Истории земли Донецкой. От курганов до терриконов

Именно из-за трофеев Святослав и выбрал водный путь. Знал, что опасно, но как по-другому? Не везти же все это верхи! Это ж сколько лошадей для этого дела понадобится? Да и печенеги народ конный – разденут, разуют, да еще и в рабство продадут. Князь рассчитывал, что выступившая «по суху» конная дружина Свенельда отвлечет на себя внимание печенегов, а он в это время вместе с малым количеством русичей незаметно минует грозные пороги Данапра, а там уже по чистой водице не догонят.

Дождавшись, покуда лагерь угомонился, Святослав, прихватив с собой переметную сумку, направился вглубь острова. Несмотря на темноту, князь уверенно шел по еле заметной тропинке, хорошо зная, что все дороги на Хортичьем острове ведут к одной поляне, где растет Дерево. Дерево русичей, посаженное еще до сотворения мира, когда не было ни земли, ни воды, а один только море-окиян.

Добравшись до опушки рощи, Святослав остановился: «Негоже, чтобы Перун увидел его запыхавшегося и второпях». Переведя дух, киевский князь степенно вышел на поляну, посреди которой рос огромный дуб. К зиме дерево растеряло всю свою листву и ночью, на фоне темного и стылого неба, выглядело огромным великаном, вросшим по пояс в землю и подпирающим огромный небосвод своими могучими руками. Их у «великана» было несчесть – каждая его ветвь имела множество отростков, а те еще и еще. Ночная птица, потревоженная шагами Святослава, взлетела с одной из веток дуба, медленно сделала круг в небе и снова опустилась на крону дерева. «Хороший знак», – сразу приободрился князь и подошел к стволу священного дуба почти вплотную.

Внизу кора дерева потемнела от копоти костров и крови животных, которых русичи приносили в жертву Перуну уже десятки лет. Немного выше из необъятного ствола дуба торчали клыки диких вепрей, убитых в честь главного божества язычников. Поклонившись своему покровителю, Святослав достал из сумки живого петуха и резким движением меча перерезал птице горло, направив струю крови, которая ударила из раны, на ствол дуба. Затем он поднес еще трепыхавшуюся в руках птицу к своим губам и сделал несколько жадных глотков.

Положив тело петуха у основания дуба, князь преломил над убитой им птицей две стрелы и с силой воткнул их в землю. Преклонив колено, Святослав на какое-то время замер и прислушался. И тут же раздался крик ночной птицы, все это время смело сидевшей на дереве. Ухнув несколько раз, филин расправил крылья, и, оттолкнувшись от ветки дуба, поднялся в ночное небо, но никуда не улетел и продолжал кружить над поляной, над священным деревом, над Святославом.

«Что ты хочешь мне поведать, мудрая птица?» – подняв к небу глаза, прошептал князь. А потом филина не стало. Птица будто растворилась среди низких облаков, и сколько не всматривался в небо Святослав, так и не понял, куда она подевалась.

Встав, и еще раз склонив голову перед священным деревом, князь направился в сторону лагеря, но, не доходя до него, резко свернул в сторону. Пропавшая в небе вещая птица не давала ему покоя. Куда подевался филин? Что за знак посылал ему вместе с этой птицей всемогущий Перун?

В этой стороне берег Хортичьего острова резко обрывался в Данапр высокими, покрытыми мхом и лишайниками скалами. Встав на одну из них, Святослав подставил лицо влажному ветру, дующему со стороны реки. Выглянувший из-за туч месяц осветил коренастую фигуру князя. На его гладко выбритой голове свисал в одну сторону длинный клок темных волос, а концы густых усов опускались к самому подбородку. В мочке уха сверкала золотая серьга, украшенная красным карбункулом[20] в обрамлении двух белоснежных жемчужин.

Киевский князь вновь обнажил свой меч. Но на этот раз жертвой был он сам. Приложив к острому лезвию ладонь, Святослав сделал на ней надрез и окропил клинок своей кровью. Затем поднял его над головой и со словами: «Тебе – всю, врагу ни капли» – бросил меч в темные воды Данапра.

В лагерь русичей Святослав вернулся уже под утро. Увидев его, стоявший в дозоре дружинник чуть не выронил копье:

– Что с тобой, княже? Ты же весь в кровище!

Грозно зыркнув в его сторону, Святослав направился к берегу. Сняв грязную одежду, он вошел в воду и с головой окунулся в еще холодную купель Данапра. Смыв с себя уже успевшую взяться коричневой коркой кровь, князь переоделся в чистое и, выбрав, где посуше, уселся на берегу реки, прислонившись спиной к черному стволу дерева.

Он знал, что не заснет. Да и зачем? Темнота ночи еще окутывала прибрежные скалы, деревья и воды Данапра, но приметы утренней зари уже были видны. На горизонте появилась еле заметная серая полоска восходящего Солнца, в прибрежных плавнях раздался шорох речной живности, а на поверхности ближайшего плеса пошли по воде круги, оставшиеся от удара хвостом проснувшейся и вышедшей на охоту щуки.

Течение реки в этом месте было очень быстрым. «Как моя жизнь, – подумал Святослав. – Вроде жил, а вроде и не жил вовсе». Пока жив был батюшка – великий князь Киевский Игорь Рюрикович, рос он при родителях. А опосля его смерти великая княгиня Ольга отправила сына в Новгород, вроде как княжить, а на самом деле – с глаз долой. Не хотела матушка, чтобы законный наследник Рюриковичей оставался в столице Руси Киевской. Сама хотела править. Спасибо, что не придушила. Вон, послов древлянского князя – одних в бане сожгла, а других так и вовсе – живьем в землю закопала. Меч поверх платья женского подвязала и поехала в землю древлянскую с убивцами батюшки разбираться. Разобралась – города пожгла, людишек на колья посадила.

Да и когда подрос он, все одно житья не давала. Сама крещение приняла и его хотела от веры отцов и прадедов отвернуть. Хоть и мал был княжич, а не поддался на уговоры мамкины, не предал своих побратимов, не изменил своей вере языческой. А с бабой этой, что учудила! Взяла и подложила под него свою ключницу Малушу. Напоила перед этим крепко, а потом сама им подушки пуховые и взбила. Будто он совсем дите малое и не понимает, что к чему. Да и была у него к тому времени девка – дочка одного из дружинников – Любава. Миловались они с ней, пока не узнала она про Малушу. Через пару дён Любаву утопшей из озерца тутошнего вынули.

Совсем нестерпимо ему в Киеве стало. Оттого и убегал он вместе с дружиною в далекие походы, чтобы только от матушки подале быть. Первыми, кому он отправил свое послание: «Хочу на вас идти», – были вятичи[21]. Не держал он на этот народец никакого зла, токмо путь на Хазарию через их земли проходил. А ужо на следующий год[22] довелось схлестнуться с противником посурьезней. Хазары – сила известная, однако ж не устояли они супротив напору и доблести русичей. Сначала на Дону Саркел уступили, а потом уж и до столицы черед дошел. Взял Святослав столицу Хазарского каганата город Итиль, а заодно и Семендер. Уж больно дружине хотелось в далеком море искупаться. Искупались, пыль придорожную с сапог смыли и назад возвратились. Нутром чуяли, что невзлюбил их народ тамошний, так и норовил пакость какую устроить.

А в Киеве что? Шпионы матушки ему проходу не давали, на пирах место отводилось припорожное, а на почетных местах уселись чернорясочники[23]. По праздникам от княгини всем подарки богатые – меха куньи да горностаевы, сапфиры горстями, кафтаны в золоте. А ему да его людям что? Кубок оловянный, да малахай лисий. Как такое стерпеть?

Прознал он от одного купца византийского, что совсем недалёко есть место, с виду очень похожее на родные берега Данапра, не то что пески Каспийские. Со слов купца, туда стекаются все блага земные: из Греческой земли – золото, вина, плоды разные; из Чехии и Венгрии – серебро и кони; из Руси – меха, воск, мёд и рабы. Зовётся это место Болгарским Царством. Да какая разница! Захотелось Святославу на это место глянуть. Вот по весне 967 года туда ватага княжья и двинула.

Царство это было на реке Дунае, и городов по ее берегам было не счесть. Не обманул купец византийский – любо князю стало в землях болгарских. А боле всего приглянулся Святославу городок под названием Переяславец. И не просто приглянулся – захотел князь столицу Руси Киевской перенесть на берег Дунайский, чтобы, значится, Переяславец стоял посерёдке подвластных ему земель.

Прознав об том, сильно разгневалась Ольга – говорят, посуду греческую била об чем попадя. Челядь несколько дней в палаты с оглядкой заходила. Кто знает, чем бы это закончилось, но тут к стенам Киева орда печенежская подвалила. Осадила город со всех сторон, решила горожан на измор взять. Киевляне весточку об такой проказе, конечно, князю своему отправили. Однако Дунай далёко! Пока весточка дошла, пока князь собирался, а потом еще и добирался… Короче, спромоглися земляки его город от навалы печенежской удержать. Ну а подоспевшему князю осталось только печенегов от города отогнать подале.

Осерчали на него земляки. Где это видано? Родной князь по чужим землям шастает, заставы уже тамочки обустраивает, а в родимой земле оставил на поругу печенежскую мать старую, да детей малых. Княгиня с ним даже разговаривать не захотела – глянула исподлобья, словно кипятком ошпарила, и удалилась в свои покои. Видно, сильно ее злоба захлестнула, слегла она. А через пару дён великой княгини Киевской Ольги вдруг не стало.

А что ж Святослав? Тот распорядился посадить на княжение своих сыновей – Владимира отправил в Новгород, Олега к древлянам, а Ярополка оставил в Киеве. Казнил для утехи пару-тройку чернорясочников, остальные разбежались сами. Опосля дождался хорошей погоды, сел на коня и айда обратно на Дунай в Переяславец.

Как не любо князю было в этих землях, но и здесь ему были не рады. Городские ворота Переяславца и Доростола местные жители ему так и не открыли. Пришлось Святославу показать болгарам характер княжеский и отвадить их перечить ему раз и навсегда. Ох и много же кровушки при этом утекло!..

Маленько отдохнув от трудов государственных, заскучал князь. Написал «Иду на вы» самому императору византийскому. Тот вызов принял и отправил навстречу русичам своего полководца Варду Склира. Крепким орешком оказался этот Варда. Избегая сражений, он подпустил войско Святослава почти к столице Византийской империи – Константинополю, а затем стремительной атакой не только опрокинул ряды русичей, но заставил их отступить и укрыться в городских крепостях Болгарии. Одна часть дружины укрылась в Преславе, другая в Доростоле. Византийские солдаты штурмом взяли Преславскую крепость и уничтожили большую часть русов. Осада Доростола, где находился и сам Святослав, длилась три месяца. В конце концов, Святослав принял непростое для себя решение. Он сообщил императору Византии, Иоанну Цимисхию, что готов уйти из Болгарии, при условии, что ему отдадут всех пленных и раненых русичей.

Император дал согласие, только одновременно отправил гонца к печенегам, кочевья которых располагались на берегах Данапра. Письмо, которое передал гонец печенежским ханам, было коротким: «…Князь киевский возвращается в свою отчину с малыми силами, но с великими богатствами». Однако и русичей на мякине не проведешь. Хорошо зная характер ромеев, они всю дорогу были начеку и как только заприметили всадников с обеих сторон Данапра, не стали лезть на рожон – повернули свои ладьи обратно и укрылись в Белобережье[24] на зимовку.

Ну а потом они с воеводой Свенельдом придумали хитрый план. И если всё идет так, как они задумали, то с высокого берега Данапра должна прийти весточка от верного воеводы. В предутренних сумерках мелькнул огонек. Раз, другой. Князь вскочил на ноги, с напряжением всматриваясь в сторону берега: «Неужто привиделось?» Но нет, еле заметный светлячок еще несколько раз вспыхивал и пропадал в предутренней синеве рассвета. Человек воеводы сообщил, что все идет по плану.

Забравшись в стоявшую рядом ладью, Святослав завернулся в плащ и улегся рядом с другими дружинниками. Один из них встрепенулся и, узнав князя, спросил:

– Пора, княже?

– Спи, окаянный. Кто ж на пороги по темноте идет?

А пороги вот они, туточки. В тишине шум перекатывающейся через камни выступающей из Данапра воды был слышен очень хорошо. Два из этих порогов так и прозвали – Будиловский и Звонецкий. Но особливую тревогу вызывал Ненасытец. Не было еще такого случая, чтобы эта каменная вражина пропустила через себя русичей, не забрав у них пару ладей, а то и жизнь неудачливого сородича. На всё воля Перуна, только эти каменюки завсегда старались обходить посуху, перетаскивая груз на своих плечах. Вот через эти пороги и предстояло пройти дружине Святослава.

Поутру Святослав разрешил разжечь пару костерков и приготовить на них рыбью юшку. Не гоже браться за весла, ежели живот к спине прилипает. Перекусив, дружинники поскидывали с себя кольчуги да плащи с рубахами и собрались вокруг одного из костров. Положив руки друг другу на плечи, они подняли лица к Солнцу и повели вокруг огня танец Хосра[25]. Постепенно их движения становились всё быстрее, а возгласы «Хоср! Хоср!» – все громче. В какой-то момент воины одновременно вынули из ножен свои мечи. Сомкнув их над костром в один сверкающий круг, десятки мужских глоток разом выдохнули: «Хоср-ррр!» Над водами Данапра эхом разнеслось рычание дикого зверя.

Взявшись за весла, русичи с новыми силами быстро достигли Криарийской переправы[26]. Во всей округе это было единственное место, где можно было безопасно переправиться через Данапр. После порогов стремительные воды реки успокаивались и превращались в тихую заводь. Именно сюда вели все дороги, расположенные по обеим сторонам реки. Люди, обученные военному ремеслу, знали еще одну особенность этого места – русло реки здесь сужалось настолько, что стрела, выпущенная сильной рукой из лука, запросто достигала противоположного берега, а середины реки и подавно.

Встав на носу головной ладьи, Святослав всматривался в правый, пологий берег Данапра. Неужели они с воеводой ошиблись? Но тогда кто подавал ночью сигнал?

Холодными зимними вечерами, сидя у костра на Белобережье, Святослав придумал, как перехитрить жадных до чужих богатств печенегов. Когда он поделился своим планом с воеводой, у того глаза от удивления стали круглыми, как у совы.

– Похоже, князь, ты свои мозги совсем отморозил, ежели такое предлагаешь, – с возмущением произнес Свенельд. – Где это видано, по своей воле в ловушку печенежскую свою головушку засовывать? И не думай даже!

Подождав, пока воевода малость выпустит пар, Святослав опять принялся рассказывать ему свою затею. А план у него был простой. Всеодно печенеги не отступятся и будут ждать их у порогов. Пусть думают, что золото у русичей в ладьях. Они же тайком перегрузят все добытые в Болгарии трофеи, в том числе и откупное золото Цимисхия, на лошадей, и Свенельд с большой дружиной выступит на Киев.

– Токмо не сразу, – поучал воеводу князь. – Для началу малость в степи пошатаешься, подале от берега. А когда мы на Хортичий остров прибудем, сигнал мне подашь, и я буду знать, что вы готовы. Утром я с малой дружиной на лодьях пойду к порогам. Ежели печенеги нам пакость какую готовят – все на нас кинутся безо всякой оглядки. Вот тут ты, Свенельд, и проскользнешь мимо них, аки вужик в плавнях.

– Ну а ежели не поверят печенеги? – уже не с таким азартом продолжал сопротивляться воевода. – Ежели не снимут со степи своих дозоров? Тогда как?

– Как же – не снимут! – засмеялся в ответ Святослав. – Уж тебе-то не знать про их жадность. Да они, как только прознают, что киевский князь с золотом ромейским на пороги вышел, бросят все и, как мухи на мёд, соберутся вокруг переправы.

– Ну хорошо, – не унимался воевода. – Допустим, сделаем по-твоему. Но зачем же самому-то рисковать? Нежто у нас дружинников мало?

– Э, нет! – возразил ему князь. – Чтобы у этого сучьего племени совсем никаких сомнений не осталось, нужно чтобы они меня среди дружинников на лодьях приметили.

– Да уж, не приметить такого, как ты, трудно будет, – пробурчал в ответ воевода, и Святослав понял, что его план принят.

Когда на берегу показался первый всадник, Святослав отдал команду: «К бою!» Дружинники, встав на одно колено, подняли свои щиты, прикрывая ими и себя, и тех, кто сидел на веслах. Поднял свой щит с княжеским гербом и Святослав. Пусть видят, что князь Киевский бросает им вызов: «Хочу на вас идти». Уже через короткое время на берегу собралось около сотни всадников и над головами дружинников просвистели первые стрелы. Повернувшись лицом к русичам, Святослав произнес: «Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим – должны сражаться. Так не посрамим земли родной, но ляжем здесь костьми, ибо мертвые не имут позора. Ежели побежим – позор нам будет. Так не побежим же, други, но станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о своих сами позаботьтесь».

– Негоже так говорить, великий княже, – с обидой в голосе пробасил ему в ответ один из дружинников. – Мы с тобой и не в таких передрягах бывали. Где твоя голова ляжет, там и мы свои головы сложим.

Пока русичи готовились к схватке, течение реки отбросило их ладьи немного назад и приблизило к правому высокому берегу. Как только тень прибрежных скал накрыла спины гребцов, оттуда на их головы полетел град камней и стрел.

– А, разорви их поганые глотки! – раздался знакомый голос дружинника. – Княже, доколе будем терпеть выходки эти бесноватых? Командуй! Айда к берегу, погоняем этот народец. Благо их не так уж много.

Святослав и сам видел, что печенегов на одном и другом берегу не более двух-трех сотен. Наверное, это была одна орда, которая в отличие от других не откочевала в степь, а терпеливо ждала свою добычу. Особенно он обрадовался появлению печенегов на высоком берегу. «Значит, Свенельду в степи никто не помешает, – подумал князь. – Лишь бы кони выдержали – груз-то нешуточный!»

Еще раз прикинув расстояние, он дал команду гребцам развернуть ладьи в сторону берега, по которому метались всадники.

Печенеги не ожидали, что русичи осмелятся оставить свои ладьи – какое никакое, но все же – укрытие. Однако те, как только ладьи достигли берега, с криком: «Хосрррр!» – прыгнули в воду и устремились на врага.

Сказать, что была сеча, значит, ничего не сказать. Привыкшие воевать верхом, печенеги даже и не думали, чтобы спешиться. Мешая друг другу, они теснились у берега, пытаясь оттеснить русичей в воду. Те же, не обращая внимания на всадников, ловко шныряли под лошадей и коротким взмахом меча вспарывали им брюхо. Через минуты весь берег превратился в месиво человеческих тел и зловонных внутренностей животных. Крики людей и ржание несчастных лошадей заглушали друг друга, создавая единую музыку боя.

Но и печенеги знали, как воевать с русичами. Выставив впереди себя длинные копья, они по двое, а то и вчетвером нападали на одного дружинника и, одолев, поднимали его тело на пики. Один из дружинников, стоя по колено в воде, орудовал боевым топором. Толпа врагов то накатывала, приближаясь к нему, то отступала, оставляя на земле тела погибших. Удары воина были настолько сильны, что одним взмахом топора он рубил тела врагов от плеча до пояса. Отрубленные головы, руки или ноги печенегов разлетались вокруг этого богатыря, как брызги по воде. Но и его свалили печенеги. Один из них, подобравшись к воину из-за спины, отсек ему сначала саблей руку, а потом раскроил череп на две половинки.

Святослав бился вместе со своим воинами. Отбросив в сторону щит, он одним из первых прыгнул с ладьи на берег и стал прокладывать дорогу своим побратимам. В одной руке у него был меч, в другой – длинный боевой нож. Одновременно орудуя обеими руками, Святослав не оставлял ни одного шанса любому, кто стоял на его пути.

Скольких врагов в этом бою положил Киевский князь и как погиб он сам – никто не ведает. Через некоторое время шум битвы стал затихать, русичей становилось все меньше и меньше. Наконец, последний из них затих под ударами печенежских сабель. Малая дружина Святослава сложила свои головы у каменистых порогов Данапра…

* * *

Не обращая внимания на промокшую одежду, от одной ладьи русичей к другой метался печенежский хан Куря. Его глаза были полны растерянности и гнева.

– Где трофеи? – кричал он. – Где золото румеев?

В окованных железом сундуках, которые стояли промеж сидений для гребцов на ладьях русичей, были одни камни. Поняв, что его обманули, Куря в бессильной злобе сжал кулаки. В это время к нему приблизился один из печенежских воинов:

– Хан! Мы нашли тело киевского князя и выполнили твой приказ.

С этими словами он бросил к его ногам отрубленную голову Святослава. Лицо погибшего князя было спокойным, глаза были открытыми, а на устах играла презрительная улыбка.

Земля незнаема

(Одна из версий событий похода князя Игоря Новгород-Северского в Половецкую Степь весной 1185 года.)

Выдающееся литературное произведение древнерусской культуры «Слово о полку Игореве» известно многим, а имя одного из его главных героев – князя Игоря Святославича Новгород-Северского – служит образцом патриотизма и воинской доблести для многих поколений. О чем оно?

В 1185 году Игорь Святославович (1151–1202) князь Новгород-Северский решил «поискать града Тьмутороканя» да «испить шеломом Дону». Собрав дружину, он выступил в поход и вскоре оказался в «поле половецком» – землях Северного Причерноморья, находившихся в то время под властью половцев. Три дня длилось сражение между русичами и кочевниками, в результате которого дружина русского князя потерпела поражение, а сам Игорь попал в плен. Почти год он находился в ставке Кончака – половецкого хана и «свата» Новгород-Северского князя. Будучи союзниками в одном из военных походов, они чудом спаслись, после чего дали друг другу клятву породниться, соединив брачными узами своих детей. Половецкий хан сделал все возможное, чтобы русский князь не только остался в живых, но и оказался на свободе. Такое «родство» не мешало Кончаку почти четыре десятилетия оставаться главной угрозой для южных окраин Древней Руси.

Едва ли найдется другой памятник древнерусской культуры, о котором было бы написано и сказано столько, сколько о «Слове о полку Игореве». Вместе с тем многие события, описанные в этом произведении, до сих пор остаются не выясненными окончательно. Одной из таких загадок является легендарная река Каяла, на берегах которой и произошло сражение русичей с половецкими ордами. По одной из версий – это современный Кальмиус (Донецкая область, Украина), по другой – река Быстрая (Ростовская область, Российская Федерация). Как бы то ни было, но большинство исследователей сходятся во мнении, что одна из трагических страничек в истории Древней Руси произошла в бескрайних степных просторах Северного Приазовья.

* * *

Весеннее солнце припекало так, что дворовые мужики, которые возились в дальнем конце подворья, поснимали с себя не только душегрейки, но и зипуны. Оставшись в одних рубахах, они с удовольствием подставляли свои спины теплым солнечным лучам. По всему было видать, что соскучился народ по теплу. Выкатив из амбара пару подвод, мужики принялись ставить на их место отслужившие свое сани. Делали они это неспешно, но старательно. Знали, ироды, что князь за ними наблюдает.

Положив руки на резные балясины деревянного крыльца, Новгород-Северский князь Игорь Святославич[27] щурился и с ленцой, словно кот на припечке, поглядывал в сторону дворовых. Благостная улыбка играла на его лице. Все складывалось так, как он и хотел.

Вчера в гости приехал его младший брат – князь Курский и Трубчевский Всеволод. Этой встречи хотел сам Игорь и поэтому еще по снегу отправил в Трубчевск гонца с грамоткой – так, мол, и так, брате, приезжай, важное дело к тебе имеется. Покуда челомкались, покуда в мыльне[28] грязь дорожную соскребали – за столы сели уж к вечеру. Как положено близким сродственникам медовуху из серебряной братины[29], которая досталась им еще от деда Олега Святославича[30], хлебали по очередке. Говорили обо всем – о весенней распутице, о новостях киевских, о мечах булатных, о приспособлениях хитрых для метания жидкого огня. Наконец, так и не выяснив, чьи девки краше – трубчевские или северские, перешли к разговору сурьезному.

– Ты мне, брате, зубы не заговаривай, – положив руку на плечо старшего брата, произнес уже порядком захмелевший Всеволод. – Я же тебя знаю получше других. Говори, зачем позвал?

– Ну что ж, – усмехнулся в усы Игорь. – Тогда скажи мне, ты гонцов от Святослава Киевского давеча привечал?

– Привечал, – простодушно кивнул в ответ Всеволод. – И давеча, и тапереча. В поход зовет князь Киевский. Сызнова собирается в степь пощипать поганых. Просит подсобить.

– Вот, братка, – с готовностью подхватил Игорь. – И я об том же. Доколе мы с тобою будем подсоблять то одним, то другим? Не пора ли самим крыла распрямить да стать во главе рати славной?

Всеволод отодвинулся от Игоря, и пристально, будто увидев его в первый раз, посмотрел на брата.

– Ты что это, пустобрёх, задумал? Это ж тебе не лошадей у приезжих гостей[31] уводить. За это можно и головы лишиться.