ТРАКТИР

– Кофе. Со сливками.

– Пончики? Штрудель? Горячие бутерброды?

– Спасибо, не нужно… Ну, может, один пончик.

– Присаживайтесь, я мигом! – Вероника усадила гостью за один из квадратных столиков.

– А где ваша дочь… Алиса, кажется? И тот славный фоксик?

– В саду, наверное, или в лесу. Выгуливают друг друга.

Ида слегка огорчилась. Не столько из-за отсутствия собаки, сколько из-за невозможности еще раз увидеть Алису. Почему-то ей очень хотелось до отъезда увидеть девочку. Увы.

Она устроилась на удобном стуле с подлокотниками и огляделась. Уютный зальчик: яркие осенние цветы в пузатых вазах, зеркала, подсвечники, картины – в общем, классика жанра. Взгляд естественным образом остановился на портрете напротив… и замер. С холста на Иду смотрели две маленькие барышни в бархатных капорах и отороченных белым мехом накидках, обе курносые, с румянцем во всю щеку. Позади них сверкала витрина магазина игрушек: разноцветные мячики и башни из кубиков, лошадки и оловянные солдатики… Девочки радостно улыбались, держа перед собой большую нарядную куклу – розовое шелковое платье, белоснежный чепчик на белокурой головке, из-под кружевных юбок выглядывают миниатюрные красные башмачки…

– Нравится?

Ида вздрогнула. Она и не заметила, как подошла хозяйка с чашкой кофе и пончиками.

– Если честно, не очень. А… откуда у вас эта картина?

Вероника пожала плечами:

– Висит здесь, сколько себя помню. Наверное, первый хозяин трактира приобрел на каком-нибудь аукционе: он был большим любителем портретной живописи. А мой муж коллекционирует исключительно пейзажи…

Ида ее уже почти не слушала. Ей снова стало дурно, в горле пересохло. В два глотка осушив чашку горячего кофе, она извинилась перед хозяйкой – мол, надо спешить, у нее назначена встреча – и попросила счет.

– Не торопитесь, никуда он не денется, – неожиданно сказала Вероника, приняв у нее плату.

– Кто? – опешила Ида.

– Тот, кто вам нужен.

Это прозвучало так хорошо, так веско… так успокаивающе. Вот только в действительности Ида никому встречу не назначала.

– Еще не поздно, – словно прочитав ее мысли, добавила хозяйка. – Всего вам доброго.

Невнятно пробормотав что-то в ответ, Ида устремилась к выходу. И только теперь увидела надпись над дверью на внутренней стороне: «Certum credere». На сей раз в переводе она не нуждалась. «Исправленному верить» – стандартная пометка, которую делают на документах, когда вносят какие-либо изменения.

Ида торопливо прошла к машине, села за руль и только тут вспомнила, что собиралась помыть лобовое стекло. Однако нужды в этом больше не было: стекло сияло первозданной чистотой. Ничего не скажешь, отличный сервис для старомодного трактира на отшибе.

Ноги ее больше не будет в этом чертовом заведении!

Злости хватило всего на четверть часа. Столько же продержалась на жалости к себе. Обида на всех и вся улетучилась еще быстрее. К счастью, вовремя попалась заправка. Ида разрыдалась, едва зарулив на стоянку. И не сразу услышала, как в сумочке надрывается мобильный.

– Алло… – выдохнула она, подавляя всхлипы.

– Ты где?

– В машине.

– Где? – с нажимом повторил он.

– Заправка… на шестидесятом километре.

– Что с тобой?

– Мне плохо.

– Жди там. Скоро приеду.

Она осталась ждать. Скоро приедет тот, кто ей нужен, и увезет ее к себе, в большой дом для большой семьи. Там не будет снежно-белых ковров и воздушно-хрупких икебан, не будет дизайнерских светильников и отдельного гардероба для ее деловых костюмов. Зато точно будет собака: они сегодня же возьмут из приюта веселого песика, хорошо бы фокстерьера. А в конце весны родится девочка, которую назовут Алисой… И конечно же, Ида никогда никому не расскажет, что ехала в соседний город, чтобы втайне избавиться от ребенка, но на полпути внезапно опомнилась. Она просто забудет об этом, как забывают плохой сон… Потом один за другим появятся еще дети – трое шумных, неугомонных мальчишек. И все они, вся большая семья, непременно будут счастливы.

Почему? Потому что маленькая девочка повзрослела. И мечта ее тоже подросла.

Глава 3. Долг платежом красен

Несправедливость не всегда связана с каким-нибудь действием; часто она состоит именно в бездействии. (Марк Аврелий)

Проводив посетительницу, Вероника вернулась на кухню. Не прошло и десяти минут, как она выглянула оттуда, сильно встревоженная.

– Рекс! Рекс, где ты?

Пес выскочил из-за кресла: уши веером, морда длиннющая и улыбается во всю пасть. Кот, увязавшийся было за хозяйкой, презрительно фыркнул и шмыгнул обратно на кухню.

– Вот как, значит, – проговорила Вероника, глядя на гарцующего перед ней сеттера, такого ослепительно рыжего, что огонь в камине тускнел рядом с ним. Затем повернулась в сторону коридорчика, уходящего вглубь дома, и позвала: – Марк! Намечается серьезная мужская игра!

– Иду! – отозвался густой бас, а минуту спустя показался и его обладатель. Он шел, вытирая руки тряпкой. – Эх, снова вымазался морилкой…

– Я положила тебе перчатки, но ты…

– Но я всегда о них забываю, да. Зато какой красивый цвет получился! Потом зайди глянь – не комод, а сказка.

– Обязательно полюбуюсь, пока ты с гостями будешь разбираться, – Вероника со значением кивнула на пса, который снова растянулся перед камином, выжидающе глядя на хозяина.

– Однако! – Марк подошел к сеттеру и запустил пальцы в блестящую красноватую шерсть. – Давненько мы с тобой на охоту не ходили, дружище…

– Ладно, у меня там овощи на гриле, скажешь, когда подавать, – чмокнув мужа в курчавую бороду, Вероника снова скрылась на кухне.

Тренькнул колокольчик над парадной дверью. Марк еще минуту постоял, засунув руки в карманы брюк, затем не спеша вышел во двор.

Изумрудно-зеленый «бентли» затормозил у самого входа. Стекло водительской дверцы опустилось, и молодой человек приветливо осведомился:

– День добрый! Нам бы перекусить. Тут как, неплохо кормят?

– Пока никто не жаловался, – ответил Марк. – Наоборот, то и дело норовят переманить к себе нашего повара.

– Нам повар ни к чему, – весело сказал водитель, выходя из машины и разминая плечи. На нем были светлые джинсы и короткая кожаная куртка поверх пестрой футболки. – Нам нужен только обед, желательно быстро.

– Как скажете. Добро пожаловать!

Последнюю фразу Марк адресовал второму мужчине, одетому в темный деловой костюм. Недовольно хмурясь, он выбрался следом за водителем.

Хотя нет, вряд ли парень в косухе был его служащим. Во-первых, шоферы солидных людей одеваются по-другому, во-вторых, они были слишком похожи, водитель и пассажир, даже при значительной разнице в возрасте. Не отец и сын, но… родные братья, не иначе.

Марк открыл перед ними дверь. Внезапно младший брат перегородил вход старшему, пальцем указывая на девиз под вывеской:

– Глянь, падре! Оказывается, не ты один обожаешь латынь!

Старший поморщился.

– Я же просил тебя, Родион… – процедил он с досадой и первым шагнул внутрь, обойдя брата.

Тот лишь хмыкнул в ответ и проскользнул следом.

– Это наш обеденный зал, – Марк показал вправо. – Вот меню, ознакомьтесь, пожалуйста.

Он взял папочку с барной стойки и протянул ее старшему посетителю, но тот молча качнул головой. Младший с готовностью перевел:

– На ваше усмотрение, лишь бы побыстрее. У нас очень мало времени.

– Хорошо, я сейчас спрошу на кухне, что уже готово. А вы пока присядьте у камина.

Гости направились было в левую часть зала, но застыли на полушаге: грациозно переставляя длиннющие мохнатые лапы, им навстречу шествовал Рекс.

– Ирландец! – первым опомнился Родион. – Ущипни меня, падре – я, кажется, сплю! Красный ирландский сеттер, мечта всей моей жизни!

– Еще и сеттер? – старший криво усмехнулся. – Я думал, «харлей» – твоя мечта. Ты уж определись, пожалуйста…

– Не бухти, падре! – парень не сводил восхищенного взгляда с пса, а тот гарцевал перед ним, дружелюбно помахивая хвостом. – Ты только посмотри, какая красота!

Но старший брат равнодушно прошел мимо сеттера и уселся в кресло у камина.

– Рекс, иди отсюда, не мешай гостям, – сказал Марк, вернувшись из кухни.

– Что вы, он нисколько нам не мешает! – заверил хозяина Родион и похлопал ирландца по холке. – Рекс! Отличное имя для такого красавца…

Марк сообщил гостям, что обед будет подан через десять минут, и предложил напитки. Пока младший возился с собакой, старший вертел в руках стакан, неодобрительно косясь на брата. В конце концов не выдержал.

– Сядь пожалуйста, Родион. Нам надо серьезно поговорить.

– Зачем, Глеб? – младший даже головы не повернул. – Я знаю, что ты собираешься мне сказать.

– И? – Глеб раздраженно барабанил пальцами по подлокотнику. – Каков будет твой ответ?

– Все тот же: я не вернусь в университет.

– С ума сошел? Всего ничего доучиться осталось, полтора миллиона вложено…

– Но я не хочу быть юристом! – морщась, словно от зубной боли, перебил брата Родион.

– Хочу, не хочу! – передразнил его тот. – Ты ведешь себя как ребенок!

– Я был ребенком, когда на юрфак согласился.

– А что изменилось? – Глеб всем корпусом подался вперед. – Хочешь сказать, ты повзрослел?

Родион наконец повернулся к брату лицом.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду: деньги. Будешь попрекать меня квартирой, машиной, платой за учебу. Напомнишь, что ты начинал с нуля, а я живу на готовом… Всё так, не спорю. Но разве это повод предавать себя?

– Это ты про бренчание на гитаре?

Родион предпочел пропустить усмешку мимо ушей.

– Я собираюсь учиться, – твердо сказал он. – Буду поступать в консерваторию.

– Да ты музыкальную школу с трудом окончил!

– Дурак был. Но я подтяну гармонию и сольфеджио, подготовлюсь к экзамену – до него еще целых полгода…

– Надеешься, что я буду оплачивать репетиторов?

Младший набычился, но не успел ответить – хозяин трактира пригласил их за стол.

Яства, расставленные на белоснежной скатерти, благоухали так, что братьям стало не до споров. Едва покончив с чечевичным супом, они принялись за печеные овощи под сырной коркой. Когда же трактирщик предложил десерт, Глеб снова помотал головой:

– Нет, спасибо, мы очень спешим.

– Всё настоящее – лишь мгновение вечности!– не удержался Марк.

– Марк Аврелий… – по усталому лицу Глеба скользнула улыбка. – Ладно, тогда кофе, пожалуйста.

– Жена сейчас принесет вам кофе. А я пойду погуляю с Рексом – волчком вертится у двери, непоседа!

– А можно мне с вами? – выскочил из-за стола Родион.

– Почему бы нет…

– Ты куда? – старший брат попытался остановить младшего.

– Погуляю десять минут, пока ты будешь пить свой кофе, – бросил тот через плечо, удаляясь вслед за трактирщиком и псом.

Выйдя за ворота, сразу повернули в лес. Счастливый Рекс носился взад-вперед по широкой тропе, не менее счастливый молодой человек сначала бегал с сеттером наперегонки, а когда выдохся, пошел рядом с Марком.

– Уф, наелся до отвала, не до бега… Ваш повар и вправду отлично готовит! – сказал он.

– Моя жена, – с гордостью уточнил Марк.

– Невеста Глеба тоже старается, даже на кулинарные курсы записалась, но получается пока так себе.

– Дело в опыте.

– Позвольте не согласиться! – молодой бунтарь оказался на редкость хорошо воспитанным. И ему очень хотелось выговориться. – Нужен еще и талант… Зато моя будущая невестка – кажется, так называется жена брата? – обладает другим ценным качеством, в нашем случае куда более важным.

– И каким же? – участливо поинтересовался Марк.

– Терпимостью. В частности, по отношению ко мне… – Родион ласково потрепал за уши подбежавшего к нему сеттера, и тот, развернувшись, снова исчез в густом подлеске. А парень продолжил не без горечи: – Если б не святая Маня, мы с падре давно бы разругались вдрызг!

Марк с любопытством глянул на собеседника:

– Если не секрет, почему вы так называете брата? Я сначала решил было, что он католический священник, пока не заметил, как он реагирует…

– Ага, просто бесится! – кивнул Родион. – Я придумал ему это прозвище еще в детстве. Понимаете, наши родители погибли, когда мне было всего десять. Меня вырастил Глеб. Учился, работал – и воспитывал меня, оболтуса. Он обожает воспитывать, вы наверняка заметили. О женитьбе задумался, только когда я школу окончил. Отсюда и «падре»… Я прекрасно понимаю, чем обязан брату. Но разве это означает, что я всю свою жизнь должен прожить так, как он считает нужным?

Марк не стал отвечать – вопрос был риторическим. Лишь отметил про себя, что молодой человек действительно очень смахивает на сеттера: общительный, горячий, непокорный, но жизнерадостный и добродушный. А парень продолжал рассказывать, эмоционально жестикулируя:

– Меня всегда тянуло к музыке. Брат был не против: где-то вычитал, что игра на музыкальных инструментах развивает интеллект, и купил мне скрипку. Но когда я захотел сменить скрипку на гитару, разразился скандал! И пошло-поехало: Глеб попеременно махал то кнутом, то пряником, я регулярно бунтовал, но в итоге всегда сдавался… Поступил на юрфак, первый год даже пытался учиться, потом забил, чудом протянул еще несколько семестров…Но больше не могу, честное слово, тошнит уже! Другое дело – музыка. Это… как дышать!

– Понимаю, – сочувственно покивал Марк. – Однако ваш брат считает это занятие малоперспективным, верно?

– Блажь, которую я должен выкинуть из головы – так он считает, – Родион обреченно пожал плечами. – Не хочу с ним ругаться. Тем более, что действительно полностью завишу от него. Пока. Видимо, придется становиться самостоятельным… prestissimo!

– Рано или поздно это должно произойти, – рассудительно заметил Марк. – Главное, не рубить с плеча, чтобы не испортить отношения.

– Думаете, я этого хочу – испортить отношения?

Так они беседовали, бредя по лесной тропе. Десять минут давно уже прошли. Парень, как это свойственно молодым, напрочь забыл о своем обещании. А Марк не стал напоминать. Знал, что старшему брату время еще нужнее.

***

Глеб созерцал язычки пламени в камине, неторопливо попивая кофе. Принесла его хозяйка трактира, миловидная кареглазая блондинка. Представилась Вероникой. Держалась она просто, но в этой простоте не было ни капли фамильярности – скорее, заведомое уважение к каждому человеку и к себе в том числе. Она всего лишь поздоровалась с Глебом и спросила, чем может быть ему полезна, однако этого оказалось достаточно, чтобы он почувствовал неожиданный прилив уверенности в себе. Плечи сами собой расправились, разгладились даже вечные морщины на лбу.

Жаль, что таких женщин нечасто встретишь. Таких вот, способных вдохновлять одним своим присутствием. Зато снова вошел в моду аристократизм, ему даже учат на курсах. Глеб как-то видел объявление: «Мы сделаем из тебя леди всего за десять занятий!» Пигмалионы!.. Хотя пусть, хорошим манерам можно научиться. Только благородству, увы, никак – оно либо есть в человеке, либо его нет.

Он слышал, как Вероника прибирается за стойкой: звон посуды, шуршание полотенца – такие уютные, домашние звуки. Вероника… Хозяйке трактира удивительно шло ее имя: если верить этимологам, это анаграмма от «icona vera», то есть «истинный образ». Да и первоначальная форма, «Ференике» – «приносящая победу», ей бы тоже подошла: такую женщину легко вообразить рядом с царем-воином, мудро правящую дворцом и столицей, пока муж защищает рубежи государства. Недаром его так любили Птолемеи: у них что ни царица, то Береника, на македонский манер…

Глеб сидел, погрузившись в раздумья. Кофе он допил, однако не спешил отставлять в сторону опустевшую чашку – любовался акантовым орнаментом, довольно редким в современном дизайне, хотя в античные времена акант считался символом триумфа и преодоления жизненных испытаний. Посему было очень приятно увидеть его заостренные лепестки в таком неожиданном месте – на кофейной чашке в придорожной гостинице. Глеб не был любителем кофе, пил его редко, лишь по необходимости. Зато любил античность – историю, культуру, сам эллинский дух, такой разумный и одновременно наивный. Лет с двенадцати он стал заучивать наизусть сентенции античных мудрецов. И частенько развлекался тем, что мысленно сравнивал знакомых людей с известными мифическими персонажами. Маня ассоциировалась у него с верной Пенелопой, которая двадцать лет ждала своего Одиссея. А брат виделся юным Икаром, страстно мечтавшем летать. Глеб даже крыльями его снабдил – пусть порадуется дитя. Сам он, считай, так и не вкусил прелестей юности: кто-то должен был кормить их маленькую семью. И не только кормить. Родиона следовало обеспечить всем необходимым, чтобы строгие тетки из опеки не сдали его в детдом…

Лишенный родителей, малой рос, ни в чем другом не зная нужды. И, как часто бывает в таких случаях, особо не задумываясь, откуда вообще берутся деньги. Одиннадцать лет Глеб возился с братом, лишив себя личной жизни, – если бы Маня сама не проявила инициативу, до сих пор ходил бы бобылем, – а в результате воспитал безответственного лодыря. Ну какой из Родьки композитор? Блажь, да и только! Как говорил Платон, не прибавляй огонь к огню. Хватит тащить парня на себе. Денег не жалко, теперь он потянул бы целый полк юных оболтусов, но брату действительно пора становиться взрослым…

Глеб с трудом подавил зевок, потом второй. Странный кофе у этой царственной Вероники: вместо ожидаемой бодрости вдруг потянуло в сон. Да еще Родька, балбес, пропал куда-то, пошел чужого пса выгуливать, а ты тут сиди, жди!

Хотя в последнее время так редко выпадают минуты передышки! Как там говаривал Цицерон? «Я никогда не бываю так занят, как в часы своего досуга» – да, именно так. Глубоко вздохнув, Глеб устроился в кресле поудобнее и закрыл глаза…

***

Его разбудил запах – терпкий, резкий, с примесью ароматов сырой земли, палой листвы и еще чего-то горького. Он открыл глаза. Оказалось, это запах дыма. Сизый дымок лениво вился над костерком из полусырого валежника, уходя в низкое, уже совсем зимнее небо. Последняя листва трепыхалась на ветках вяза над головой, почти не заслоняя солнце: блеклое светило еще радовало, но уже не грело. Глеб, вернее, Джейкоб – ха, теперь его звали Джейкоб Блум! – полулежал, привалившись спиной к шершавому стволу дерева, глядел на унылую вересковую пустошь впереди и думал о том, что через неделю-две выпадет первый снег, а значит, утки наконец покинут свое излюбленное болото и улетят далеко-далеко. И это очень хорошо, потому что нет в мире ничего глупее охоты, в особенности на уток. И плевать, что об этом думает Эдвард Стэнхоуп!

Костер хищно затрещал: это Эд подкинул сухого хвороста, не поленился-таки поискать. Роща, отделявшая болотистое озерцо от пустоши, была совсем реденькой. Хороший строительный лес вырубил еще дед Эдварда, отец же распродал плодородные земли, так что молодой Стэнхоуп ничего не получит в наследство, кроме старого дома, утиного болота да титула. Баронет, разумеется, тоже неплохо. Но не для Милтонов: ведь другие претенденты на руку и сердце мисс Глэдис куда более знатны и состоятельны!

Джейкоб знал о терзаниях влюбленного друга, в меру сочувствовал, однако ничем помочь не мог. До сего дня. Эд только что поведал ему свой план, специально ради этого выманив на охоту. Как будто нельзя было все рассказать в тепле и сухости Экворт-холла! Джейкоб приехал сюда по приглашению школьного товарища, надеясь воспользоваться богатой библиотекой его предков. Без пяти минут баронету наука была ни к чему, он грезил лишь о прелестной дочери владельца соседнего поместья, тогда как его приятель Блум мечтал получить место профессора античной литературы в Оксфорде.

– Итак, что скажешь, друг? – Эдвард опустился на жухлую траву. Собаки – два спаниеля и красный ирландский сеттер, любимчик всего Экворт-холла – тотчас пристроились рядом, готовые в любую минуту вскочить и нестись во весь дух, куда прикажет хозяин.

– Скажу, что твоя затея весьма рискованна…

– Не рискуя, мы рискуем в сто раз больше! Разве не так говорил твой любимый Марк Аврелий?

– Говорил, не спорю. Но ты уверен, что вы с мисс Милтон успеете добраться до Шотландии и обвенчаться прежде, чем ее отец и братья вас догонят? Ты представляешь, что вас ждет в противном случае? Допустим, непослушную красотку наказывать не станут, просто по-быстрому выдадут замуж за достойного кандидата… – тут Эдвард презрительно фыркнул, но Джейкоб продолжал, не обращая внимания на его гримасы: – А что они сделают с тобой, ты подумал? Братья Милтоны – горячие парни. Вполне могут и пристрелить!

– Пусть! Мне без Глэдис все равно не жить! – пылко заявил влюбленный, затем добавил уже спокойнее: – Чтобы этого не произошло, я и прошу тебя отвлечь Милтонов.

– И каким же образом, скажи на милость?

– Ты явишься к ним поздно вечером и скажешь, что только что видел на пустоши двух волков, терзающих остатки овцы. Все поверят: эта серая парочка с лета орудует в округе, уже с полдюжины овец зарезала. Милтоны со своими людьми помчатся, куда ты укажешь, и будут рыскать по окрестностям до первых петухов. А когда вернутся, уставшие и злые, завалятся спать. И до полудня, ручаюсь, никто в доме не хватится мисс Глэдис. А мы с ней к тому времени будем уже на половине пути к Гретна-Грин! У меня все готово для побега: лошади, кучер, экипаж. Нужен только помощник…

– Соучастник, ты хочешь сказать? Ладно-ладно, шучу! – быстро поправился Джейкоб, увидев, как вытянулось лицо друга. – Конечно, я помогу. Хотя, если честно, считаю твою идею с женитьбой крайне неразумной…

– Это еще почему? – ощетинился Эдвард.

– На что вы жить будете, если Милтоны вдруг возьмут и отрекутся от своей непокорной дочери?

– Отрекутся от Глэдис? Брось! Они души в ней не чают.

– Ну или просто лишат ее приданого…

– Пусть! Проживем как-нибудь. Главное обвенчаться, а там видно будет.

Джейкоб с сомнением покачал головой, но переубеждать приятеля было бессмысленно.

– Ладно. Когда?

– Этой ночью.

– Уже сегодня?!

– А чего ждать? – горячность молодого Стэнхоупа могла сравниться только с его упрямством.

– Тогда пора возвращаться: я планировал поработать над переводом одного малоизвестного трактата Цицерона. Ты в курсе, что в вашей семейной библиотеке собраны все его труды?

– В том шкафу, где самый толстый слой пыли? – смеясь, вскочил на ноги будущий владелец сокровищ, к которым не испытывал и десятой доли той страсти, что питал к лошадям и собакам.

Джейкоб тоже поднялся с травы, кряхтя и пыхтя – он был раза в два тяжелее товарища, да еще ноги, непривычные к высоким охотничьим сапогам, нещадно ныли. Эдвард свистнул собак, и охотники отправились назад в поместье обедать. Правда, не дичью – до нее дело так и не дошло. Разочарованные псы уныло поплелись следом.

После трапезы приятели разошлись: Эдвард в наемном ландо покатил к Милтонам, в объезд, чтобы его никто не заметил, а Джейкоб остался в библиотеке ждать назначенного часа, когда, согласно плану, должен был скакать во весь опор туда же, но по прямой.

Речь великого римского оратора была настолько искусной и убедительной, а предыдущий перевод настолько дрянным, что время летело незаметно. И пролетело. Когда Джейкоб опомнился, было уже далеко за полночь. Сгорая со стыда, он тешил себя мыслью, что Эдвард, не дождавшись переполоха, вернется домой, и они провернут намеченное завтра. Однако утром в Экворт-холл доставили записку с сообщением, что молодой Стэнхоуп пойман при попытке похитить дочь соседей. И старый больной баронет был вынужден ехать к Милтонам вызволять сына.

Как сложилась дальнейшая судьба приятеля, теперь уже бывшего – надо ли говорить, что Эдвард его не простил? – Джейкоб узнал уже в Оксфорде из письма одного общего знакомого. Как он и предвидел, прелестная Глэдис Милтон стала супругой знатного дворянина, третьей по счету. Старый баронет скончался вскоре после того, как его единственный сын отправился в Китай на «опиумную» войну, дабы доблестью смыть позор со своего имени. И смыл, надо полагать. Однако унаследованный титул носил недолго: не прошло и полгода, как Эдвард Стэнхоуп погиб в Шанхае. Как потом выяснилось, в тот же день скончалась и Глэдис – скоропостижно, от внезапно проявившегося сердечного недуга.

Джейкоб Блум всю жизнь прожил один. Он стал самым молодым профессором в Оксфорде, однако его молодость никого не смущала, поскольку в тридцать с небольшим он был уже совершенно сед. Его уважали за бесспорный вклад в науку, но не любили – ни коллеги, ни студенты. А за что было его любить, если он живых людей ценил куда меньше, чем давно умерших, а то и вообще не существовавших…

***

Он очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо. С трудом открыл глаза. Лицо молодого Стэнхоупа маячило перед затуманенным взором.

– Эдвард…?

– Ты что, Глеб? Очнись, это я! – прозвучал взволнованный голос брата.