Спокойных дней не будет. Книга IV. Пока смерть не разлучит

А потом тишину разорвал звук благодарного поцелуя, шуршание газеты и ее возмущенные вздохи, когда они вместе снова и снова пробегали глазами по строчкам скандальной статьи.

– Ну, ведь ложь, все ложь!

Она порывалась скомкать страницу и швырнуть на ковер, а он крепче прижимал женщину к своему плечу и отводил в сторону ее негодующие пальцы, готовые вот-вот вцепиться в мятый лист.

– Не мешай!

– Как можно было все вот так опошлить, вывернуть наизнанку… И эти фотографии!

– Сонька, угомонишься ты или нет?

Илья зажал ей рот, не отрываясь от последней колонки. Она с усилием отклеила от лица его ладонь и снова уткнулась в текст.

– Нет, когда такое было, а? Ты помнишь, чтобы мы…

– Софья, дай мне прочесть! Или сейчас пойдешь вон из комнаты!

Но Соня вывернулась из-под руки, отобрала у него газету и по-турецки уселась рядом, забросив за плечи спутанные пряди волос. Взгляд у нее был виноватым и больным, как у приютского пса.

– Они разрушили всю твою жизнь! Ты должен опубликовать опровержение!

Она ждала чего угодно, глядя в его нахмуренное лицо, но только не того, что случилось потом. Он внезапно развеселился и, схватив ее за плечо, подтащил к себе ближе.

– Какой же ты ребенок, в самом деле!

Она инстинктивно увернулась от неуместного поцелуя, так что его губы проскользнули в сантиметре от ее щеки, и снова распрямилась, как отпущенная ветка.

– Что смешного в этой мерзости? Они вывернули наизнанку всю нашу жизнь. Как мы будем жить с этим?

– Ну, положим, лично я с этим жить и не собирался. Жить я буду с тобой, с удовольствием, между прочим, и без напрасных угрызений совести и трагических медитаций над паспортом.

– Я не понимаю, Илья. Ты хочешь оставить все, как есть?

– Если ты о нас – то да, все останется, как сейчас. Как будто я могу позволить какому-то писаке разрушить нашу жизнь несколькими бесталанными строчками. Если о статье – тоже да, но по другой причине. Тот, кто санкционировал этот шедевр журналистского расследования, надеялся меня зацепить. Не разрушить мою жизнь, а сделать банальную гадость. И чего он, по-твоему, добился?

– Все узнали… – в растерянности ответила она, не понимая, куда он клонит.

– Что узнали? Что я вырастил девочку и стал с ней спать, когда ей почти исполнилось тридцать? Эка невидаль! Сегодня подобной историей можно шокировать разве что старых дев. То, что девочка – моя прямая родственница? Я никогда не был образцом для подражания. И чем это знание поможет моим врагам и навредит мне? Об этом узнала моя семья? Так семья в курсе моей аморальности, хотя и не рискует обсуждать эту тему со мной за вечерним чаем. Деловые партнеры? Им глубоко плевать, с кем и как я сплю. Государство? Но если мои человеческие грехи не отражаются на размере налоговых поступлений в бюджет, а с чего им отражаться, – и ему наплевать ровно так же. Остаешься только ты, которой внезапно стало стыдно за наше грехопадение. Но в этот самый момент, мучаясь стыдом, ты сидишь неглиже в моей постели, и будешь в ней и завтра, и послезавтра, и всегда. А вот если тебя оттолкнет эта статья, и ты уйдешь в монастырь, к любовнику, к сайентологам или куда еще может уйти сумасшедшая в порыве раскаяния, я немедленно дам опровержение, а журналисту оторвут башку за то, что ты бросила меня по его милости!

– Не понимаю, что тебя так позабавило, Илья! Ты пытаешься отшутиться…

– Я не вижу поводов для раздувания пожара, Соня! Кстати, в статье почти нет ничего придуманного или криминального, за что меня можно было бы подвести под статью. Они могли бы добавить красок и написать, что я обесчестил тебя, когда тебе было восемь. Или что я переписал на тебя свои компании, чтобы избежать конфискации при аресте. Или даже, что у нас общий ребенок. Или другую подобную галиматью. Ничего же этого нет. Материал изложен эмоционально, да, с оттенком пошлости, да, но с информационной точки зрения – вполне корректно. Так оно все и было: безудержный секс, измены в семьях, побег из Москвы за тридевять земель.

– Но мы с тобой другие!

– Да кому какое дело, какие мы и почему нас тянет друг к другу. Тебе важно донести истину до толпы? Так напиши мемуары. Только позже, после моей смерти.

– Какой еще смерти, – заныла она и скуксилась. – Не будет никакой смерти…

– Ага, мы будем жить долго, счастливо и вечно!

Ему все-таки удалось сломить ее сопротивление и уложить обратно к себе на плечо.

– Теперь, когда ты получила все, что хотела, надеюсь, ты угомонишься и станешь жить со мной без выкрутасов, как примерная жена. А если нет, то я увезу тебя на заброшенный остров и заточу там в спальне. И ты будешь безраздельно, исключительно, навечно моя. И даже в интернет тебе ходить не дам, а то начитаешься всякой журналистской блевотины и будешь изводить меня сомнениями или, того хуже, слезами.

– Запри, Илюша! Запри и делай со мной, что хочешь, только не оставляй. Когда мы встретились у банка, и ты сказал, что отпускаешь, – это было самое страшное, что со мной случилось. Ты не можешь отпустить меня. И уйти не можешь. Меня нельзя оставлять одну надолго, я теряюсь, я делаю глупости. – Соня смежила ресницы, чувствуя его губы на своих волосах, но внезапно что-то вспомнила и недовольно заворочалась. – Но теперь все будут смотреть на меня, как на шлюху.

– Ну, уж прямо как на шлюху, – хмыкнул Илья и накрыл ладонью ее всколыхнувшуюся грудь. – Скорее, как на жертву. Возможно, некоторое время тебе придется потерпеть навязчивых репортеров, вышедших на охоту. Но скоро они остынут, поверь мне. В мире слишком много событий случается каждую минуту, чтобы сделать тебя навечно пупом земли. Олигархи женятся и делят имущество с целым выводком наследников, президенты заводят детей от спортсменок, пожилые примадонны таскают за собой любовников, которые им во внуки годятся. И это не говоря уже о незначительных событиях, вроде межнациональных конфликтов, экономических кризисов, неизлечимых эпидемий. А ты мечтаешь о непреходящей славе плохой девочки перед капризными объективами. «Она спала со своим братом!» Тоже мне событие вселенского масштаба! Смирись, дорогая, тебе не обыграть на этом поприще Мессалину или Лукрецию Борджиа!

– Надо же, как ты осведомлен о распутницах!

Телефон зазвонил снова. Соня посмотрела на брата умоляющим взглядом, но он наградил ее бодрой улыбкой и потрепал ее по щеке.

– Мы же не можем прятаться всю жизнь, Сонька! Да и не привык я прятаться.

Она скрепя сердце согласилась с его неоспоримыми доводами и сама положила аппарат в протянутую ладонь, трусливо отворачиваясь от высветившегося номера.

– И тебе доброе! – поприветствовал он невидимого собеседника, и Соня вся подобралась, стараясь поймать его гуляющий по комнате взгляд. – Соня? А что с ней? Да нет, уже проснулась, болтает о пустяках.

– Не смей обсуждать меня в моем присутствии, – зашипела она, но Илья прикрыл трубку ладонью.

– Если тебе что-то не нравится – марш отсюда! Прими холодный душ и угомонись.

– С кем ты говоришь?

– С Розой.

Соня побледнела, как московское небо в ноябре, но Илья не заметил ее волнения и методично кивал в ответ на реплики жены. Несколько секунд оставшаяся без внимания женщина всерьез раздумывала над его предложением, но когда придвинулась к краю кровати, он остановил ее негромким окриком:

– И кофе мне сделай!

– Я попрошу Марию!

Соня недовольно фыркнула, мысленно проклиная это утро вместе с Павлом, газетой, телефонными звонками и Розой, которая почему-то начала разговор со сбежавшим мужем с вопроса о Соне.

– И чего ты хочешь? – спросил Илья, когда дверь за Соней закрылась.

– Она переживает? – с неуместным сочувствием спросила жена.

– Не больше, чем обычно. Это ее хобби – переживать.

– Журналисты ее не пожалели.

– Не вижу проблемы. Написано довольно прилично. Я мог бы ожидать худшего.

– Куда еще хуже? Связь с сестрой… Или ты уже не в состоянии отличить добро от зла?

– Я живу с женщиной, которую люблю. Постельные сцены на потребу убогим фантазиям публики – второстепенны.

– То есть ты не мечтал переспать с ней с момента, как она надела бюстгальтер?

– Ты хочешь узнать всю историю из первых рук?

– Интимные подробности оставь себе на старость. Я одного не могу понять: зачем?

– Зачем что? Спать с ней или все бросить ради нее?

– И то, и другое.

– Ну, на второй вопрос, как любая умная жена, ты должна бы знать ответ сама.

– Думаешь, я поверю, что дело во мне?

– И в тебе отчасти. Но главное – она не такая конформистка, как ты. Она не хочет прятаться по углам, как вороватая крыса. Ей нужна нормальная жизнь с любимым человеком. Уж в этом ты-то могла бы ее поддержать.

– Сбежать с любовником, который в два раза старше ее, увести его из семьи, спровоцировать скандал… – Роза упорно делала вид, что не замечает его намеков. – Конформизмом тут и не пахнет. Я уже не говорю о вашем родстве.

– И, тем не менее, не тебе осуждать ее, – набычился Илья, натолкнувшись на стену глухого непонимания.

– Еще скажи, что ты готов на ней жениться.

– Я готов с ней жить, – уклончиво ответил он.

– Но это же дикость! Варварство, недопустимое в цивилизованном обществе. Есть религия, мораль, и законы еще никто не отменял.

– Я уже и не помню, как давно купил себе право плевать на законы и мораль, – грубо оборвал он лицемерное нравоучение из уст неверной жены. – Я добился всего, о чем любой может только мечтать. И что мне до осуждения бульварной прессы или ханжей, вроде тебя?

– Видимо, и до собственных детей тебе тоже нет дела!

– А их это как задевает? Моя жизнь – только моя. Я вырастил детей и дал им все, что может дать отец.

– Но ты же понимаешь, что этот скандал отразится и на них. Левушка подавлен, Марина просто в бешенстве.

– Найми им психотерапевта.

– Вижу, у тебя нет ни стыда, ни совести!

– Давай оставим в стороне банальности, Роза! У меня есть женщина, которая меня любит.

– Так на старости лет тебе захотелось любви, а не просто свежих впечатлений в постели?

– Я никогда не жаловался на отсутствие впечатлений, в том числе, в сексе. Но теперь мне нужна моя Соня.

– Она твоя сестра и никогда не перестанет быть ею. И она слишком молода, чтобы рассматривать тебя как партнера всерьез.

– Посмотрим, – хмуро отрезал он.

– Илья, опомнись! – с пафосом заговорила Роза, поймав нужный тон. – Ты ударился во все тяжкие, как потерявший голову мальчишка. Возвращайся в Москву, дай опровержение грязной статейке. Все еще можно наладить.

– Нечего тут налаживать. Я не вчера принял решение, и с выбранной дороги не сверну. И если это все, что ты хотела мне сказать…

– У нее есть все, что принадлежит семье, – заторопилась с разоблачениями Роза, опасаясь, что он не дослушает и повесит трубку. – У нее есть молодость и красота. Она будет изменять тебе, как уже проделывала это не раз с мужем.

Илья поморщился при упоминании Николая, но на наживку ревности и сомнений не клюнул, переведя разговор в привычное для себя русло.

– Кстати обо всем. Я недавно переписал завещание.

– Наследство отойдет ей?! – не сдержав изумления, вскрикнула жена.

– Не надо считать меня слабоумным, – холодно осадил он жену. – Соня получит половину всего, что можно отдать без ущерба для бизнеса: дома, машины, вклады. Остальное принадлежит тебе и детям.

– Неужели ты думал, что семья лишит ее наследства?

– Я думаю, что с ее практичностью и деловой хваткой ей лучше в разговоры о наследстве вообще не вступать. Адвокаты позаботятся, чтобы она получила по завещанию свою половину. А тебе не придется выбирать между моей любовницей и своими детьми.

– Нашими детьми, Илья! Они и твои дети тоже, – вскинулась Роза. – Надеюсь, ты не забудешь об этом в объятиях своей новой пассии.

– Придержи язык, Роза. Я не хочу, чтобы на оглашении завещания члены моей семьи сцепились, как обезумевшие кошки.

– Хорошо же ты обо мне думаешь!

– Я хорошо о тебе думаю, дорогая, – примирительно сказал он и потер ладонью засбоившее сердце. – И буду думать еще лучше, если ты воздержишься от интервью и от публичных упоминаний моего имени в контексте этого скандала. Если не станешь настраивать против меня наших знакомых и родню, а также звонить и изводить меня душеспасительными разговорами о том, почему я сплю с ней, а не с тобой.

Роза выслушала эту тираду молча, закусив губу, и хотя внутренне кипела от возмущения, тем не менее, была согласна с его разумными требованиями.

– Ты меня знаешь, Илья, – после долгой паузы ответила она. – Я не стану вредить тебе или Соне. Но я хочу понимать, почему ты с ней.

– Потому что она самый близкий мне человек, – с усталым вздохом произнес он, не надеясь быть услышанным.

– Трудно поверить, что ты банально влюблен в нее.

– Банально или эксклюзивно, это не касается никого, кроме меня и Сони.

– Это плохо закончится, Илюша, – с неподдельной горечью заключила Роза и приложила к носу мокрый от слез платок. – Помяни мое слово.

– Нашла, чем удивить! – по-мальчишески отмахнулся он. – Все в этой жизни заканчивается только одним. А до того у нас с Соней все будет хорошо, чего и тебе желаю.

Несколько минут спустя Соня вошла в спальню с подносом и опустила его на одеяло рядом с Ильей. В тишине было слышно, как в ванной шумит вода. Телефон лежал на тумбочке, а мужчина с невозмутимым лицом читал спортивную хронику в замусоленной газете, словно никакой статьи о них не было вовсе. Он на ощупь взял чашку и, не поднимая глаз, ответил на Сонин молчаливый вопрос.

– Все, как и должно быть. Она беспокоится о тебе. Лева и Марина обижены. Она предлагала вернуться. Но все уже решено. И не думай о плохом, лучше поваляйся в джакузи, только недолго. После завтрака свозишь меня в город посмотреть на людей, а то я тут одичаю, как цепной кобель.

Женщина кивнула, как будто он мог видеть ее за пачкой газетных листов, и ушла в ванную, провожаемая его долгим взглядом. «Нет, это не ошибка. Плевать, что они думают. Она останется со мной, что бы ни случилось. Я слишком долго шел к этому, чтобы повернуть назад».

Она увезла его в Агридженто, и, памятуя, что он хотел человеческих лиц и бурлящей жизни вокруг, привела в самый шикарный рыбный ресторан с темпераментными итальянцами, шумными немцами и восхищенными японцами. От многоязыкого гомона к концу обеда у него ломило виски, и он жмурился на свету и едва слышно рычал, чувствуя, что голова вот-вот взорвется. Соня была немногословна, с пониманием разыскала в сумке таблетку и приложила прохладные пальцы к его напряженному лбу.

– Потерпи, мой родной, через несколько минут станет легче. Давай поскорее расплатимся и уйдем.

Он не нашел в себе сил даже кивнуть и щелкнул пальцами, подзывая официанта. Сегодня он насмотрелся на людей куда больше, чем хотел.

– Прогуляемся или поедем домой?

В машине под тихое шуршание кондиционера можно было расслабиться в пассажирском кресле и, прикрыв глаза, следить за живописной дорогой. Или можно было взять ее за руку и пройтись ей в угоду по старым улочкам, делая вид, что занят архитектурой. А на самом деле исподволь наблюдать за ней и наслаждаться узкой сухой ладонью, пойманной в плен, от которой шли невидимые успокаивающие токи, и казалось, что боль в висках отпускает и сердце стучит ровнее.

– Веди уже на свою экскурсию. Только недолго.

Бродить с ней по чужому городу вообще без мыслей, только с ощущением ее руки и сиюминутной близости, ради которой он бросил все, – видимо, это и было счастьем, за которым он гонялся столько лет.

«Я старею, я катастрофически старею, – вздохнул про себя Илья, когда в одном из узких переулков Соня стремительно обняла его, прижалась губами к губам и повела дальше между домами, будто ничего не случилось. – Права Роза, я – дурак преклонного возраста, который попался на удочку молодости и красоты». Но стариться рядом с ней было не обидно, а грустно, потому что отпущенного времени могло не хватить на все, что он придумал для них, и все, что ему только предстояло придумать.

– На тебя глазеют все, кому не лень, – проворчал олигарх на пенсии, прижав ее локоть к себе. – С тобой невозможно идти.

Он со скрытым удовлетворением отмечал, как оборачивались спешащие мимо мужчины, как встречные не отводили глаз от ее сияющего лица, и ничего не мог с этим поделать. Он впервые осознал, что ее красота принадлежит всему миру, и мир будет любоваться ею и хотеть ее, а у него нет власти оградить свою женщину от жадных взглядов и тайных желаний. Если только и впрямь спрятать на острове в Карибском море, о котором она мечтала, и куда он собирался ее увезти.

– Почему бы это?

Она перевела смеющиеся глаза со старого, как мир, фасада на его напряженное лицо, и он, теряя слова и мысли, окунулся в ее любовь, как случалось уже не раз.

– Потому что ты самая привлекательная женщина в этом городишке, – буркнул он, с замиранием сердца глядя на ее улыбающиеся губы.

– Только в этом?

Игривый тон, жемчужная нитка на загорелых ключицах, узкая рука, поправляющая копну темных волос. Его возлюбленная, только его, отныне и навеки. Неотразимая, желанная, лучшая из лучших. Он знал, что заслужил ее, завоевал и сам был завоеван ею. Словно услышав его монолог, Соня подошла слишком близко, и он сжал ее пальцы и кивнул, не найдя подходящих слов. «Влюбился, как мальчишка, и никак не могу разлюбить».

– Поедем домой, Илюша. Ты выглядишь измученным. – Но, прежде чем повернуть к машине, она приподнялась на цыпочки и тронула его щеку легчайшим поцелуем. – Пусть они все завидуют тебе!

Проходящая мимо компания молодых мужчин в офисных брюках и белых рубашках с короткими рукавами громко обсуждала вчерашний футбольный матч, но натолкнувшись на них, обнимающихся посреди улицы, собеседники разом смолкли. Илья почувствовал, как в воздухе разлилось странное напряжение, какое, видимо, бывало на рыцарских турнирах, когда наградой была благосклонность женщины и полцарства в придачу. Он крепко обнял ее за талию и поцеловал на глазах у десятков людей, демонстрируя единоличные права на эту коварную сирену. И та самая Соня, за которой он долго и трудно охотился много лет, прежде чем смог вот так с легкостью обнимать, разом поймала его настроение и исполнила их поцелуй в точности по законам жанра. Переплела на его шее тронутые загаром руки, приподнялась на одной ноге, почти теряя босоножку с другой, подалась к нему грудью и бедрами. Толпа итальянских ловеласов зашумела и захлопала, глядя на странную пару, утонувшую в объятиях друг друга.

– А вот теперь пойдем, – лукаво улыбнулась Соня, едва он выпустил ее из рук, и не глядя по сторонам, повела его под руку обратно к машине.

И снова проходящие мимо мужчины смотрели на нее, и он тоже смотрел, но голова уже не болела, а губы еле сдерживали далекую от скромности усмешку. «Ошибается Роза, у нас с ней целая жизнь впереди».

Так он думал, пока она везла их на виллу. И потом, когда, сославшись на мигрень, остался в доме и из окна библиотеки следил, как в раздумьях или в мечтах она бродила по щиколотку в воде на песчаном пляже, а убегающие волны звали ее с собой, но ему не были слышны слова. А когда она вернулась с моря притихшая, он представил, как они останутся вдвоем на своем острове и, засыпая, она попросит уже не остров, а планету, или россыпь планет, или даже вселенную, и он не сможет ей отказать. Она примется шептать ему на ухо, будто кто-то может подслушать ее великую тайну, что их вселенная до краев наполнена океанами и островами, пальмовыми рощами и потухшими вулканами. Что мириады звезд, нанизанные на нитку млечных путей, по ночам освещают перевернутую чашу небес, и что где-то немыслимо далеко другие он и она смотрят вверх и шепотом говорят о счастье. И она будет придумывать эту жизнь, лежа у него на плече, пока не уснет до утра, до его поцелуя, до новой фантазии.

Соня вышла из душа и, остановившись возле кровати, обдала его прохладными каплями с распущенных волос. Она посмотрела в окно с вертикальной полоской звездного неба, прежде чем забраться в постель, и сдержанно вздохнула, будто смогла разгадать его замысел, но не посмела вторгнуться в его удивительные мечты.

– Ты устала?

Он и сам не знал, что хотел услышать в ответ. Что да, устала, и давай отложим объятия на утро, или нет, не устала, обними меня скорее, любимый. Но она ничего не ответила, утонула в мягких подушках, как избалованная принцесса, и смежила ресницы, предоставляя мужчине самому выбрать сценарий ночи. Он провел ладонью от ее плеча до колена, убеждаясь, что это не сон, и его Соня лежит рядом, а не летает в параллельной вселенной, до которой его мысли еще не добрались. Она улыбнулась и поймала его руку, двинувшуюся в обратный путь.

– Спасибо тебе, любимый! Это был такой чудесный день.

– Так уж и чудесный! – для проформы усомнился он.

– Разве возможно, чтобы ты сразу согласился со мной, Илюша! – Она поднесла его руку к губам, поцеловала и вернула к себе на грудь, словно они все еще бродили по чужому городу, и ему предстояло доказать глазеющим зевакам свое превосходство и право собственности. – Наверное, если бы мы стояли в церкви перед алтарем, и я произнесла: «Согласна!», ты бы все равно возразил.

– Мы никогда не окажемся перед алтарем, Соня.

– Да разве это имеет значение! Я так люблю тебя, что если бы мне пришлось выбирать среди трех миллиардов мужчин, я бы, не задумываясь, выбрала тебя.

– Почему меня?

– Ты знаешь.

– Не знаю. Скажи.

Любые разумные доводы, которые она приводила всякий раз, когда он сомневался в себе и в возможности любить его, такого трудного и неудобного, все равно ничего не стоили в сравнении с ее голосом, произносящим его имя, с ее улыбкой, которой она укоряла его за неуверенность в их любви, с ее поцелуями, которым он верил еще до того, как к его губам приближались ее губы.

– Потому что ты лучший, Илюша. Ты моя вторая половинка, большая половинка, лучшая половинка. Ты – неотделимая часть моей души. Ты мой брат, мой отец, мой возлюбленный, мой муж и мой бог. Жизнь без тебя замирает, теряет звуки и краски, форму и смысл, превращается в пепел. Я никогда не отпущу тебя, а если отпущу, то и сама перестану существовать. И здесь и сейчас, в этом подлунном мире я клянусь, что отныне буду только твоей и буду любить тебя вечно, в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.

– Ты обезумела, женщина! – выдохнул он, теряя голову от этой клятвы, словно наяву оказался у алтаря и услышал ее счастливый голос, взмывающий под гулкие своды собора.

– А ты должен был сказать, что берешь меня в жены, – откуда-то издалека напомнила Соня.

– Да, я беру тебя, – без тени сомнения отчеканил он, проникнувшись странной торжественностью момента, и тут же ворчливо добавил: – Но у нас будут только радости, богатство и здравие. Об остальном даже думать не смей.

– Это был самый чудесный день, – повторила она снова и с улыбкой вздохнула. – И я вообще не могу больше думать. А ты все-таки забыл сказать…

Но теперь непонимание не встало между ними, как вставало тысячи раз, и ему не надо было завоевывать эту крепость и требовать дань с покоренного города, потому что наградой победителю была она сама, лежащая рядом и держащая его за руку.

– Я не забыл, Соня, я просто не успел.

– Тогда скажи.

– Я любил тебя с твоего рождения и буду любить до самой смерти.

Он не умел говорить так красиво, как она, не умел похищать ее душу и уводить в воюющий мир своих желаний и надежд, и всегда боялся, что в этом мире ей будет одиноко и страшно. Но она, верная своему выбору, шла за ним повсюду, как жена декабриста в ссылку, продираясь сквозь его страх и неуверенность. И за эту ее отчаянную отвагу он готов был отдать все, чем владел.

– Тогда мы будем жить вечно, – едва слышно пообещала невозможная Соня, и ее засыпающие пальцы ослабели.

На белых шелковых простынях, в почти несуществующей сорочке, она была как царская невеста в первую брачную ночь, и он пожалел, что предоставил ей право уснуть, а не исполнить хотя бы часть его желаний и прихотей, которых было с избытком на все предстоящее им бессмертие в ее или его вселенных.

– Спи, моя маленькая, – прошептал он и накрыл ее руку своей. – Надеюсь, завтра ты будешь помнить все, в чем так неосмотрительно поклялась мне только что.

Однако до того как наступило это счастливое завтра, еще не открыв глаза, Илья уже знал, что тонет, и спасения ждать неоткуда. Но откуда взялась эта толща воды над ним, он не понимал и не помнил.

Несколько мгновений он прислушивался к внешнему миру, прежде чем собрал волю в кулак и проснулся. Под потолком гуляли причудливые ночные тени, воздух был сгущен от сладких запахов из сада, и никакой воды в спальне не было. Но море не осталось в его сне, оно плескалось в нем самом, внутри. А снаружи была знакомая комната, еще не привычная, как хотела Соня, но уже знакомая даже при внезапном ночном пробуждении. Справа часы на тумбочке показывали три сорок, едва различимо белела сложенная газета, еще дальше зеркало отражало большую кровать с двумя призрачными силуэтами на ней. Хотя он понимал, что не зеркало, а сознание рисует ему картину, на которой он тонет на втором этаже белой виллы с морем в груди. Он повернул голову. Соня лежала к нему лицом, и он мог бы увидеть каждую ее черточку, если бы темнота не была такой густой и черной, как ее волосы, упавшие на щеку. Он хотел убрать эти локоны, придвинуться ближе, обнять… Но он тонул и знал, что это неотвратимо, – утонуть с ней рядом на огромной кровати, не имея возможности позвать на помощь. Не имея права попросить о помощи.