скачать книгу бесплатно
– Так это вам всё в милиции объяснить надо. В подробностях объяснить. Пусть запишут у себя, в свои протоколы.
Инна безнадёжно пожала плечами:
– Это что-нибудь изменит?
Валерьян ухватил её за предплечье, энергично потряс.
– Конечно, изменит. Для них, как я понял, каждая мелочь важна. Может, большого срока и не присудят.
Инна понуро опустила ресницы.
– Они вдвоём у нас были. Кто ж наверняка разберёт, с чего у них в этот раз всё началось? Сначала пили, потом задрались – соседи слышали крики, шум. Тот его вроде бутылкой огрел. Отец – за нож.
Инна прижала ладонь к глазам Малоподвижное лицо её вдруг, словно сведённое внезапной судорогой, скукожилось.
– Пил, пил, мучил нас, мучил… А теперь вот… человека убил, – утробно хрипя, зарыдала она. – Убил… Взял и убил!
Связный разговор их на том оборвался. Ни у него, ни у нее слова больше не шли с языка.
Валерьян привлёк Инну к себе, топя щёки в её длинных, лежащих по плечам волосах. Она, рыдая, содрогалась сведённым, одеревенелым телом в мучительном страдании…
Нелегко пришлось Валерьяну с домашними. Первоначальная оторопь родителей сменилась негодованием.
– Почему же ты столько времени всё от нас скрывал? Почему до сих пор ничего не рассказывал про эту девушку? – кипятилась мать. – Что, для этого надо было обязательно в грязную историю угодить?
Валерьян тёр пальцем переносицу, сердито сопел.
– Да никуда я не угодил. Записали показания – отвязались…
Павел Федосеевич, скрещивая руки на груди, недобро сужал глаз.
– А я знаю, почему он скрывал. Потому как знал: мы таких отношений не одобрим. Дочка каких-то пьянчуг, папашу за драку с поножовщиной арестовали…
– Неправда! У неё только отец алкоголик, а мать нормальная, непьющая. И сама Инна в нашем университете учиться, на химфаке.
Но Валентина наседала на него неугомонно:
– Лерик, послушай нас! Мы, родители, тебе только добра хотим. Ты на эту девицу не засматривайся. Из-за хороших девушек в милицию не попадают, знай!
– Не хватало только, чтобы тебя теперь ещё по судам таскать начали. Только этого не доставало, – поддавил отец.
Валерьян, внутренне кипя, ещё не оставлял надежды сгладить разговор.
– Я туда к ним поехал, потому что мать Инны нам звонила – сами же и рассказали. Кто мог заранее знать, что там случилось?
Родителей его аргументы не убеждали.
– А зачем ты ей понадобился вообще? Зачем она тебя в эти дрязги пьяные сразу впутала?
– Ничего она не впутала. Она просто дочку разыскать хотела.
– Ты эту семейку повыгораживай ещё! – бросил Павел Федосеевич, уже резче и грубее. – Такие и сами жить по-людски не способны, и другим испортить жизнь норовят.
Он шагнул к окну, быстрым, нервным движением отодвинул занавеску.
– Алкашичьи дети… В университеты ещё лезут, – процедил он, щеря небрежно выбритый рот. – Хоть циркуляр против таких принимай.
– Ты, Лерик, таким не верь, – подхватила Валентина. – Ты просто юн пока и жизни совсем не знаешь. Окрутить тебя хотят, простофилю.
Валерьян вскочил, сжал кулаки.
– Прекратите! Зачем вы так говорите о человеке, который мне дорог?! Которого я люблю!
Павел Федосеевич испустил долгий горестный выдох, а Валентина, собрав в болезненные морщины лицо, вскричала пронзительно:
– Да сам прекрати! Понял?! Любит он… Сил нет глупости твои слушать!
На побелевшей щеке Валерьян вылез, подрагивая, желвачок. Он ринулся из кухни прочь, толкая в сердцах дверь, заглушая гневным возгласом прущее наружу бранное слово.
– Вас, вас сил нет слушать! – восклицал он, мечась взбешенно по своей комнате.
Родители после ссоры с сыном занервничали всерьёз. В последующие дни они между собой не раз возвращались к прежнему разговору, уединившись в комнате или на кухне. Павел Федосеевич, будто стремясь оправдаться за былое благодушие, как правило затевал его первым.
– Нет, я, конечно, понимал, что у него появилась девушка, но что всё обстоит вот так… Дочь алкоголика, убийцы… – он в горьком недоумении выпячивал губу и поджимал плечи. – Не думал, никак не думал, что мой сын с такой свяжется.
– Вот чуяло моё сердце, что там неладно. Чуяло, – повторяла, гордясь и в печали своей прозорливостью Валентина. – Все эти его увёртки, отговорки мне с самого начала не нравились.
– Да я думал, он просто из застенчивости скрытничал с нами. Думал, потом всё сам расскажет. Позже.
– Мы, конечно, подупустили его. Внимательнее стоило быть – ведь восемнадцать лет, такой возраст…
Валентина вставала, садилась, снова вставала, не находя себе места.
– Ты учти, она ещё замуж его вовсю тащить станет. А Лерик ведь наш такой ещё неопытный…
Павел Федосеевич зажмурил на мгновенье глаза, содрогаясь.
– Ладно тебе каркать!
Валентина повторила с упорством:
– Я серьёзно тебе говорю. Эта девица так просто, сама, от него не отвяжется.
Павел Федосеевич откинулся на спинку стула.
– Что на него нашло? Ведь здравомыслящим, разумным парнем всегда был. Никогда прежде ни с какими люмпенами дружбы не водил. Думали, год-другой – и найдёт себе хорошую девушку из приличной, интеллигентной семьи. И вдруг такое…
Валентина уселась напротив мужа, прикусила ноготь мизинца.
– Разговаривать с ним надо. Только аккуратно, без скандалов. Постепенно всё объяснять. Я поняла: если так, прямо в лоб эту девицу ругать начинать, то лишь хуже сделаешь.
На старый Новый год Павел Федосеевич с Валентиной отправились в гости к Мироновым, но застольный разговор вдруг быстро соскользнул на болезненную для них тему. Оказалось, Ирина Миронова недавно видела в городе Валерьяна, но тот был не один, с Инной, и поглощённый ею, даже не глядел вокруг.
Миронова начала плести рассказ вкрадчиво, более норовя вывести на встречный рассказ самих Ештокиных. Но под конец, будто исподволь поддразнивая, самое неприятное для них расписала с откровенностью:
– Подхожу к остановке возле университета, смотрю – Валерьян. Да не один, с какой-то девицей. Забились под навес в самый угол, милуются. Он обнимает её и прямо такими влюблёнными глазами на неё смотрит…
Миронова подхихикнула:
– Вы не говорили прежде, что у сына вашего, оказывается, невеста есть.
Валентина резко вскричала, точно уколотая булавкой:
– Господи, да глаза б мои такой невесты не видели! Как прилепился он к ней, так прямо не знаем, что и делать…
Миронова, любопытствующее блеснув глазами, прикинулась удивлённой:
– А чем же она плоха? На вид симпатичная, стройная, не вульгарна…
– А, стройная… – отмахнулась, вздыхая, Валентина. – Из семьи-то она какой? Папаша – пьяница законченный, в тюрьму посадили недавно.
Павел Федосеевич поджал с недовольством губы, но изведшуюся за эти дни Валентину было не сдержать. Она поведала Мироновым обо всём с такой горестью, что и благодушный Сергей Михайлович и даже Ирина по-настоящему прониклись.
– Надо же, а. А на вид такая благопристойная показалась, – проговорила Миронова, прицокивая языком. – Такая приличная.
– Пройда она – уверена, – выпалила Валентина с чувством. – Это просто наш такой неопытный простофиля. Раньше и девушек-то у него не было толком никаких, потому и раскусить её не может.
– А объяснить пробовали? – спросил Сергей Миронов. – Или совсем слушать вас перестал?
– Совсем, – Валентина, будто мучимая головной болью, приложила ладонь к виску. – Раньше такой мягкий, внимательный был, а тут…
– Познакомить его тогда с какой-нибудь другой девушкой надо. Вдруг переключится? – посоветовала Ирина.
Ештокины удручённо молчали, горюя от внезапно нашедшей на них напасти. Павел Федосеевич подлил себе в рюмку водки.
По пути домой он сказал жене:
– Может, и правда стоит попробовать, как Ирка говорит? У твоих знакомых, подруг дочки – сверстницы Лерика – есть?
Он посмотрел вверх, на мерцающие в стылом воздухе звёзды. Скрипнул зубами:
– Ну нельзя ж дожидаться, когда в городе на сына нашего пальцем показывать начнут. Мол, смотрите, вон он идёт – с дочкой убийцы.
Часть вторая
I
Валерьян и Инна справились с экзаменами хорошо, без троек, но двухнедельные, до начала февраля, каникулы текли безрадостно для обоих.
Инна часто оставалась с матерью дома, присутствуя при её скорби и скорбя сама. Та, разлучившись с мужем, тосковала о нём упрямо, первые дни после случившегося взвывала тяжко, будто по мёртвому:
– Допился-таки, паразит! У-у-у, допился…
В её болезненных, мучительных причитаниях звучала и горесть о загубленных жизнях, и глубокий, нутряной страх за предстоящее.
– Жить-то дальше теперь как? И себя, дурак, изгубил, и на нас люди теперь как на зачумлённых смотрят.
За неделю она чуть-чуть оклемалась и, отчасти движимая многолетней привычкой заботиться о пропащем муже, отчасти из желания унять грызущую тоску, начала собирать тому посылку в следственный изолятор.
В точности не зная, какие именно продукты и вещи разрешены к передаче, она сложила в картонный ящик то, что прежде относила супругу в больницу: чайную пачку, пакет развесного печенья, банки с вареньем и консервами, плитку шоколада…
– Щётку зубную давай передадим. И пасту, – сказала Инна, подумав. – А ещё ему наверняка нужна хорошая тёплая рубашка, носки, бельё, полотенце.
Мать, словно разучившись за эти дни соображать, глуповато захлопала ртом:
– А что ж, разве щётку, пасту им там не выдают?
Инна, печально, но терпеливо вразумляя, проговорила:
– Там не больничная палата. Там – тюрьма.
Когда вещи, наконец, были отобраны и сложены, а коробка запечатана, мать взяла чёрный жирный карандаш и, помусолив языком стержень, вывела на плотном картоне: от Чупраковой Татьяны Ивановны. Затем, подумав, приписала их домашний адрес.
В изолятор они с Инной отправились вдвоём, дочь помогала матери нести громоздкий, охваченный бечевой короб. Добираться до располагавшейся на отшибе тюрьмы было неудобно, ехать пришлось с двумя пересадками, сначала на автобусе, потом на троллейбусе, а затем ещё – почти километр ковылять пешком, держа с двух сторон за бечеву угловатый, задевающий ноги короб. Когда они, отыскав в протяжном, сером, оплетённом сверху колючей проволокой заборе вход в помещение, где принимались посылки для арестантов, вошли внутрь и измождено опустили ношу на пол, ладони обеих были почти до крови прорезаны жёсткой бечевой.
– Уф-ф ты, господи, – тяжко охнула Татьяна Ивановна, убирая назад, под шапку взопревшую прядь.
Для того чтобы пробиться к окошечку досмотра и приёмки, им пришлось прождать в очереди более двух часов. В помещении, совершенно лишённом скамеек и стульев, было холодно. Десятки ожидающих, притопывая мёрзнущими, задубелыми ногами, приплясывали на месте, дыша друг на друга клубящимся паром.
Передачи проверяли очень медленно, разворачивая каждый шерстяной свитер и пару штанов, разламывая на части каждую булку или конфету. Когда Татьяна Ивановна с Инной, оказавшись возле окошка, начали вытаскивать из коробки вещи и еду, приёмщик их осадил:
– Консервы, варенье не принимаем, – произнёс он категорично.
Консервными банками и баллонами с вареньем была заложена половина их ящика. Татьяна Ивановна растеряно зашамкала, кругля глаза:
– Да почему же? Да как? Зря что ли тащили?
– Слева от окошка висит список. Там указано, что можно передавать. Варенье своё забирайте назад. Продукты домашнего консервирования, да к тому же ещё в стеклянной таре, принимать не положено.
– А что хоть можно-то тогда? – спросила, чуть не всхлипывая, она.
– Читайте. Там всё сказано, – буркнул приёмщик, решительно возвращая Инне банки.
Приняли только нательные вещи, умывальные принадлежности, чай, печенье, пачку сахара, шоколад.
– Господи, засадили человека, так теперь ещё и варенья ему передать не дают, – сердито гудела Татьяна Ивановна, выходя на улицу.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
