Прощание с Аэлитой. Роман

Семен вздохнул: как объяснить товарищу? С одной стороны – совестно, вроде предал, а с другой – девушка имеет право выбрать. Случись с самим такое, дал бы в морду! А дальше что? Девчонке сказал бы насчет легкомысленного поведения. «Не меняй коня на переправе, не меняй» – где он слышал эту фразу?

– Что ты шепчешь?

– Ничего, милая, стишки читаю. «Белеет парус одинокий в тумане моря голубом, что ищет он в стране далекой, что кинул он в краю родном…»

– По дому соскучился? Бывает. А вот и ужин! М-м, вкусно.

Долго стояли, обнявшись возле калитки. Наконец, Аэлита сказала:

– Светает.

– Иди спать, милая, иди, глазки совсем усталые.

– А ты?

– Я посижу на лавочке, курну. Помечтаю, как любимая засыпает с думами обо мне.

– Правда?

– Правда.

– Не уйдешь до утра?

– Не уйду.

– Хорошо. Смотри, если уйдешь, проснусь и вообще никогда спать не буду.

– Обещаю.

– Вот и ладно. – Аэлита потянулась, – покойной ночи, родной.

Ушла. Вскоре свет в окне погас.

Семен долго сидел на скамейке, думая о случившемся, о любви так внезапно пришедшей к нему. Еще о том, что мог остаться дома, жениться на Наталке, детей нарожать. Аэлита вышла бы замуж за товарища. Нет, Аэлита не выйдет за Парфена, не та девушка. Ждала бы Семена всю жизнь.

Гавкнул Молчун. Семен тихонько свистнул и шепотом позвал:

– Молчун, Молчун, свои!

Пес заскулил и удалился в будку, где повозился и вскоре улегся спать. Дураки, дрыхнут, а ему нисколько не охота. Он зажмурился, представив, как Аэлита спит, кулачок под щечку, и видит во сне его, Сеню.

– Милая, родная. «Любимого к сердцу прижму и не отдам никому!» Это про него, не отдам никому. Единственная, необыкновенная! На целом свете!

Занимался рассвет: из серо-белых плотных туч пробивались низкие лучи. Поежился: зябко и хорошо! Холод вообще здорово! На морозе дрова рубить в одной рубахе. Мамка выскочит в пуховом платке на плечах, ватничек под мышкой:

– Сынок, возьми, простынешь, однако.

– Брось, мам, на дрова, – а сам колуном тюкает, пар от спины. Опосля в просторные сени и ну из алюминиевого ковша морозного квасу сёрбать. Зубы стынут. Красота!

А маманя причитает:

– Вот-вот, употевши, ледяного пойла, прямая дорога в больницу.

А он маму крепко обнимет, целует в серебряный висок:

– Старушка моя дорогая! Здоровья моего на семерых, – и подхватит, закружит на вытянутых руках, а мамка смеется, заливается:

– Какая ж я старушка, еще и пятидесяти нет, возьму, вот, и замуж выскочу. Только младшенького пристрою в хорошие руки.

– Эт кутят в хорошие руки отдают, а я сам с усам.

– Эх, внуков бы понянчить. Дети кто куда – одна останусь. Вылетишь из родного гнезда, – и замолчит.

Поставит мать на ноги, хмуро скажет:

– Я отсюда никуда. Жинку в заимке возьму, тебе помощница будет.

Семен вздрогнул: никак задремал? Матушка привиделась, а ведь правду сказала, не будет у него жены в заимке. Хотя почему? Аэлита ясно выразилась, поедет за ним куда угодно. Радость охватила его, расправила грудь, плечи. Солнышко поднималось, тепло разлилось по Вишере. Молодой человек встал, потянулся и тихо пошел в сторону дома. Верно, Парфенка уже проснулся и на халтуру собирается. Надо поговорить с дружком верным.

Объяснение с Парфёном

Парфен завтракал. Сеня поздоровался с товарищем и сел напротив:

– Ешь, гулена, – друг кивнул на стопку блинов, – или кормлен?

Семен покрутил головой:

– Разговор имеется. Серьезный.

– Ну.

– В общем, мы с Литой любим друг дружку.

– Нет.

– Любим.

– Та-ак.

– Ну, хочешь, подеремся?

– Та-ак. Сеня, берешь билет и дуешь к невесте.

– Я не уеду!

– Понял? Дуй к невесте! – Парфен встал из-за стола и пошел на Семена, сжимая кулаки.

Сеня не двинулся с места:

– Ударь, если легче станет!

Парфен ударил: из носа товарища тонкой струйкой поползла кровь:

– Еще?

– Бей!!!

Он снова ударил, на этот раз в челюсть.

– Мало?

– Бей!!!

– Для ровного счета!!! – Три.

Из рассеченной брови кровь залила глаз. Семен чертыхнулся:

– Портрет испортил!

– До свадьбы заживет. Как же это?

– Не знаю. Имя невесты обернулось пустым звуком. Думаешь, не понимаю, что Лита твоя девушка?

– Не сказал бы. Но я не против.

– Ты любишь ее?

– Зачем тебе? Хочешь совесть облегчить? Я не люблю ее. Доволен? Вымой харю, «Казанова»!

Семен умылся, затем намочил платок, приложил к глазу.

– Что сказала Аэлита?

– Любит и поедет на край света за мной.

Парфен пожевал губами, раздумывая:

– Такая девушка. Дурак!

– Я?

– Я! Дурак! Чудная девушка. Упустил. Ладно, будь счастлив! Заработать хочешь?

– Парфен!

– Что Парфен? Бабки не нужны?

– Нужны.

– А нужны, давай работай. На соседней улице колодец надо делать. Дам двух парней. Справишься? По десятке на брата, самое малое, не ахти, но все же.

– Спасибо. Заработаю, поеду к себе, мамке покаюсь, Наталке.

– Покаешься? В чем, дурило? Эка невидаль, влюбился мужик.

– Ей перед соседями краснеть, перед Наталкиной матерью.

– Переживут, если взаправду это по-серьезному, а то ведь с глаз долой, ети ее в костыль. Приедешь и обратно Наталку захочешь.

– Понимаю, выгляжу ветреником.

– И увидим, каков ты. Мне-то лучше, чтобы ты оставил Литуху… Может, я женился бы: все-таки мамаша обожает ее.

Семен вскинул глаза на товарища: шутит? Но лицо друга было непроницаемо, и смотрел он в сторону:

– Ладно, все, ушел. Бригада ждет. А насчет колодца, парням скажу, чтобы позвали тебя.

Вышел, хлопнув дверью. Затрещал мотоцикл во дворе. Семен лег на раскладушку, закинув руки за голову. Есть не хотелось. Он думал о том, как всего несколько дней могут изменить судьбу человека. Несколько дней назад слезы глотал, расставаясь с девушкой, а сейчас лица не помнит. А вдруг и правда он легкомысленный, вдруг уедет и опять с Наталкой закрутит роман? Как тогда? Вот и проверим. Семен тяжко вздохнул: не может быть!

В окно постучали: выглянул.

– Ты Сеня? – лохматый парень цыганистого типа.

– Ну.

– Парфен велел звать на халтуру.

– Я мигом! – Вскочил, как ошпаренный, опрометью на улицу.

– Ленька, – молодой человек протянул руку, которую Семен радостно потряс, – Ихтиандр уже на месте.

– Ихтиандр? Серьезно? Или кликуха?

– Имя. Дед колодцы рыл, отец колодцы рыл и он тоже колодцы роет.

– Понятно. Далеко?

– Здесь. Близко. Сам откуда?

– Уралец.

– Значит могёшь.

Земля маловишерская тяжелая, глинистая, но Семену нипочем, о Лите думает, скучает.

Время обедать настало, работники за стол уселись, он же к зазнобе помчался. Прибежал и обнял с порога:

– Соскучился, ужас! А вот как уеду, совсем помру с тоски!

– Быстрее вернешься, если жить захочешь, – засмеялась, как ручей по камешкам, у Сени сладкая дрожь по жилам.

– С Парфеном объяснился.

– Я и вижу, нос распух, глаз не видать. Дай, лед приложу.

– А, не надо! Совсем не больно. Ерунда. Мне халтуру друг подкинул, неподалеку колодец роем. Прибежал на обед, но пора идти, негоже отлынивать.

– Ой, погоди, бутерброд вынесу.

Семен кивнул. Аэлита вернулась со свертком и бутылкой молока:

– Вот, ешь на здоровье.

– По дороге стрескаю.

– Тогда дожидайся, пакет вынесу, все приличнее.

Взял пакет в руку, а от него тепло девичье к сердцу подкатило. Не удержался, обнял крепко, только ойкнула любимая, и прильнул губами к милому лицу.

– Иди.

Едва оторвался, побежал. Мужики начали работать. Семен, с набитым ртом промычал:

– Я могу внизу, в колодце, не впервой.

– Прожуй и лезь.

Все глубже Семен под землю опускается, а воды нет, небо все меньше, солнце совсем не проникает, но не сдается. Кинул Ленька веревку:

– Хва на сегодня! Шабаш! Вылазь, сибиряк. Четыре кольца утопили, здесь далёко вода, на десять-двенадцать колец обычное дело. Маракуешь? Выдюжишь двенадцать? Небо с овчинку! А?

– Выдюжу! Сколько стоит двенадцать?

– По двадцатке не меньше срубим.

– Хорошо.

– Хорошо-то хорошо. Только достань ее: тяжелая водичка, потом умытая.

– Ладно, кто сказал, что уралец боится работы?

– До завтра, брат. К девяти подгребай, не ошибешься.

Аэлита сидела у окошка, подперев щеку рукой. Увидев Семена опрометью выскочила, повисла на шее:

– Уработался?

– Ничего. Водицей умылся – заново родился. Куда пойдем?

– Ходить здесь особо некуда. Хочешь искупаться?

– Ты говорила о Спасском озере, поедем?

– Тю-ю. Эк, загнул. Двадцать километров по болотам и бездорожью. Хотя, лето сухое, пожалуй можно обойтись без вездехода. Спроси у Парфенки, пусть подбросит на мотоцикле, а то одолжит, если ты умеешь с мототехникой.

– Договорились, только работу закончу, увезу на твое любимое озеро. Не боишься ночевать у погоста?

Аэлита усмехнулась и покачала головой.

– Помнится, в краеведческий музей собирались, а Лит?

– Музей до восьми.

– А сейчас?

– Половина. Сень, я никуда не хочу. Только видеть тебя.

– Милая. Погуляем?

– Конечно. Обними меня.

Колодец отнял неделю. Наконец, Сеня получил деньги и пригласил Аэлиту в Питер. Девушка, к его удивлению отказалась, и напомнила о Спасском озере, причем предложила и Парфена взять с собой.

Накануне предполагаемой поездки друг сказал:

– Литка звала меня с вами, но я думаю, третий лишний, не обидишься?

– Конечно, нет. Хотя, верный товарищ не может быть лишним, – ответил Сеня, и покраснел, так фальшиво звучали его слова. Парфен усмехнулся и похлопал товарища по плечу, мол, все понимаю и не держу зла.

– Вот и хорошо. Отдохнешь, и поможешь крышу крыть в Большой Вишере. Вдвоём управимся, срубим по шестьдесят.

– Спасибо, но я домой собираюсь, надо расставить точки. Вот приеду.

– Тоже верно. По-мужски. А то присоединяйся: крыша – не колодец, втроем по полташке отломим, вчетвером по сорок, зато сделаем за три дня, а напряжемся так и за два. Думай, голова.

– Ладно, уговорил. Заманчиво за пару дней кучу денег отхватить. Пара дней, верно, роли не сыграет.

На озере

Накануне по совету Парфена разработали план поездки: туда через Пустую Вишерку и дальше по лесовозной разбитой дороге, обратно – красивым, но и более тяжелым лесным путем.

Выехали ранним утром. Солнце едва поднялось, и легкая прохлада бодрила молодых людей. Парфен посоветовал взять коляску, в которую была сложена нехитрая походная снедь, котелок, закопченный чайник, кружки, пара тарелок, удочки, резиновые сапоги, палатка. Аэлита уселась позади Семена, обняв молодого человека за талию, и он ощутил впервые в жизни ответственность за хрупкое существо, прижавшееся щекой к его спине. Нежность захватила, рассердился на себя, нахмурился и резко крутанул ногой педаль акселератора. Старенький мотоцикл затарахтел, выпустив сизый дым:

– Поехали! – Радостно воскликнула девушка.

– Поехали, – рассмеялся Семен.

Домчались к Верхнему разливу, туда, где Сеня впервые увидел девушку с необычным именем.

– Вдоль берега идет Пустая Вишерка, дальше будет поворот направо, потом налево, я покажу. Оттуда две железнодорожных ветки.

– Часто бываешь на Спасе?

– Иногда. Знаешь, в Малой есть команда энтузиастов-путешественников по труднодоступным местам России. Здорово? Блог в интернете. С Парфенкой была дважды. Его уговорить целое дело: вот в Питер с радостью. А я не люблю суеты больших городов.

Дорога по одной из веток оказалась вполне приличной и до следующего поворота доехали быстро, а дальше… Семен остановил мотоцикл:

– Мда-а! Куда сворачивать, их несколько?

– Лесовозный путь! Осенью здесь грязное месиво, места болотистые, а в былые времена проходил значимый тракт. Теперь не верится.

– Далеко до озера?

– Когда попадем в полную засаду – озеро близко, – Аэлита засмеялась.

– Очень мило, – Сеня улыбнулся в ответ, поворачивая к девушке лицо, и подставил губы. Аэлита поцеловала:

– Вперед, мой герой!

Ехали медленно, временами езда напоминала кувыркание по гатям. Семен остановился:

– Привал!

Аэлита спрыгнула с мотоцикла и махнула рукой:

– Смотри! Видишь?

Молодой человек вгляделся: за тонкими деревцами высился полуразрушенный купол церкви, а внизу блестело огромное озеро.

– Спасо-Оскуйская церковь. – Пояснила девушка. – За ней погост. Раньше здесь монахи жили, очень скудно жили.

– Надо думать, место гиблое.

– А раньше в здешних местах деревни стояли, рыбы, зверя видимо-невидимо. Говорю про пятнадцатый-шестнадцатый века. Присмотрись, в нашей округе засуха, а тут, в глуши, грибов пруд пруди.

После слов Аэлиты Семен огляделся: боровики и подосиновики отовсюду глядели на них, и воскликнул:

– Вот это да! Коли рыбы не поймаем, грибной обед обеспечен!

– Ну, ну. Только рыбы здесь море. Кому ловить? Бывший тракт лесовозами разбит.

– Проверим заодно. А куда селяне подевались?

– Николаевская железная дорога строилась, вот и подались в поисках заработков. В частности Малая Вишера появилась, как узловая станция.

– Хм. На Урале жизнь меняется, а тут сам бог велел. Кому охота в лесу диковать?

– А твоя заимка как? Не жаль с насиженного места?

– Не знаю. Ясен перец, вырос там, душой прикипел, но жизнь не хочу мимо пропустить. Тебя встретил, и сердце радо, ладушка моя.

– Я живу не в городе, а в городке деревенского типа, и уезжать не собираюсь на легкие хлеба в большие города. Да и воздух здесь чище.

Семен деловито укладывал заготовленный путешественниками хворост:

– Приятно, о нас позаботились, и мы в долгу не останемся. – Присел на корточки, чиркнул спичкой. Ветки, что порох. – Голодна?

– Чуть-чуть.

– Не скромничай. Доставай тушенку и макароны: для начала забомбим припасы, а к вечеру дары матушки природы. Идет? – Аэлита кивнула, широко улыбаясь, потянула рюкзак с продуктами. – Гиблое место, а чертовски красивое! Надо полагать, водятся лешак, кикимора с русалками и водяной.

Девушка засмеялась:

– И не говори, ночью сова ухнет, как завизжу, то-то бесовщина померещится: вурдалаки, оборотни, человек лесной.

– Смейся, смейся, только нечистый по таким болотам, как пить дать, шарится. Парфёнка знает человека, который сам андошку видел.

– С Антошкой водку хлестал, привиделся андошка, еще приврал с четыре короба, у него не заржавеет.

– Ты тоже знаешь этого человека – перед тобой!

– Смеешься? Может, с медведем спутал?

– Не однажды на бурого ходил, как спутать? А папку, еще ребенком, лесной человек из воды вытащил, совсем тонул. Веришь?

– Н-не знаю, чудно как-то. А вампиры бывают?

– Раньше бывали: только они не были мертвяками, легенды верно назвали «не мертвые». Заболевание крови: человек становится страшным внешне, и обуреваем жаждой крови. Тогда переливание не делали, в итоге больной погибал, и чужая кровушка не спасала. Легенды на былинах строятся. Самые бурные фантазии сбываются: полет в космос, подводная лодка, роботы? Замечала?

Аэлита кивнула.

Семен зачерпнул ложкой варево:

– Готово! – Снял с огня котелок, просунув под самодельную дужку палку, опустил на траву, – айда мыть руки!

Смеясь, припустили к воде. Берег в этом месте надежен, плотен. Аэлита долой босоножки и по щиколотки в воду. Семен не отстает:

– Хочешь искупаться?

– А слабо?

– Ну, если любишь холодные макароны…

– Обожаю!

Подхватил девушку на руки, закружил, припевая:

– Любители холодных макарон пошли купаться в озере.

Аэлита крепко обхватила шею молодого человека, и умильно произнесла:

– Уютно на руках, тепло, надежно.

– Но-но, не подлизывайся, напросилась, не жди пощады! – Вода подступила к его талии, и он слегка приподнял на руках драгоценную ношу, – бросаю! – и присел с Аэлитой на руках.

– Что же? Испугался? Я отлично плаваю, к тому же здесь мелко. Отпускай! Все равно одежда мокрая!

– Не отпущу! Своя ноша не тянет. Я буду носить любимую всю жизнь!

– Согласна! Давай хоть нырнем вместе.

– Давай! – Погрузился с головой под воду, окунув Аэлиту. Когда вынырнули, фыркая и смеясь, Семен предложил, – хочешь, подкину?

– Высоко?

– Постараюсь!

– Давай!

Семен аккуратно поставил Аэлиту на песчаное дно, и, согнув ноги в коленках, сцепил руки замком:

– Вставай!

Девушка, придерживая Семена за шею, встала на замок:

– На счет три! Раз, два, три!

Семен подбросил как можно сильнее. Описав дугу в воздухе, та плавно ущла головой в воду, и вынырнула на поверхность метрах в десяти от мужчины.

– Однако! – Восхитился Семен, – ныряешь, как нерпа. Здорово! Ещё?

– Однако, – подражая сибирскому говору, возразила Аэлита, – бежим к макаронам, пока кабан не сожрал.

– Кабан? – Сеня обернулся: к костровищу приближался мощный зверь, потряхивая головой и мелко семеня. – А ну! – что есть силы завопил Семен, – пшёл вон, морда кудлатая! – Размахивая руками, он припустил к стоянке, отчаянно думая о макаронах.

Животное остановилось в паре шагов от котелка, громко сопя, жадно втягивая возбуждающий аромат съестного, и оценивающе посмотрело на человека. От человека не пахло страхом, и всем видом он показывал, что не намерен уступать добычу. Самка человека шла следом, и кабан понял, что оба человеческих существа голодны. Зверь, нехотя потрусил в лес.

– Напугалась? – Семен обернулся, поджидая любимую.

– Еще бы! Огромный кабанище, просто слон. Уфф! До сих пор дрожат поджилки.

– Макароны теплые! Садись есть.

– От страха и голод забыла.

– А ты, однако, понюхай. Тушеночка говяжья – красота. Я вот заметил, что в походе самая обычная печеная картошка – деликатес. Без всякого масла. А зверей не бойся, я слово знаю.

– Какое слово?

– Дружеское. Зверь все понимает. Держи плошку и заколдованную ложку. – Протянул девушке крышку от походного котелка и алюминиевую ложку, – мои дружки по Чечне. Не холодно в мокрой одежде?

– Куда там, холодно? Жара, лето на дворе. Футболка почти высохла. Заманчиво пахнет! М-м! – Девушка с аппетитом стала есть.

– А говоришь, расхотелось. Хочешь пива?

– Не люблю алкоголь. И тебе не советую. Лучше чайник на огонь поставь. Скажи, отчего после купания пить охота?

– Черт его знает! Вода водичку любит.

Аэлита засмеялась:

– Ну и мудрец! Эдак и я бы сказала. А почему любит?

– Ешь, знай, и помалкивай.

– Мило, – девушка побледнела, и опустила котелок на землю.

– Тебе нездоровится?

– Всё хорошо. Чуть резануло в боку. – Она подняла котелок и задумчиво приступила к трапезе.

– Это бывает, организм-таки. А насчет вина?

– Я уже все сказала. Папаша крепко закладывал, сорока не было сгорел от водки. Насмотрелась.

– Что ж, такое дело. Я тоже не буду.

– Выкинешь? – В глазах Литы мелькнула озорная искорка.

– Нет, не выкину. Фенька деньги тратит на выпивку, ему и отдам. Кстати, а как Парфёнка к нетерпимости?

– Как? – Аэлита засмеялась, – очень просто: не пьешь – не пей, а я выпью.

– М-да, не знаю, что сказать по этому поводу.

– Ничего. Думаешь о его отношении ко мне?

Семен промолчал.

– Спасибо, очень вкусно, – девушка отставила котелок.

– На здоровье, как говорит моя мама.

Помолчала:

– Скажи, себя любишь?

Сеня отставил пустую миску, встал, поворошил палкой угольки, положил два крупных полена и пожал плечами:

– К чему эти новомодные штучки, психология всякая? Жизнь для того, чтобы быть счастливым, мое счастье рядом, и я хочу сберечь его. Допустим, люблю себя, но тебя люблю больше жизни. Веришь?

– Верю. Странный человечек, тебе не нравится вопрос.

– Ты не такая, как другие, и вопросы пусть отличаются, пусть не будут расхожими фразами, однако.

– Для тебя я не такая, как все, но это неправда. Обычная девушка.

Семен отрицательно покачал головой:

– Особенная!

Аэлита засмеялась:

– Хорошо. Особенная. Значит и ты необыкновенный. Не отрицай! У особенной девушки должен быть особенный любимый.

– Должен быть, но…

Аэлита закрыла ладошкой рот Семена:

– Милый, поцелуй меня! Вот так! Еще!

Семен прильнул к губам девушки, едва сдерживая дрожь желания, боясь показаться искусителем:

– Любимая, Ладушка моя!

Он, тихонько дотронулся до груди, ожидая отказа, но Аэлита была податлива, распахнула свои объятия и приняла его любовь.

– Ты уедешь, останется ночь. – Прошептала девушка.

– Я вернусь! Обязательно, – Семён задыхался от нежности и благодарности. Чувство не было похожим на то, что молодой человек испытывал к Наталке. Семён понял, что полюбил сильно и страстно, как говорят, по-настоящему. Обнимая, держал руки почти на весу, боясь, что хрупкому небесному созданию будет тяжело.

– Сеня, не отдавай меня…, – жалобно сказала Аэлита.

– Что ты?

– Не отдашь?

– Кому?

– Ей. – Аэлита вздрогнула, будто очнувшись, – не обращай внимания на мои бредни.

– Глупенькая, тебе привиделось?

– Сеня, буду ждать вечно.

– Обещаю, встретимся через неделю и навсегда. Наша любовь сильнее расставаний, болезней и…

– И?

– Вспомнил, что не любишь громких фраз. Прости, говорю, как умею. Тугодум достался ангелу. – Припал губами к маленькой ладошке.

– Когда-то в детстве кормила с руки лошадь и у нее были такие же теплые губы, она фыркала, а я смеялась. Было щекотно.

Семен фыркнул. Аэлита засмеялась и, обхватив голову любимого, шепнула:

– Знаешь, что увидела? Белые камни выложены кругом, посередине большой костер, в нем гроб и я в белом платье, покойница, рядом вы с Парфёном плачете. Я говорю, не плачьте, мне хорошо, но вы почему-то глухи и не слышите. Рядом Спасское озеро хмурится, рябит.

– Фантазерка милая! Жить до ста, вот о чем сон. Умрем глубокими старцами в окружении детей, внуков, правнуков и праправнуков.

– Не знаю, что лучше: старость или смерть.

– Ты не состаришься.

– Если умру, сожги мое тело по обряду далёких предков, часть пепла развей, горсть схорони в озере, и малую толику, любимый, возьми себе. Приходи сюда в годовщину, и щепотку бросай в костер: тогда я буду говорить с тобой, являться зверем смирным и есть с руки. Закончится пепел, явится избавление от боли. Пусть пройдет два, нет, три года. Потом начнешь жить с начала, женишься, родишь детей.

Семен передернул плечами:

– Мороз по коже от видений. Лучше поцелуй своего единственного. Смерти нет, пока мы вместе, помни. Посмотри на меня: кого видишь? Деревенского недотёпу, который готов развесить уши на всякую небылицу. А ты и рада стараться, однако признайся, специально выдумала, напугать хотела.

– Конечно, – Аэлита засмеялась, – идем чернику есть, с куста ягода слаще. Давай, у кого синее губы, тот победил!

– Идет!

– Только смотри под ноги, гадюк немерено.

Взявшись за руки, побежали в лесок, а там ягод – греби лопатой. Крупные, солнцем слащенные, чистый мед.

– Экая быстрина, не угнаться за тобой, моя любушка!

– Сдавайся!

– Сдаюсь! – Семен шутливо поднял руки.

– Дёшево хочешь отделаться, ложись ничком, проси пощады!

Семен лег на спину, хохоча и щурясь от пронзительного ощущения счастья:

– Пощади раба, великая царица!

Аэлита ступила ногой ему на грудь:

– Казнить через отрубание головы!

– Головы нельзя, смилуйся, матушка царица! Чем я буду есть?

Аэлита засмеялась, убрала ногу:

– Ладно, иди ко мне, негодник!

Два дня пролетели, как миг. Безоблачное счастье Семёна нарушали только мысли о предстоящем объяснении с матерью и Натальей.

Он купил билет на поезд с учетом работы, предложенной Парфёном. Крышу сделали за три дня, и четвертый он целиком провел с любимой.

Рано утром Семен вышел из дому, торопясь на вторую утреннюю электричку, что идёт в семь с копейками. Аэлита ждала у калитки: с другом и тетей Женей простился дома, и последняя смотрела на него из окошка, задумчиво подперев рукой подбородок. Рюкзак за плечами был лёгким, хотя мама Парфёна положила еду в дорогу.

Аэлита выглядела усталой, но храбро улыбалась:

– Привет, Сеня! Как спалось?

Сеня пожал плечами:

– Сама то, вижу, вовсе не спала, вид умученный.

– Ничего, уедешь, отосплюсь.

Семён обнял её за плечи:

– Обещай, что не будешь много думать: моё дело разобраться с Натальей, а твое – ждать.

Аэлита кивнула с печальным выражением лица.

– Ну вот, – протянул Семен, – может, лучше останешься, зачем тебе черная вокзальная тоска? По себе знаю, каково стоять на перроне, провожая близкого человека. Сеструха с мужем уезжала: мать ревмя ревела, а я смотрел на уходящий поезд и с каждой минутой старел на год. Тогда осознал, как мы близки с Милкой. А ведь она старше на четыре года, маленьким нянькала, всюду таскала. Мать в поле, Мила из школы встретит, с уроками поможет, накормит. Что говорить?