Спокойных дней не будет. Книга I. Не в этой жизни

Роза все еще листала журнал, иллюминатор был намертво заклеен белой пеленой облаков, и Илья опустился ниже в своем кресле, подставив девушке плечо, закрылся финансовым отчетом и предался мыслям, которые в присутствии Розы казались особенно порочными. Мыслям о спящей рядом Соне.

Глава 1. Намерение жениться

Врачи настойчиво рекомендовали Илье не злоупотреблять алкоголем. Но при том обилии спиртного и закуски, которое было выставлено к ужину, удержаться и не пропустить пару рюмочек не представлялось возможным. А там и третью, и пошло-поехало.

Николай Кондратьев, не сдерживаемый медицинскими противопоказаниями, напился стремительно, хотя и убеждал себя, что держит ситуацию под контролем. А вот его недавний пациент обязан соблюдать строжайшую диету в отношении алкоголя. И, кстати, в отношении женщин. Особенно в отношении женщин. Если, конечно, не торопится умереть в чужой постели, оставив безутешную вдову и двоих вполне самостоятельных детей. Но, судя по размаху планов, бурно обсужденных час назад не без содействия французского коньяка, ему еще жить да жить. Пожалуй, и двух жизней не хватит. Хотя у господина Билецкого есть, кому передать месторождения, заводы и офисы. А у него совсем никого. И передавать нечего. Ни докторскую степень, ни кафедру, ни высокую должность в клинике в завещание не внесешь. А двухкомнатная квартира… Да и шут с ней! Пусть государство, которое не может обеспечить врачу с мировым именем достойного существования, подавится своей жалкой недвижимостью.

Вот Илья живет на всю катушку. Где у него резиденция? В Цюрихе, кажется, или в Женеве? Теперь уже и не вспомнить. Но если посмотреть с другой стороны: дело огромное, а мотор барахлит. Полтора года назад прямо на комбинате Илью так зацепило, что думали: не успеет напоследок с семьей повидаться. Засуетились шустрые адвокаты, из Москвы прилетели стервятники-партнеры. Но мужик оказался цепкий. Хотел им всем что-то доказать. И тут подвернулся Николай Николаевич Кондратьев – известный профессор, а здесь, в глубинке, так и вовсе звезда первой величины.

Этого пациента профессор Кондратьев оперировал сам. Случай был не особенно сложный, но запущенный, потому что бизнесмен лечиться не умел и не любил. Но в прятки со смертью не поиграешь. Время было на исходе, и под нож пришлось ложиться экстренно.

Они сдружились как-то сразу. Так бывает: входишь в палату к почти незнакомому человеку, здороваешься, садишься напротив: «Как самочувствие, голубчик? Как спалось в нашем люксе?» И вдруг понимаешь, что этот человек – свой. В глубине души разливается странное волнение. Ищешь ответ глазами, вслушиваешься в незначительное, случайно оброненное слово. Но нет никакого объяснения, просто знаешь, свой – и точка!

И надо же было совпасть сразу нескольким случайностям: они одногодки, оба родились в Киеве и к середине жизни перебрались в Сибирь. Один ехал лечить, другой – строить и руководить. У одного с собой были золотые руки, к другому золото потекло рекой. Доктор полмира объехал. Конференции, форумы, университеты. А к президенту холдинга иностранные партнеры через секретаршу на прием записывались.

И вот теперь они втроем с «Наполеоном» сидят в его особняке, где комнат, как в Эрмитаже, не счесть, и говорят без умолку. Как мальчишки. Словно нет у каждого за спиной почти пятидесятилетнего груза.

– Пожалуй, мне уже пора, – взглянув на старые «командирские» часы, Николай сделал безуспешную попытку встать.

– Хорошо, что встретились, Коля. А то я все в разъездах. Может, чаю? – снова вспомнил о гостеприимстве Илья и, не позволив доктору опомниться и завершить вечер вежливым отказом, позвал куда-то в темноту коридора: – Соня, подай нам чаю!

Николай обернулся к двери, уверенный, что в доме они весь вечер были одни. И тогда словно по мановению волшебной палочки вдалеке появилась таинственная незнакомка, будто давно ждала за дверью с подносом в руках. Над тонкими фарфоровыми чашками поднимался серебристой струйкой пар, в такт шагам мелодично звякала серебряная ложечка, и ажурное блюдце вспыхивало влажными кружками лимона. Соня неспешно двигалась вдоль стола, но ее образ не становился четче. «Похоже, коварный французишко „Наполеон“ вступает в битву с грубой материей, – подумал заинтригованный гость. – Этакое химическое Ватерлоо».

Казалось, невысокая Соня вся состояла из длинных штрихов. Стройные колени были целомудренно прикрыты светло-серой юбкой, длинные пальцы сжимали края подноса, за плечами в такт шагам покачивались черные косы. В наше-то время – косы?

Она приблизилась, бросила на хозяина вопросительный взгляд и, расценив его короткий кивок, как одобрение, наклонилась к гостю с вопросом:

– Вам чаю с сахаром?

Он поспешил кивнуть, глядя на нее во все глаза, словно завороженный. Сонины ресницы трепетали диковинными бабочками, шея плавно изогнулась, а изящная золотая цепочка с маленьким жемчужным кулоном почти коснулась белоснежной скатерти. Вдоль щеки скользнула вьющаяся пружинкой прядь. Девушка привычным жестом заправила ее за ухо и выпрямилась, устремив взгляд мимо доктора на Илью. Тот подбородком указал на гостя, и Соня опять повернулась к нему.

– Лимон?

– Да, – охрипшим от волнения голосом согласился профессор, но вовремя спохватился: – То есть, нет, спасибо.

Соня покосилась на хозяина дома, убрала руки за спину и застыла неподвижной статуей возле стола.

– Иди к себе, – милостиво позволил тот, и девушка, прихватив поднос, направилась к выходу, провожаемая взглядами обоих мужчин.

Едва она скрылась за дверью, изрядно набравшийся Николай возбужденно заерзал в кресле.

– И каково завалить такую?..

Серебряная ложечка хозяина вызывающе громко звякнула о фарфор и соскользнула с края блюдца на скатерть. Илья, обжигаясь, громко отхлебнул из чашки.

– Забудь. Не твоего поля ягода.

Николай понимал всю абсурдность своих притязаний, но притормозить не мог. В его одурманенной голове никак не складывался четкий образ девушки. Вся она, похожая на незаконченный рисунок мастера далекой эпохи, была написана одними штрихами. Легкий набросок, игра теней. Возможно, на трезвую голову он бы и не взглянул в ее сторону. Но когда еще его голова протрезвеет.

– Разве она твоя собственность? – Он осекся, поймав в ответ хмурый взгляд, и вдруг почти смиренно попросил: – Тогда одолжи. Просто поделись. Чего тебе стоит!

Хозяин дома с мрачным видом теребил браслет часов и делал вид, что не слышит. Да и кто в наше время чтит законы гостеприимства? Вот, помнится, когда профессор ездил на конференцию в Тбилиси лет десять назад…

– А знаешь, – после затянувшейся паузы заговорил Илья и извлек из пухлого портмоне фотографию, на которой на фоне сине-белых гор вызывающе улыбалась загорелая рыжеволосая девушка. – У меня есть дочь. Да, у нее непростой характер, но она славная девочка.

Николай подался вперед и наклонился над снимком, чтобы уважить хозяина. Девушка показалась ему симпатичной. У нее было сильное тело и задорные глаза. Но симпатичных девушек он повидал немало, а такой, которая несколько минут назад заходила в комнату, не встречал даже во сне.

– А что же эта Соня? Ты с ней спишь? Тебе ведь надо быть осторожным с женщинами, – дружески подчеркнул он, расставляя неуместные акценты: «я – врач, ты – больной».

Илья все еще держал за уголок фотографию, надеясь увести пьяные фантазии гостя подальше от запретной темы.

– К Маринке сватаются завидные женихи. И приданое у нее по самым скромным подсчетам…

– Да я верю, верю, – отмахнулся Николай. – Но эта…

Несколько секунд Илья смотрел на него в упор, а потом откинулся в кресле, скрестил руки на груди, словно готовился к длительной обороне, и понизил голос.

– Не знаю, что ты там надумал, но Соня – моя сестра.

– Да брось! А то я не вижу! – Николай вздернул обросший к вечеру подбородок и растянул губы в понимающей усмешке, но, натолкнувшись на вспыхнувший взгляд Ильи, невольно начал трезветь. – Она? Ей же лет всего ничего.

– Уже двадцать два, – сквозь зубы процедил хозяин дома. – Но для меня она еще ребенок.

– Извини, я идиот! – Взъерошив обильно приправленную сединой шевелюру, профессор на минуту задумался. – Ладно, будь по-твоему. Я женюсь на твоей Соне.

Он не понял, что случилось в следующий миг в пьяной идиллии вечера. Илья вскинул вверх ладони, как протестующий Иов, и взорвался яростным криком. Слова били из него подобно нефтяному фонтану.

– Свою Соню я никогда и никому не отдам! – Николай пропустил ударение на слове «свою» и не понял, кого Илья подразумевает под «никому», но следить за ассоциациями хозяина у него не было времени. – Она – мое сокровище!

– Да никто и не говорит, – попробовал вразумить его гость, но Илья, всегда такой холодный и выдержанный, в эту минуту не был способен слушать.

– Я растил Соню с рождения. Я поклялся нашей матери на смертном одре, что буду заботиться о девочке до конца своих дней. Она мне дороже всего в этой жизни.

– Тише, тебе нельзя волноваться! И она услышит!

Последний аргумент возымел свое действие. Илья умолк, как-то весь опал в кресле, словно проколотый воздушный шар, и, тяжело дыша, полез в карман за платком. Профессор, еще не протрезвевший, но уже обнаруживший в себе новые доводы в пользу внезапного желания жениться, ждал удобного момента. Наконец, хозяин, прижимая платок ко лбу, выровнял дыхание и прикрыл глаза. Николай начал свой монолог, обдумывая каждое слово.

– Я давно живу один. У меня нет ни кошки, ни собаки, и когда я однажды не встану с кровати, никто не заплачет на моих похоронах. – Он кривил душой, потому что были и Лида, и Сережка, и боевые подруги, и друзья-приятели, но в тот момент это было не так уж важно. – Нет, о похоронах мне задумываться пока рано. Только сейчас я понял, насколько хочу жить! Я устал от перемены баб. Они приходят и уходят, но ничего не меняется ни вокруг, ни во мне самом. Мне нужно о ком-то заботиться, потому что в пустой квартире наедине с холодильником, телевизором и со своим отражением в зеркале я начинаю звереть. Не знаю, что случилось, когда вошла она… Соня. Даже звук ее имени показался мне долгожданным. Может, это и есть любовь с первого взгляда? Хотя я всю жизнь смеялся над этой сентиментальной чепухой. – Илья взмахнул рукой и поморщился, пытаясь остановить исповедальный бред гостя, но в заключение своей сумбурной речи Николай неожиданно подпустил просительных интонаций: – Прошу, отдай за меня Соню. Я буду носить ее на руках до конца жизни.

Хозяин хмурился, но чувствовалось, что его гнев схлынул. Позволив Николаю выговориться, он попытался сгладить негативное впечатление от вспышки ярости, которую не смог сдержать.

– Я зря завелся, Коля. Ты всего не знаешь и, надеюсь, не узнаешь. Но Соня – особенный человек в моей жизни. Так что без обид.

– Все, я понял.

Николай стремительно перешел от вдохновения к отчаянию и заключил про себя, что его речь оказалась напрасным сотрясением воздуха. Но воспоминание о девушке возвращалось снова и снова, и он путался в мыслях и неуверенно прокашлялся, хотя подозревал, что уже ничем не рискует.

– Позови ее еще раз. Пожалуйста.

Собеседник, снова взявшийся за недопитый чай, ждал подвоха, но Николай голубыми глазами младенца смотрел ему в лицо. Хозяин бережно вернул чашку на блюдце и выкрикнул в темноту коридора:

– Соня, зайди к нам.

Через мгновение она снова приблизилась, глядя куда-то вдаль поверх профессорской головы с благородной сединой. И опять ее образ не сложился в единое целое: глаза, плечи, щиколотки. Может быть, немного добавилось полутонов: глаза темно-серые, как грозовое небо, бархатистая кожа, мерцающее колечко с синей искрой на безымянном пальце левой руки.

– Побудь немного с нами.

В голосе Ильи звучала скрытая нежность, и девушка, ожидающая новых распоряжений, растерянно вскинула брови, но повиновалась и опустилась на стул. Прямая спина, чуть наклоненная шея. Вся спокойствие и покорность. Дорогая статуэтка. И только тонкие нервные пальцы, лежащие на коленях, приглаживали подол юбки.

– Соня, я рассказывал тебе о Николае Николаевиче.

Соня взмахнула ресницами в сторону профессора и кивнула, как примерная школьница, неизвестно за какую провинность вызванная в кабинет директора.

– Ты ему приглянулась.

Такое старомодное слово «приглянулась». Словно не было криков и ярости, наполнивших комнату до краев. Бледные скулы Сони залил румянец. Она бросила на гостя быстрый и, как показалось, осуждающий взгляд, и Николая окатила ледяная волна паники. Что если она поднимется и уйдет…

Но Соня не ушла, а с вопросом в глазах повернулась к брату. Илья с невинным видом рассматривал замысловатый рисунок на фарфоровом боку чашки.

– Илья? – негромко окликнула его Соня. – Ты что-то хотел мне сказать?

– Я? – с наигранным удивлением переспросил тот.

– Ты позвал меня.

– Да. – Недовольный собой и нелепостью ситуации, он повертел в пальцах чашку и, не поднимая глаз, начал грубо ковать цепочку из слов. – Дело в том, Соня… Я понимаю, что это прозвучит неожиданно. В общем, только что Николай попросил твоей руки.

– Что попросил? – Она чуть заметно наклонилась к брату и наморщила лоб. – Я не поняла.

– Что непонятного, Софья? Он хочет жениться на тебе, – с плохо скрытым раздражением повторил хозяин.

– Но ведь он, – Соня испытывала большую неловкость оттого, что начала говорить о госте в третьем лице, – Николай Николаевич совсем меня не знает.

– Для него это не препятствие, как я понял.

Николай в подтверждение его слов кивнул и с дружелюбием лабрадора улыбнулся обоим.

– Это шутка? – переспросила она и попыталась улыбнуться в ответ, но улыбка получилась вымученной и растерянной. – Но почему я?..

– Софья! – Илья, теряя терпение, рассердился на себя за этот фарс, на Соню, которая никак не желала войти в его и так непростое положение, и на Николая, который спровоцировал весь этот театр абсурда. – Никто не намерен шутить. И речь не идет о том, что ты должна сейчас же выйти замуж. Мы говорили о твоем будущем.

– Я все равно не могу понять. – Теперь она уже напрямую обратилась к Николаю, и он в замешательстве заметил слезы на ее ресницах. – Вы говорили обо мне, как будто я…

– Сонечка, я и в мыслях не держал вас обидеть!

– Софья, прекрати изображать драму на пустом месте! Лично я считаю, что твое время еще не пришло!

– Она может сказать за себя сама, – опрометчиво встрял Николай и тут же осекся под грозным взглядом хозяина.

– Вам, Софья Ильинична, пока еще некуда торопиться, – со злой иронией продолжил начатую мысль Илья, словно это она просилась замуж, а не ее торговали, как невольницу на восточном рынке. – Семейная жизнь нисколько не похожа на чтение романов о любви. Успеешь еще наиграться. – И, поймав гневное движение ее бровей, стукнул кулаком по подлокотнику: – И довольно об этом!

«Боже мой! – прозрел Николай. – Мы говорим о женщине, словно она скаковая лошадь. Но разве не ей решать?»

– Соня долгие годы была больна, – будто отвечая на его незаданный вопрос, произнес Илья, взглядом удерживая сестру от вступления в дискуссию. – Люди, которых она чаще всего видела в детстве, – это врачи.

Румянец на ее щеках так же быстро сменился бледностью. Очевидно, ее задела неуместная откровенность брата. Но, к изумлению гостя, она продолжала молчать, ни единым жестом не выдавая своих чувств.

– Я позаботился, чтобы она побывала в лучших клиниках Европы. Ее смотрели высококлассные специалисты. Семь лет назад ее оперировали в Германии. Ей прописан хороший климат и правильное питание. И, слава богу, я могу дать ей все, что требуется. Доктора говорят, что надо исключить из ее жизни стрессы и нагрузки. И никаких детей. Скажи на милость, кто еще сможет обеспечить ей достойный уход и содержание? Кто?

В его словах слышался почти крик отчаяния.

– Ну, что ты, милый!

Соня наклонилась через стол и слегка сжала его запястье, но, поймав на себе заинтересованный взгляд гостя, распрямилась и снова опустила глаза в пол.

«Только и всего? – с облегчением подумал Николай, стараясь сдержать нежданную дурацкую ухмылку. – Да ты, мой друг, забыл, что через мои руки в день проходят десятки больных. А сколько их было за всю жизнь…»

– И все-таки, – сказал Николай, и Сонины пальцы замерли, обхватив колени, а плечи окаменели в ожидании следующей реплики. – Я все сделаю. Я знаю как.

Вместо вразумительной фразы у профессора вырвалась какая-то щенячья бравада, и его собеседник выжидательно поднял бровь. Брат с сестрой знали что-то тайное, что ускользало от гостя. Нить разговора почти зримо таяла в тишине, как сахарная вата на ярком солнце. Только что они о чем-то говорили, спорили, это было важно для всех. И в следующую минуту профессор не смог вспомнить, почему это было важно. Кажется, они с Ильей здорово набрались. Потом появилась девушка. Потом… Что же случилось потом?

Илья первым вышел из оцепенения, снова потянул из кармана носовой платок, чтобы вытереть залитое потом лицо.

«Вот оно!» – вспыхнул еще один аргумент в голове Николая. И он с удовлетворением понял, что эти нерожденные пока слова решат их с Соней судьбу. Но, сдерживая надежду, он начал свой монолог издалека.

– Мне было тридцать пять, когда от меня ушла жена. А когда мы поженились, нам было всего по двадцать. Знаешь, как это бывает. Молодые и глупые. Неопытные, – извиняющимся тоном поправился он, взглянув на Соню. – То есть, я глупый, а она – опытная. У нее уже был малыш. Ребенок только родился, и я всю жизнь считал его сыном. А она хотела привязать себя ко мне еще одним ребенком. – Профессор не хотел называть имя бывшей жены, чтобы не приводить ее в эту комнату, – Да-да, – отвечая на немой вопрос двух пар глаз, подтвердил доктор и нахмурился. – Не меня к себе, а себя ко мне. Ей нужен был ребенок от меня. Так она собиралась сохранить семью, хотела доказать себе, что любит меня. Мы оба знали, что это неправда. Мы были хорошими друзьями и любовниками. И никогда – семьей. Ей было тяжело одной с мальчишкой, и тут подвернулся я, восторженно-влюбленный и слепой, как крот. Пять лет мы потратили на то, чтобы сделать ей ребенка, а еще через десять она ушла к другому и родила ему двойню. Прелестные девчушки. Я не в обиде на нее. Она и так ждала слишком долго. Наверное, из-за Сережки. Он до сих пор называет меня отцом.

Николай умолк, полагая, что раскрыл карты, и теперь Илья позволит ему быть с Соней до конца его одинокой и неприкаянной жизни. Но две пары глаз все еще держали его на мушке, и он спохватился, что вслух так и не произнес самого главного.

– У меня никогда не будет детей, – на одном дыхании выпалил он, как будто обнажился на людях. – Мы зря старались пять лет. Она была ни в чем не виновата.

Он не заметил, как Илья в упор взглянул на окаменевшую Соню, и та поспешно опустила глаза. Этот обмен взглядами был похож на условный код, непонятный посторонним. Они принадлежали к одной масонской ложе, тайному обществу родных сердец, куда вход чужакам был воспрещен. А он давно уже был одинок. Он забыл, что такое семья. И в его доме не было даже собаки. Даже собаки!

Теплый коньяк обжег язык и горячо заструился по гортани. Николай поморщился, но налил себе следующую рюмку, забыв предложить хозяину дома присоединиться к своему немому тосту.

В гостиной воцарилось молчание, словно все ожидали от него какого-то знака или действия. Но Николаю больше нечего было добавить. Он и так вывернул себя наизнанку ради необъяснимой причуды – получить в жены женщину, которую совсем не знал. И ему отчаянно захотелось поскорее оказаться в своей постели, уснуть и забыть этот вечер и стремительно пролетевшую жизнь. И, что гораздо хуже, захотелось горько и безутешно плакать от жалости к себе, как в детстве, но он забыл, как это – быть ребенком. Он столько всего забыл.

Когда Илья заговорил, Николай уже начал проваливаться в сон, словно в зыбучие пески. Кто-то встряхнул его за плечо, и когда он с трудом разлепил отяжелевшие веки, Сони рядом не было. Он силился спросить о ней, но язык не повиновался, и бессвязные мысли скакали, как твердые каучуковые мячики. Заботливые руки извлекли его из предательского плена кресла и переместили в машину. Отдельными вспышками сменялись застывшие кадры, последний из которых: знакомая комната, которая быстро потускнела и расплылась, чтобы утром принять привычные и ненавистные очертания одинокой берлоги старого холостяка.

Гость был уже на пути домой, когда Илья подошел к Сониной двери, нервным жестом пригладил волосы и постучал. В комнате негромко играла музыка, но он не сразу узнал «Реквием» Моцарта. Не самый веселый аккомпанемент для отхода ко сну. Могла бы послушать что-нибудь полегче, а не изводить себя похоронными мыслями. Он понятия не имел, что его ждало за дверью, и в глубине души страшился этой неизвестности.

В темно-синем кимоно, расшитом замысловатыми жар-птицами, Соня сидела у трюмо, по краям которого были прикреплены фотографии родных. В их компанию затесались и несколько ярких открыток, присланных когда-то Ильей. На одной был изображен замок в Швейцарии, живописно вырастающий прямо из скалы. В подписи на обороте старший брат поздравлял маленькую Соню с днем рождения и обещал убить дракона и завоевать для нее такой же замок, где его любимая девочка сможет чувствовать себя настоящей принцессой. Соня трогала взглядом острые зубцы башен и в задумчивости расплетала косы.

– Готовишься ко сну?

В голосе Ильи звучала нежность и нечто, похожее на раскаяние. Соня кивнула ему в зеркале и взялась за щетку для волос. Он не знал, как приступить к мучительной для обоих теме, а она не делала шагов навстречу. Их разделяло зеркало, и Илья чувствовал себя чуть увереннее, словно разговаривал с собеседником, который находился не в двух шагах, а за тысячи километров. Но зеркало искажало истинные чувства, тенью пробегающие по ее лицу, и оставляло ее образ не в фокусе, как снимок начинающего фотографа.

Хор мальчиков грянул «Lacrimosa dies illa», и Илья теперь уже вслух удивился ее музыкальному выбору:

– Не очень подходящая музыка для окончания вечера. Что у тебя с настроением, девочка?

– Это просто Моцарт, – бесцветным голосом ответила она и через плечо уменьшила пультом звук. – Ты знаешь, что я люблю Моцарта.

В дискуссию о музыке он не стал ввязываться, тем более, что в реальности не представлял ее музыкальных предпочтений. Он решил, что пора переходить от болтовни к серьезным вещам, и не стал церемониться с дипломатическими прелюдиями.

– Для меня его спонтанная идея с женитьбой тоже стала сюрпризом.

– Вот как? И что же?

Она неотступно следила за его зеркальным двойником.

– Возможно, я был излишне резок с тобой. Но я не ожидал, что все так обернется.

Соня задумчиво провела щеткой по волосам и пригладила ладонью волнистую прядь. Илья расценил ее молчание как добрый знак, чтобы продолжить.

– Однако, предложение Николая не лишено определенного смысла.

– Ты хочешь выдать меня за первого встречного?

Она сделала упор на словах «ты хочешь», и он словно очнулся от кошмара. Неужели он готов отдать ее другому мужчине? Ему показалось, что она вот-вот обернется, но Соня сдержала свой порыв, опустила щетку на колени и театральным жестом прикрыла глаза рукой.

– Тебе уже двадцать два, девочка. И вряд ли я найду тебе более достойного жениха.

– А разве это твоя забота – искать мне жениха?

– Я когда-то обещал твоей матери…

– Найти мне мужчину на свой вкус? Не думаю, что мама взяла с тебя такое сомнительное обещание.

– Не дерзи, Софья! – вспылил Илья, сознавая справедливость обвинения. – Ты знаешь, что мы не примем в семью человека с улицы.

– Мы не примем! Позволь тебе заметить, братец, что ты рассуждаешь, как мафиози.

– Я рад, сестрица, что ты наделена богатым воображением и развитым ассоциативным мышлением, – в тон ей ответил Илья. – Вот и обдумай это предложение.

Соня подозревала, что решение уже принято, и весь их разговор – лишь его попытка оправдаться в собственных глазах. Или корректная форма приказа.

– А если я вообще не хочу связывать с кем-то свою жизнь? Брак строится на желании двоих быть вместе и дать жизнь третьему. Но для меня эта дорога закрыта. Так зачем мне вступать в формальные отношения с нелюбимым?

– Чтобы не остаться в конце жизни одной.

– Неизвестно, когда наступит конец. И одиночество меня не пугает. Я лучше многих знаю, что это такое.

– Это означает, что ты ждешь принца, который прискачет к твоей одинокой башне на белом коне и заберет тебя в тридевятое царство?

– А ты хочешь, чтобы у этого мифического принца оказалась целая конюшня автомобилей, недвижимость по всему миру, банковские счета в Швейцарии и пакет акций в нефтяном бизнесе, не так ли? – парировала она и раздраженно сплела пальцы в замок.

– Туше! – Илья с усмешкой признал за ней победу в этом раунде и слегка поклонился, отступая назад, но Соня отмахнулась и отказалась принимать игру. – Ты описала идеальный вариант.