Спокойных дней не будет. Книга IV. Пока смерть не разлучит

– Кто нам поверит? – Вскрикнула она и тут же виновато оглянулась. – Это будет не просто скандал, это будет грандиозный скандалище, просто фурор.

– Да какая тебе разница, черт возьми! – вдруг взорвался потерявший терпение Павел. – Человек умер, а ты думаешь о том, как прикрыть свою задницу.

– Ты ничего не понимаешь, Тихонов, – устало возразила она, и слезы безудержно закапали на подушку. – Все, что он делал в жизни, будет перечеркнуто этой смертью в моей постели, сплетнями, всей этой грязью, которую выльют на него. Я никто, я – мелкая сошка, которая никого не интересует, если его нет рядом. А его имя будут полоскать в прессе, офис будет смаковать подробности, а жена с детьми… И никто не поймет, что иначе и быть не могло. Он был мой с самого начала. Я родилась для него, и он был обречен любить меня. И мне никто не нужен, кроме него.

– Ты рассуждаешь, как глупая школьница. – Полковник Тихонов и хотел бы утешить ее, но не знал, чем, и в своем бессилии был груб и бестактен. – Это все романтические бредни! Есть химические процессы, которые управляют человеческими телами, и то, что его тянуло к тебе – чистая физиология. Наверное, была и душевная склонность. Ты интересная женщина. И он растил тебя и был привязан к тебе.

– Ты такой же, как все! – Она шарахнулась от его плебейской правды, размазывая по щекам катящиеся слезы. – Нет! Ты хуже! Ты был рядом и все равно низводишь все, что видел, до банальной похоти.

– Я много чего видел, принцесса! – огрызнулся Павел, не желаю принимать ее правду. – И не все было сказочно, как это видится тебе. Его тянуло к разным женщинам. Он был нормальный, приземленный мужик, который постоянно утверждал свою мужскую сущность, а для этого ему надо было иметь…

– Убирайся!

Она согнулась пополам, обхватила голову и зарыдала в голос, впервые с момента пробуждения отпустив на свободу боль и отчаяние. Мужчина сжал зубы и некоторое время смотрел в сторону, не в силах преодолеть себя и пожалеть ее. Он думал о том, что эта женщина и впрямь была создана для другого, и в ее словах было гораздо больше правды, чем он мог себе позволить признать. Он помнил обычно невозмутимое лицо шефа в зеркале заднего обзора, когда тот звонил сестре, и вся гамма эмоций на этом лице свидетельствовала об одном – Соня была его наваждением и путеводной звездой. Он помнил его глаза, когда тот смотрел на спящую Соню в Питере, и в этих глазах не было похоти, только чувство, название которого знали они оба. Он видел лютую ярость, когда мерседес отъехал от злополучного банка, а Соня осталась стоять возле красного джипа с попранным букетом белых лилий у ног. И это было не обидой и разочарованием собственника, потерявшего ценную коллекционную вещь, это было неистовство обманутого любовника. И Павел мог только догадываться, что творилось в душе шефа, когда он в пальцах сломал телефон, как спичечный коробок, и даже не заметил этого. Он лучше многих знал человека, о ком рыдала Соня, и понимал, что другого такого в ее жизни уже не будет.

Павел почувствовал, как тяжелая дрожь прошла между лопаток, когда, наконец, и он осознал, что Илья мертв окончательно и навсегда. Соня скорбно раскачивалась из стороны в сторону и бормотала что-то нечленораздельное, как плакальщицы на кладбище, и ему стало трудно дышать от острой жалости к ней.

– Иди сюда!

Его приказ вторгся в полотно ее причитаний, на миг разорвал его, и, не дожидаясь, пока она поймет, он схватил ее в охапку и забрал на колени, как ребенка, прижал к груди. Она обвила его шею руками и, перестав причитать, заскулила и залила слезами его рубашку.

– Бедная моя, – шептал он в надежде, что едва ли она способна слышать. – Все пройдет, девочка, все пройдет.

Ее волосы были темными и шелковыми, как ночное море, и пальцы тонули в них, как в прибое. С легким щелчком заколка отпустила их на волю, и они накрыли ее почти всю, скорчившуюся у него на коленях.

– Мне страшно, Павлик…

– Я знаю! – Он прижал ее голову к своему плечу, уткнулся губами в непослушные завитки и замер, чуть покачивая ее, как засыпающего младенца. – Поплачь. Такую боль нельзя носить в себе. Надо выплакаться, и тебе станет легче.

– Разве может стать легче?

Она попыталась отстраниться, но он удержал ее, обнял еще крепче.

– Ты будешь вспоминать, но так больно уже не будет.

– Ты кого-то терял?

Он на секунду ослабил хватку, и она подняла к нему мокрое лицо. В распахнутых глазах был вопрос-изумление, будто ей впервые открылось, что робот может испытывать чувства.

– Это неважно.

Он окаменел и отвел затуманенный воспоминаниями взор, не желая бередить старые раны.

– Ты терял… – утвердилась в своей мысли она и вздохнула. – И ты знаешь, как быть. А я не умею. Я боюсь…

Она снова всхлипнула и вскинула руки ему на плечи, намереваясь прижаться снова, спрятаться от своего неизбывного горя. И тогда он поцеловал ее. Просто начал трогать губами мокрые щеки, веки с отяжелевшими от слез ресницами, виски, уголки губ, и она закрыла глаза и отдалась его жалости, как ребенок, который берет силы в уверенности взрослого. Она доверилась ему, несчастная, почти раздетая, опустошенная, и он повторял: «Все пройдет!» и едва не потерял рассудок, когда она ответила на его поцелуи. Но о том, что было в этом ответе, он сразу же постарался забыть, потому что она отпрянула и сползла с его колен на одеяло.

Минуту они молчали. Он рассматривал свои ботинки, неуместные в мягком ворсе ковра, она жалась к мертвому телу, как преданная собака, и боялась прикоснуться, чтобы еще раз убедиться, что ничего не изменилось, и земная оболочка отпустила душу, без которой тело было всего лишь знакомым предметом, не более.

– Позвони в полицию и в Москву. Я останусь с ним.

Павел только и ждал этих слов, чтобы уйти и не видеть, как она улеглась рядом со своим мертвым возлюбленным и вложила пальцы в его холодную ладонь. Живой мужчина, лишенный права быть любимым, стиснул зубы и закрыл за собой дверь, оставив любовников наедине.

С приездом полиции ему пришлось одевать ее, как куклу. Соня была безучастна и молчалива, и оживилась лишь, когда он, как заботливая нянька, собрал ее волосы неловкими пальцами и долго возился с заколкой.

– Я сама.

– Расскажи им. Я не бельмеса на этом птичьем языке.

Черноглазый офицер слушал с подчеркнутым вниманием, что-то записывал, переспрашивал, взглядывая на неподвижное тело. Павел не понимал ни слова из ее рассказа и злился, потому что хотел услышать именно эти подробности, которые теперь знала итальянская полиция, а он, как личный телохранитель, не знал. Горничная замерла у двери, сложив руки на кремовом переднике, и лишь иногда подносила к носу сухой скомканный платок. Несколько раз Мария попыталась поймать его взгляд, но он с раздражением отвернулся, не настроенный на обмен невербальной информацией. В какой-то момент Соня подозвала его, он подошел и стал отвечать на вопросы, которые задавал офицер. Соня переводила и крепко держала его за руку, как будто от этого его свидетельство становилось более значимым. Наконец, допрос прекратился, и женщина выронила его ладонь, разрывая связь.

– Я позвонил Розе, – негромко сказал он в обращенный к нему затылок с небрежно заколотыми черными кудрями.

– О, господи! – выдохнула она и ничего не спросила.

И он вдруг вспыхнул злостью на этот инфантилизм, на жертвенную трусость не знать, что сказали на другом конце мира.

– Она интересовалась тобой.

– Я не хочу это слушать.

– Тебе придется!

Он повысил голос, и офицер поднял голову от бумаг и с удивлением посмотрел на этих странных русских.

– Она переживает за тебя.

– Она заплакала, когда ты сказал? – Соня пропустила его слова мимо ушей, одержимая одной мыслью, но он промолчал. – Она много лет не любит его.

– Она любит тебя и жалеет.

– Ты ничего в этом не смыслишь, Павлик. Он ушел от нее ко мне. С чего ей жалеть меня?

– Ты дура! – Он с садистским удовольствием растянул букву «у», как будто отомстил ей за недавний безответственный поцелуй. – Она растила тебя, как дочь. И оттого, что ты оказалась неблагодарной тварью, ее любовь к тебе меньше не стала.

– Если бы она любила его…

– Их отношения тебя не касаются. Семейная жизнь – не праздник каждый день. Просто ты в своем эгоизме ничего об этом не знаешь.

– Заткнись! – Они оборвали перепалку, натолкнувшись на недоумевающий взгляд полицейского, и Соня неожиданно рассмеялась. – Он решил, что мы любовники.

– Еще чего!

В своем презрении друг к другу они были единодушны и напряженно замолчали, стараясь не встречаться глазами.

Когда офицер в сопровождении Марии ушел, Соня вновь улеглась на кровать, но Павел, ни слова не говоря, сгреб ее в охапку и выставил из спальни, безапелляционным тоном заявив, что теперь ей здесь делать нечего, и она должна переселиться в одну из комнат вплоть до отправки тела Ильи на родину. Он ждал слез, истерики, всего, чего угодно, но она безропотно подчинилась и, забравшись под одеяло в гостевой спальне, свернулась на подушке и закрыла глаза, потеряв силы и желание спорить. Мужчина остался стоять посреди комнаты, размышляя, надо ли повторить инструкции или искать слова утешения, которые никак ему не давались.

– Соня, – нерешительно начал он, но она неожиданно подняла голову и посмотрела на него осмысленным взглядом, – тебе надо собраться. Времени мало. Самолет будет вечером.

– Это исключено. – Она не сводила с него внимательных, почти черных глаз. – Я не вернусь.

– Твой долг похоронить его.

– Нет.

– Ты не можешь так обойтись с ним, со всеми.

– Его нет, а на остальных мне плевать.

– Ты пожалеешь.

– Может быть… позже… когда-нибудь…

– Тебя не поймут.

– А если я приеду с его телом – меня поймут?

Представить появление Сони у гроба Ильи в окружении родных Павел не смог. Он исчерпал аргументы и просто торчал посреди комнаты, как истукан, уронив руки вдоль тела. Она вздохнула и прикрыла лицо локтем.

– Делай, что положено.

– Если ты не поедешь, я тоже останусь, – подвел итог он и вышел, в сердцах хлопнув дверью.

– К чему такие жертвы? – истерически крикнула она ему вслед и, не получив ответа, натянула на голову одеяло и снова заплакала от жалости к себе.

Павел надеялся уговорить ее до последнего часа, но его подходы оказались безрезультатными. Там, где Илье достаточно было чуть изменить интонацию или нахмуриться, другим требовались дни уговоров без какой-либо гарантии на успех. Соня была непреклонна и почти спокойна, если не считать следов слез на измученном лице. По дому ходили чужие люди, она прислушивалась к шагам и вздыхала, догадываясь о цели этих непрошеных визитов. Наконец он сделал последнюю попытку.

– Соня, машина через полчаса уходит. Ты можешь попрощаться.

– Я не могу.

– Я не спрашиваю тебя, можешь ли ты!

Он извлек ее из кровати, как больного ребенка, и, подчиняясь силе, она покорно поплелась за ним, но на пороге спальни остановилась. Посреди комнаты царствовал гроб.

– Это же неправда, что он умер? – В ее распахнутых глазах стояли слезы. – Он вчера пообещал… поклялся…

– Иди! – Павел подтолкнул ее и остался в коридоре, закрывая собой дверной проем от любопытных глаз. – У тебя мало времени.

Соня склонилась над лежащим телом, всмотрелась в знакомые черты, которые лишь отдаленно напоминали Илью. Даже во сне у него не было такого сурового и отрешенного лица. В белом шелке траурной обивки лежал другой человек. Даже не человек – оболочка, которую она не узнавала и которой должна была что-то сказать на прощанье.

– Я тебя люблю, – тихо объявила она и не поверила себе.

И человек со сжатыми губами, заострившимся носом и хмурыми бровями тоже не поверил. Скрещенные на груди руки словно отгораживали его от всего мира и от ее чувств.

– Я не знаю, как жить без тебя.

Без того, которого еще вчера целовала на извилистых улочках Агридженто, которому ночью пообещала вечную любовь. Любовь до гроба. Как накаркала.

– Прости меня!

Слезы снова прорвали плотину, и она не стала удерживать их. Сквозь мутную пелену лицо лежащего человека расплывалось, было не таким жестким и чужим. Она склонилась ниже, рассматривая пиджак, застегнутый на все пуговицы, запонку в манжете белой рубашки, строгий рисунок галстука, и стала представлять, как через два дня возле могилы соберутся родственники и друзья, партнеры и коллеги. И только у нее есть эти несколько минут… И больше ничего. Ни места, куда принести цветы, ни сочувствия окружающих.

В конце концов, она перестала плакать и просто закрыла глаза в ожидании, когда Павел освободит ее от необходимости мучиться своей потерей в присутствии незнакомого тела, потерявшего дорогую ей душу. И когда он подошел и взял ее за плечо, она поспешно отступила, уткнулась в него носом и с облегчением вздохнула.

– Увези меня в горы.

– Ты не передумала лететь? Они сейчас уезжают.

– Увези.

Он сомневался в ее способности принимать решения, в этом бездушном прощании с телом, в бегстве от реальности, которое она выбрала. Возможно, спустя несколько часов, или дней, или даже недель она пожалеет, что не полетела в Москву, и устроит ему скандал, почему он не настоял, и он снова окажется крайним, но уже ничего нельзя будет изменить.

– Только скажи, и я поверну к самолету.

– Не смей думать, что я спятила.

Она забралась на пассажирское кресло с ногами, и он, неодобрительно покачав головой, не стал призывать ее к порядку. Он катал ее по горным дорогам, пока свет окончательно не растворился в море, а Соня смотрела за окно и задавала ничего не значащие вопросы, как будто день был обычным, серым, непримечательным, и пыльный катафалк не петлял между скал, навсегда увозя ее надежды с острова дьявола.

Перед сном Павел принес успокоительное и отечески погладил ее по голове.

– Скоро станет легче.

Соня отстранилась от этой неуместной ласки и подмяла под себя вторую подушку. Он заботливо укрыл ее плечи одеялом и неплотно прикрыл дверь. В коридоре уже дежурило кресло, в котором он намеревался провести ночь, чтобы пресечь любые глупости с ее стороны. Но через несколько минут она провалилась в сон, и он вытянул ноги и устроился удобнее, карауля наступление утра.

Весь следующий день телефон в доме не умолкал, но Соня не ответила ни на один звонок, сбежав в библиотеку с толстой книжкой на коленях. Страницы были испещрены почти идеальными столбиками четверостиший, но взгляд женщины чаще погружался в море, чем в стихи. Павел выдернул с полки первую попавшуюся книгу в аскетичном переплете и теперь мучился от злости, перелистывая главы «Маленького принца», которого ненавидел еще со школы. Почему под руку попался именно Экзюпери, он не знал и не желал видеть в этом ничего символичного. Но избавиться от него тоже не решался и, в конце концов, успокоился, раскрыв повесть ровно посередине и не перевернув в последующие несколько часов ни единой страницы.

Трижды заходила Мария с подносом, но лишь однажды он вынудил Соню съесть кусочек хлеба с моцареллой и выпить апельсиновый сок. Свой обед он уничтожил по-походному быстро, справедливо рассудив, что морить себя голодом ни в этой, ни в другой ситуации неэффективно.

Когда стемнело, он снова отвел ее в спальню, как преступника в камеру после затянувшейся прогулки.

– Можешь не беспокоиться за меня, – тихо сказала она и задержала взгляд на кресле у двери.

– Не могу, – отрезал полковник Тихонов, не считая нужным вступать с ней в дискуссию по такому ничтожному поводу.

– Тогда следи за мной не так явно.

– И это не могу.

Соня дернула шнурок у кровати и несколько минут объясняла что-то Марии, пока та поглядывала на недоумевающего и оттого раздраженного мужчину. К тому моменту, как Соня вернулась из ванны посвежевшая, но с тем же каменным лицом, в комнате произошли перемены. Возле двери стояла застеленная раскладная кровать, неизвестно откуда взявшаяся в доме.

– Так лучше, – равнодушно констатировала она. – Хотя это ложе тебе не по росту.

– Ты заботишься обо мне? – удивился Павел, но она только пожала плечами и безразлично отвернулась.

Он лежал, заложив руки за голову, и снова думал о запретном, чему не суждено свершиться. Во всяком случае, пока она тоскует о брате, который ушел и навсегда остался его главным соперником даже после смерти.

– Его уже похоронили, как думаешь? – спросила она следующим вечером, когда они сидели в саду, и с моря дул теплый влажный ветер, приносящий облегчение после дневной жары, которая неожиданно для этого времени года нагрянула на южный берег острова.

Павел прищурился на часы, с которыми не расставался никогда, и сделал скидку на часовой пояс.

– Полагаю, что да.

– Вот и все, – почти весело кивнула она и усмехнулась. – Ну, и каков твой рецепт выживания?

– Рецепта нет, – помрачнел он. – Просто жить. День за днем, месяц за месяцем.

– И станет легче?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Папочка (англ.)

2

Любовь моя (нем.)