Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

"Дева златоволосая, гордость Никеи,

Гордо ступает, прелестная, стройной ногою…" – крутилось у Веприка в голове. "Гордая" и "прелестная" – эти слова очень хорошо подходили к незнакомке. "Ой, это же, наверно, жена Фукидида из плена сбежала! – подумал он. – А Фукидида-то и нету. Нехорошо-то как получилось…"

– А ты, наверно, Фукидида, грека нашего ищешь? – смущенно сказал он. – А Фукидид это…того… тебя полетел искать!

– Да уж, знаю я, как он полетел, – ответила гостья, обведя насмешливыми глазами троих путешественников. – И кто ему помог полететь тоже знаю… Ну да ладно, не о том речь. Не угадал ты, Веприк. Стихи хорошие, да не про меня.

– Леший это, – вдруг ляпнул Чудя. – Леший, хоть и противный да мохнатый, любое обличье принять может – глаза-то обманывать он мастер. Не бывает в природе таких красивых баб, хоть убей!

– А коли леший, – сказала незнакомка уже, похоже, начиная сердиться, так встань на пенек, обернись вокруг три раза да плюнь через левое плечо, а потом нагнись, голову засунь между колен и погляди. Так настоящее обличье мое и увидишь, противное да мохнатое! Не забудь сказать "Дядя леший, покажись не серым волком не черным вороном, а самим собой".

– А и верно! Надежное ведь средство! – оживился Чудя и, не успел Добрило его поймать, вскочил на пенек, повертелся на нем, старательно плюнул, чуть не попав в бортника, потом, наклонясь, сунул голову между ног и уставился на красавицу. После этого он разогнулся и спросил озадаченно:

– А как говорить-то – "дядя леший" или "тетя лешая"? Ты ж не дядя!

– Это я тетей прикидываюсь только, – успокоила его лесная гостья.

Чудород снова покрутился, поплевал и наклонился головой вниз. "Дядя леший, покажись не серым волком не черным вороном, а самим собой," – прокряхтел он и пристально поглядел на незнакомку.

– Ну как? – довольно сердито спросила та после молчания. – Мохнатки на мне видишь?

– Да никак, – смущенно ответил Чудород, продолжая стоять кверху сидячим местом, а головой вниз. – Такая же красивая. Только вверх ногами.

– А посмотри получше – может, хоть что-нибудь противное найдешь?

– Ничего противного не нахожу, – с сожалением признался Чудород. – "Я от любви и восторга безмолвен стою."

– Стоял бы ты, Чудородушка, головой вверх, – хихикнула красавица. – А то как бы ты место свое заднее не простудил!

– А откуда же ты всех нас знаешь? – вдруг изумленно спросил Добрило.

– Да это что! – засмеялась гостья – будто ручеек прозвенел. – Я не только всех знаю, я и мысли все ваши в голове прочитать могу. Вот сидит Веприк, притих и глаз с меня не сводит – думает он, что похожа я очень на маманюшку, загрустил, ее вспоминает… Вот ты, Добрило, – что тебе показалось? Что я точь-в точь жена твоя любимая, Светланушка, когда она помоложе была? Да успел еще Малушечку, внучку вспомнить, пожелать, чтобы выросла такой же красивой да ласковой. Хорошее желание! Пускай так тому и быть!.. А про Чудю и отгадывать нечего – сидит, злодей, соображает, как бы половчее по спине меня треснуть и сказать "Аминь! Рассыпься!"

Она погрозила Чуде пальцем и он спрятался за бортника.

– Так ты что же, ведьма? – догадался Добрило. Потом тоже испугался и поправился: – Лесная колдунья?

– Баба Яга, – шепотом пробормотал Чудя у него за спиной.

– Берите выше, – посоветовала красавица.

Тут Веприк увидел такое, отчего у него язык отнялся, пришлось мычать и пальцем показывать: снег вокруг незнакомки быстро таял, а у самых ее красных сапожек уже поднимались из травы голубенькие цветочки. В полушаге от костра дерево громко затрещало от мороза.

– Ты Весна-красна? – выдохнул Добрило.

– Нет, не Весна, – ответила гостья. И, весело рассмеявшись, добавила: – Не весна, хоть я и девица красна! Еще выше поднимай!

Из утренних зимних сумерек вдруг, как солнечный зайчик, выпорхнула откуда ни возьмись веприкова голубка, всплеснула белоснежными крылышками и уселась прямо у гостьи на плече. И тут Веприка как солнцем озарило – с плачем он кинулся вперед, обхватил прекрасную незнакомку и прижался к ней, зарылся лицом в горностаевый мягкий плащ. "Ладушка! Слава тебе!" – всхлипывал он.

– Вепрюшка, простое сердечко, – ласково сказала Лада, заглядывая мальчику в глаза. – Храбрый ты, упрямый, горячий… Расти, мальчишечка, сильный, как батька твой – и еще сильнее! Быть тебе богатырем! – она погладила его по плечам. – Как сказала, так и будет! – весело заявила она и хлопнула в ладоши. – А вы что же, мужики, языки проглотили?

Добрило с Чудей стояли в снегу на коленях – перед лицом богини любви и красоты.

– А-а-а мы от красоты твоей речи лишились, – затараторил Чудя, видя, что богиня ругать его не собирается. – Слова вымолвить не можем, любуемся только… безмолвны стоим.

– Так любуетесь, что даже бабой ягой обозвали, – ехидно напомнила красавица.

– Это все он! – без промедления соврал Чудя и ткнул пальцем в Добрилу, а сам про себя начал нарочно думать: "Слава тебе, Ладушка пресветлая! Я очень уважаю богов – а Ладу больше всех! Ты самая красивая, самая всемогущая, самая грозная, самая волосатая… ой!"

– Обидно мне, что не сразу узнали, – надула богиня розовые губки, но тут же улыбнулась – и от той улыбки на деревьях листики зазеленели. – На да ладно. Я ругаться не люблю, я миловать да дарить люблю, уж такая я есть!.. А ведь я вам помочь пришла! Сироток пожалеть: уж больно мне пирожок дуняшкин понравился!

– Это который откусанный? – удивился Чудород.

– Не в том дело, что откусанный, а в том дело, что от сердца оторванный! Не хотела Дуняша с ним расставаться, а все-таки отдала – то мне и дорого. И повеселила она нас, давно так не смеялись! Упросила я богов явить по одному чуду для вас: и грозного Перуна, и Даждьбога, и Стрибога, хозяина ветров, и Велеса, что зверями командует и домашним хозяйством. На пути своем многотрудном не унывайте, знайте: вы не одиноки, есть у вас помощники. Но и сами не плошайте! – строго напомнила богиня. – Не грусти, Вепрюшка, верь в хорошее. С тем и оставайтесь.

Она улыбнулась на прощание и повернулась уже, чтобы уйти.

– Постой, Ладушка пресветлая! – завопили Добрило с Чудородом в один голос. – Скажи, кто нам туров послал на помощь и защиту? Кому подношение жертвовать: всемогущему Перуну или Велесу звериному?

– А это вы благодарите лес-батюшку, – ответила богиня. – Балует он тетериных сироток…

И с этими словами растворилась в синем сумраке. С минуту еще все сидели неподвижно, глядели на зеленую травушку среди холодного снега и думали о своем.

– А что это только по одному чуду боги-то явить нам в помощь могут? – наконец деловито спросил Чудя.

Костерок вспыхнул ярче, вокруг него завертелась метелица и из ветра сложился знакомый ласковый голос:

– А вам, болтунам, Чудороду с Добрилой, за поведение ваше непочтительное Перун и Велес вообще хотели языки оторвать и вместо носа приставить!

– Ты слышал, языки нам хотели оторвать? – прошептал в ужасе бортник.

– Слава вам Перун да Велес! – не сговариваясь, хором завопили оба болтуна.

– И Ладушке слава! – добавил на всякий случай Чудя.

– И Ладушке! – согласился Добрило. – И всем богам тоже слава!

Они сунули руку за подношением, но на шкурке остался лежать только несъеденный грецкий орешек, который Фукидид прошлой осенью подарил Дуняшке, а Добря отобрал, чтобы не подавилась. Подумав немного, мужики бросили орешек в костер, надеясь, что такой редкий невиданный плод приведет богов в хорошее настроение, пусть даже всем достанется понемножку.

Глава 18. Ушибевна

Почти три недели путешествовали березовцы с дикими быками по лесам и степям. Места, где они шли, были им незнакомы, но они верили, что не зря летала над ними голубка – ладушкина любимая птица, не напрасно неукротимые туры приняли их в свою семью, не могли они завести, куда не надо. Шагали медленнее, чем туры шли бы без людей, но быстрее, чем люди шли бы без туров – долго ли, коротко ли – пока однажды утром перелесок, по которому шло стадо, не кончился над речным обрывом, с которого открылся величественный вид на широкую заледенелую реку и раскинувшийся на правом берегу деревянный город с высокими валами и могучим кремлем. (*)

– Киев! – выдохнули разом три путешественника.

– Му-у-у! – крикнула Дунька, которая совсем отвыкла от человеческой речи и теперь только мычала по-коровьи.

Туры останавливались, глядели на город и поворачивали назад в лес: их путь теперь лежал в стороне от людских поселений, дальше на юг, в теплые степи. Красавушка подошла к людям и подождала, пока Добрило снимет девочку, потом фыркнула ей в лицо на прощанье, отчего брови и ресницы у Дуньки мгновенно покрылись инеем. Корова внимательно посмотрела на бортника: сможет ли такой большой и глупый дядька хорошо заботиться о девочке, не оставить ли ее себе? Потом она тоже повернулась и пошла к перелеску.

– Спасибо вам, звери добрые! – крикнули березовцы и низко поклонились своим рогатым спутникам и защитникам. – Век помнить вас будем!

Вожак, зная уже обычаи, наклонил в ответ голову, а потом задрал ее к небу и трубно заревел – прощался с людьми и сообщал стаду, что дальше они идут привычным звериным путем.

Березовцы постояли, посмотрели турам вслед и начали спускаться к реке, через которую по льду вилась расчищенная дорога на тот берег. Как ни торопились они к уютным человеческим жилищам, в город попали уже в сумерках.

Пройдя пахнущее дымом поселение кузнецов, путешественники задумались, где бы им заночевать. На улице уже стемнело и народ, опасаясь грабителей, заперся в домах.

– Сейчас попросимся на ночлег в крайнюю избу, авось приютят, свет не без добрых людей. Или скажут, к кому можно попроситься… Поговорить только надо по-хорошему… Акхм! – Добрыня откашлялся так, что Веприк с Чудей вздрогнули: похоже было, что громом раскололо столетний дуб. – Хозяева! Люди добрые! Пустите странников переночевать! – загудел Добрило. – Молчат… Не слышат, что ли?

Веприк был уверен, что Добрилин зычный голос очень хорошо слышат не только в крайней избе, но и во всех соседних.

– Хозяева! Люди добрые! – повысил голос Добрило. С крыши дома посыпалась солома. Добрило в полсилы стукнул в дверь. Дверь затрещала и прогнулась внутрь вместе со стеной.

– Пойдем отсюда, дядя Добрило, – поспешно сказал Веприк, забоявшись как бы могучий бортник ненароком не развалил избу. – Дома никого нету, наверно.

("Или испугались и прячутся," – подумал он про себя.)

– Да, пойдем, постучимся в другой дом, – согласился Добрило и, не успели его товарищи остановить, уже гудел под следующей дверью:

– Хозяева! Люди добрые! Будьте здоровы! Пустите странников!

Хозяева внутри испуганно пискнули и затаились. Веприк понял, что дверей им не откроют.

– Дай-ка я попрошусь, – предложил Чудя. – Хозяева! Пустите переночевать! – пропел он жалостливым надтреснутым голосочком.

– К Ушибевне идите, – ответили изнутри. – Ищите дом с каменным низом.

Походив взад-вперед по улице, березовцы отыскали один такой дом и постучали в ворота.

– Чего надо? – услышали они через недолгое время шамкающий старушечий голосок.

– Хозяева честные! – крикнул Чудя. – Не найдется ли места усталым путникам?

– Мы запла,.. – начал было Добрило, но Чудород толкнул его под ребра.

– Тише ты, – прошипел он. – Чего кошельком хвастаешь? Сейчас запросит с нас втридорога или обворует ночью!.. Люди добрые, – заскулил он в сторону закрытых ворот, – пустите переночевать! Детишки с нами, голодные, холодные… Скажи: "Тетенька, пусти сироток", – шепотом велел он Веприку.

– Тетенька, пусти сироток, – неохотно буркнул Веприк.

– Нечем мне вас, сироток, угостить. Идите себе, милые, мимо, – прошамкала старушка.

– Я эту жадную бабку сейчас сам так угощу, – прошептал Добрыня. – Можно я ей дверь вышибу?.. Ты постояльцев пускаешь или нет? – крикнул он сердито.

Веприк подумал, что старушка, услышав добрилин бас, побоится открыть, но вышло как раз наоборот – Ушибевна не испугалась. Когда она открыла дверь, стало понятно, почему: старуха была огромной, как две Матрены, в руке держала большой топор, а в другой – краюху хлеба. Она была такой большой, что Веприк даже сначала испугался, что это Змей Горыныч замотался в платки и подстерег их в чужой избе. За ее спиной маячили два дюжих парня – то ли работники, то ли сыновья, – оба тоже с топорами.

– Кто кричал? – с любопытством спросила Ушибевна и откусила хлеба, показав гостям длинные и острые зубы, все почти на месте несмотря на преклонный возраст.

Добрило с Дуняшкой на руках подвинулся поближе. Дуняшка попыталась отнять хлебушек у бабуси. Ушибевна хлеб спрятала, а Дуньке сделала из пальцев такую страшную козу, что та захныкала.

– А где ж ты ребенка-то украл, разбойная твоя рожа? – спросила старуха.

– Я не украл. Это внучка моя, Малушенька, – ни с того ни с сего наврал бортник.

– Ага, – сказала Ушибевна.

– Не внучка, а дочка, – поправился смущенный Добрило. – И не моя, а родственника моего, он у князя в подвале сидит.

– И не Малушенька, а Дуняшенька, – сердито добавил Веприк, который вранье очень не любил.

– Тятька, значит, у князя сидит, а маманю, видать, гуси-лебеди съели, – ехидно сказала старуха. По всему было видно, что не верит она ни единому их слову.

– Нет, маманю Змей Горыныч по осени украл, – сказал Веприк.

– Ах он змей, ах он Горыныч! – поддакнула бабка. – Крадет все, что ни попадя. Вчера вот лапоть оставила на заборе – и тот унес!

– Мы три недели по лесу сюда добирались. С дикими турами.

– Верю! – согласилась Ушибевна.

– У нас мисочка разрисованная, мы грека Креонта ищем, чтоб он ее нам прочел!

– Нам Лада, богиня пресветлая, помощь обещала!

– И другие боги тоже!

– А еще обещали язык оторвать и к носу приставить, – уточнил Чудя.

– Му-у-у! – не смолчала Дуняшка.

– Заходите, – сказала Ушибевна и посторонилась в воротах. – Вы не разбойники. Вы полоумные. Я с вас за это лишнюю кунью шкурку возьму. Или две лисьих – а вдруг дом мне подожжете, вы же не соображаете ничего… Безобразушка, проводи-ка гостей.

– А были бы разбойники? – проворчал Добрило.

– Ушибла бы! – радостно прошамкала бабка, играя топором. – Я ж Ушибевна, не кто-нибудь!.. Эй, парень, а не твой ли это батька князю нашему кричал князь он или не князь? Как там его звали? Имя еще такое смешное…

– Владимир Святославич, – подсказал Чудя.

– Да не князя! Мужика этого нахального.

– Тетеря! Батяня мой, – взволнованно ответил Веприк. – Ты не знаешь ли, бабушка, как он там, жив ли?

– Да сидит, вроде… Вот, спать в этой комнате будете.

Ушибевна с сыном привели березовцев в довольно чистую большую комнату с широкими лавками. Одна стена была теплой – наверно, за ней стояла печь в хозяйской избе. После зимнего перехода усталым пешеходам такая красота и не снилась – они упали на лавки возле теплой стены и проспали глубоким сном до позднего вечера, когда Ушибевна разбудила их и заставила пойти помыться в бане.

Чистые и выспавшиеся, березовцы ранним утром готовы были навестить греческих купцов, но сначала послали Чудю найти дружинника Свена, передать ему привет и благодарность от Веприка и расспросить про Тетерю. Сам Веприк около жилища князя показываться боялся. Оказалось, что березовский охотник по-прежнему сидит в подвале, молчит или поет печальные песни. Князь Владимир один раз осерчал на него за упрямство и велел уморить голодом: оставил Тетерю без обеда, но потом простил и даже прислал вареную курицу с княжеского стола. В другой раз Тетеря сам обиделся на князя и три дня ничего не ел, даже пирогов, которые носят ему жалостливые киевские бабы, но потом ему обижаться надоело и он съел еще одну курицу, которую прислал князь. Так и живут.

Что касается Ильи Муромца, то, как выяснилось, от Чернигова он уже вернулся, разбив наголову всю печенежскую рать. Но гостил в Киеве недолго: завез только князю полсотни пленных печенежских ханов и ускакал в Новгород – там, сказывают, немецкое войско напасть обещало.

Глава 19. Торговый грек Креонт

Греческий двор располагался в богатой части города. Это было целое поселение, где торговали и жили чужеземные купцы. Все они прилично могли говорить по-русски, потому что этот язык был им нужен для ведения торговых дел. Некоторые купцы приплывали по Днепру на кораблях весной и уезжали домой осенью, до того, как реки покроются льдом. Некоторые жили в Киеве постоянно. Они привозили греческие вина, соль, прекрасные ткани, благовонные масла для светильников, сладости, изящную посуду, сушеные фрукты, душистые травы и многие другие дары теплого климата и умелых рук, в обмен на которые из Руси шли корабли, нагруженные мехами, медом, зерном, древесной корой и воском.

Греческое поселение состояло из разнообразных построек: на русский лад – деревянных и на чужеземный – сложенных из камня (*) . По большому двору в изобилии сновали греки, все до одного похожие на Фукидида: с такими же смышлеными черными глазами и кудрявыми волосами. Присмотревшись, березовцы научились их различать: у одних греков носы были от мороза красные, а у других – синие.

Креонта они нашли возле винных складов – пожилого, высокого, черноглазого, с умным высоким морщинистым лбом и красным носом.

– Будь здоров! – поклонились березовцы. – Мы к тебе от знакомого нашего, грека Фукидида.

– Фукидид?! Мой ученик, помощник и племянник?! – вскричал взволнованно Креонт. – Где он? Что с ним? Уже почти три месяца, как он пропал!

– Он уехал, – неохотно ответил Веприк, очень надеясь, что новый знакомый не станет дальше спрашивать, каким образом и куда уехал Фукидид.

– По делам, – уточнил Чудя, переглянувшись с мальчиком.

Им не хотелось обманывать старого умного грека, но признаваться, что произошло на самом деле тоже не было желания – а вдруг грек рассердится и не станет читать им письмо.

– Уехал и ничего не сказал мне? – изумился Креонт. – Что же за дела увлекли его так спешно и далеко? Неужели бояре в Новгороде готовы принять наши цены на драгоценных горностаев? А может, какой-нибудь князь пообещал ему урожай зерна и целебной редьки со своих полей? Куда же он направился?

– В Березовку, – буркнул Веприк.

– Удивительно! Первый раз слышу. Что же за редкие товары могут быть в этой Березовке?

– Шкурки ежиков, – ответил Веприк, не долго думая.

– Интересно! Это зверь или птица?

Все собеседники выжидательно уставились на юного охотника: Креонт, Чудя, Добрило и Дунька.

– Рыба, – брякнул Веприк, устремив задумчивый взор в небеса. – Но мохнатая! – не видя понимания в грековых глазах, он добавил: – Потому что зимой лазает по деревьям и ест белок.

– Воистину многими чудесами чудна земля русская! – восхитился Креонт.

– Да уж, – подтвердили березовцы.

– А каково же славное имя березовского князя?

– Чудород, – ответил Чудя.

– А как его по отчеству?

– Матреныч, – подсказал Добрило.

– Тут письмо у нас, – сказал Веприк, открывая шкатулку и толкая одним локтем Добрилу, а другим – Чудю. – Фукидид велел тебе показать.

– Письмо?! Что же вы сразу не сказали… Это что? Надо же какое странное послание. Ну-ка посмотрим,.. – Креонт принялся читать вслух. Березовцы пододвинулись к нему поближе. – "Прежде всего надерите уши тому маленькому мерзавцу, который доставит это письмо…" Кто доставил это письмо?

– Я! – ответил Добрило, быстро загородив Веприка своим могучим телом.

Грек в замешательстве уперся взглядом в широкую бортникову грудь.

– А поменьше мерзавца у вас не найдется? – осторожно спросил он.

– Есть и поменьше, но я гораздо мерзее, – твердо сказал бортник. – Мне уши и дерите. Если еще есть желание.

– А я вообще-то считаю, что за уши драть непедагогично, – быстро решил Креонт и уткнулсяв письмо. – Так.. что тут дальше? "Ищите меня!" Кого искать?

– Тут еще есть кусочек.

– Ага! "…за дикими пустынными степями,

За снежными высокими горами,

За морем, что раскинулось, как небо,

В ужасной пустыне в черных песках"… Так! – Креонт возмущенно упер руки в бока, шмыгнул носом и с большим подозрением поглядел на березовцев. – За степями, за горами, за морем, в ужасной пустыне – вы мне хотите сказать, это там находится ваша Березовка?

– Нет, там не наша! Там другая Березовка. Их много! – начали оправдываться мужики. – Песня даже есть "…в Березовке, что за другой Березовкой, а за той еще Березовка…"

– Знаю, – кивнул Креонт. – Хорошая песня. "Ой да то не зоренька ясная" называется.

– Вот! Это про Фукидида!

Пожилой грек от негодования даже уши пальцами заткнул.

– Почему-то мне кажется, – сказал он, – что вы все врете.

– Врем, – согласился Добрило.

– Только у нас не очень хорошо получается, – признался Веприк.

– Но мы стараемся, – заверил Креонта Чудя. – Можно, мы еще разок попробуем?

– А может вы попробуете сказать мне правду? – предложил Креонт.

Веприк набрал полную грудь воздуха.

– Мы нарядили Фукидида красной девицей и его украл Змей Горыныч, – выпалил он одним духом.

– Можно ли придумать более глупую небылицу?! – воскликнул грек, от возмущения сверкая черными глазами и сопя красным носом.

– Можно, конечно, дурное дело не хитрое, – вздохнул Добрило. – Только вот правду-то другую не придумаешь, мы все как есть сказали.

Креонт снова нахмурился, подбоченился, потом внимательно поглядел на гостей и опустил руки.

– Расскажите-ка все сначала, – потребовал он.

Березовцы и рассказали: как унес змей Смеянушку, а киевский князь посадил в подвал ее мужа Тетерю, как Веприк привел в деревню Фукидида, как одели его Весной-красной и всучили Змею Горынычу, как дали ему с собой дощечку восковую для письма и ручную голубку, чтобы отнесла письмо из змеева логова обратно в Березовку. Веприк открыл железную шкатулку и показал завернутые в полотенца находки.

– Какой невероятный рассказ… За степью и за морем, – пробормотал Креонт, морща лоб.

Послание Фукидида было не совсем ясным. Песни он, конечно, хорошо сочинял, а дорогу запомнить не сумел. Он даже не умел сказать, где север, а где – юг, поэтому сложил красивую поэму про то, что видел, пока висел в лапах у дракона.

– Так, – начал рассуждать Креонт. – Раз мой племянник пишет про степи, значит змей полетел на юг, к теплым морям.

Добрило и Веприк кивнули. Чудя пожал плечами, но сказал "Ясное дело – на юг, куда ж еще".

Бортник подтвердил:

– Правильно. Чем южнее от Киева, тем меньше лесов и больше полей. А в северную сторону – наоборот, леса все гуще.

– А за степью, значит, должны находиться горы,.. – бормотал грек. – Так сказано в письме… А что же это мы на улице разговариваем? Пойдемте-ка в библиотеку, у меня тоже есть, что вам показать.

Глава 20. Советы мудрых греков

– Би-би! – хихикнул Чудород.

– Дядя Чудя, ты чего? – сердито зашептал Веприк.

– Да место какое-то смешное, куда мы идем. Биби… бибилитека!

– Библиотека! – поправил Креонт важным голосом. – "Библион" – это греческое слово, значит "книга".

Березовцы все равно ничего не поняли, потому что книг никогда в жизни не видели. Да и ты тоже: сидишь, читаешь, – большой, значит, учености человек несмотря на молодые годы, а попадись к тебе в руки старинная книжка – и не узнаешь даже, что это такое.

Бумаги тогда не употребляли, писали обычно на коровьей или козьей коже, а первые русские книги вообще были деревянными, с вырезанными ямками, в которые наливали воск и потом на нем чертили буквы. Письма часто писали на березовой коре – просто царапали ее чем-нибудь острым.

Страниц было мало, иногда всего две или три, а часто – одна длинная, свернутая трубочкой, называвшейся "свиток".

Хранились книги не на полках, а в деревянных сундуках, обернутые для сохранности тканью и посыпанные душистыми травами от моли и жучков.

Креонт привел гостей в просторную избу с белеными расписными стенами, в которой стояли вокруг печки столы и лавки, а у столов сидели деловитые греки. Некоторые из них имели в руках гусиные перья, которыми они на удивление березовцам вырисовывали черные казюльки, вроде фукидидовых – так, стараниями ученых писцов, появлялись на свет новые книги.

Креонт покопался в большом сундуке и развернул на столе необыкновенный рисунок, весь в беспорядочных пятнах и метинах, как бок у плешивой козы.

– Вы знаете, что это такое? – спросил грек.

– Да! – хором ответили березовцы.

– А что это? – спросил Веприк.

– Это географическая карта, – терпеливо принялся объяснять Креонт. – Вот, видите тут длинную кривую линию? Это Днепр. Вот в этом месте – Киев, а там – Новгород…

– А это – дорога новгородская? – спросил Веприк, ведя пальцем по неровной черте.

– Как ты быстро все понял, юный рус! – восхитился Креонт, деликатно снимая грязный веприков палец с карты.