скачать книгу бесплатно
Надо отдать должное ему, что он никогда не работал на публику.
С похмелья, он всегда пристыженный и сердитый, шёл гулять по улице с хворостиной и тройкой гусей впереди себя. Один не выходил, делая вид, что никогда не шляется без дела, а то, что было вчера, извольте забыть. Вот он, чистейший образец дедушки на пенсии. Благолепный старичок ни в жисть не пьющий.
То грустно курил самокрутку у ворот, отставив ногу в тапке и горюя, что бабка не пускает его порыбачить, то убирал с огорода сивую траву, хрипло и сипло матерясь про себя шахтёрским, окололитературным и оборотистым матом, то приходил тихо, опирался на крыльцо и всегда внезапно оказывался во дворе Яны и Толика. Выйдешь, а он вот он!
– Золотко! Я вам вишенок принёс! – и суёт какой-нибудь алюминиевый тазик в руки с запёкшейся от зноя, алой вишней, треснутой, переспевшей.
Умиляло.
В этом крохотном посёлке, возле хрустальной речушки, ещё сохранился полуразвалившийся храм из жёлтого песчаника местной добычи. Лет двадцать назад его обнесли забором, реставрировали, а главные ворота как раз находились почти что напротив дома Шур, через дорогу.
Поток местной паствы, до недавних пор и крестившейся то слева – направо, тащился в эти кривые ворота, обновлённые местными армянскими строителями. Половина ворот была уверенно выложена старыми мастерами. Хитросплетённая кладка любовно вилась вверх и заканчивалась современной архитектурой. Армянские строители, любители прямоугольных линий просто положили кирпич на кирпич, образовав квадрат, да так и оставили, видимо считая тщетным любой изыск в таком непримечательном деле, как ремонт ворот.
Красный кирпич стоял один на одном, да ещё и на торце, чтоб сэкономить стройматериал. Батюшка пришёл принимать работу, ахнул, покачал головой, но решил оставить. Он всё равно всегда заходил с заднего хода, а там ворота ещё сохранились с девятнадцатого века.
Дед Шура частенько подходил к воротам в кануны церковных праздников. Пыхтел, вздыхал и краснел лицом, но руку не протягивал и внутрь не совался. Он был старым шахтёром и был уверен, что если под землёй нет ада, то и рая наверху тоже нет. Следовательно все эти сказки о боге не для него.
Однажды Яна и Толик приехали осенью, закрыть дом перед холодами. Кондома схватилась первым льдом у слоистых, осыпающихся берегов. Перекаты её стали тише, воды поубавилось. Дед Шура помог перекрыть соседям воду, чтобы не разморозились трубы и утеплить пихтовыми лапами жалкие кустики плодовых кустарников. Посидел и поговорил с Толиком о разных делах, о государстве, о ценах, о жизни в городе. Потом они пошли проведать бабку, которая не выходила из дому.
В доме их по-прежнему было чисто: подушки на нежилых кроватях, дедово логовище на полураздавленном диване, бабушкина чистейшая больничная постель, вся в белом и кружевном, словно она заранее готовится к гробу, коврики без единой мусоринки и пара гладких серых котов, лежащих на столе.
Яна и Толик, сами уже пожилые, но ещё не пенсионеры, поиграли со стариками в карты, и даже остались спать у них в веранде. Ночь была холодная, а печка у них обрушилась где- то внутри и напускала в домик угарного дыма.
С вечера дед Шура даже побежал «мастырить» ужин. Пока Яна с мужем, усевшись в деревянных креслах, валили бабку в «дурака», он принёс тарелочку с нарезанной варёной колбаской, двумя кусками чёрного хлеба и расчищенным мандарином. Это было столь трогательно, что Яна чуть не пустила слезу.
– Ну, что, шкура!!! Проигрываем? – рявкнул дед на бабку.
Бабка задорно вскинула безволосые брови.
– А я им, старой, щас наподдам!
И выбросила четыре короля.
Яна и Толик уехали в тот раз с тяжёлым сердцем. Что-то подсказывало им, что больше никогда и нигде не будет такого тепла и такой карточной игры. Время неминуемо уходило.
…
Вернулись Яна и Толик весной, когда надо было пахать огород. Отползли высокие воды обратно в своё извечное лоно, огородная земля пропиталась влагой и ещё не высохла, сохраняя следы ила, пришедшего с половодьем. Яна смотрела через очки и улыбалась, думая о том, какой путь прошёл этот самый ил под шепчущей шугой битого льда, откуда он пришёл, с каких вымоин его сорвало, что видел он там, выше по течению, мешаясь с тёмной густотой половодной реки.
Решили, всё- же вспахать. Снова на пашне сидели с дедом Шурой и слушали, что он рассказывает. Он говорил очень тяжело, трудно, непонятно. Его речь всё время перерывалась кряхтением, рычанием, стонами и сипами.
Взялись сажать картошку под лопату. Яна и Толик быстро разделались со своим кусочком земли и перебежали помогать Шурам.
В перекурах между рядками дед баял про свою жизнь.
– Я тогда совсем молодой был, когда в шахту пришёл. А как пришёл, после армии, мне сапоги стали выдавать, а размер то у меня вишь какой… сороковой. А дали мне сорок шестой! И сказали, смотри, хоть у тебя и нога меньше, а работать будешь на сапог. Какие сапоги, так и работай, на сорок шестой, стало быть…
Яна и Толик жалели его и, втихую от бабки, наливали спирта на полстопки.
Молоком цвели вишни и яблони. Залётные пчёлы пили воду из брошенного под деревьями деревянного корыта. На цепке постанывали качели, которые остались от прежних хозяев и висели тут, благоговейно нетронутые, поеденные древоточцами, уже лет тридцать без прикосновения человека. Кружил голову май месяц, развивал листья, тянул травки из земли.
– Я вот так работал, работал там десять лет. Уголь -то у нас залегал на километровой глубине. Пока в клети доедешь, уже устанешь, а ещё до участка шагать… И вот однажды случился горный удар и лава села, да прямо на меня. Как уж жив остался… Пять часов меня выкапывали.
В память о том случае лоб деда навеки перепахал чёрный шрам, похожий на картографическое изображение холмистого участка. Многоногий, уродливый след, который не вымылся от угля, а зажил вместе с пылью и грязью, оставив часть угольной пыльцы в дедовой голове.
– И вот меня когда засыпало, я лежал и думал, а где же это ад? Тут, сейчас он, ад. Рядом. Рядом, когда ты лежишь и тебя ищут, а найти не могут. Потом только нашли, когда я позвал. А звать я боялся, что от голоса моего опять гакнет. И часа три с жизнью прощался. А ребята раскопали меня, выдали на- гора, и я теперь получаю регресс за ту травму.
Постоянно дед просил купить ему мотоцикл.
– Мой- то зять забрал!
У него с бабкой не было детей. Деревенские болтали, что это бабка Шура его вторая жена. Что он сюда вернулся с севера, на материну родину, и женился на ней.
