… Я же по-честному. Ты думаешь я маленькая совсем? У меня месячные уже год как начались. Понятно?

– Поздравляю.

Лиза внезапно покраснела и все-таки решилась.

– И не девочка я уже. Вот так…

Тут и я… покраснел, ей-Богу! Покраснел, как вьюноша. Ну, с ума сойти от этой девчонки! Зато Лиза торжествовала свою первую женскую победу!

– Да не смущайся ты! Об этом даже бабушка знает. И мама. Вот делов-то!

– Кто ж тебя… как тебя угораздило?

– Яшка-цыган. Я сама его попросила. И не больно совсем было. Только противно. От него луком несет за версту. И напугался он… Это все ты, кричит, я не виноват! Знаешь, что за это бывает?! А что бывает? Тюрьма?

Я кивнул головой.

– Значит Яшка у меня в руках. Только он сдристнул куда-то. Я слышала под Опочкой их табор стоит.

– А если беременность? Ты не подумала об этом?

Лиза не ответила. Сорвала клок травы и швырнула в осоку.

– Ну что ты сразу…о самом плохом. Не залетела же?

– Ну да… не мое это дело, ты права.

Мы погрузились в долгое молчание.

– Слушай, а ты богат?

– Кто тебе сказал?

– Ой, я тебя умоляю. Тут все про тебя знают… Я же узнала. Приехал на джипе, крутой, денег куры не клюют, бизнесмен… А чего скрывать то? А с женой вы развелись?

– А тебе что за дело?

– Хочешь, я буду твоей любовницей? Правда? Увези меня отсюда. Я все равно уеду. Я с Яшкой готова была уехать, да он испугался. Все такие трусы вокруг…. А что? Я быстро всему научусь. Ты не пожалеешь. А возраст скрыть можно. А худые правда сейчас ценятся?

Лиза легла на спину и задрыгала ногами.

– Смотри какие! Нравятся?

– Как у цыпленка. Тощие.

– Чивоо? Сам ты цыпленок! 75 сантиметров, забыл? Их только подкачать надо, только разве у нас тренажеры найдешь?

– Бегай.

–Сам бегай. А мне тренажер нужен.

Она перевернулась на живот и я заметил, что лифчик совсем сполз с ее плеча.

– У меня кожа бархатная. Потрогай…

– Обойдешься.

– Да ладно тебе. Смотри…

Я вскочил.

– Быстро встала и пошла отсюда! Я кому сказал, ну?!

Лиза неохотно встала. Натягивая платье она недовольно пробурчала

– Место тобой не купленное. Где хочу – там и купаюсь. Ты не можешь мне запретить, понятно?

– Понятно, понятно, только уходи ради Бога!

– Ну и оставайся тут! Один. Подумаешь. Девчонки испугался. А еще крутой называется… Вечером все равно приду. Счастливой рыбалки!! Чао!

Лиза уходила, гордо подняв голову и оглядываясь. Мне показалось, что в лице ее сияло торжество.

Этим же вечером, сидя у Георгия Семеновича в горнице, я рассказал ему все. Ну или почти все. Сосед не удивился. Только замолчал надолго.

– А Вы знаете, что она и мне предлагала нечто подобное, прости, Господи…. Девочка странная, ее бы психологу показать. Помешана на деньгах.Ей кажется, что в деньгах все счастье. Мечтает уехать отсюда, манекенщицей стать. Звездой. Какой звездой? – спрашиваю. Какой угодно! Выйду замуж за американского негра, говорит, стану знаменитой и все будут завидовать. Почему за негра? спрашиваю, а у них беленькие в цене!

Ну что тут сказать. Не поймешь, где тут глупость, а где быть может болезнь… Вы про мать ее ничего не знаете? Ее чуть прав родительских не лишили. Пьет беспробудно, муж в тюрьме сидит. Родную дочь готова продать ради своего зелья. И продала бы, если бы не бабка. Бабушка старой закалки, тащит на себе пока может. На ее пенсию и живут.

– Полный… это самое

– Да, да, оно самое. Полный.

Солнце садилось за грушей, прожигая ее насквозь золотыми лучами. Было тепло и душно. Мы с Георгием задумались каждый о своем. Я вздохнул.

– Откуда это все… повылезло?

– Вы про себя говорите?

– Нет, я про Лизу… а впрочем, Вы правы. И про себя.

– Хорошо, что Вы понимаете. Думаю, мы все ищем себя. Как вольную дали – так и ищем. Я ищу, Вы ищите. Мы как беспризорники из детдома, за ворота вышли – ух ты! Свобода! Ну и… каждый по потребностям и способностям… Народишко наш многострадальный опять в блуд ушел. Праздника ему захотелось. Помните, как у Шукшина в «Калине красной?»: «Праздника душа просит, праздника! Я давно его ищу!» Вот и празднуем… Все никак не можем опохмелиться. Ведь до нитки все спустили! А потом опять, сжав зубы, вгрызаемся в работу. Догоняем, обгоняем, жилы рвем…. «Ах, посмотрите, мы такие же как вы! Нет, мы лучше вас!» Не верите? Тогда получите! В морду.

Георгий вздохнул, отпил приличный глоток и улыбнулся бокалу с рубиновым вином.

– Так и мечемся… между Небом и землей грешной. Когда же наступит благословенное время, когда мы станем просто сами собой? Какие есть… Ведь последний пигмей в джунглях имеет больше уважения к себе, чем мы.

– Зато меньше верит в свое превосходство.

– Скорее избранность. Этого не отнять. Мы – не вы. Богоизбранные. Третий Рим… да… Но в последнее время чаще все-таки обезьянничаем. То в американцев играем, то в англичан. А так хочется иногда послать всех к черту: отвяжитесь! Да, я люблю квас! Да, я люблю блины! Вы предпочитаете устриц – жрите своих устриц, а я буду кушать блины с маслом и ходить в баню! По мне лягушку хоть сахаром обсыпь – я есть ее не буду – помните Гоголя? И не хочу я ничего и никому доказывать. Просто хочу жить, как умею!

– Вы Георгий Семенович говорите как настоящий русский патриот.

– Намекаете на мои корни? Не стесняйтесь, я привык. А я и есть настоящий русский патриот. Вот увидите, милейший, пройдет лет тридцать и евреи станут самыми верноподданными русскими патриотами в России. Как немцы двести лет назад. Мы и сейчас готовы служить России-матушке. Олигархи? У них свой интернационал. И свой бог, с которым бился еще Моисей…

Внезапно улыбка угасла на лице Георгия и он поставил бокал на стол.

– Да… бился-бился, да так и не добился – пробормотал он задумчиво – А Вы, Олег, веруете ли? По-настоящему? Не для галочки? Спрашиваю в лоб, ибо Достоевский утверждал, что русские всегда говорят о главном. И хоть по крови, каюсь, являюсь наполовину евреем, о главном, о Боге то есть, говорить люблю и желаю.

– Кажется и евреи любят – улыбнулся я – только вряд ли Вас устроит мое мировоззрение.

– Агностик что ли? – насмешливо нахмурился Георгий.

– Вроде того.

– Это бывает. Особенно в молодости. Когда денег хочется заработать побольше. Или в морду кому-нибудь дать. Или прославиться! Потом проходит. Потом, или полное опустошение и непотребство, или – вера. Знаете, как я к вере приходил? Папа мой был марксист законченный, ортодокс. Его папа, мой дед, делегатом 3 съезда РСДРП был. С Лениным за ручку здоровался.Портрет Маркса у нас в комнате висел. Книга «Капитал» на тумбочке у изголовья кровати, как Библия, лежала. Я сам в юности хотел добровольцем в Латинскую Америку бежать. На помощь, так сказать, товарищу Че. А веровать знаете, как начал? Как-то на практике, давным-давно, в поле, как мы говорим, случилось мне быть в Новгородской губернии. И вот вечером шлялся я по деревне, скучал. Томился. Искал я себя в ту пору. Зачитывался Достоевским. Толстым. Ответы искал. И вот, вижу – церквушка стоит. Крохотная, 17 век. Открытая. Из церкви старушонки выходят в белых платочках. Мужички старые. Оборачиваются на крыльце, крестятся. На дворе 70-е годы. Атом, космос, Гагарин, который в космос летал, а Бога не видал, Олимпиада в Москве скоро, коммунизм, райкомы, комсомол! И – вот, старушки. И церковь. А почему церковь? А потому, что 2000 лет назад распяли одного человека на другом краю земли. А человек этот сказал, что он Бог! И чтоб поверили ему, воскрес из мертвых на третий день. И ученики уверовали. И уверовали ученики учеников, потому что видели и знали – не врут! Точно видели! Какие тебе еще нужны доказательства, вдруг подумал я. Или ты хочешь сказать, что двадцать веков назад был распят обыкновенный человек, который нагородил вокруг себя гору мифов и сказок, был осужден за это, убит, как сотни самозванцев до него и после него, закопан, а безграмотные старушки этого села помнят об этом, верят и благоговейно кланяются? И это несмотря на то, что верующих убивали в первые века тысячами за то, что верили, да и совсем недавно еще, здесь, на этой земле, убивали, сажали в тюрьмы, высмеивали, презирали, а сейчас гнобят память о Нем всеми доступными средствами пропаганды и принуждения?! Я всегда считал себя человеком в крайней степени рациональным и трезвым, в экзальтацию никогда не впадал, сентиментальным никогда не был, и поэтому был сражен очевидной мыслью: если то, что я сейчас вижу – старушки, мужички, деревянная Церквушка – реально, значит – Было! Воскрес! Других объяснений нет!

Георгий размашисто перекрестился.

– И что же, сразу пришли в Церковь? – спросил я.

– В тот вечер только зашел. Храм был сельский, бедный… Помню догорали свечи перед алтарем, пахло прогорклым маслом. Какая то девушка в белом платке, торопливо крестилась перед иконой. Заметив меня, склонилась и пошла к выходу. Переоблачившийся священник настороженно, украдкой наблюдал за мной, перебирая требник у аналоя. Я почему-то подумал, что наверно и первые христиане собирались так же в пещерах, пугаясь незнакомых лиц… Кто его знает – вдруг предатель? Римский шпион? Или, нынче – какой-нибудь агент КГБ? Вернувшись в лагерь, я встретил начальника экспедиции, он о чем-то возбужденно стал рассказывать мне, размахивая руками и я вдруг почувствовал, что он мелет чепуху! Что он не понимает главного! Какие-то тетрадки пропали, какая-то проверка… Друг мой, да ты хоть помнишь, что случилось 2000 лет назад? Успокойся. Тетрадки найдутся. А мы спасены! Такой, знаете ли, восторг. Всю ночь бродил по лагерю, как блаженный. Правда, потом это прошло… Затянуло в быт, в работу… Семья опят же. Пришло много лет спустя.

Он замолчал. Потянуло ветром, на стол, кружась, упал сухой лист

– Засуха – пробормотал Георгий, вздохнув – А вы, Олег, выходит потерялись? Ищите выход?

– Выходит так – вздохнул я. – «Житие мое!». Знаете, я еще в юности счастье искал. Упорно так, конкретно. Обстоятельно. Цель себе поставил: стать счастливым! Верил, что человек создан для счастья, как птица для полета, помните? У меня даже собственный афоризм был на все случаи жизни: «кто счастлив – тот и прав!»

– Любопытно. …тот и прав, говорите?

– Ну, да! Не удовольствие искал, заметьте, а именно счастье. У меня в дневнике даже специальный значок был в календаре – такая загогулина, которая обозначала, что день был счастливый. Скобочки такие… Сначала их штук восемь в месяц набиралось, потом три, потом одна и то не всегда, а потом и вовсе ни одной. Но и это меня не остановило. Стал экспериментировать. Транквилизаторами баловался – думал спокойствие обрести, антидепрессанты принимал… к счастью, не долго. В лес ходил рано утром, благо он у нас под боком был. Вдохновение хотел поймать. Медитировал. Руки к небу протягивал, солнечную энергию искал… Думал только о хорошем. Контрастный душ принимал. Чай крепкий пил. Понимаете? Ловил призрака сачком для бабочек. Закончилось все тем, что в магазине, в очереди, мужика чуть на тот свет не отправил. Замечание мне сделал. Как раз после медитации…

– Сочувствую.

– А то вот в последнее время пытаюсь жить «здесь и сейчас». Может быть слышали? Модная теория. Прошлого нет, будущего нет. Есть настоящие. Миг. За него и держись, как в песне поется. Какой-то американский психолог придумал… Только, по-моему, все это жульничество.

Георгий Семенович крякнул.

– А знаете, Олег, я знаю одного человека, который, пожалуй, освоил эту методику успешно. Есть у нас в деревне такой Тимофей по батюшке Матвеевич. Вот он действительно живет одним днем. Пропил все до последнего гвоздя. Я ему втолковываю: Тимофей, ты хоть подумай, что завтра кушать будешь? Вспомни, у тебя справный дом был, а теперь? А он мне: Семеныч, что было – то быльем поросло, я не знаю, что будет завтра и знать не хочу, а сегодня опохмелиться надо, дай на бутылку! А? Годится в ученики американцу?

Я невесело улыбнулся:

– Как знать? Может быть Матвей этот и понял главную суть жизни… Никаких тебе забот… Я иногда завидую слепцам. Смотрит под ноги, дальше не видит, а дальше – финиш. Он идет-идет, и – кувырк! Только и услышали: «ой!». Нету человека. А я-то финиш вижу и задаю себе вопрос: доколе? Доколе буду углебаться, яко пчела, может быть пора послать все к чертовой матери и загулять? Шукшин ведь правильно говорил: праздника-то хочется!

Хозяин кивнул, схватив бороду ладонью.

– Хочется, конечно… Вот и нашей Лизе хочется. Она же не злой человечек, бабушку любит. А счастье ее знаете, как выглядит?

– Догадываюсь. Сегодня на реке рассказывала. Понимаю к чему Вы клоните. Но счастья-то все равно хочется!

– Да нет его. – спокойно возразил хозяин.

– Как… нет?

– Так и нет. Попробуйте вот в эту самую минуту стать счастливым. Ну? Что?

– Я не могу.

– Правильно. И не пытайтесь. И медитация не поможет. Стакан водки, пожалуй, поможет сильнее… только я не видел что-то счастливых пьяниц. Счастье всегда приходит неожиданно. Бог посылает его грешникам ка некое болеутоляющее в минуты душевных мук и томлений. Чтоб не забывали Его. Чтоб помнили, что Благодать есть и слаще ее нет ничего на свете.

– Согласен на благодать!

– Заслужите ее. Как? Ведь Вы же спортсмен. Забыли, как завоевывается победа? Вы сгоняете вес, бегаете до седьмого пота, отжимаетесь от пола, тягаете гирю! Долгие, изнурительные тренировки и вот, наконец, Вы на ринге, или на татами? Бой! Победа! Вы победили! Не только соперника, заметьте – себя! В духовной жизни тоже самое -борьба! С дурными помыслами, с похотью, с соблазнами… Терпение, пост, молитва. И тогда, быть может, благодать…

– Быть может?

– А Вы что, никогда не проигрывали на ринге?

– На татами… Бывало. Я вообще-то тяжко переношу поражение. Смирение у меня… странное какое-то. Приходилось и врага прощать настоящего, а один раз чуть мужика не убил в ресторане: сказал мне что-то поперек по пьяни. Как такое может быть?

– Так ведь врага прощать было красиво! Благородно! Вот он, на коленях! Аплодируем, аплодируем! Медаль на шею! А тут – какой-то пигмей осмелился тявкнуть… Ну, Вы его и поставили на место, чтоб знал, с кем связывается…

Я хмыкнул. Точно. Забавный все-таки был мужик. Мне хорошо было с ним, интересно. У меня был несколько лет назад свой психоаналитик, из «Бехтеревки», с ним тоже было интересно. Только он разыгрывал свой интерес за деньги. А это все равно, что любовь проститутки: она может охать и ахать сколько угодно, ты здесь ни при чем – за все заплачено!

Прервало наш разговор тонкое тявканье с завыванием. Жулик мчался через сад с воинственно развевающимися ушами и болтающимся языком, но в последний момент его отвлекла стрекоза и он вильнул в сторону. За ним шла Лиза, одетая в джинсы, с веткой черемухи в руке. Она не удивилась, увидев меня и тут же присела к столу.

– Пьете? Так-так… Я тоже хочу.

– Не дам.

– Дядя Жора!

– Зачем пришла?

– Бабушка просила соли. У нас кончилась. Найдется?

Георгий Семенович забрал бутылку и пошел в избу. Лиза мгновенно оценила ситуацию и схватив мой бокал тут же выпила его.

– Твое здоровье! Вкусное. Я вино люблю. Не то что самогон. Фу! Как Тимоха его пьет только? Ты чего сегодня испугался? Что же ты такой пугливый? А? Покажешь мне свою машину? Пожалуйста! Я буду паинькой.

Хозяин вышел с кульком и вязанкой сушек.

– Передай, Авдотье Никитишне, что прополис занесу сам, на днях. Тут чай и соль, как просила. И вот тебе гостинец.

Он протянул Лизе конфету и кулек с пакетом.

Пора было прощаться. Георгий Семенович крепко пожал мне руку и взял с меня слово непременно быть его гостем. Лиза хмуро кивнула мне, когда я помахал ей рукой.

Разговор с Семенычем глубоко запал мне в душу. Я возвращался медленно, заложив руки за спину, стараясь дышать ровно, как меня учили когда-то американские учителя. Думал. Счастье в моей жизни было, я точно помнил, это не выдумка; и сейчас я понимал, что оно всегда было совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. К нему не надо бежать на край света, к нему невозможно вскарабкаться по отвесной круче карьеры или успеха. Вот оно! Вспыхнуло и погасло. Опять просияло… Я даже ощущал его теплое дыхание на лице, когда набегал ветерок. И вдруг хочется заплакать от восторга или тихого умиления и благодарить Кого-то: спасибо! Спасибо! Хорошо! Еще, еще пожалуйста! Не уходи! И вот зря попросил – уходит, уходит оно, как солнышко в серое облако, набегает уже не теплый, но прохладный ветерок, блекнут яркие краски, вновь горько сжимается сердце. Куда ушло? Зачем?! Как удержать? Был у нас в бригаде веселый, смешливый паренек Сеня, он был уверен, что счастье всегда можно купить, как кулек конфет в магазине. И действительно покупал его у знакомого дилера по пятьсот рублей за дозу. Я пытался ему втолковать, что это обман. Сеня смеялся. Он вообще был смешливый. Даже перед смертью, когда печенка отказалась работать напрочь, он пытался смеяться. По-моему, это был его бунт против Бога.

Я не хотел бунтовать. Я готов был сдаться. Правда с поднятыми знаменами и под барабанный бой. Может в этом была проблема?

Вечер был восхитителен. Солнце садилось в далекую березовую рощицу, которая в детстве манила меня тем, что я там ни разу не был и я придумал про нее целую сказку с принцессой, троллями и эльфами. Много лет спустя я обнаружил, что рощица скрывает обыкновенную деревеньку, и березы в ней были самыми обыкновенными, с почерневшими стволами, а внизу не пройти было через бурелом и высоченную крапиву. Детские сказки вообще не стоит перечитывать, если хочешь, что бы их волшебный аромат не выветривался до самой старости.

В поле потянуло теплым ветерком. Небо остывало, наливаясь синевой и над рекой неподвижно висела серебристая щука с подтаивающим хвостом. Припозднившиеся чибисы носились над травой и взволнованно кричали, собирая птенцов ко сну. В такой час грешно было и думать о постели. Я подумывал уже было о том, чтобы искупаться перед сном, как услышал за спиной шаги. Лиза торопливо догоняла меня, Жулик без всякого азарта поспешал следом.

– Привет! – сказала Лиза, отдуваясь – Бежала за тобой, как угорелая. А ты ничего не слышишь. Ты домой? Я провожу тебя.

Весь вид ее говорил о том, что возражать бесполезно. Мы пошли медленно, поднимая ногами облачка пыли с дороги.

– Скучно! – наконец сказала Лиза, пнув с дороги камушек. Жулик скаканул за ним следом на обочину, отпрянул и оглянулся, ожидая дальнейших указаний.

– Дурак. – равнодушно сказала ему Лиза.

– Послушай, Лиза, а парень у тебя есть? Ну, кроме твоего цыгана…

– Жених что ли? Смеешься? У нас одни дебилы. Не веришь? Сам можешь убедиться. Вовка после восьмого в училище пошел, в Струги Красные, трактористом хочет стать. Кому они нужны, трактористы эти? Колхозов не осталось. Вовка в армию собрался, Женька отцу помогает… Жопа полная. Тоска. Видеть не могу. Женька пытался ко мне подкатиться. «Мы с тобой, да я с тобой!» Ага, коров доить, гусей пасти… Без меня, пожалуйста… нищету плодить. А ты в Америке бывал?

– Бывал.

– Ну? – она толкнула меня в бок – Расскажи. Как там? Негров полно?

– Хватает. И дураков тоже.

– Я негров люблю. Они такие клевые. Знаешь, я осенью решила: уеду! В Питер. Только вот не знаю, где устроится на первых порах. Поможешь?

Я промолчал.

– Мне только на первых порах. А там уж я дам всем просраться.

– Ага, видали таких… на Искровском стоят чрез каждые пятьдесят метров. По червонцу штука. Тоже приехали покорять.

– Путаны?

– Шлюхи.

– Путаны тоже разные бывают. Мне Яшка рассказывал, что красивая путана в день по триста долларов имеет. Да мне хотя бы сто на первый случай – я здесь за месяц столько не заработаю. Купила бы плеер, как у тебя, джинсы «вранглер», косметику французскую… Квартиру сниму, клиентура своя будет.

– Это тебя Яшка научил?

– Не только Яшка, все это знают. Яшка хороший, только дикий немножко… С придурью. У него своя тема.

– Наркотики?

Лиза не ответила.

– Мать-то как?

– Никак. Пусть хоть сдохнет под забором.

Я решительно остановился.

– Слушай, девочка, давай начистоту: мне не нравится этот базар. Если бы кто-нибудь посмел сказать о моей маме плохое – я бы дал ему в морду. А может быть и еще что-нибудь похуже, поняла?

– Ух ты! Убил бы его? Из пистолета? Я видела, в «Бригаде»…Он ему бац-бац в рожу! А тебе приходилось убивать?

Она не издевалась, она смотрела на меня широко раскрытыми от ужаса и восхищения глазами. Вот в чем дело.

– Я никому не скажу! Я понимаю!

– Что ты понимаешь-то, что?!

– Закон молчания. Женька рассказывал: умри, но не выдавай! Ты смотрел «Крестного отца»? А ты кто по рангу? Босс? Или бригадир?

Злиться не было сил. От благостного настроения не осталось и следа. Мелкий бес сидел у меня на плечах и злорадно хихикал.

– Лиза, давай договоримся. Если ты хочешь, чтобы мы остались друзьями: ни слова о пистолетах, убийствах, бригадирах и боссах. Договорились? Я не тот, о ком ты думаешь. Я приехал в деревню отдохнуть и больше ничего.

– Разве я против? Отдыхай. Ладно, не буду. А поехали завтра кататься? В город? Олежек, очень прошу тебя! В школу заедем, на рынок? Я буду тихой – претихой. Ладно? А то я здесь от тоски сдохну. Бабушка только рада будет. Ей лекарство нужно купить. Поехали?

Я подумал. Вообще то и сам собирался.

– Обещаешь вести себя нормально?

Лиза запрыгала от восторга. Подумала, примерилась и прыгнула мне на шею. Я с трудом стряхнул ее.

– Увидят же, ненормальная!

– Да кто?

– Дед Пихто! Сестра моя увидит. Дядя Коля, кто угодно. Марш домой!

Лиза уходила неохотно, оборачивалась, словно ожидая, что я отменю команду. Жулик заплетался в ее ногах пока не получил пинка. Я терпеливо ждал пока она не скрылась из виду. И тут только до меня дошло, что я влип.

5 глава.

Не буду лукавить. Полночи я не мог уснуть, думая о Лизе.

Не нравилась мне вся эта история. Такое было впечатление, что все возвращается на круги своя. Покой лишь коснулся моей души и вот, пожалуйста, вернулось беспокойство. Проснулись и старые желания, от которых я бежал. Вылезли из прелых листьев подсознания, зашипели, подняли головы гады ползучие… «Что ты творишшшшь… Возвращщщайся!» Опять пришло ощущение, что меня толкает в спину, как конвойный, какая-то неведомая сила, а идти страшно было. Лиза обещала кучу неприятностей. А выбросить было жалко. Напомнило мне все это, как я завел несколько лет назад в своем загородном доме детеныша рыси: приходили друзья посмотреть, ахали, тискали, хвалили, смеялись… И я тискал и смеялся. Играл с ним часами, водил на прогулку в ошейнике, пугая соседских котов. А потом котенок вырос и однажды чуть не порвал мне вену на запястье. До сих пор помню эти желтые глаза на оскаленной морде, налитые внезапной, бессмысленной яростью. Пришлось отдать знакомым погранцам на заставу. Тоже было жалко.