Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

– Ты что же под ноги не смотришь? Опять калечишь мне детишек! – заругался Бобрец на Бобра, подбирая с земли одного из малышей.

– А ты что же не своих подбираешь? – сердито спросил Бобр, отбирая ребенка.

– Как же не своих, это же мой Бояшенька, – заявил Бобрец, утягивая ребенка к себе.

– Какой это Бояшенька! Это ж моя Малушенька! – отвечал Бобр, плюнув на ладонь и пытаясь оттереть с детского лица толстый слой грязи.

– Отстаньте от меня, – завопил ребенок. – Я вообще не из ваших, я соседский!

– Вепря! Ты чего? – крикнул Добрило, барахтаясь на внучатах, которые из озорства нарочно теперь мешали деду подняться.

– Не, я так! Ничего! – торопливо ответил Веприк и пошел восвояси. Не смог он решиться оставить маленькую сестренку в этом разбойном приюте.

Тут как раз пришлось ему проходить мимо двора старосты Пелгусия. У Пелгусия была дочь, сама уже старушка. Жили они теперь с мужем вдвоем: дочери жили в другой деревне, а Пелгусия змей утащил. Они были Лешакам дальними родственниками.

– А что? – подумал Веприк обрадованно. – Скучно небось старикам одним-то! Будут на Дуняшку смотреть и радоваться, баловать ее, у печки сушить.

Бабушка Груня была как раз на улице.

– А! – сказала она. – Лешачонок! Плохо без мамки-то? Ох, как плохо… И без тятьки. Говорил ведь мой тятя, чтоб не безобразничали – не послушались. Даже Дунька ваша, озорница какая… Вот оно все, как получилось-то! Ох…

"Ну тебя с твоими охами!" – сердито подумал Веприк и побрел домой.

Он думал о том же – о чем, говоря по совести, подумал в самом начале – Дуняшку надо было брать с собой. Не хотел он ее оставлять, наоставлялся уже. Придумать только надо – как бы это сделать?

Вечером явился Добрило.

– Ты чего приходил-то? – спросил он.

Веприк рассказал про возвращение голубки и про свои находки.

– В Киев мне теперь надо скорей, – сказал он. – Пускай этот Креонт, фукидидов знакомый, мне письмо прочитает. Греки – народ знающий, может еще что-нибудь посоветуют.

– Надо же! Вернулась все-таки голубка! – удивлялся Добрило. – Вот такая птаха малая, а молодец какая! И ниточку к лапке привязали, видишь, значит побывала она у самого змея в норе… Ты хочешь – оставь Дуняшку твою у нас, ей там с ребятами весело будет.

– Нет! – сказал Веприк. – Я ее решил с собой взять.

– Так я и знал! – сердито отозвался бортник и стукнул себя по колену.

Мальчик удивленно на него уставился: что Добрило мог знать, если сам Веприк еще утром бегал по деревне и искал, с кем сестренку оставить?

– Ты маманю потерял. Ты батяню потерял. Был у тебя друг греческий, так ты и его дракону отдал, – перечислил Добрило. – Конечно, теперь ты боишься один на свете остаться, я бы и сам боялся… Придумать надо только, как мы сможем девчонку с собой увезти… А что ж ты думал – без меня пойдешь?! – и могучий бортник от души расхохотался.

У Веприка сразу на душе легко и весело стало – боялся он идти, а больше всего – за Дуняшку боялся, но с Добрилой, конечно, – это почти, как с отцом, не страшно. Он показал товарищу, свое изобретение – плетеные из толстых веток санки, посередине которых возвышался сплетенный из тех же ветвей шалашик.

– Я на шалаш шкурки теплые одену, да внутри меха положу, да Дуньку в шкуру закутаю – тепло ей будет! – объяснил он. – Так и будет сидеть в домике всю дорогу.

– А я санки тащить! – весело подхватил бортник. – Ты-то сам с таким грузом далеко не уехал бы!

Решили полпути идти в обход и ночевать в деревнях, а потом – срезать через лес. В лесу зимой безопаснее: волки по глубокому снегу лазать устают, уходят в степь или разбойничают возле человеческих поселений. Добрило налил в большую миску молока и поставил на улице – молоко замерзло, его можно было брать с собой, как пирог, и откалывать Дуняшке по кусочку. Собрали одежду, свеновы монеты, меха – все, что Веприк наохотничал с Малом, привязали на санки мясо, хлеба запас, репы, мед в горшочке, посадили в меховой шалашик сонную Дуньку и утром, чуть свет, надев лыжи, пустились в путь.

Глава 16. По лесам с дикими быками

Сначала шли очень хорошо: Добрило тащил санки, Веприк следил, чтобы они не свалились на кочке, а Дунька спала в шалашике. Веприк сунул ей под меха руку – там было горячо, как у печки. Вышли из деревни, забрались на пригорок к березовому лесу, но тут из оврага послышался несмелый голос:

– Мужики! Эй! Возьмите меня с собой! Я вам по дороге песни петь буду!

Путники оглянулись и обнаружили Чудю – тепло одетого и с котомкой за спиной. Поверх собственной меховой свитки он напялил еще матренину, слишком для него просторную.

– Вепря! Ты маленький был, я тебя на руках качал! – напомнил Чудород.

– Врет! – отрезал бортник.

– Все равно возьмите… и бросьте где-нибудь по дороге, подальше отсюда, чтобы Матрена не нашла!

– И не стыдно тебе, ты бабы боишься? – спросил с укоризной Добрило, словно не он осенью от этой же бабы в пруду прятался.

– Не стыдно! – с гордостью ответил Чудя. – У меня такая баба, что ее все боятся – и я тоже… возьмите меня с собой! Она драться лезет – и все из-за тебя, Добрилушка!

Бортник вопросительно посмотрел на Чудорода.

– Да! Говорит, раньше вы пчел в деревню водили, а теперь – на тебе! – дракона привели. И я, говорит, с вами заодно… А ты добро-то не помнишь, какое я тебе делал?

– Какое ты мне когда добро делал? – удивился бортник.

– А вот: помнишь, я тебя бить не стал, когда она велела?!

Щуплый маленький Чудя наступал грудью на здоровяка Добрилу, требуя ответа.

– Бери с собой!

– Ну что, Вепря, как ты решишь? – спросил бортник.

– Я вас три дня караулю, когда вы в столицу пойдете!

Тут в шалашике послышалась возня и наружу выглянуло щекастое Дунькино личико, сонно обводя всех карими отцовскими глазками.

– Это кто, Дунька?! – изумился Чудород.

– Нет, хрюнька! Мы что, по-твоему, должны были чужого ребенка украсть и в Киев унести? – рассердился Добрило.

– Вы совсем уже рехнулись, – ругался Чудя, пристраиваясь за санками. – Девчонку тащите! Нипочем не дойти нам до Киева, замерзнем по дороге или волки нас съедят.

– Хорошо-то как, Чудородушка, что ты с нами увязался, – мрачно сказал Добрило. – Так весело с тобой!

Они все трое оглянулись на Березовку и вздохнули: сзади оставались дома и теплые печки, а впереди – снег и холод.

– И-и-их! – крикнула Дуняшка и полезла из шалашика. Она проснулась и желала развлекаться, лучше всего – валяться в снегу.

– Вот он, самый веселый наш товарищ, – сказал с улыбкой бортник, запихивая девочку назад в тепло. – Вот, кто ничего не боится! Поехали, милая, деда тебя на саночках покатает.

Во все дни Коляды между деревнями ходил и ездил на телегах народ – в основном молодые парни в гости к девушкам или драться на кулаках. Так что по лесу шла нахоженная дорожка, прикрытая упавшим за ночь снегом. Путники бодро топали по ней, но уже разгорячились и чувствовали, что путь предстоит нелегкий.

– Ты песни петь обещал! – пыхтя, напомнил Чудороду Добрило.

– Потом! – пропыхтел тот в ответ. – Вечером. Или лучше завтра.

В ложбинке снегу было больше и дорожка совсем исчезла. Сугробы там лежали Веприку по пояс. Могучий бортник брел впереди, за ним, расчищая путь, ехали санки. Чудород, как по скатерти, трусил по расчищенной тропе позади санок и гудел:

– А когда дороги совсем не будет, ляжем в снег и замерзнем, бедные… Добря, ты не знаешь, волк откуда есть начинает – с головы или с ног? Не хочешь говорить… ну, я лучше Веприка спрошу, он охотник, знает, наверно. Вепря, ты не знаешь…

– Ты о чем-нибудь хорошем говорить можешь? – возмутился наконец Добрило, вытащив санки из ложбинки и остановившись на минуту.

– Ладно, Добренька, ладно… о хорошем? Сейчас поговорим…

Чудя погрузился в размышления, бормоча себе под нос, и некоторое время березовцы шли молча – к большой своей радости. Добрило нырнул в новую ложбинку и поплыл в снегу, расчищая проход. "А и правда – как же мы вот так пойдем всю дорогу? – подумал Веприк. – Ведь и упадем и замерзнем… и волки нас, пожалуй, съедят. С головы они начинают или с ног?… Тьфу ты!" Впереди бортник скинул верхнюю одежду и шагал в рубашке, а от него во все стороны валили клубы теплого пара. Но Чудя в конце концов снова разинул свой болтливый рот:

– Ох, чудо чудное! Сейчас пирог с печенкой нашел! Горячий! Вку-у-усный! Ам!

Добрило от неожиданного такого заявления встал, как вкопанный, и уставился на Чудорода. На Чудорода он смотрел недолго: упустил санки и они поехали вниз, сбили Чудю с ног и похоронили под собой.

– И-и-и-их! – крикнула довольная Дунька и снова полезла из мехового домика.

– Чудя, ты что? Какой пирог нашел? – с беспокойством спросил Добрило, снимая с товарища санки и возвращая Дуняшку в гнездышко. – Ты как себя чувствуешь? Головой не стукался?

– Я очень хорошо себя чувствую, – кротко ответил Чудя, лежа на спине в снегу. – А по голове ты меня только что санками стукнул… А про пирог я наврал – ты ж просил сказать что-нибудь хорошее.

– Ах ты бессовестный! Что ж ты, не мог по-настоящему что-нибудь хорошее сказать?! Обязательно врать надо?

– А что по-настоящему у нас есть хорошего?! – завопил Чудя. – Одни, заблудились в лесу дремучем! До костей промерзли!

– Кто заблудился – посреди дороги?! – заорал на него Добрило. – Где ты дремучий лес нашел? Кто промерз? Чудя! Пойди поближе, я тебе, болтуну дырявому, ноги оторву!

– Ты еще хуже Матрены, – надулся Чудя, вылезая из оврага. – Уже и сказать ничего нельзя…

– Я с ним с таким не пойду, – жаловался на ходу бортник Веприку. – Оставим его в соседней Березовке, а то он нам все уши проговорит… Ах ты, озорник! Ну-ка, слезай с санок.

– Ну и слезу! – пискнул Чудя. – Уж и посидеть нельзя…

Даждьбожий сверкающий щит, натертый по случаю зимы до белого блеска, поднимался уже в середину тусклого холодного неба. Вокруг стояли высокие белые стволы, растопырив заросшие инеем ветви. Они смыкались над головой и обманывали зрение, скользя справа и слева. Путники забрались в самую сердцевину березового леса, еще пара часов – и березки станут редеть, а за ними и соседняя Березовка покажется. Конечно, летом они за то же время прошли бы столько да еще столько да еще полстолько, но все-таки не на месте стоят. "Дойдем в Киев, куда мы денемся," – успокоившись, думал Веприк. И тут повалил снег.

Маленькие редкие снежинки за одну минуту превратились в пышные хлопья, стремительно летевшие вниз и быстро скрывшие под собой и дорогу, и деревья и даже самих путников друг от друга. Снег падал так густо, что протяни вперед руку – и пальцев не увидишь. За его пеленой исчезло солнце. Сразу потемнело. Путники, сердито крякнув, остановились, а Чудя оживленно заверещал:

– Что я вам говорил? Наконец-то заблудились!

Силач-бортник и юный охотник, оба люди лесные, не были слишком напуганы. Они могли найти верное направление, слушаясь многочисленных лесных примет, а особенно – собственного чутья, но беда была в том, что в таком снегу идти они будут очень медленно да к тому же есть опасность пройти в двух шагах мимо деревни, не заметив ее за снежной пеленой. Веприк отступил на шаг от приятелей, сразу скрывшись в сумерках, осмотрел ствол ближайшей березы, оценил цвет коры с разных сторон, ковырнул лыжей у ствола.

– Ну чего? – спросил Добрило, когда мальчик вернулся.

– По-моему, туда, – показал рукой Веприк.

– А по-моему, вот так, – возразил бортник, показывая чуть правее.

– Завели в лес и бросили! – ныл Чудя.

– Пока что не бросили! – бортник предостерегающе поднял палец. Чудород ненадолго угомонился.

– Дядя Чудород, – сказал Веприк, – нам придется останавливаться и проверять, куда идем, чтобы не ходить кругами, но идти пока можно. А часа через два снег утихнет и там уж мы быстренько сообразим, где деревня.

– Если живые еще будем, – хрюкнул Чудя.

– Да. И если снег утихнет, – тихонько подсказал Веприку Добрило.

– Молчи уж лучше, дядя Добрило, – так же тихонько попросил Веприк.

В снежной летучей каше они медленно двигались, куда вел Добрило. Иногда останавливались, нюхали воздух, осматривали пни и деревья. Казалось, так они всегда и будут брести сквозь белую мглу, с трудом переставляя уставшие ноги. Ясно было, что все равно придется остановиться: очень ж густо сыпал снег. На памяти мальчика никогда не случалось такого снегопада. Добрило впереди наткнулся на пень и остановился, обругав пень обидным словом. Он прислушался и, наморщив лоб, с тревогой огляделся, потом переглянулся с Веприком. Мальчик своими чуткими, как у лисы, ушами улавливал за глухой пеленой мягких хлопьев неясный шум, словно волны плескались. Он шагнул мимо Добрилы и прислушался, потом прошел еще немного вперед – и замер на месте.

В нескольких шагах от него стоял в снегу огромный зверь, самый опасный из зверей того древнего времени: тур, гигантский дикий бык. Туры пугали всех не только размером, но и буйным нравом: быки нападали часто безо всякой понятной причины. Ни кабан, ни медведь, ни волки не могли выстоять против такой горы могучих мышц и мяса, увенчанной острыми рогами. Только тигр мог померяться с туром силой – и скорее всего расстался бы со своей полосатой жизнью под огромными копытами. Туры были велики ростом, но тот, что стоял напротив Веприка был больше всех – его спина была, наверно, вровень со вторым этажом княжеского терема. Черный, как ночная тьма, он спокойно смотрел на мальчика сверху вниз. Распахнув руки, Веприк не смог бы дотянуться до концов его изогнутых рогов. Грудь животного медленно расширялась в такт дыханию, столбы пара выталкивались из широких ноздрей. Его дыханию вторили еще два десятка огромных зверей: несколько молодых быков и турицы, чьи золотистые бока видны были за массивной фигурой вожака.

Веприк удивился, как это он, несмотря на снегопад, может рассмотреть так много, а потом удивился еще больше, обнаружив, что впереди, там, где дикие быки, снег падал реже, чем позади него. Почти и не падал, кружились только редкие снежинки. Он оглянулся, но товарищей, разглядеть в белой пелене не смог. Вожак ткнулся мордой в снег и шумно выдохнул, от чего в снегу появилась яма, в которую спокойно мог бы улечься взрослый человек. Веприк услышал сопение позади, но это были просто Добрило с Чудей, соскучившиеся его ждать.

При виде гигантского быка, спокойно их рассматривающего, у Чуди мелкой дрожью затрясся подбородок, а губы принялись невнятно твердить:

– Тутутутуту…

Добрило, не сводя глаз с тура, стукнул Чудорода по спине между лопаток.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Чудород. – Турытурытурытуры…

– Хватит долдонить! – шепотом велел бортник.

– Не могу! Я весь трятрятрятрятрятря…

– Что это, дядя Добрило? – прошептал Веприк, показывая вперед. – Неужели птица?

На ветке заснеженной березы качалось белое пятнышко. Когда Веприк указал на него, оно встрепенулось, расправилось и, раскрыв крылья, вспорхнуло в вышину. Когда птица пролетала над путешественниками, мальчик узнал свою ручную голубку, оставленную дома в теплом гнезде.

– Лети домой! – крикнул он ей и, сунув в рот два пальца, пронзительно свистнул.

Голубка сделала еще один круг над их головами и скрылась в вышине.

– Никогда не видел, чтобы голуби, как собаки, за хозяином летали, – покачал головой бортник. – Чудеса.

– Это знак, – убежденно проговорил Веприк.

– Ну, если знак, то хороший. Был бы плохой, ворона б прилетела.

Тур впереди издал короткое мычание и стадо пришло в движение. Быки и коровы поворачивались, те, что лежали, медленно поднимались на ноги. Вожак вытянул широколобую морду к березовцам и снова отрывисто замычал, потом постоял, проверяя, поняли они его или нет. Он повернулся и сделал пару неспешных шагов, потом поглядел на Веприка через плечо и снова позвал.

– Они хотят, чтобы мы шли за ними, – прошептал маленький охотник.

– Зовут, так надо идти, – спокойно ответил Добрило и потянул свои санки за стадом.

Веприку тоже казалось, что гигантские быки настроены доброжелательно и хотят им помочь.

– Кукукукуку,.. – начал Чудя.

– Ку-ку! – радостно отозвалась Дунька из шалашика.

– Ку-куда мы идем? – выговорил Чудя.

– Березовка там, – махнув рукой в сторону, ответил Веприк. – А там,.. – он показал на стадо, медленно уходившее от них, – Там Киев.

– Ненене!.. – уперся Чудород. – Не пойду!

– Вот и умница, – сказал Добрило. – Не ходи. Хорошо-то как! Отдохну хоть от твоей болтовни.

– Ах так, да?! Накося выкуси, Добрилушко! И пойду, и пойду! И болтать тебе назло всю дорогу буду… А вот интересно, коровы мясо едят? То есть летом, конечно, они на травке пасутся, а когда травки нету?..

Чудя резво потрусил за товарищами, не замолкая ни на минуту, как и грозился.

До темноты они шли за турами по утоптанному их ногами пути. Животные двигались неторопливо, иногда кто-нибудь из них останавливался пожевать коры с ближнего дерева. Бывало, одно отставало и шагало рядом с людьми, шумно дыша и с любопытством их рассматривая. Туры увели путешественников в сторону от человеческого жилья и держали направление на юг. Огромные и сильные, как корабли, они плыли в сугробах, грудью раздвигая глубокий снег. Быки лоснились среди зимней белизны гладкими черными боками со светлым ремнем по спине, а коровы сияли рыжим и гнедым золотом.

Найдя уютный ельник, туры принялись устраиваться на ночь: жевали зеленую душистую хвою, сдирали кору с осин по соседству, величаво укладывались, выбрав место поспокойнее. В теплом лабиринте их больших тел люди тоже нашли для себя местечко и свалились в изнеможении, едва принеся по охапке веток на подстилку. Только Добрило нашел еще в себе силы немного понянчиться с Дуняшкой, которая днем хорошо выспалась и хотела поиграть.

Глава 17. Чудесная гостья

Наутро девочку потеряли.

Веприк, почувствовав беду, проснулся в темных утренних сумерках и сначала не мог никак понять, где это он: справа и слева, как стены уходили вверх турьи бока, а возле него, под ворохом мехов и верхней одежды, сопели Чудород с Добрилой. Мальчику было тепло, даже жарко, но спины животных за ночь побелели от изморози. Он поежился, собираясь с духом выбраться из тепла на мороз. И тут такой страх его обжег, что он воробьем вылетел наружу: а Дунька где? Веприк взрыл меха, сунулся в шалашик, проверил даже под Добрилой – никаких дунькиных следов.

Проснулись соседи, вместе они искали девочку, пока совсем не рассвело: звали, заглядывали в ямки, трясли кусты, бегали вокруг удивленных туров.

– Батюшка! – в отчаянии обратился Добрило к спокойно лежавшему вожаку. – Пропала у нас девочка. Не видал ли ты ее?

Он на всякий случай поклонился быку в пояс, а тот, с изумлением наблюдавший, как бородач скачет у него под носом, тоже наклонил свою огромную голову.

– Здоровается, – пояснил Добрило и поклонился быку еще раз.

Вожак, решивший, что у людей такой обычай – по утрам кивать друг дружке, плясать и кланяться, опять кивнул.

– Издевается, – мрачно сказал Чудород.

Вожак вежливо кивнул Чудороду. Чудород испугался и поклонился вожаку.

– Батюшка, – снова попросил Добрило. – Скажи, где девочка, помоги сироткам. Мы ее больше терять не будем, глаз не сомкнем – будем караулить. Мы ей… хворостиной мы ей дадим по сидячему-то месту, разбойнице! Да и крапивой – что дедушка Пелгусий не успел! Ах ты, плутовка!

Он ткнул пальцем вперед и приятели наконец заметили Дуньку – на спине у одной из коров. Дуняшка мирно спала в ямке между лопаток огромного животного, видны были только румяная щечка и угол мехового рысиного плащика. Как она туда залезла, долгое время для путешественников оставалось тайной. Другая тайна была – как Дуньку оттуда снять. Добрило попросил у вожака прощения за беспокойство и поклонился в последний раз. Вожак, у которого голова уже кружилась от поклонов, неохотно кивнул и закрыл глаза: притворился, что спит.

Корова, оберегавшая дуняшкин сон, – добродушная, светлая, песочной масти, с большой белой звездой на широком лбу, – с подозрением следила за приближающимся Добрилой, а когда он подошел слишком близко, встала на ноги и отошла в сторону.

Стадо поднималось, отряхивало с себя снег и иней и начинало неторопливый дневной переход к югу – туда, где за лесами и реками лежал Киев, мать городов русских. Людям волей-неволей пришлось спешно собирать вещи и идти за турами. Веприк трусил рядом со светлой турицей, которую он про себя прозвал Красавушкой, как дома корову звали. Он все боялся, что Дунька свалится и готовился ее ловить. Когда Дунька проснулась, Добрило сманил ее вниз вареной репкой, покормил, но только отвернулся – и девочка уже лезла Красавушке прямо на морду, а с головы, когда корова ее подняла, скатилась к себе в гнездышко. Там она и ехала с большим удовольствием: спала, смотрела на снежные ветви, плывущие над головой, болтала для развлечения толстыми ножками в старых веприковых штанишках, ловила языком снежинки, мычала, чирикала и показывала язык старшим товарищам.

Туры неутомимо шли по лесной чаще, осторожно переходили заледеневшие речки и ручьи, пересекали занесенные снегом степи – в торжественном безмолвии, царившем среди замерзшей природы. Одни только зайцы в парадном белом наряде вытягивались на пеньках, приветствуя господ животного царства. Там, где осенью деревья красовались рубинами, янтарем и изумрудами, теперь в изобилии сияли на ветвях алмазы – ослепительные, прозрачные, искрящиеся радужными гранями. Зима украшала лес, плела из веток ледяные кружева, заманивала путников в свои стылые владения. Туры спокойно шли по зимним просторам, правя на юг, сильные и теплые, пар от их дыхания инеем оседал на мордах, так что у каждого животного вырастало по белой бороде. Люди под их защитой не боялись ни ветра, ни мороза, ни диких зверей, ни снегопадов.

Веприку снова снилась мама – сидела в комнате, напевала тихо и задумчиво. "Ох, Веприк-Веприк, – сказала она, ероша его светлые волосы и хмурясь, – больно ты у нас решительный вырос! Была б я дома, нипочем бы не отпустила вас зимой в такую даль. Возвращались бы вы домой, а летом по травке – да с песнями! – пойдете и всех нас спасете!" – "Не пугай, маманечка, мне и так страшно! – признался Веприк. – Что, если не получится у меня ничего? Вдруг зазря идем?" – "Не попробуешь – и не узнаешь, – вмешался отец. – Ты, мать, давай, не огорчай мужика." "Ладушка поможет," – улыбнулась на прощание маманя и растаяла вместе с последним предутренним сном.

Мальчик проснулся, застудив бок: Добрило с Чудей куда-то делись. Найти их оказалось просто: в темноте среди деревьев потрескивал костерок, а возле него сидели на корточках оба пропавших березовца. Рядом с собой они разложили на куньей шкурке лучшие припасы: копченое мясо, мед, пирог с репой и один маленький грецкий орех.

– Перун! Всемогущий и грозный! – вещал Чудя, грозя Добриле пальцем. – Все знают, что он обращается в тура и выходит к людям из леса, значит это он послал нам коров для защиты.

– Сам ты корова, – презрительно отвечал Добрило. – Никакой не Перун, а Велес! Тоже всемогущий, и грозный, и могучий, и… волосатый! Он правит зверями: лисами, свиньями, пчелами, собаками – всеми, он и велел турам помогать нам!

– Перун грознее, могучее и волосатее твоего звериного Велеса, – спорил Чудя. – Его благодарить надо, ему и подношение.

– Нет, это Велес могучее, грознее и… Ты что ж это делаешь, негодник?! Ты что же подношение велесово лопаешь?!

– А вот коли оно велесово, так я все и съем! – набив рот репой, невнятно ответил Чудород. – А тебе Перун задаст синей молнией по шее!

– Ах так?! А посмотрим, как он мне задаст! – взвился Добрило и тоже укусил от жертвенного пирога.

– Бу-бу-бу, – злобно ответил Чудя с набитым ртом.

– Ум-ум-умм, – не остался в долгу бортник. – Чавк!

Когда Веприк подошел к костру оба богомольца, поссорившись, молчали, только сыто икали в перемазанные медом бороды и косились друг на друга. Не успел мальчик присесть, как в тени деревьев зашуршали ветки и снег заскрипел под чьими-то легкими шагами. Заслоняя гаснущие утренние звезды, в свет костерка ступила молодая пригожая женщина и кивнула изумленным березовцам, словно знакомым. На ней был подбитый горностаевым мехом голубой плащ и меховая шапочка, из-под которой сбегала до сапожек затейливая коса цвета спелой пшеницы. Березовцы молча смотрели на пришелицу, потом разинули рты, выдохнули "ах!" и продолжали смотреть с открытыми ртами, потому что она была чудо как хороша – высокая, гибкая, большеглазая. В отблесках огня ее ласковые глаза то плескались летней небесной синью, то зеленели молодой травой – и невозможно было понять, что прекраснее.

– Будьте здоровы, люди добрые! – певуче проговорила незнакомка. – Нельзя ли у вашего костра погреться?

– Ах! – гостеприимно ответили березовцы.

– Вы что же, совсем меня не узнаете? – поинтересовалась гостья, присаживаясь на невесть откуда взявшийся позади нее пенек.