скачать книгу бесплатно
– Он, кажется, немцев до сих пор ненавидит. Ведь он из тех ещё… кто действительно воевал.
Валерьян не нашёлся, что и сказать.
Выйдя на улицу, они направились к остановке. Прежде чем ехать к Медведеву, Инне необходимо было попасть домой, взять приготовленный для Валерьяна подарок, переодеться. Шампанское он раздобыл накануне и, собираясь встречать её, захватил с собой – так и просидел всё это время в коридоре, поставив возле себя на скамью матерчатую сумку с двумя бутылками.
Доехав до Авиационной, они вошли в её двор вместе – теперь Инна уже не опасалась, что кто-то может увидеть их здесь вдвоём. Однако в квартиру к себе она не пригласила.
– Подожди здесь, пожалуйста, – попросила она, будто прося извинения.
Затем посмотрела вверх, на светящееся окно третьего этажа.
– Отец вон дома. Уверена: пьян…
Инна быстро поцеловала Валерьяна в щёку, словно благодаря за согласие ждать на морозе, прошагала в тёмную глубину подъезда. По узкой лестнице зацокали её каблуки, потом послышался звук открываемой двери.
Валерьян выбрел из подъезда во двор. Остановившись в его середине, подле фонаря, поднял голову, точно надеясь разглядеть что-нибудь в показанном Инной окне. Штор на нём не было, но слабо освещённое изнутри стекло казалось плохо проницаемым, мутным. Возле него зажглось другое – зашторенное, но ярче, и Валерьян гадал, Инна ли, войдя в свою комнату, включила свет, либо же это просто окно другой квартиры.
– Слышь, парень… прикури, а… – развязно окликнул его вынырнувший откуда-то плюгавый, в мешковато обвисающей “аляске”, мужичок.
Мужичок был хорошо “под мухой”, щуплая рука его, тянясь к Валерьяну незажжённой сигаретой, виляла, подрагивая.
– Не курю, – пробурчал Валерьян, сторонясь его инстинктивно.
– Э-э-э… – разочарованный мужичок бессильно уронил руку вниз, точно плеть.
Он поднял голову, поглядел, как показалось Валерьяну, на то же самое мутное, без занавесок, окно.
– Ладно, у Васьки подымлю… в форточку, – пробормотал он, прищуривая скошенный глаз. – У-у… Васька…
Он побрёл к подъезду, рыхля заплетающимися ногами свежевыпавший снег.
Спустя полминуты во двор спустилась Инна. Подкрашенное лицо её было непразднично. Валерьян, чуя без слов её грусть, прижал Инну к себе. Щёки её почудились ему влажными.
– Чего ты?
– А-а… пойдём, – проговорила она, потянув за руку. – Поедем…
Они вернулись на остановку, сели в “тройку”, вышли за квартал от центральной площади, пересели в “восьмёрку” – троллейбус. Медведев жил на другом конце города, и добираться туда нужно было с пересадкой.
Когда они оказались уже у самого дома Медведева, Валерьян вдруг остановился.
Он поставил сумку с шампанским на снег, расстегнул куртку, вынул из внутреннего кармана упакованную в серебристую фольгу коробочку. Ему не хотелось вручать свой подарок на глазах посторонних.
– С наступающим, – ласково сказал он.
И, протягивая коробочку, поцеловал Инну в губы.
Она обхватила его рукой за шею, растеряно и радостно опуская ресницы.
В коробочке был флакон польских духов ”Пани Валевска”.
– Класс! – просияла Инна, разобрав на флаконе нанесённую латиницей позолоченную надпись. – Класс, Валер!
Свой подарок – аккуратную вязаную спортивную шапку – она тоже вручила здесь, не входя в дом. Сама шапка понравилась Валерьяну не очень. Прилаженная к ней кисточка показалась ему лишней, портящей весь вид, но он, улыбнувшись, снова поцеловал Инну.
– Теперь точно мёрзнуть не буду, – Валерьян игриво кольнул её пальцем под грудь. – Не дашь.
Когда они позвонили в квартиру, все гости, кроме них, уже собрались.
– Припозднились, – Медведев, широко и немного хмельно улыбаясь, растворил дверь.
Веселье разгорелось, разогреваемое стопками и фужерами. Медведев, Сорокин, Кондратьев взялись за водку, решив повременить с шампанским до боя курантов. Инна с Наташей откупорили одну бутылку – “проводить старый год”. Валерьян чокался со всеми, но пил аккуратно, не желая сильно пьянеть.
В углу гостиной комнаты, на массивной деревянной тумбе, работал цветной “Горизонт”, но в экран почти не смотрели – программы центральных каналов казались скучны. Медведев, заглушил звук, приволок магнитофон.
Вначале он крутил рок, но девушки, повеселев, затребовали эстраду.
– Хватит уже этих “групп крови”. Давайте другое, веселее, – воскликнула Инна.
Медведев пробовал возражать, но она настояла, чтобы кассету переменили.
Зазвучал слащаво “Ласковый май”. Инна подпевала вначале, вихляя плечами, затем потянула Валерьяна танцевать в проёме между комодом и накрытым столом.
– Белые розы, белые розы, беззащитны шипы… – прикрывала она, обнимая Валерьяна за шею, глаза.
Наташа, не утерпев, выволокла танцевать Сорокина. Несколько минут две пары толкались на тесном пятачке, подначиваемые хмельными возгласами Кондратьева и Витьки. Затем Сорокин неожиданно подхватил Наташу на руки. Та, болтая ногами в воздухе, зашлась в громком, радостном визге.
– На столе давайте, ну! – захохотал Кондратьев.
Сорокин, кружась с заливающейся смехом Наташей на руках, действительно натолкнулся с размаху на угол стола. Она взвизгнула уже от испуга. Защитно выставив руку, попала ладонью в тарелку, сбросила её с дребезгом на пол. Белые комки “столичного” разлетелись по узорчатому паласу.
– Вот и насвинячили, – произнёс Медведев, беззлобно разевая рот.
Сорокин растеряно переминался на месте, не решаясь опустить Наташу на пол. Та даже ноги поджала, боясь пораниться об осколки стекла.
– Аккуратней! Ай! – вскрикивала она.
– Эх, пошла веселуха! – крикнул Кондратьев, тараща дуреющие глаза.
Но незадолго до боя курантов ребята всё-таки притихли, убавили музыку и вновь включили у телевизора звук. Передавали обращение Горбачёва.
– Ну послушаем, чего он там, – со скепсисом сказал Валерьян.
Генеральный секретарь, часто опуская лицо к остающейся вне кадра бумаге, глаголил:
– Дорогие товарищи! Через несколько минут завершиться 1989 год, а вместе с ним завершиться и целое десятилетие. Мы вступаем в новый 1990 год, в последнее десятилетие двадцатого века…
Говорил он, как и всегда, витиевато и длинно, но почти целиком о политике. Похвалил завершивших недавно съезд депутатов, посетовал на хозяйственные трудности и рост межнациональной вражды, пообещал ускорить реформы…
Несмотря на обилие слов, конкретный смысл речи упорно ускользал, точно протекающая сквозь пальцы вода.
– Хорош трепаться, Горбатый! Закругляйся, давай, – нетерпеливо выкрикнул Медведев, посматривая на часы.
– Пусть бы лучше сказал, когда заживём как люди, – бросила Инна, хмурясь.
– Ну, с новым десятилетием! – иронично провозгласил Кондратьев, лишь только куранты начали свой бой.
Выпив по фужеру шампанского, все прильнули к окнам. Обыкновенно в Новый год, сразу после двенадцати, над городскими кварталами неизменно взвивалось несколько ракет, казавшихся им, непресыщенным зрелищами, едва ли не фейерверком.
Теперь ракет взлетело больше, с десяток. Прочерчивая высокие, крутые траектории, они поднимались одна за другой, и были все красного цвета. Затем пара вылетела из-за соседнего дома – и тоже красных.
– А зелёной-то ни одной, – проговорил, озадачиваясь, Сорокин. – С военного склада что ли списанных понадыбали…
Валерьян молчал, наблюдая, как высоко, выше деревьев и крыш, медленно превращаясь из алой звезды в тлеющий уголь, тускнеет, выгорая, последняя.
XVI
Снежными матовыми сумерками Валерьян пошёл провожать Инну к автобусу. На остановке не было ни души. Под начавшим под утро обильно сыпаться снегом картонные хлопушки, пустые бутылки, кожура мандарин – следы вчерашнего суетного веселья – уже с трудом угадывались на неметёном тротуаре округлыми бугорками.
– Поеду, – завидев пробивающие белесую мглу фары раннего автобуса, произнесла Инна.
Голос её стал грустен, словно возвращение домой было для неё неприятной повинностью.
Поцеловав Валерьяна, она поднялась по заледенелым ступенькам в салон, помахала ему сквозь морозно разузоренное окно рукой. Автобус немедленно тронулся, будто бы и остановившись здесь лишь затем, чтобы подхватить её и умчать в густеющий снегопад.
Дома Валерьяна встретили обеспокоенные родители.
– Ты как? – воскликнула в прихожей Валентина. – Всё с тобой хорошо?
Валерьян устало повесил на крюк вешалки шапку, протёр пальцем уголки осоловелых, слипающихся глаз.
– Хорошо… Отметили весело. А вы?
Валентина, однако, заговорила о другом:
– Среди ночи женщина какая-то нам по телефону позвонила. Представилась матерью некой Инны Чупраковой. С тобой поговорить хотела. Прямо настаивала.
В словах матери зазвучал вызов, усиленный и тревогой от странного ночного звонка и накопившимся раздражением от скрытности сына.
Валерьян, сидя на обувном ящике, расшнуровывал ботинки. Огорошенный известием, он ещё несколько секунд продолжал машинально возиться со шнурками, затем замер, соображая, приподнял голову.
– Меня?
От новости и впрямь повеяло недобрым.
– Тебя. Что-то случилось там у неё… нехорошее. Она прямо в трубку рыдала.
– Рыдала? – растеряно переспросил Валерьян. – А…из-за чего?
– Я думала, ты нам это объяснишь.
Отец был более спокоен, потому пояснил:
– Дочь она свою искала. Была уверена, что та с тобой… отмечает.
– Мы у Витьки Медведева собирались. Я ж предупреждал, – забормотал он, соображая, что же могло в эту ночь стрястись. – Много кто там был, не я один…
Телефона в квартире Инны не было. Значит, мать её звонила не из дома. От соседей? Из больницы, где несла дежурство?
– И эта… Инна Чупракова… она тоже была с вами? – требовательно спросил отец.
Валерьян, не желая больше темнить, ответил кратко:
– Да.
Павел Федосеевич, вырвав-таки из сына признание, продолжил мягче:
– Её мать позвонила в начале четвёртого, мы спать только-только легли. Когда мы сказали, что ты не дома, она стала спрашивать, где тебя найти, как связаться. Она была абсолютно уверенна, что её дочь с тобой.
– Всё молчал, таился от нас, негодник. А теперь что вышло? – укорила Валентина опять и прибавила с недовольством. – Что всё это значит?
Валерьян продолжал сидеть на обувном ящике, стащив с ноги один ботинок, но не успев стащить другой. Пустой обледенелый автобус, глубинная, непроходящая грусть в голосе, в словах Инны, вглядывающийся в окна её квартиры пьяница вспомнились с резкой, болезненной яркостью.
“Приключилось чего-то. У неё дома”, – не предположил даже, а уверовал Валерьян.
Он принялся решительно надевать снятый было ботинок.
– Ты чего? Куда ты? – всполошились оба родителя.
Но Валерьян, не ощущая более хмельной сонливости, уже, растворяя дверь, выскакивал за порог.
– Я ненадолго… я скоро, – сбивчиво выкрикнул он, торопливо сбегая по лестнице вниз.
Отец и мать, растеряно моргая и переглядываясь, беспомощно топтались возле порога.
На остановке Валерьян оказался через пару минут. Ему повезло – автобус появился быстро. Но первоянварским утром проезжую часть не расчищали и не посыпали песком, оттого ехал он долго. Нервничающий Валерьян барабанил пальцами по спинке переднего сидения и тёр стекло, желая видеть, далеко ли ещё осталось до поворота на Авиационную улицу.
Сидя в непрогретом салоне утробно гудящего мотором “ЛИАЗА”, Валерьян напряжённо думал, как теперь поступить. К дому Инны его погнал подступивший к сердцу страх, смутный, но сильный. Ждать, когда та даст о себе знать сама, он, предугадывая плохое, заставить себя не мог. Но что будет дальше – ни знать, ни даже толком предположить не мог.
Сойдя на нужной остановке, он недолго потоптался на улице, глазея на дом, словно надеясь проникнуть взором сквозь его стены. Затем направился во двор, всё яснее осознавая нелепость своего прихода в случае, если окажется, что ничего худого не случилось. Но он сейчас соглашался скорее оказаться нелепым, нежели малодушным.
Во дворе, куда он вошёл исполненный тревожного смятения, в глаза сразу же бросился жёлтый милицейский “УАЗ”, приткнутый к самым ступеням подъезда, в котором располагалась квартира Инны. Возле него толклись зеваки-соседи, пожилая тётка в выцветшем зелёном пальто вещала, эмоционально прижимая руку к груди:
– Слышу среди ночи крик дикий из-за стены. И мат-перемат… мат-перемат…
Валерьян ринулся к подъезду.
К квартире Инны ноги привели его сами. Дверь в неё была открыта, а за порогом, в коридоре, в распахнутых настежь комнатах виднелись фигуры людей, в форме и в штатском.
