Прощание с Аэлитой. Роман

– Ничего, тетя Женя. После вагонной жарыни в проточную водицу – красота! Тело прохладится, душа возликует. – Подмигнул Семен.

– Что ж, как знаете, молодежь. Справитесь, а я к Гавриловне наведаюсь, огурчиков снесу. Тяжело ей с огородом управляться: годы! Дай Бог, картоху выкопать.

– Ладно, обещал, помогу твоей Гавриловне, – кивнул Парфен. – Да мы не засидимся. Что здоровым парням животы набивать? Закругляйся, Сеня. Чаю хочешь?

– Чайку с удовольствием! Обожаю сей напиток. Бывало, с мамкой вечерком сидим из блюдца сёрбаем и в телек пялимся. Конечно, зимой больше. А летом дел невпроворот: скотина, огород, рыбалка. Осень – охотняя пора: сею для медведя, кабана овес в дальнем наделе. Попробуешь вяленой медвежатины. Вкус необыкновенный!

– Я медведя кушал! Парни в Большой Вишере, дружки-приятели, охотничий бизнес имеют. В самой глуши (вездеходом сутки трястись по болотинам) поставили рубленый дом, огромную баню. Возят олигархов стрелять лося, кабана и того же медведя. Фото памятные. Те платят немерено, конечно, по заказу девчонок из Новгорода берут.

– Охота не терпит мирских сует. Но теперь и на Урале орудуют браконьеры целыми бандами. Где крутятся большие деньги – что такое жизнь пары-тройки егерей?

– А говоришь, не терпит. Бьют зверя почем зря. Читал, у вас тигров осталось около пятисот, а леопардов и того меньше, пятьдесят.

– Это не у нас. Амур, знаешь где? От нас пылить еще тысяч пять километров. На Урале, брат, тигры не живут. А вот Снежного человека однажды сам видел.

– У нас тоже андошка водится. Однажды похитил Снежный человек бабу из деревни Селищи, что в нашем маловишерском районе, странная была и люди не любили. Авдотья не могла жить с сельчанами, однажды собрала узелок и в лес. Ночевала в барсучьих норах, в шалашах из мохнатых еловых лап. Видели поначалу, а вскоре и след простыл. А как-то попала на глаза охотнику, с шерстяным дитем, говорят, лицом в мать. Так местные и назвали лесного человека авдошкой или андошкой. Такая вот притча.

А еще был случай. Там же, в Селищах. Сосватал девушку Настю парень Василий. Поделки из дерева мастерил, и в Новгород возил продавать. Однажды пошли девчата в лес по ягоды. Разбрелись кто куда, потом домой идти, а подружки нет. Решили, что раньше их вернулась. Но в деревню Настя не пришла. Жители искали неделю впустую, а Василий вернулся из города и нашел свою невесту, ягоды собирала. Отказалась идти с ним.

– Не могу, – говорит, – теперь лесному жителю предназначена.

Выследил Василий обоих и с горя порубил топором и Настю, и мужа дикого. Покаялся будущему тестю. Отец нашел трупы, схоронил на опушке леса возле тропы и камень положил с надписью.

– Известно, где могила?

– Да. За кладбищем, как идти на село Горнецкое. Только уже позднее перезахоронил туда Настины останки некий чудаковатый профессор. А куда делись кости авдошки неизвестно.

– Ясное дело. Ученый забрал, чтобы секретно обследовать, – сказал Семен. – Потому и суетился насчет перезахоронения.

– Все говорят. Профессор объездил Алтай, Урал в поисках снежного человека.

– Я видел снежного человека, – повторил Семен, – урод, каких поискать. Выше нас дикие места. Где и живут йети.

Парфён засмеялся.

– Только мне не до смеху было. Чуть штаны не обмочил. – Семен нахмурился, – идем купаться или будем разговоры говорить?

– Жди, мотоцикл заведу. Пёхом далековато.

– Жаль, думал прогуляемся. Я с тобой.

– Идём.

Парфён вывел из невзрачного сарая мотоцикл «Урал», любовно похлопал по баку:

– В наследство достался от батьки. Машина – зверь! Сносу нет.

Мотоцикл завелся с оборота. Товарищи рванули с места. Через пять-семь минут Парфён остановился возле озера:

– Верхний разлив, – махнул в сторону водоема. – Бывшая плотина. Видел ручей?

– Ну.

– Речка Малая Вишера. Есть и нижний разлив, около станции. Лягушатник, дно илистое. А здесь полгорода купается. Теперь половина жителей дрыхнут, а другие гуляют. Светло, как днем.

– Почти двенадцать. – Семен скинул треники, футболку и остался в плавках.

Парфен поставил мотоцикл на опору и последовал примеру друга. Оба с разбегу нырнули в теплые воды.

– В нашей уральской Вишере долго не поплаваешь, вода ледяная! Айда на тот берег! Кто первый?

Пустились наперегонки. Семен обошел друга на целый локоть, случайно посмотрел назад, и затормозил.

Аэлита

Возле старого мотоцикла сидела девушка и наблюдала за гонками. Парфен вернулся к товарищу:

– Что же ты?

Семен, молча, кивнул на незваную гостью. Парфён помахал девушке рукой, и та, привстав, ответила тем же.

– Знаешь девку?

– Я говорил о ней.

– Та, которая со странностями?

Парфён промолчал, улыбаясь во весь рот.

– Плывём? – Спросил Семён, – или вернёмся?

– Наперегонки! – Парфён рванул, оставив на этот раз товарища позади.

– Ишь, корявый блин, старается перед девчонкой! – Сказал себе под нос, но друга догнать не смог.

С минуту посидели на пляже, и снова наперегонки, уже обратно. На этот раз ничья!

Семен, смущаясь, вышел на берег. Парфен быстро подбежал к девушке и окатил водой из сложенных лодочкой рук. Девушка засмеялась, и Семен вспомнил горный ручей, свою Вишеру. Тепло разлилось по груди.

– Мой товарищ, Семен. Сеня.

– Догадалась! Сказать по-правде, не утерпела, зашла к тебе, а мама сказала, купаться поехали.

Теперь Семен увидел велосипед, лежащий на боку.

– Меня зовут Аэлита, просто Лита. – Протянула Семёну узкую ладошку, которую тот пожал, с церемонным поклоном.

– Как название романа Алексея Толстого?

– Именно. Ты знаешь?

– В детстве читал пять раз.

Семён подошел к воде. Лёгкий ветерок вызывал мелкую рябь, которая была сродни той, что будоражила его душу. Парфён болтал с девушкой, а Семен удивлялся тому, что можно вот так просто говорить с небесным созданием зовущимся Аэлитой. Полуобернувшись, кинул взор на Литу: он ошибся, ничего особенного. Даже не симпатичная! И что нашел Парфён?

Аэлита засмеялась: мурашки пробежали по телу.

Семён нахмурился: вот ещё! Спору нет, ангельский голос. Интересно, какого цвета у неё глаза? Карие? Не совсем.

– Дружище, едем!

– А как же Аэлита? Пусть она едет с тобой, а я следом на велике.

Парфен перекинул ногу через сиденье «Урала» и похлопал рукой сзади:

– Литка, садись!

Аэлита уселась позади Парфёна и обхватила руками за талию. Семён оседлал велосипед.

Несмотря на глубокую ночь, темноты не было, что восхитило уральца:

– Эх, жаль, уральские ночи черны. Красота, славно гулять по деревне, тепло.

– Малая Вишера считается городом. – Возразил Парфён, ставя мотоцикл в сарай.

– Ладно, я домой, – сказала Аэлита.

– Нас дожидай, проводим. Сеня ночной город поглядит. Другу белая ночь в новинку, – Парфён улыбнулся, хлопнул товарища по плечу.

Девушка внимательно посмотрела на Семена. Тот покраснел: глаза цвета чая, чайные глаза. А ведь она красавица! Как он сразу не понял?

– Быстро забыл Наталку, – но мысль не принесла угрызений совести. – Чушь, ведь только приехал, новые впечатления, лица. Однако, это естественно. Утром встану с думой о невесте. Натаха, Натаха.

– Литка, не смущай кореша! А ты, старик, краснеть перестань. У Литухи манера в упор глядеть. Не каждому нравится такой рентген.

Девушка усмехнулась и перевела глаза на Парфена.

– Гипноз! – Тот нежно коснулся пальцем носа девушки. – Меня чарами не возьмешь. Ну что, побродим?

Семен пошел было со стороны товарища, но Аэлита перестроилась, чтобы идти посередине, между друзьями.

– Теплее, – усмехнулась она, хотя ночь была и в самом деле прохладной.

Парфен значительно качнул головой, скрывая ревнивый укол:

– Кокетка. На то она и девушка, старина. – Мысленно успокоил себя. Украдкой покосился на товарища, – Шварценеггер отдыхает. Хорош гусяка!

– Что молчишь? – Аэлита коснулась его локтя.

– Блаженствую. Не верится: рядом товарищ с далекого Урала и милая девушка.

– Не такая и милая, – заметила Аэлита. – Кто меня называет колдуньей?

– Каюсь! Но в положительном смысле. Я запал на тебя! Да и Семену, кажется, ты очень нравишься. Эй, друг, признавайся, мать твою!

– Признаюсь, очень! – Семен деланно рассмеялся.

– Ты, Литка, учти: у братана невеста на Урале, красавица.

– Правда, красавица?

– Ну.

– М-да. Ответ не впечатлил. Мы пришли. Здесь я живу.

Остановились возле низкого заборчика с покосившейся калиткой. Аккуратный дом в три окна, палисадник, в котором квохтали несколько курочек, и горланил петух, кося на Семена ревнивым глазом.

– Собаки нет?

– Одно слово, что собака. Молчун, Молчун!

Теперь Сеня увидел будку, полускрытую раскидистой кроной ветлы. А затем пса, недовольно глядевшего из личного домика.

Парфен сказал:

– Хороший сторож! Зайдешь на территорию, только обратно не выпустит. С ним надо подружиться. Аэлита!

– Ладно, идем!

Молчун вылез из будки и вилял хвостом, глядя на хозяйку. Аэлита погладила верного пса, и показала жестом на Семена:

– Свой!

Молчун улыбнулся по-собачьи, во всю пасть: губы растянулись до самых ушей. Хозяйка махнула рукой. Семен приблизился, дал псу обнюхать себя, и похлопал дружески того по холке.

– Теперь он запомнил тебя, вот, – Аэлита протянула Семену руку: нежную, такую маленькую, – Спокойной ночи!

Парфен стоял, многозначительно глядя на товарища. Тот понял, вышел за калитку, потянул сигареты. Сквозь табачный дым возник образ Наталки:

– Взойду на камень Писаный и брошусь вниз!

Образ был настолько реалистичен, что Семен провел рукой по лицу. Парфен тихо затворил калитку:

– Идем?

– Знаешь, однако, твоя Вишера для меня большой город. Одичал на заимке. У нас ведь домов десятка три не боле. Даже своего магазина нет. Мотаемся, едрена, за пятнадцать километров кто на автобусе, а кто на мотоцикле, у нескольких человек лошади. Да и как без лошади? Поле не вспашешь. В Красновишерск собраться все равно как в Нью-Йорк. А в Питер, примерно на Луну. Хотя, любой город, что планета. Дикари, одно слово!

– Плохо. Ты, парень, жизни не видел. Помотайся по Руси, а потом уже к невесте возвращайся. Если любит, поймет. Да и ты, блин, мечешься, вроде. Дорога ли тебе твоя Наталка?

– Дорога, – голос Семена звучал фальшиво.

– Дорога, – усмехнулся Парфен. – Я тоже кажись, влюблен в Аэлиту, но и других девчат обделять вниманием не спешу. А куда торопиться? Так женишься, а потом раскаешься: елы-палы, не догулял.

– Если любишь, не раскаешься.

– Если любишь, именно, если любишь.

Навстречу стайкой шли девушки.

– Привет, Фёнка! Что за красавчик? Познакомь. В нашей Вишере такая рыба-кит не водится. – Девушки, хихикая, окружили ребят.

– Шампанского хотите?

– Кто же не хочет, тупизна? И конфет шоколадных?

– И конфет обещаю. А дружка моего Семеном кличут. Уралец!

– Почти сибиряк? Ну и красавец, а фигура!

– Ладно, мать моя женщина, совсем парня смутили, щебетухи. Пылим в «Бессонницу». Посидим, как «белые» люди.

Две девушки простились с ребятами, но две остались. Вчетвером заняли столик.

– Кушать будете?

– Парфен, ты спятил? Разве ночью кушают?

– Лично я, когда голоден, тогда и ем! Мой товарищ, тоже.

– Ты бы хоть девушек представил, однако, – сказал Семен.

– Наконец, прорезался, елы-палы. Девушки, назовитесь!

Те захихикали:

– Моника! – Рыжеволосая толстушка с ямочками на щеках церемонно протянула белую руку. Семен, иронично поцеловал:

– Сема, джентльмен из глуши.

– Мы знаем уже, – сказала другая, крашеная тонконогая блондиночка, – А ты – Машка, а не Моника. Зря врешь, подружка, Парфен заложит.

– Вот и нет! Я бы промолчал, Лидуся.

– Лида. Хочу, чтобы и мне ручку по-джентльменски поцеловали.

Семен галантно склонился над рукой блондинки.

– Скажите, какой целовальщик, мать твою за ногу, – произнес Парфен, – любой может.

– Кроме Пани, – Лида насмешливо фыркнула. – Хочу кофе с коньяком и мороженое.

– А я – шампанского!

– Мы с Сеней тоже шампанского вдарим. – Девушка, бутылку «Голицына», сто граммов коньяку, четыре по сто пятьдесят шоколадного мороженого!

Официантка удалилась. Семен огляделся:

– Уютное кафе. А почему на стенах виды Петербурга, отрывки каких-то стихотворений….

– Не каких-то, Пушкина, темнота!

– Здесь Пушкин бывал?

Девушки прыснули:

– Скажешь! Знаешь, сколько лет нашему городу? То-то. В шестидесятых годах девятнадцатого столетия первые улицы появились. Пушкина к тому времени не было в живых. На вашей заимке есть интернет?

– Ну. А что?

Официантка принесла заказ. Парфен объявил тост:

– За моего друга!

– Ур-ра! До дна.

Осушили бокалы.

– Надолго к нам?

– Навсегда! – захохотал Парфен, – право, девчонки, он только приехал, а вы словно гоните обратно. Ядрена корень!

– Дурак ты, Панька, – блондиночка надула губы, – нас волнует время, успеем ли охмурить Соколика.

– У Соколика есть невеста.

– Невеста не жена! – Маша хихикнула. – А ты, Парфен, удержи товарища, работу предложи хорошую. Пусть заработает к свадьбе.

– Не грузи, Манюнька, дай отдохнуть парню. Он же только приехал, даже не спал еще.

Парфен зевнул, Степан тер глаза.

– Зевота, штука заразная, – Лидия повела плечом, – уж ты, Панька, не наводи тоску. Выпьем! Девушка, принесите мне кофе эспрессо и коньячку соточку! – Она манерно повела плечом.

– Две порции! – Семен поднял вверх палец!

– Три! Нет. Четыре!

– Как зазноба, Панечка? С товарищем познакомил?

– Познакомил, елы-палы.

– Сеня, как тебе марсианка?

– Девушка как девушка.

– Странная она, какая-то.

– Не заметил.

– Одна все, да с теткой Женей. Сверстниц обходит стороной. Неинтересны мы ей.

Парфен замахал рукой:

– Эй, девчонки! Аэлиту не обсуждать! За собой смотрите. А насчет общения, зря. Мне с ней интересно. Мечтательница, это верно. Но, чтобы зазнавалась – ничуточки!

Официантка принесла кофе и коньяк. Молодежь повеселела. Кафе совсем опустело, официантка грустила за стойкой, подперев щеку рукой, бармен вовсе испарился. Наконец, и Семен с Парфеном рассчитавшись, вышли на улицу. Было совсем светло.

– Елки-палки! Четвертый час, а ночи будто и не было, – сказал Парфен, – пока, девушки!

– Надо проводить, вдруг хулиган привяжется! Далеко вам?

– Не очень. Сами дойдем.

– Не годится, – Семен решительно подхватил девушек под руки, – ведите, однако.

Парфену ничего не оставалось, как следовать примеру товарища.

Мать Парфена спала, и молодые люди прошли на цыпочках в дом. Постель уральцу приготовили на веранде. Парфен притащил туда же раскладушку для себя. Друзья заснули, едва приклонив головы.

Семену снилась невеста в белом: она убегала с криком:

– Поймай меня!

Он долго бежал за ней и совсем запыхался, когда девушка остановилась и, обернувшись к нему, со смехом подняла фату.

– Аэлита?

Поднялся ураган, Аэлита поднялась ввысь, и с отчаянным криком умчалась в бескрайнее голубое небо, оставив его горестно взывать о пощаде.

Семен проснулся, и долго лежал, мучаясь от совершенно нового, неизвестного чувства.

– Наталка, я скучаю по тебе! – мысленно произнес, и удивился фальши, которую услышал в немой фразе. – Блин! Завтра поеду за билетом домой, завтра поеду за билетом домой, поеду за билетом до…, Аэлита – не заметил, как уснул.

Когда открыл глаза, солнце поднялось высоко. Парфена не было рядом, но слышался голос товарища:

– Мам, елы-палы, опять мои лилии трогаешь? Сказал сам, значит, сам!

– Не обидится твоя зазноба, честное слово!

– Я обещал Аэлите, что лично выращу для нее. Нечестно получится. Все равно, как готовые купить.

– Чудачка, твоя Аэлита!

– А сама дружишь с ней.

– Кто ж будет дружить? Девчонки, ой, завистливые.

– Вообще, со сверстницами помрешь от скуки.

– Странная девушка! Хорошая, добрая, но странная. Тяжело будет парню, что полюбит.

– Я люблю ее, и мне легко. Глупости это!

– Значит не сильно.

– А вот возьму, елки-палки, и женюсь.

– Только не забудь спросить, она пойдет ли.

Парфен засмеялся в ответ.

Семен аккуратно сложил одеяло и постельное белье, собрал раскладушку, и, потягиваясь, вышел во двор.

– Как спалось?

– Тетя Женя, дрых, яко сурок, однако. Смотаться бы за билетом в обратку.

– Домой? Едва приехал, и домой? Рванем в Питер, пошляемся, город посмотрим. А то мамаша спросит, что видел в северной столице, как отчитаешься?

– И то, сынок, – поддержала Парфена мать, – погости, дорогой. Возьмите Аэлиту, до конца недели девка выходная.

– В магазине по недельному графику пашет, – объяснил Парфен, – до воскресенья гуляет. Еще четыре дня, палки-трепалки.

– Ладно, ребята, умывайтесь, и завтракать! – Тетя Женя ушла в дом. Молодые люди последовали за ней.

Только уселись за стол, тетя Женя телефон несет:

– Сынок, тебя.

– Елки-моталки, – Парфен вздохнул недовольно, – мам, ну просил же. Да, слушаю. Василий Михалыч? Что стряслось? Ну, дела-а, копать-перекопать. Ладно, хорошо.

Он положил трубку на стол, отодвинул с отвращением:

– Мать, вот какого дьявола меня позвала? Сама говоришь Питер, и что?

– Да объясни толком, Фенечка.

– Мои черти напортачили с крышей. Дураки безмозглые! Глаз да глаз.

– Понял, дружок лепший, – Семен широко улыбнулся, – где дом то?

– Какой дом?

– Этого, блин, Василия Иваныча.

– Михалыча. Большая Вишера. Помнишь, мимо ехали вчера, палы-перепалы?

– Не помню. Да и хрен с ним. Очень далеко?

– Да ну. На мотоцикле минут пятнадцать, ети ее. – Парфен окунул блин в яично-масляный соус, и отхватил добрую половину. Семен доедал блин с вареньем:

– Я с тобой. Спасибо, тетка Женя. Вкусно, как дома.

– Не спеши, торопыга, – Парфён потянулся за вторым блином.

Тетя Женя засмеялась:

– Парфенка меньше четырех блинков не ест. Да и ты, уважь, гость дорогой, смотри, какой худой.

– Сенька не худой, а стройный, мать. А у меня через пару лет жирок завяжется от масляных блинков. – Парфен выгнулся, погладил себя по животу, – люблю покушать вволю. Со мной, говоришь? Хорошие мастера в цене, что делать умеешь?

– Лучше спроси, чего не умею. И по хозяйству, и по огороду, со скотиной, ремонты всякие. У нас в деревне мужики мастеровитые. Может, рекомендации нужны? – Семен гоготнул, – во, глянь! – Протянул руки кверху ладонями.

– Ну, ты разошелся, дружище! Я что думаю: мотай с Аэлитой в Питер, а свои дела разгребу сам.

– Молодец, сынок! Сень, правда: Литочка покажет Питер без Парфёнки.

Семен испугался:

– Нет, нет. Или вместе или никто.

– Не дури! – Осадил друга Парфён, – мать дело говорит. Решено, елки-палки. Дай, мама, телефон. Литуня, не разбудил? Ага. Питер покажешь уральцу? Ну. Я занят. На какой? Не. Поздно. Что? Да, ладно, Леха намыливался, если не уехал. Жди, перезвоню….Лешка? Собираешься? Прихвати гостя с Литкой до Питера. А? Нет, не ревную! Дурак ты! – Парфён рассмеялся и положил трубку, – Ну и мудила! Уф! Еще звоночек, – Литусик, подходи, на сборы полчаса! Окейно! Ёлки-палки, а ты что пялишься, собирайся, дурило?! – Ткнул Семена в бок. Тот с нарочито недовольной физиономией поспешил к умывальнику.

– Во-во, рожу поброй, чтобы девчонка со стыда не сгорела, – Парфён хихикнул, завистливо вздохнул, – эх, кабы не дела. Завтра расскажешь, отчитаешься, где был и что видел, понял, герой? Вернусь поздно, да и ты быстро не обернешься.

Экскурсия

Загудела машина и трижды отрывисто посигналила.

– Лимузин подан! А дама задерживается. – Парфён свистнул, выглянув.

– Эй, парни, я уже в машине! – Аэлита открыла окошко позади водителя и помахала рукой.

Семён, в новых джинсах и ярко-голубой рубашке, немного стесняясь, приветствовал Аэлиту с порога.

Краснолицый мужчина выйдя из старенького «Пежо», пожал уральцу руку:

– Лешка!

– Сеня.

– Лады. Едем? Усаживайтесь, баре.

Семен уселся рядом с водителем.

– Эй, Фенол, может подбросить до Большой? А?

– Я на мотоцикле, Грузин.

– Как хочешь, брат.

– Давай, давай, не тяни резину. – Парфён махнул водителю, и тот медленно тронул.

– А почему Парфён грузином кличет?

– Что? Не похож? Папаша азербайджанец, да нашим, дело прошлое, по фиг: грузин и грузин. А кстати брат весь в папашу: чёрный и носатый.

– Подумаешь, носатый! У Парфёнки тоже нос на семерых рос, – фыркнула Аэлита, – тот ещё шнобель.

– Умная-я, страсть, а, Сень? Слова то, какие знает? Шкнопель, – Лешка заржал.

– Шнобель, а не шкнопель. Ты хоть одну книжку прочитал? Эко серость.

– Читал, читал. В детстве «Буратино». – Лешка снова засмеялся, да так заразительно, что Семен расплылся в улыбке. Хотел бы и он так непринужденно болтать и ухохатываться в обществе странной девушки. Он ждал, засмеется ли Аэлита, и одновременно боялся чувства, которое вызывал смех девушки в душе.

– Почти двести километров до Питера. В принципе ерунда, колеса, не ноги. Мы как-то, дело прошлое, на спор с Вовкой Калашниковым на великах рванули до города. Правда, сдохли у Тосно. Завалились на газон, никакие. Вовка молвит: Может, ну его к чертям собачьим? Пошли за пивом. – Лешка замолчал.

– Ну и?

– Гну. Купили двухлитровый баллон «Охоты», да видно устаток сказался. Глаза открываю – бляха-муха! – а велосипедов нема. Приделали ножки.

Аэлита засмеялась:

– Экие рекордсмены! Правда, без великов на электричке легче.

– Смейся, смейся. Только мне не до смеху было, спорил на свой велосипед, как и Вовка. Пришлось денежками рассчитываться за глупость.

– А кто проверял исполнение?

– Уговор был в Питере отметиться у Жоркиной мамаши. Дело прошлое.

– А сколько до Тосно? – Спросил Семен.

– Около ста тридцати. А до Питера еще шестьдесят. Выехали из Малой чуть свет, к вечеру – Тосно, еще шесть-семь часиков, и Питер, а-а, – Лешка махнул рукой, – ерунда. Думаешь, жалею, дело прошлое?

– Нет?

– Есть, что вспомнить. Дело прошлое, хочу теперь на велосипедах в Москву податься, но товарища нет для такой игры. У вишерских кишка тонка. А ты, уралец, может, подпишешься?

– Ему скоро домой, – Аэлита тронула Семена за плечо, тот обернулся, и глаза их встретились. – Правда?

Семен не слышал, о чем спросила девушка; кровь прилила к груди. Он смотрел на нее и молчал.

– Тебя спрашивают, Орёлик, иль онемел? – голос Алексея вывел из состояния оцепенения.

– Дай сообразить. За две недели, может, и выкрою пару деньков.

– Лешка, не сбивай человека. Ему бы Питер поглядеть, и на Москву денечек-два. А на велосипеде гнаться язык наружу, до красот ли?

– Что ж, дело хозяйское, я не настаиваю. Рыбачишь?

– А как же?

– Слышал, в Сибири омуль водится?

– Это на Байкале. В нашей уральской Вишере больше хариус и таймень. Еще налим, сиг, лещ, щука, бычок-подкаменщик, рипус и прочая мелочь. Конечно, с тайменем ничто не сравнится, да это и не рыбалка, а охота. Стервец, до двадцатипяти кило тянет. Лично сам однажды двадцативосьмикилограммового поймал.

– А как тащил?

– Целая история. Бодался до изнеможения, а вытащил, жалко стало, будто сроднился. Отпустил бедолагу.

– Хоть сфоткался на память?

– Куда там, не на курорте однако. Сколь рыбачил, а таких не видывал боле: так, шелупонь одна, ети ее.

– У нас рыбка попроще. Щука, лещ, сом, жерех, окунь, плотва, дело прошлое. Волхов – рыбная река, еще Ильмень-озеро.

– А Спасское? ― неожиданно спросила Аэлита.

– Чудачка. Кто на Спасское ходит рыбачить? Только вездеходом доберешься. Дикое место. Топь непролазная.

– Красота! Сень, уговори Парфенку, пусть организует нам поездочку в Спас-Оскуйский погост.

– А в Горнешном, дело прошлое, церкву видела?

– Конечно. Туда и дорога есть. Мы с Парфеном недавно катались. И маловишерский батюшка уже службы проводит. А Спасо-Оскуйский погост – старина забытая.

– Любань! – Торжественно объявил Лешка. – Осталось столько и еще полстолько. А погост, кому нужна развалюха? Кондыбаться за ради чего?

С полчаса ехали молча. Семен посмотрел в окно:

– Еще не Питер?

– Это, дело прошлое, город Тосно. Считается пригородом Питера. Через час будем на месте, высажу у метро – гуляйте сами – и по делам.

– У метро? – Семен растерялся, – какого метро?

– Подземного, дело прошлое. – Лешка подмигнул Аэлите.

– Сень, ты в метро не ездил?

– Нет. Но я знаю, что такое метро. – Семен прилип к окошку и замолчал, делая вид, что поглощен созерцанием дороги. Сердце отчаянно колотилось. Дурак, зачем обещал жениться?

(Взойду на камень Писаный и брошусь вниз!)