Кресты у дороги

Денис невольно заслушался. Ладонь механически погладила спину Аксиньи. Он думал. Ставил на чаши весов обе версии. Подытожил:

– Так вот откуда ты такой талантливый.

Микросекунда разделяла два последних слова. Ещё одна, и стала бы насмешка. Без неё – похвала. Ум Ярика озлобился. Сердце откликнулось теплом. Почувствовав силу, ясновидящий намекнул:

– Злая земля. К чужакам.

– Ага. Из-под колёс уходит. Благо вас не задело!

Ярик сомкнул губы, чтоб не оскалиться. Бывало, над ним и завуалированно насмехались, и в грош не ставили. Общаясь с людьми, полезно и проигрывать, особенно «ты-же-ребёнку». Только сегодня поражение не обидой грозит. В голове – ни одной здравой идеи. Страх мигает проблесковым маячком.

Двое синхронно повернулись к Аксинье. Набожная шептала молитвы, перекрещивалась. Лебёдушкой плыла. Ярика ужалила совесть, что, хотя обещал боле не вспоминать, снова напугал сестрёнку этой бабушкиной сказкой. Он не понаслышке знает, что проклятия есть и что они есть, а она о том и знать не желает.

Ни мошкары. Ни соловьёв. Ни машин. Никаких огней деревни на горизонте. Горизонта тоже нет. Один чёрный пузырь, где, как в стеклянном шаре, волнуется пыль. Минул, по меньшей мере, час, когда Аксинья легко, а кому покажется – кокетливо, поинтересовалась:

– Денис, всё хорошо?

Тот не стушевался:

– Конечно.

– У меня что-то на лице? С одеждой? – стала оправляться. Яростно затёрла щёки – Так и знала! Поди чушка, а вы молчите!

Грудной смех походил на мурчание. Полился баритон:

– Всё прекрасно. Извини. Просто… не могу отделаться от мысли, как же ты похожа на мою первую любовь. Или она была похожа на тебя.

– «Была»? Она умерла?

На лицо его упала тень.

– Хуже. Вышла замуж и родила.

Уставшая от темы смерти Аксинья на радостях расщедрилась на сарказм:

– Действительно, и врагу не пожелаешь!

Ярик притаился полевой мышкой. Ловил каждое содрогание воздуха. Казалось, и без прикосновений зрит «вглубь». Вскрывает иной уровень реальности. Сестрёнка, слишком доверчивая, чтобы дожить до старости, лезла в клетку ко льву:

– А какой она была?

Денис покрутил кистью, подбирая подходящие эпитеты.

– Совершенной. Красивой. Жестокой.

– Если не хотите, можете не рассказывать.

Тот качнул головой, хрустнул шеей. Ярик забыл, как дышать.

– Что я вам говорил про страх? – напомнил Денис. По щелчку пальцев заявился добродушием. В том его человеческий дар – актёрский. – Да ничего такого! Сам виноват. Был несуразным. Плюгавым. Говорил ломано. Постоянно, постоянно запинался! Исполнительный студентик. Не крути она мной тогда, сегодня б не уважал, – он опасно поник, умолчав о «до» и «после». О переломе. – Очнулся. Осознал. Не сразу стал лучшей версией себя. Знаете, когда мир в твоих руках? Когда берёшь.

Денис сделал движение, точно хватает что-то и растирает в порошок. Тень вуалью приглушила жгучий взгляд, сочащийся голодом.

– Это высшая благость жизни. Именно она. Дерзость делать то, что хочешь.

Проницательная Аксинья распознала за цинизмом большую, боголепную, разрушительную любовь. Силу, равную той, что двигает титанические плиты. Только та пухнет в чреве Земли, а эта умещается в одном человеке. Аксинья уважительно кивнула. Ярик похолодел.

«Зачем откровенничает? Решил, что не расскажем? В одном случае наверняка».

Луч по серому дорожному полотну выдавал дрожь. Сестра заметила, потянулась.

– Ярик, дай фонарик, – хихикнула с нечаянной рифмы. Регулярная забава. – Я отлучусь на минутку, а вы пождите меня тут.

Брат замаскировал панику шёпотом:

– С тобой пойти? Убьёшься.

Покраснела.

– Справлюсь.

Полумрак захлопнулся мраком. Воображение ударило железными створами. Мальчик подскочил. Открыл было рот, чтобы не оставаться в темноте совсем один. Чтобы хоть крик эхом указал стороны света. Не понадобилось. Световое пятно уползло. Скакало с кустов на кроны, исчезало в небе. Аксинья, продираясь к лесу, отступившему от дороги, махнула, мол, всё в порядке. Они не видели. Ярик, доведённый до белого каления, ни черта не видел.

Жестяной бидончик брякнул дном об асфальт. Пахнуло земляникой и мокрой землёй. Вместо эйфории, коя сопровождает в подобные минуты, Денис почувствовал, каким грузом ложится грех на душу. Непричастных доселе не трогал. Отводило. Но эта ночь выдалась такой – сумасшедшей.

«Ещё совсем мальчишка. А доза осталась только для Ксюни», – корился убийца, наматывая шнурок на руку. Тайно мучился. Распускался цветущим бутоном. Свежая кровь побежала по венам, питая живительной силой. Азарт обожествлял. Всё возможно, всё можно. В который раз и всегда. Он себе разрешил. Разрешил себе жить.

Денис покосился в сторону леса. Мерил расстояние по затухающему шелесту травы. Недостаточно далеко, чтобы не услышала вопля. Достаточно, чтобы не услышала возни. Чтобы чуть погодя пойти навстречу Аксинье одному. Придётся потерпеть корчи ребёнка. Минутку-другую. Всего-то.

Мышечная дрожь стегнула, рот приоткрылся для последнего, украденного вдоха. Убийца широко махнул связанными руками. Шнурок не обвил цыплячью шейку. Щёлкнул, в рывке больно сдавив пальцы. В груди ёкнуло. Осечка. Под боком был и пропал! Держа верёвочку наготове, смущённый необъяснимой прыткостью жертвы, охотник рыскал в темноте, крадучись. За спиной раздалось нарочито спокойное, негромкое:

– Скучно играть в прятки одному, дядь Игнат.

Мужчина шаркнул подошвой по асфальту, точно зубами скрипнул. Вот каково напороться на нож. Ведь сродни этому, столь же яркое и болезненное, пришлось сейчас испытать, услышь он своё настоящее имя. О котором не знает полиция. Которым представлялся тот жалкий неудачник из прошлого. Шанс угадывания нулевой.

Неожиданное заявление точно за волосы схватило и потянуло вниз. Горячий колючий вихрь закрутил в животе, приятно царапая. Импульсы прошили позвоночник, забились в горле. Сколь малое, оказывается, требуется для восторга.

«Откуда, чёрт тебя раздери?!»

Несмотря на чувства, теснящие ум, вкрадчивый голос не дрогнул:

– От меня не спрятаться.

Игнат в развороте ловко присел на корточки. Лепесток пламени зажигалки опасно близко осветил лица на одном уровне – ухмыляющееся и бесстрастное. Убийца не выдал некого разочарования – не впечатлил мальца изящный манёвр. Раз откуда-то узнал имя, узнал черты и, стало быть, заслуги – должен был трухнуть или, как минимум, напрячься. Как до этого делал, весьма успешно.

– А сестрёнку не троньте, – выгнул бровь Ярик. – У меня бабка ведьма. Она вас проклянёт.

– В очередь, – выплюнул Игнат, из последних сил сдерживая хохот удовольствия. Тем комичнее серьёзность… ясновидящего. Кто бы предупредил, что достойным соперником для маньяка, таковым себя не считающего, станет неразумное дитя?

Мужчина медленно выпрямился. За ним неотрывно следили внимательные глазки. Такими людские пороки разглядывает Омен.

– Интересный ты парень, – от всего сердца похвалил Игнат ребёнка, по-отцовски взъерошив ему волосы. – Расслабься. Нужны вы мне триста раз.

Трепещущий огонёк зажигалки лизнул кончик сигареты. Абсолютно счастливый проигравший теперь даже настойчиво предложил победителю курить. Монолит по имени Яромир подачки не принял. Принял бидончик. Удерживая контроль над собой, поглощал ягоду, не жуя. Игнат же занял рот, чтобы справиться с нежданной радостью. Искрящийся воздух и повисшие в нём вопросы щипали струны души.

– Не обольщайся. Знаешь, что я с болтливыми делаю?

Ярик не знал. Кушал землянику и ждал. Смиренно ждал своей участи. Вот сейчас, сейчас, и… ничего.

Аксинья вскоре вернулась. Завела рассказ о кошмарных слепнях уже издалека. Водила фонарём перед собой туда-сюда, то и дело запинаясь. И не думала замолчать, когда круг света случайно выхватил из темноты женский труп на обочине. Тёмная густая кровь расползалась змеями. Пятнала листья подорожника, тяжелила ковыльные кисточки.

– Аксинья!

Пока Ярик орал имя сестры, Игнат уже нёсся к ней локомотивом. Не соображая, что творит, выхватил фонарик, направляя. Пусто. Никаких следов! Мужчина качнулся назад, цепляясь за девушку рядом. Осветил мальчика. Тот перевёл ошалелый взгляд с места гибели на убийцу.

«Он тоже видел. Видел!»

Переняв всеобщее волнение, Аксинья спросила, что случилось. Вспотевшая ладонь обхватила её запястье. Потащили. Ярик такую грубость даже молча одобрил. Только бы скорее подошли, потому что сам не мог пошевелиться. Игнат, взмокший и бледный, уточнил, не заметила ли Аксинья чего, и соврал про змею. Та, взвизгнув, ожидаемо, прилипла банным листом. Мужская рука легла мальчику на плечо, и он, не отдавая себе отчёта, прильнул к чужому боку. Взрослый и сам нуждался опоре. Гадал, не померещилось ли сходство.

«Со спины они все – она».

Девушка была и пропала там, на впереди. Луч падал на неприметный участок. Дружная группка обогнула его, разлепившись погодя.

– Пожалуйста, не спешите, – задыхалась от быстрого шага Аксинья. – Змеи… не могу!

Игнат выругался, встретив новый во всех смыслах безымянный крест. Притормозил, выставил руки в стороны. Дети врезались, как в шлагбаумы.

– Так, спокойно! – приказал он, прежде всего, самому себе. На всякий случай обернулся. – Немного осталось. Дойдём нормально. Всё нормально. Тебя… тебя что, слепень цапнул?

Ночь из миловидной пособницы теперь и убийце открылась как коварный узурпатор. Умная, помалкивает, готовится выстрелить с любой стороны. Игнат, безоговорочный лидер, не имея в арсенале ни фонаря, ни молитвы, шёл впереди. Задавал общий темп. Поглядывал на мальца. Тот опять «поплыл». Ярика душило учащённое сердцебиение. Под кожей точно закишели муравьи. Плохое предчувствие стукало по темечку ватным валиком. Подобного не происходило и наедине с маньяком. Напротив, тогда сознание являло кристальную прозрачность. Сейчас же Ярик бредил. Озирался, бубнил себе под нос:

– Заклинаю – прочь погони… Мать-земля. Отец-небо… Сиротин, я взываю… Уповаю. Вверяю. Покорно прошу.

Ноги гудели. Хотелось скорее добраться до людей. Хотелось остановиться. Хотелось попутку.

Трое встали, как вкопанные. Минута молчания сократила жизнь на годы.

– Боже Праведный, помилуй нас, – проскулила Аксинья.

– Вы чё, издеваетесь?! – воскликнул Игнат, обращаясь к толпе.

Фонарик засветился ярче, предупреждая о скорой разрядке. Мертвецы рассредоточились по всей ширине дороге и за её пределами. Музей восковых фигур на открытом воздухе. «Экспонаты» – один краше другого. Открытые переломы, свёрнутые шеи. Безглазый через беззубого. Есть обугленные. Кое-кто и на ногах не стоял. У одних их попросту не было. Других же выворотило так, что девочку из «Звонка», мастодонта ночных кошмаров, вышибло из памяти.

Тополя и берёзы теснились с надгробными крестами по правую и левую руку. Сойти к ним – воистину смертельный номер. Там, как на трибунах – не протолкнуться. Тупик. Загодя в темноте западню смог предчувствовать лишь ясновидящий. Слишком неопытный, чтобы верно трактовать ощущения. Чтобы предупредить.

Ярик кинул взгляд на Игната. Взрослый не подкачал. Не ужас им руководил. Ужас вторичен. В первую очередь – злое возмущение. Как если бы тирану-самодуру, властителю всего и вся остальной мир дурости ради казал бы кукиш. В худую минуту мальчик окончательно запутался, кто в итоге настоящее чудовище – нечисть или человек? По крайней мере, один конкретный. Согласно старому поверью, пьяница Джек обхитрил дьявола и сбежал от него. Этот, попади он в преисподнюю, положит начало дружбе крепким рукопожатием.

Игнат раздумывал недолго. Чуть опустил голову. Чиркнуло лезвие складного ножа.

– Так… Пошли.

Трусишку Аксинью, по традиции, направлял. Она, зажмурившись, выдавала всё, что выучила из молитвенника. Мужалась. Просила ангелов за братика, бабушку и дедушку. Одного грозного взгляда Игната хватило, чтобы Ярик держался поближе и не импровизировал. Несомненно, не стоит мешаться вооружённому со стороны рабочей руки. Но тогда ему не дотянуться, если нападут. Не успеть среагировать.

Игнат сожалел, что детей двое, а он – один. Скорее они прикрывали его. Да и в фильмах холодное оружие неэффективно против призраков. Разумеется, если опустить, что призраков не существует. Самого разыскиваемого преступника Поволжья не смущают запреты и глупые мистические условности. Истинное чудо произошло с ним лишь однажды. Когда преломилась Вселенная. Когда вынул голову из петли и сам с табуретки слез. Сам с табуретки слез! А местный Апокалипсис – не более чем занимательное событие. После того, что Иванка сделала с душой Игната – не более.

Истина где-то рядом. Посередине. Сказки сестры и брата переплелись и обратились в быль. И проклятие, и, в своём роде, оберег. Жертвы странных ДТП, отныне и вовек бледные тени самих себя, однако не утратили подобия логики. Рассудок вытеснял коллективный разум, определённый одной на всех участью. Их забрали. Оборвали жизнь. Какие могут быть обиды? По эту сторону-то всё ясно. Сами увлеклись. Прикипели к ненавязчивой идее единства. Всё равно все там будут. Сплочённые, несвободные. Могущественные! Дар ясновидящего проигрывал их обретённой способности отныне видеть мир живых абсолютно и подробно. Подноготную всякого смертного, встречающегося на пути. Стой и смотри. Минимум обременений за бесценные блага.

Два креста лишали покоя. Зато счастливые обладатели кенотафа имели возможность оставлять кладбище, чтобы посещать своё памятное место. Какая-никакая смена обстановки. Пред мотоциклистом, что поленился надеть шлем десять лет назад, сегодня предстала удивительная картина. Маньяк и заблудившиеся дети. Крест держал на невидимой привязи. Слишком далеко. Только дорога и грузовик издалека. Влекомый своей природой, призрак выбрал, кому показаться. Напугал водителя, направив по нужной траектории. Погибли двое из трёх. Не те. Старик и спрятанная в багажнике девушка. Чужак даже не поранился.

Мёртвый вернулся к своим. Поведал о случившемся, не произнеся ни слова. Попытать удачу вызвалась местная красавица. Типаж Игната. Не отвадить, так задержать. Женщина очутилась у своего креста в том самом виде, в каком её выкинуло из любимого Шевроле. Опасная ситуация разрешилась и без постороннего участия, казалось бы. Но этот храбрый мальчик не представляет, что творится в голове лжеца. Скольких и как он обманул. Вечный победитель. Один единственный раз, год назад, ему нанесли урон, за что немедленно поплатилась и дворняжка, и хозяйка. Шрамы и неприязнь к собакам – вот и всё, чем отделался душегуб.

Ладно, легковерная Аксинья – рассудительный Яромир также повёлся на мнимый авторитет. Измученный, нашёл заступника в обидчике. Родителя, которого у него никогда не было. Игнат такого эффекта не добивался. Возымел незаслуженно. Ненароком извёл даже покойников.

Смельчак пёр ледоколом. Заприметив недавний труп, какие оставляет сам, успел расстроиться, что сошёл с ума. Но сейчас никого похожего не встретил. Все взгляды, жуткие сами по себе, адресовались ему одному, не предвещая ничего хорошего. Убийца взял нож поудобнее.

Мёртвый полк окружил. Некоторые очнулись, двинули к путникам. Игнат обнял крепче болтающую без умолку Аксинью. Ярик навалился сам. Ноги его путались, в голове гремело. Неготовый к такому объему паранормальной энергии ребёнок наблюдал, как изувеченный мотоциклист тянет к нему уцелевшую руку. Ладонь с вывихнутым мизинцем проплыла над макушкой. Страшный не тронул – резко одёрнул и рухнул навзничь. Прочие тоже, подходя вплотную, в последний момент нехотя отступали. Дёргались. Обескровленные лица принимали странные выражения.

Ярик оказался в шаге от того, чтоб расцарапать себе виски до кости. Не иначе, как раскалённые винты вкручивались в череп. С нажимом, по швам, чтоб с хрустом! В мозгу стремительно рушились все защитные барьеры. В дикий пляс пустились интуиция и холодный разум, сомнения и убеждения. Слова родились прежде оформленной мысли:

– Им что-то мешает…

– Ты б..!

– Мешает! Дай!

Как Игнат хватал своих жертв, так его грубо схватили. Ледяная ладонь накрыла кулак, поранилась о нож. С дрожащих губ сорвался мат.

Многолюдно. Особенно для кладбища. Особенно ночью. Толчея обезображенных душ. Просочилась скверна на физические уровни. Потянуло сыростью. Воздух задышал, тяжко, точно больной зверь. Ярику было не до того. Не до очевидных аномалий.

Девушки. Армия молодых шатенок сопровождала их скромное трио. На манер личной охраны президента, десять или больше (не разглядеть) красавиц являли собой живой щит. Понурые, угрюмые. С бороздой на шее или раной в груди. Кому кровь не пропитала одежду – залила белки.

«Упустил», – сходил с ума Ярик. – «Вот это! Чтоб тебя, почему?!»

Обнаружились очень близко. Достаточно, чтобы дружно разорвать Игната на куски. Чтобы задушить, глаза выдавить. Тот бы и понять ничего не успел! Ярик ненароком поймал волну коллективного безумия. Уже буквально видел скорое будущее, окроплённое фонтанами крови. Только протяните руки. К нему. А они – от него. Расталкивали тех, кто подступается.

Вялая перепалка. Местные мертвецы брали числом, однако заступницы не собирались сдаваться. Дорогу! По их поникшему виду можно было рассудить, что служба им в тягость, если бы не детали. Мимолётный матерински-заботливый взгляд первой. Вторая заправила его непослушную прядь волос за ухо. Ладони третьей на плечах, чтоб не гнулся.

Бабушка… бабушка, праправнучка той самой ведьмы, помаленьку посвящала внука в дела рода. Объясняла, по каким законам работают проклятия. Будучи явлением грандиозным, они требуют много пищи, много места. Самоподдерживающаяся система. Чёрная воронка разрушительной мощи ставится наравне с Везувием. То, что отхватывает всякий причастный к сему – лишь ветер у обрыва. Лёгкий ласковый бриз. Настоящее проклятие нежизнеспособно в живой душе. Не умещается! Земля, вода может удержать потусторонние материи, но не человек. Ни при каких исключениях.

Не человек. Недостойный. Незнающий. Не подозревающий о широте своей власти. О природе своего чертовского везения. Парадоксальная помощь. Жертвы подчинились убийце. Своему «кресту». Как умеют, способствуют вступлению в «клуб» новых подружек. Вот же оно – истинное беззаконие и безумие! Все уровни реальности в руках бездарной обиженки! Достойные соперники вселенского зла – пьяница Джек и тюфяк Игнат.

Бабушка рассказывала, а теперь внук самолично узнал, что есть воронка. Что есть проклятая любовь.

Девушка с растрёпанной косой, прикрывающая мальчика, случайно заметила, что он её видит. В потухших карих глазах мелькнуло удивление. Приложила указательный палец к губам. Тот понял просьбу, очень медленно повернул голову. Взбешённый дуростью мальца, Игнат оскалился, намереваясь высказаться. Утратил весь запал, только взглянув на его лицо. Не так испугало уродство покойников, как белизна этой кожи и синь этих губ. Но последним издыхании Ярик выдавил:

– Ты… Т-ты-ы..!

Глаза закатились, тело обмякло. Игнат едва успел подхватить. Наловчившийся таскать, ребёнка удержал и одной рукой.

– Ксюнь, отпусти-ка меня.

– А?.. Ярик! Братик!

– Тише, – укладывал, прислушивался. – Живой. Сдал пацан… Да угомонись! Дай отдохнуть человеку.

Будто в один миг не стало этой толкотни вокруг. Наседка Аксинья торкала и щупала спящего. Игнат прикрикнул. Отцепилась. Подняла обронённый фонарь.

Хромой тандем сестры и брата вменял жалость. О бидончике с земляникой спохватились поздно. Счастливая потеря. И без него тяжело. Ярик едва ноги волочил. Аксинья, сгорбившись, то ли поддерживала его, то ли наваливалась сверху. Живые костыли.

Один Игнат был как огурчик. Оставив кладбище позади, бережно уложил мальчика на траву. Разбудил, осторожно похлопывая по щекам. Тот в долгу не остался – с перепугу съездил ему по морде. Закричал, чтобы никогда и близко к нему не подходил. От истерики сдурел, окрестил чумой и бесом. Но, кажется, Игнат не обиделся. Теперь, озаряя путь умирающим фонарём, то и дело поглядывал на них, готовый в любую секунду подхватить и понести на трясущихся руках. Его, её, а то и двоих. Настолько он делался раздражающе бодрым.

Ярик же ощущал себя больным. Какая безымянная зараза вгрызлась под кожу и пьёт по капле. Лихорадка затравила, взгляд возымел тупую дикость. Игнат воодушевлялся. Тьма парила вокруг ясновидящего рваными лоскутами. Пыхала электрическими импульсами. Источаемая им враждебность немедленно пряталась куда-то, когда сестрёнка прижималась щекой к всклоченной голове, гладила по плечу, целовала в макушку. Игнат умилялся.

На фоне чёрных домов небо посинело. Впору порадоваться, что теплится рассвет, если бы наручные часы не отсчитывали третий час. С появлением заборов и крыш возникло инстинктивное чувство какой-никакой защищённости, «угла». Такие родные, слабые запахи печного дыма, залежалой древесины и хлева. Голос деревни – одинокий собачий лай. Чьё-то окно с зажжённой свечой на подоконнике. Сладкая дремота принимала дорогих гостей – единственных, кто ещё не спал.

На подходе ко двору Аксинья перекрутила сложную мысль в голове ещё раз. Как учили – разбирать по кубикам и проговаривать. Бабушка в Пензе – лечится. Дедушка тоже лечится. По-своему, безвылазно, огненной водой. Сейчас, по опыту, должен видеть пятый сон. Дед, может, даже и не заметил, что дети ушли с концами. А если обнаружит поутру незваного гостя – разбуянится, мама не горюй! Аксинья не хотела испытывать удачу. Объяснилась с Денисом. Извинялась, мялась.

– Всё в порядке. Сам не хотел напрашиваться. Мне бы только такси вызвать. От вас можно?

Нахмурила лоб.

– Ой! А деда Коля, поди, спит.

– Деда Коля?

– Сосед наш. У него телефон есть.

– А у вас что, – никак не брал в голову Игнат, – У вас что, нет? Совсем?

– Совсем, – потупилась Аксинья, но тут её глаза вспыхнули. – Да точно! Как я забыла? Ярик, и ты молчишь! Деда Коля – бывший полковник! На пенсии уже, а до сих пор в участок ездит. И к нему, пиво пить. Мы ему-то и расскажем про аварию. Он наряд вызовет, мигом приедут! А то тот… человек… Господи Боже, до сих пор там. Без никого.

Ярик призадумался. Деда Коля со службы сохранил и связи, и честь, и списанный «Макаров». Деда Коля некогда подарил новёхонькую велосипедную цепь. Деда Коля получил предсказание, которое спасло ему жизнь. Но поверит ли он байке про маньяка? Побежит ли скорее ловить, если позвать немедленно?

Игнат скуксился, почуяв опасность. Повёл плечами, точно ему за шиворот заползло насекомое. Принял заговорщицкий вид.

– Ксюнь, на дороге погиб человек. Вы были свидетелями, – для пущего эффекта повертел головой – нет ли кого, кто подслушивает. – Думаешь, деда Коля, опер в отставке, спасёт вас от допросов? От постоянных поездок в участок? Они ведь и брата твоего не пожалеют. У меня друг есть. Застал медвежатников в соседской квартире. Вооружённых. Наводку дал. Так из него всю душу вытрясли. Ещё и обвинили, что не предотвратил, – вошёл во вкус Игнат. – А здесь мужика не стало. Что старики ваши скажут? Что вы шатались ночью по лесам. Что в такую заварушку попали.

Аксинья едва не плакала. Вспомнила про больное бабушкино сердце. Представила, как страшно будет Ярику в одних стенах с преступниками. Он ведь у неё такой чувствительный!

Игнат осторожно коснулся её запястья. Солгал:

– Я разрулю всё сам. Доложу, куда надо.

– Но… как же..?

– Ты боишься. Не надо. Старику уже не помочь. Вы ни в чём не виноваты. Забудьте об этом, как о страшном сне. Пообещай мне. Пообещай.

– Я… обещаю.

– А о кладбище?

Она зажмурилась, замотала головой.

– Ни о чём. Ни о ком. А то запутаюсь и навру с три короба. Правда, правда хочу забыть. Господи Боже, прости нас, грешных.

«Одна есть. А этот…»

Но Ярик более не вникал в происходящее. Он устал.

Тихонько притворилась калитка. Совсем рядом радостно пискнул щенок. Игнат сделал несколько шагов назад, скривился. Кровь прилила в ноги, но пёсик так и не показался. Аксинья впервые в жизни не метнулась к соскучившемуся по её ласке зверю. Не заметила его вовсе. Нерешительно замерла в проходе. Ярик бельём повесился на заборе, готовый так и остаться. Хоть на всю ночь. Хоть на всю жизнь.

Прикусив губу, девушка бросилась на шею Денису, их спасителю. Наконец дала волю слезам.

– Спасибо! Я не представляю, что бы… Я за вас молиться буду!

Игнат улыбнулся, по-отечески приобнял.

– До свидания, Ксюнь.

– Спасибо вам!

Убежала. Нежной, неуловимой бабочкой навсегда выпорхнула из рук.