Сад брошенных женщин. Стихи, верлибры

выходные

любимая, скоро восемь. осень,как глупая собака, прыгает на прохожих,дурачится с ними, царапает курткинестрижеными когтями.девочка соня во дворе прыгает на скакалке,а белая любознательная собака считает витки.крепко усатый сосед разговаривает с почтальономвластно и доверительно,точно с жуком в спичечном коробке.этим вечером ты поставишь банки на спинупростуженному мальчику диме:пламенные засосы джиновв скафандрах.и впереди нас ждет любовь, и уют,и субботы двухголовый верблюд.

тень ветра

послепоцелуйная нега…однажды ты очнешься в созвездии омега —но уже без меня.я вернусь в прежний мир франтом,фантомом и пройдусь по фруктовому саду,зайду в дом сквозь бамбуковую занавеску —не стучась, без капли сомнения.вот умывальник-циклоп с куском приклеенного зеркала,с бренчащим соском (надо вдавливать пальцами).и зычный голос соседкипроплывет над сохнущими простынями брассом —альбатрос на спине. навеки.мне выйдет навстречу мальчик в рубашке и шортах,черные волосы зачесаны на бок.и я услышу позади скрип калитки —так ржавый паганини тянется к масленкеи скрипит поясница. протяжно скрипит тень ветра —тень ржавого от слез железного пера.бабушка возвращается с рынка…летний день, как гордая опухоль,разросшаяся в самостоятельную вечность; деньтакой длинный, исписанное письмо на четыре страницыне влезает в конверт двора, и я загибаю края,где шелковица старой цыганки и густая земля в синякахи кровавых побоях от раздавленных ягод —«побоище ампулок» – говорила кузина.склеиваю конверт, проводя языком по золотистой каймена фиолетовой чашке – балуюсь, наслаждаюсь чаем,а глаза слипаются, сон льется откуда-то сверху,выше старенькой иконы в углу(маленькая, как бы напуганная богоматерь),и теплый бульон сновиденийкапает на лоб и щеки.или это бабушка уже целует меня —«спокойной ночи».это бесконечный поцелуй,его передают столетиями, как мощи святого или чудо,он вмещает в себя все невыразимые зимы.послепоцелуйная нега…да, ты очнешься в созвездии омега —но уже без меня.

«будто лось обдирает кору с яблонь…»

будто лось обдирает кору с яблонь,я ем твои руки и голень. это голодсердечный – не только похоть, не толькоразмножения ради я проваливаюсь в тебя —падаю в колодец из лестничных клеток —и в то же время в небо… фраза «я-тебя-люблю»звучит гулко среди голых стен тела,беззащитное эхо чего-то большого, настоящего,грохнувшегося оземь, метровое перо птицы Гамаюн.сознание – пустая тарелка, я смахиваю со столаножи и вилки логики: пошли вон!если наша спальня – аэродромдля высадки гормонов,сперматозоидов, заправки керосином эйфории,то куда же мы летим, любимая?я вижу в окнообтекаемый силуэт твоего самолета,ты мигаешь мне рубиновыми угольками.и это вижу только я: взмах ресниц —отточенный, как монетка вора, блеск зеленых глазпредназначены лишь для меня.даже не верится, что мы смоглитак прикипеть друг к другу – подошлиосколки двух разбитых кувшинов,созданных на разных планетах.в тебе было оливковое масло и молоко,во мне – сырая нефть.ты называешь меня маньяком,эротическим самураем, а я выскальзываюв метрополитен одиночествапосле закрытия любви —там я могу собраться с мыслями,точно кот с девятью жизнями,там я могу писать стихи. извини,тебе сюда нельзя, но ты и не стремишься —тебе достаточно и половины царства.или недостаточно?как борец, смотришь мне в ноги:бросок, захват, двойной Мендельсони обручальное кольцо. но сквозь негоне пролезть верблюжонкув царство супружеское —он задохнется в золотой петле.ты вздрагиваешь,как деталь при звуке фрезерного станка.я смотрю в твои глаза,опускаю прозрачные письма в темную бутыль,а за моей спиной встает зеленой стенойцунами.нет, не оглянусь.

«как здорово просто быть…»

как здорово просто быть,чувствовать себя живым…сознание чисто и безмятежно,как небо до появления птеродактилей,стрижей, боингов, мессершмиттов,и ты – легкая ветка, упавшая на паутину, —спокойно так лежишь на проводах,точно на спине пловец:не дергаясь, не трепыхаясь —миллионер смысла.и солнце светит, и растет трава, и паук,который здесь развесил солнечные сети,не прибежит по ложной тревоге:его сожрали другие пауки —до Рождества Христова.как классно просто быть и не морочитьголову вопросом Гамлета.заглядывать в глаза прекрасным незнакомкам,уверенно бросать наглые улыбчивые дротики.конечно, быть. с тобою,без тебя.как здоровожевать листок сливы,смотреть, как цветут каштаны —монструозные канделябрыс кремовыми треугольными свечами.объявление на столбе под легким ветромшевелит телефонными номерами —так сиамские дети на качеляхболтают ножкаминад бетонной пропастью.и звонок мобильника проходит сквозь голову мою,как спица сквозь медузу.но я прохожу – невредим.четыре стула летнего кафесгрудились вместе за столом,как знатоки что-где-когдаили медиумы, вызывая дух кока-колы.я вытряхиваю из ума знаки вопросов,точно сор из кармана.мне всё равно – я только существую,вцепился в Слово, как в дельфина;потерпев крушение,несусь по волнам,соскальзываю.как классно просто быть. шагать по мостовой,царапать кальку времени глазамии следы на калькеоставлять поверх чужих следов.простая радость бытия: банан,пирожное с заварным кремоми взгляд внимательный вперед —на полминуты. мне хватит,чтобы сохраниться.так шахматист сметает фигурки с доскии смотрит на лицо, отраженное в покрытии:люстры огненный клещ;так перезагружаешь себя.есть несколько минут отвлечься,обратить внимание на мир:на весах снаружи и внутри всё идеально —перышко колибри и гиря нашли равновесие.это чувство есть у каждого внутри:пустой аэродром ранним утроми старик с растянутой кожей на шее, как у варана,гуляет по прохладному бетону.

в зеленом кимоно

вот и заявился жаркий месяц май.солнце-паяльник включили в розеткуи быстро проводят розовым пальцем по жалу:нагревается ли?а в городе царит пушистая эпидемия —чихающая, плюющаяся.это ветер разносит тополиный пух —безумный почтальон в зеленом кимонопотрошит пухлые конвертысо спорами майской язвы.люди, точно угорелые,несутся к отверстиям в горячем камне,чтобы укрыться от напасти —удушливой, щекотливой.медленно звонят колокола собора.тяжело и в то же время плавно,чинно плывут по обмелевшему небумедно-гофрированные глыбы звука.и тополиный пухстаей подпрыгивающих белых грызуновдвижется под мелодию пухолова,точно души призрачные плывутна призывное «ко мне!» Бога. я представляюмиллионы сложных существ, подобных мне,и каждое размером с пушинку.ощущаю медленный снегопадподобных душ… ведь правда?зыблются, вальсируют, фыркают,бессмысленно исчезают пуховые люди.или я вас обманываю?

«веранда ломкая …»

веранда ломкая —рассохшийся макет фрегата.запах мочи, моченых яблок,полутьма в коридоре, вешалка,стол, обитый клеенкой, тесак,куриное перо прилипло к лезвию,тень оконной рамы, бронзовая чехарда пылинок,белиберда. слова шатаются, как пьяные.мы здесь когда-то снималирозовую пену с кипящего варенья.желтый эмалированный таз с родимым пятномна внутренней части бедра.но сейчас здесь правит бал энтропия,скудоумие, летаргия. здесь беженцы живути пьют дешевое вино и поминают лихомтот мир, что их толкнул в чужую паутину.а дальше в коридорах запах книг,настоянный на маслах нечитания, —тяжелый желтый веер сов. энциклопедии,мумии информации, крепко перебинтованные,точно обгоревшие летчики.усопшие невесомые мухи крючатсяв стеклянном чреве плафона.и снова полутьма – рыхлая харяс воспаленными веками,злые, напуганные глаза. кислая воньотсыревшего белья.напряженные силуэты,точно чехлы для громадной гитары,муж и жена. кто вы? кто вы?кто мы?здесь нас забыли, здесь нас потеряли,зачем мы сюда забрели?здесь твоя бабка лазила по деревьям, как пацан,собирала вишни, груши.здесь мы растворились друг в друге.кристаллы сахара, «Юпи» – просто добавь воды.помнишь?химическая горькая сладость…добавь немного безумия и любви(быстрорастворимой ерунды),любопытства – и получишь прошедшее,волшебную чушь.здесь нас больше нет.жизнь после нас подобна плагиату.

«в ней проступала грация…»

в ней проступала грациякак кошка сквозь занавески.пригласила на чай.и вот она, долгожданная аудиенция.но Вильгельм Телль преступно медлил,натянутая струна впивалась в пальцы,как струна в мыло,и глупый шмель бился за окном в занавески.лианы вожделениящекотали уши, а райское яблоко – вот оно,желанное, манящее, дразнящее – вот оно.где же ты, змей, помоги мне…глубокий вырез на спине – как скала,и, разогнавшись, соскальзывал на дельтаплане,и родинка, как гнездо ласточки в отвесном камне.это смертельный прыжокв неподвижное (зеленый бетон) море женщины.мы прилипли друг к другу, словно водоросли;объятия, поцелуи со вкусом зубной пасты,и распахнутая дверь на балконевтягивала нас и возвращала,как волна прибоя – оранжевые сланцы.а в начале был чай и несколько травоядных слов(тираннозавры появились позже, где-то в мае),неопытность, как лягушачья кожа,сбросив которую мы свету являемхитрого, хищного продолжателя рода…шикарное воспоминание – как норковая шуба.в ящик памяти насыплю таблеток от моли,чтобы спустя годы не смотреть на себя сквозь дырыв шерстяном тумане… что же здесь было?что от моей жизни осталось?аллея пустоты с кленовыми драконьими лапами,с разбросанными тут и там глазами…

преграды

рассвет притянут к небесамстальными нитями,привинчен косыми болтами лучей,и серые домины выступают из теней,как крупные зубы из челюсти.а я смотрю в потолок, и потолок смотрит в меня,сквозь меня,и видит книгу Рэя Бредбери и носок под кроватью,песочная женщина лежит рядом со мной, свернувшись,как пустыня под тонким слоем снега.и я могу пальцем вывести на заснеженной коже плеча«что тебе снилось, любимая?»,нежно зачерпнуть песок из ее живота.я чувствую свои несуществующие крылья —или это широчайшие мышцы спины постанываютот удовольствия? ночное море отступило,отлив лунности и тьмы обнажил, как проказа,бородавчатые каркасы затонувшей реальности,нашу пустующую одежду, наши сброшенные маски.искрят водоросли сновидений на люстре,пучки мерцающего укропа,и рыбки добровольных галлюцинацийтрепыхаются возле фикуса на подоконнике.пощечины по воде.из чего состоит моя жизнь? из любимойженщины, но я не пускаю ее на второй этаж «я»,где есть терраса, и грозы, и скалы.сколько миллионов людей задумывались о жизнии сколько тысяч записали свои мысли?и где эти письменники сейчас —в словах? в чужих душах?