Кресты у дороги

Анастасия Благодарова

Кресты у дороги

– Ярик!

Он повернулся на мшистом валежнике. Вгляделся в лиственно-хвойную крапчатую кущу. Вьюрки и зарянки отозвались вместо окликаемого. Заскрежетали горлами под трухлявый хруст. Вянущие от лесной песни уши тронуло сипение сбитого дыхания. В кустовом решете мелькнула одежда.

Навстречу не побежал. Тревога, в отличие от заплетённой на сапогах травы, не пленила. Напротив, остервенело подгоняла. Если бурьян просто разорвать ногами, руками, сбросить камень с сердца трудно. Грузное чувство, какое взрослые прозвали отчаянием, уже выпило силы. Растоптало надежду, оставив жертву сидеть пнём посреди чащобы. Покрываться, поглощаться голодной зеленью.

Переваливаясь через поваленные стволы, исхлёстываясь ветками, сестра, не переставая, звала брата. Душой тянулась. Больше всего на свете боялась снова потерять его из виду. Самая красивая птичка. Самая ранимая. Румяная, взмокшая, с разбегу рухнула на колени. Обхватила бледные щёчки ладонями.

– Ярик, слава Богу! Я так испугалась! Ну куда ты ушёл?

Пригладила его непослушные волосы. Большим пальцем очертила скулу, оставляя на коже тонкий, едва слышимый земляничный след. Братик наблюдал, как Аксинья благодарит Господа. Как уходящее солнце золотым нимбом выжигает воздух и пылит. Очарованный трогательностью момента, сплёл свои пальцы с её.

Здесь и сейчас сестра плакала. В перспективе же радовалась. Ярик воочию видел, как она, купаясь в закатных лучах, пересыпает ягоду на веранде. Как протягивает ему горсть земляники, венчанную пятилепестковым цветком. Альтернативный вариант, наложенный картинкой поверх, рассинхронизировался с реальностью. Леденил душу. Ведь обыкновенно приходят видения нехорошие – предупреждения. А так, получается, упущен добрый исход.

– Мне… померещился волк.

Аксинья вскочила, закрывая собой.

– Где? Где?!

– Я… показалось. Запутался, – Ярик спрятал лицо в ладонях. Пытался разложить по полочкам распалённые, перекрученные детской трусостью мысли, но уплывал всё дальше. Барахтался, тонул в водовороте чувств.

Крепче тверди под ногами стали хрупкие объятия. Будто разом отсекли всё плохое, чем полон мир. Вытянули из пучины.

– Опять себя читал, что ли? Ох, глупенький! Бабушка говорила тебе, говорила, а ты…

– Тебя хотел найти.

– А если всё-таки свихнёшься? Об этом подумал? Ну, вот меня возьми. Тебе оно надо, скажи?.. Я хочу, чтобы ты оставался в здравом уме. Обещал же беречься, – отняла его пальцы, поцеловала костяшки. – Ярик, Яромир, всё у нас хорошо будет! Пойдём. Давай, вставай. Бидончик не забудь.

Кое-как поднявшись, кое-как пройдя пару метров, Ярик не без удивления отметил, сколь легко даётся шаг. Пусть Аксинья обзывает себя, как угодно – вдохновлять она умела. Бабушка права. Не бездарность. Дар сестры, человеческий, прекраснее всякого колдовского морока.

– А дедушка нам вставит по первое число. Ой-ёй!

Пока брат и сестра, рассекая сиреневые сумерки лучом фонаря, брели наугад, по дороге на лесной окраине катила чёрная Тойота. Лоскутный асфальт намекал на малую популярность направления. А казалось бы, в километрах тридцати впереди – видное местечко. Дикий берег – гавань для романтичных дурачков. Фантазия будоражит. Уже различим чавкающий плеск илистой воды. Звёзды, поплавками дрейфующие на ряби. Пряные запахи дремучих мест, тачка, хорошенькая под боком. И никого больше.

Машина плясала неваляшкой на выбоинах. Качающаяся «ёлочка» ритмично цокала о крышу. Розовеющий горизонт с чернявыми деревьями и тот скачет. Знай себе, расслабься и крути баранку. Но нет. Музыка замолкала каждые пять минут. Притормаживая, водитель выжидал, чтобы снова нажать на газ. Когда же стоны, доселе принятые за бэк-вокал, стали ещё отчётливее, автомобиль лихо свернул на обочину.

Хлопнув дверью, Глеб вышел в ночь. Она, полевая, дикая, кажется, вздумала его утихомирить. Лизнула ветерком. Затянула сверчковую колыбельную. Подловив в удобный момент, распахнула синий плащ, демонстрируя наготу беспощадной, поэтичной души. Ведая мотивы эксгибиционизма, пусть даже сама природа явилась ему такой, свидетель великодушно снизошёл до неё. Полюбовался, покурил. Затушил о зеркало.

Успел забыть, с каким визгом распахивается багажник. Новый владелец Тойоты второпях погрешил на него, а всё же нагнулся. Шатенка лежала в той же позе, в какой была уложена. Заложница опиумного сна. Личико приятное, смиренное. Верная маска для коварной особы. Изученные. Представившийся легковерной Глебом, напевая приставучий мотив, обхватил рукой тонкую шею. Вторую запустил в декольте, больно ущипнул. Не поморщилась. Пульс есть.

Понадеявшись, что причина странного звука крылась в угнанной машине, похититель для собственного успокоения потеребил в кармане заготовленный шприц (сегодня хотелось без сцен). Паранойя приведёт к тому, что безымянная почём зря отбросит коньки, дёргайся он лишний раз. Склонностей к некрофилии Глеб за собой не замечал. Потому буквально заставил себя закрыть багажник и закурить.

Чуть погодя лисье чутьё указало на лес. В густой тени задребезжал белый столб. Тоненький, падающий во все стороны. Шорох зарослей заклинал, как змею. Холодил нутро. Рука с сигаретой дрогнула от чьего-то радостного возгласа:

– Огни, Ярик!

Не решив, хорошо ли, плохо, что это всего лишь люди, Глеб так и встретил их, сидя на багажнике. Двое. Лица подсветились тусклым красным «габаритов». Намётанный глаз узнал мальчишку лет десяти-двенадцати и девушку, навряд ли достигшую совершеннолетия. Грибники. «Капустные» наряды – одно поверх другого, в резиновые сапоги заправлено. Застиранные тряпки увешаны репейником.

– Вы чё там делали?!

Подскочив от неожиданности, Ярик нацелил фонарь. Стало быть, водитель. Не внутри, так снаружи. Притаился. Или усталость укрыла от того, кто видит всё. И сейчас, запоздало, увидел молодого человека, а то и какого-нибудь студента. Кожаная куртка, зауженные джинсы, модные кроссовки, припудренные пылью. Городской. А то и столичный. Со своей подчёркнутой ухоженностью, нисколько не вписывающейся в окружение, напоминал московского актёра. Любого однодневного и никого конкретно.

– Хорош! – попросил тот, отгораживаясь ладонью.

– Драсьте! – откликнулась вежливая Аксинья. Одёрнула брата. – Вышли! Я знаток мха, говорила ж! Осталось выбрать направление.

Ярик отчего-то повёл её по широкой дуге в обход автомобиля. Уязвлённый пренебрежительностью к своей персоне, незнакомец не то побеспокоился, не то съязвил:

– Правильно выберете?

«Знаток мха» притормозила на обочине. Задумалась, прикусила ноготок. Дорожная лента стелилась слева направо. Ещё пару минут, и небесная синь погаснет, оставив одно сплошное ничего. Только фонарик мечом будет, если не отгонять, так предупреждать об опасности. Мороз по коже.

Глеб констатировал:

– До села – километров двадцать. До деревни – плюс-минус семь.

Дети всё же уважили, обернулись. Ярик нахмурился. Мутный тип легко переключался. Совсем недавно ошарашенный, заражал нервозностью. Теперь возомнил себя хозяином положения.

– Если в деревню – прыгайте. Подвезу.

У Ярика мурашки пробежали по спине от этого покровительственного тона. Не видел – чувствовал усмешку «доброго человека». Разумеется, не в село. Так далеко они бы не ушли. Чего пристал?

Брат чуть потянул сестру за рукав. Она заметила, но сказала не то.

– Спасибо!

Ярик зашипел, красноречиво намекая. Делая скидку её опасливости по понятным причинам, эта выбираемая ею линия судьбы ему также претила. Он припечатал свою ладонь к ладони Аксиньи, чтобы убедиться. Вопреки торопливости, погружался в омут туманных образов осторожно, неохотно. Предрекал, что будущее ему не понравится.

Глухая темень наползла плотным одеялом. Душила запахами слежавшейся обивки и горьковатого одеколона. Стальным переливом бликануло зеркало заднего вида. И глаза. Голубые, ледяные глаза, посматривающие на Аксинью, точнее, на Ярика, с притягательной жестокостью. Как змея на кролика. Как грозный любовник. Как…

Напряжение, рождённое наваждением, бренчало колокольчиком. Заглушило реальные звуки. Сестра дёрнула брата на себя. Ослепший, запутался в ногах, вожжами поволочился по траве. Свистящий вздох Аксиньи ветерком дунул на краю сознания. Да что вздох? Ярик не расслышал и рёва гудка. Жёлтый свет солнечным полднем озарил обочину. Грузовичок пролетел в метре от детей. Зацепил передними колёсами канавку и, едва не вздыбившись, глыбой рухнул на Тойоту.

Грохот сминающегося металла защемил сердца. Время оборвалось и тут же вернуло ход. Точно треснуло бытие да заткалось дальше. Аксинья, трясясь, закрывала Ярика всем телом. Владелец легковушки, что секунды назад сидел на багажнике, вышел к ним. В последний момент отскочил.

Сбивая шаг, он развёл руки в стороны, будто в одиночном хороводе. Шумно выдохнул. Брызнувшее во все стороны стекло царапнуло лоб, порезало кожу куртки. Снегом осыпалось на голову. Глеб не мог поверить, что остался цел. Что это в принципе произошло.

Девушка помогла братику подняться, хотя сама едва стояла на ногах. Уже навострила лыжи к железному месиву, как поцелованному удачей, выставив руку, гаркнул:

– Стойте там!

Аксинья не может сопротивляться крику. Но сейчас, зачарованная, влеклась. Кабину сплющило, будто пластилиновую.

– Я сказал – стоять!

Ор выстрелом пригвоздил. Глаза, подсвеченные красным, внушили первородный страх. Верно сама смерть приказала: «Не смей!». Ярик держался кремнём. То, что могло выдать его – учащённый пульс и дрожащие коленки, никто не заметит. А когда ему персонально скомандовали: «Смотри за ней» – расправил плечи и придержал сестру за локоть. Вопреки кошмарности ситуации, с непрошеным удовлетворением впервые примерил роль защитника.

Сжимая ворот куртки до скрипа, Глеб подступился к месту ДТП сбоку. К сожалению, даже в дымке слабого света видно всё. Водитель – звезда анатомического театра. Капот Газели и багажник Тойоты срослись в единое целое. Если раздавленный инерцией мужик вместился в «мясорубку», пространства для спящей девушки не осталось. Её просто больше нет.

Рваная сталь протекала. Похититель хотел, чтобы это был бензин. А чтобы так вышло – не хотел. Он ведь как гепатит – ласковый убийца. Заканчивает щадяще быстро – ножом в сердце. К удушению прибегает вынужденно, когда приходится по-тихому. Оно совершенно уродливо, нелепо и долго. Воистину безжалостен тот, кто кидает удавку на шею. Глеб был уверен, что жизнь не придумала хуже казни. Был уверен ровно того момента, когда судьба наглядно показала, как можно по-другому. Как умеет она. Со стороны теперь не кажется, будто смерть во сне – лучше прочих.

Пошатываясь, он подошёл к детям, и те инстинктивно отступили. Хрипнул:

– Телефон есть?

Переглянулись. Глеб едва руками не всплеснул. Из леса вышли. Какой телефон? Об Инстаграме, поди, из чёрно-белого телевизора узнали. В луче фонаря сверкнули белоснежные виниры.

– И у меня нет, – картинно похлопал по карманам. Не соврал. – Старику, в общем, не помочь. Там… всё.

Аксинья, для которой требуется разжёвывать, поняла с первого раза. Ахнула, прикрыв рот кулачками. Стоп-сигналы раскуроченного грузовика алыми искрами зарябили в слезах. Солидарно склонив голову, Глеб исподлобья покосился на мальчика. Нельзя было утверждать наверняка, что тот лишился дара речи, ведь за всё время не произнёс ни слова. Однако вид у него был именно такой. Немо седел.

– Ну, чего застыли? Пойдёмте!

Двое даже не моргнули.

– Хотите остаться здесь?

Аксинья закряхтела:

– А… а, может, дождёмся помощи?

– Какой помощи?! – выпалил Глеб, и лишь потом подумал. Если ночью в глухих местах проехала одна машина, не исключено, что проедет другая. Пусть второй такой даром не надо.

– А… мы можем узнать! Ярик, Ярик, прочитай… – девушка замялась, а, когда неизвестный, наконец, назвался, закончила –… прочитай Дениса.

Недавно – Глеб, отныне – Денис, зыркнул на «чтеца». Тот не вынес внимания. Ему нельзя часто читать Аксинью. Слабые на голову не выдерживают. Случается помутнение рассудка, им дурно делается. И самому Ярику внезапно поплохело. Затошнило.

– Нет. Перенервничал. Не смогу. Не могу, – замотал головой, как капризный ребёнок. Жестом намеревался не столько убедить, сколько сбросить оцепенение.

Денис неотрывно смотрел на нервного. На его няньку, глянувшую через плечо в никуда. Отметил – подобралась. Точно ждёт её там какое чудовище. Не там.

Денис поспешил разрядить обстановку:

– Мне нужен телефон. Или крыша над головой. Тут больше делать нечего. Идём уже.

Вышел вперёд. Не услышав шороха за спиной, обернулся. Протянул руку.

– Не бойтесь. Вы же со мной.

Секунда, другая, и на ладонь робко легли прохладные пальчики. С чужой помощью Аксинья вышла на дорогу. Ярик взошёл самостоятельно. Фонарик, мельтешащий на периферии зрения, действовал Денису на нервы. Вспыхнуло спонтанное желание столкнуть в канаву третьего лишнего.

Незачем. Вернее обратиться к старой доброй сублимации. Тоже своего рода «либидо». Вместо желания вспыхнула зажигалка. Качнул полупустую пачку туда-сюда, молча предлагая. Что интересно, мальчишка, явно оскорблённый сомнительной компанией, не приткнулся к идущей справа, а зашагал слева. Окружили. Аксинья отказалась от угощения. Ярик в силу возраста опешил. Денис закурил. Коробочка в руке завибрировала. Хозяин порадовался, протянул навстречу. Ногтём царапнул колёсико.

– Аксинья, ты чего? – предостерегли из темноты.

Убийце польстило, что, видимо, в этом он стал для красавицы первым. Затянулась, закашлялась. Поглощённая тяжёлыми думами, пробубнила:

– Дрянь какая, – и зажала сигарету губами.

Денис провёл языком по зубам, дегустируя новое имя. Уникальное, как у неё. В основном попадаются Насти, Кати и, что странно, Евы. Аксинья – никогда. Хотя, кто их знает? Может, они были такие же вруши, ему подстать? А Ярик… Ярик не понимает, от чего отказывается. Такой повод! В конце концов, последний шанс попробовать.

Деревенский парнишка в принципе с первых минут представился персонажем мутным. Тактика всех тихонь, но человек в розыске не привык размениваться очевидным. Стиснув челюсти, Денис проигнорировал стелющееся касание. Ярик осторожно, нагло дотронулся до чужой ладони. Несведущий списал на сантименты. Можно понять. Такой повод.

Ярик «окунулся». Как «нырнул», напряг мышцы шеи, чтобы голова не запрокидывалась. Опознал чужие руки, как свои. Они держали бумажный лист. Не успел прочитать текст – статичный кадр сменился динамичным. Захватил дух, пристыдил. Соседские ребята рассказывали о чем-то таком. Правда жизни, однако, заткнула детские фантазии за пояс. Действо должно было быть в удовольствие. Таким оно и казалось, пока пальцы, гладя белое женское тело, не сдавили горло. Пока жаркое дыхание не оборвалось писком.

«Придурки. Вообще-то я нормальный. Романтик» – уверял закадровый голос. Так естественно и непоколебимо, что не согласиться невозможно.

И снова лист. Ветер унёс его с розовыми лепестками. Смахнул каштановую прядь с порозовевшего от плача лица. Волосы змеями обвили стираемые ремнями запястья.

«Воля моя. Я выбираю. Мне!»

Это листовки. Объявления о пропаже людей. Везде, и на фотографиях, и в жестоких руках – молодые девушки. Все кареглазые шатенки. Стройные, симпатичные. Такие, как Аксинья.

Ярик пьяно отшатнулся. Сестра выкинула сигарету. Забеспокоилась:

– Что такое? Что случилось?

Фонарь выстрелил столпом света прямо в лицо Дениса. Не сощурился. Широко улыбнулся. Голубые глаза проницают. Насаживают на кол. Будто видит насквозь. То-то гость в больной голове переквалифицировался из ведущего в ведомого. Впервые. Впервые Ярик усомнился в своём мастерстве. В своей духовной неуязвимости. Впервые попросил Господа о помощи.

Он мог сказать, здесь и сейчас. Не сказал. Как ни в чём не бывало, пошли дальше. И Аксинья, и он, маленький, хилый, под боком у настоящего монстра. Деревенский чудак стал даже несколько забавлять затейника. Как держится особняком, как уши навострил. А стоит громко топнуть – рванёт, и ищи-свищи по всему полю. Детская бестолковость хотя бы отвлекала самого Дениса от навязчивых мыслей. Такое даже в анекдоте будет пошло – глупейшая авария! Кому расскажи – не поверят. Следовательно, произошедшее – убийство. Вероятно, спонтанное, побуждённое «беличьими» голосами в голове старого дурака. Иначе его поступок не объясняется.

«Надо… надо бы помянуть, что ли?» – поразился Денис собственной идее. – «Как её звали? Бедолагу».

Для того, кто ступает по тонкому льду и ходит по лезвию ножа, подобные случайности калят пуще полицейской фуражки. Выдумщик пребывал в стойком убеждении, что шуток от судьбы не заслужил. Уязвлённому невдомёк – опытный водитель, изведённый полудрёмой, не заметил ни брата с сестрой, ни Тойоты. Никого, кроме человека «из ниоткуда». Уткнувшись в бампер, фантом растаял в свете фар. Но руль уже пошёл вилять, педали перепутались. Некто в белом убил, по нелепой случайности, лишь одного.

Денис грубо вырвал руку.

– Пацан, ты шибко тактильный! В чём дело?

Втихую щупать ребятёнок горазд, а отвечать – так последний. И овечья пустота во взгляде, когда якобы нечего говорить. Изведённый необъяснимым и утаенным, Денис всем своим видом дал понять – с места не сдвинется, пока ему не ответят.

Сестрёнка «выручила». Поспешила поделиться:

– Ах, всё в порядке! Ярик так читает людей.

Названный и бровью не повёл. В родной деревне все свои, а за её пределами распространяться о подобном, по-хорошему, не следует. Язык без костей довёл бы и до Киева. Да и после видений Ярик засомневался, что вернётся домой.

– В смысле? – Денис переключился на общительную. «Божья простота» рада стараться.

– По ладони можно узнать судьбу, знаете? Прошлое и настоящее. Братик умеет. Лучше всех! Только не обижайтесь. Он не нарочно. Оно само.

Лучше бы Денис промолчал. Но он глянул с плеча, уточнил:

– Ясновидящий? – и расхохотался. Надрывно, до щёлканья позвонков.

Всепрощающая Аксинья оскорбилась:

– Не верите?

– Ой, Ксюнь, ты даже не представляешь, во что я готов поверить.

Денис, сама невозмутимость, молча повёл за собой. Ярика перекосило от сокращения имени. Очутившись позади, он этим воспользовался. Луч очертил то, что в полумраке лишь мерещилось. Невысокий рост, узкие плечи. Горделивая осанка, грация жестов. Неоспоримая маскулинность вкупе с лёгкой, нарочной манерностью. Куртка из кожи, модная стрижка. Даже мужской прозрачный маникюр. Чистые руки по локоть в крови. Он – собрание сотен сочинений о самых разных персонажах. Понабрал. Не разобрать, где изъян, где козырь.

«Аксинья, не выделяй его. Не облегчай ему задачу».

Телепатии не существует. Она не слышит. Улыбается всем одинаково бесхитростно, искренно. Следует за чужим. В направлении, верном лишь по его заверению.

В кинокартинах полевую ночь зачастую рисуют светлой. Даром что не белой. Звёзды гирляндами и луна софитом. Если по сюжету набегают тучи, то дымчатое сияние стелется по земле. Мол, соль воздуха искрится. Оно и понятно. Затруднительно иначе показать происходящее. Никто не хочет быть незрячим. Никому не интересна кротовья участь.

Можно сказать – здоровый человек постепенно сам собой избавляется от временной куриной слепоты. Прозревает достаточно, чтобы различать окружение. Но Ярик и Аксинья, вполне здоровые, впервые столкнулись с настоящей кромешной тьмой. Ладно город, переливчатый, мигающий – спящая деревня тоже никогда не оставалась без огонька. Без лампочки под козырьком курятника. Без огарка на подоконнике соседки, бессонной в безутешной печали. Без фонаря у магазина, наконец! Оно правильно. Правильно робеют люди. Ночь страшна. Бескрайна. Умом доходишь, что никуда не делись ни небо, ни деревья, ни трава. Только что этот самый ум, пользуясь случаем, подкидывает пугающие образы и одарённым, и бездарностям.

Мрак заключил в кольцо. Не издаёт ни звука. Ни сверчков, ни сов. Нависает, дышит хвойной свежестью. От всяких богатств необъятной Вселенной оставил один шершавый асфальт да полынные пучки по обочине, жадно тянущиеся в круг света. Дети нечаянно стукались плечами с Денисом. Он как каркас палатки – несгибаемый. Без него, того гляди, тьма обрушится сводами шахты. Хотя Ярику казалось, вернее, был абсолютно уверен – если она их всё-таки сожрёт, Денисом подавится. Денис не разгрызётся. Костью поперёк горла встанет.

Аксинья пискнула. Прижалась к мужской груди, зарылась в кожаную куртку. Опешившему ничего не осталось, кроме как неловко обнять бедняжку. По-доброму усмехнуться.

– Ну-ну. Это всего лишь крест.

Зубцы замка косухи заскрежетали, царапаемые ногтями. Денис погладил девушку по голове. Каштановый шёлк волос, смягчённых берёзовым отваром, просочился сквозь пальцы. Луч фонарика падал ровно. Ярик старательно разглядывая находку. Якобы она одна взволновала.

Аксинья без предупреждения, как прильнула, отстранилась. Чужие руки остались на её плечах. Зрачки бегали, с губ и щёк стремительно отливала кровь.

– Там никого. Ксюнь. Аксинья… Успокаиваемся. Просто железяка.

– Не просто, – буркнула угрюмо. – Мы можем пойти? Идёмте, пожалуйста. Ярик, идём.

На последних словах она уже бесцеремонно волокла своего нового знакомого прочь. Послушный братик спешил осветить им путь. Денис только диву давался. Упивался очаровательным коллективным слабоумием. Наверное, не поздно разозлиться, что, вроде как, воду мутят. Что только притворяются двинутыми. Однако о личности самого разыскиваемого преступника Поволжья не знают даже следователи. Куда уж малолетним фантазёрам? Недалёким, на самом деле, повезло наткнуться на него. Медленная смерть в лесу мучительна. Денис читал об этом.

Через несколько минут по другую сторону показался следующий крест. Немного погодя – ещё один. Аксинья обнимала себя, ускорялась. Денис сдерживался, чтоб не взять её под локоть.

– Опасные у вас тут дороги, оказывается, – заполнил он тишину. – Реальное кладбище по обочине. Асфальт раздолбанный.

Поддел носком отламывающийся кусок, пнул. Мелкие камешки раскатились гурьбой, захрустели под подошвой. Аксинья до мурашек жалобно попросила:

– Не надо про кладбище.

– Напротив! Страху положено смотреть в лицо, Ксюнь. Страх убивает раньше смерти. Попомните мои слова, – дружелюбно улыбнулся Денис. Так легко делился мудростью, будто смерть не являлась сегодня за ним. – А это лишь знак. Чьё-то памятное место. Там не хоронен никто.

– И что? И что, что не хоронен? – вспылила Аксинья. – Нельзя отмечать такие места. Кресты у дороги ставить! Привязали родственники. А души, несчастные, мечутся. Покоя не знают. Господи Боже! – она простерла руки, демонстрируя одно сплошное ничего. – Смерть же смерть притягивает! Разбиваются постоянно. Живых к себе забирают. И мы сами… мы са-ми…

Поток слов оборвался горьким плачем. Денис первым сгрёб Аксинью в охапку. Ярик единственный шаг к ней сделал, да так и застыл, огорошенный. Его мысли занимало своё. Накатывало, сковывало, именно когда выпадал шанс что-то предпринять, что-то сделать. Землянику боится просыпать? Точно мешает бидончик. Денис, презирающий игры в поддавки, тайно закипал. Остужало только тепло женского тела.

Убийца ждал. Слушал всхлипы. Шептал, что всё обошлось. Что деревня уже скоро. Хотел смеяться – не смеялся. Попалась же, глупенькая. Ещё и суеверная. Она-то умной была. Начитанной, учёной дамой. Нигилисткой. К счастью Дениса, не интеллект являлся решающим фактором. Хотя бы в этом она отстала от него.

Слезами Аксинья разрешила близость. Разрешила взять под крыло. Уже утихомиривалась, когда произошло нечто из ряда вон выходящее. Ярик высказался:

– Сказки.

Денис аж забыл про Аксинью, пусть и не отпустил. Обескураженный, переспросил:

– Что, прости?

– Сказки это всё. Про символы, – не удержал прямого зрительного контакта. Опять уставился строго перед собой. Тяжело вздохнул. – Я другую знаю… Бабушка рассказывала, давным-давно одна ведьма, спасаясь от гонений, основалась тут у нас. Потому что приняли, или потому что запугала – неясно. Но как есть – преследователи уже на пятки наступали. Вот и намудрила. Землю прокляла, чтоб не добрались до неё. Гонители оказались страшными, как смерть! Вроде даже черти. Ну, такая молва дошла. Не смогли переступить заколдованный круг. Полегли. И даже, – Ярик хмыкнул. – И даже говорят, наша деревня в округе одна неподвластна была врагам с юга. Не могли подступиться. Вязли в болотах. Дикие звери драли. Жителям-то ничего не делается. Уходи – приходи. Бабушка настаивает – не проклятием задумывалось. В том числе благодарностью за приют. Просто когда сегодня угрозы нет, остаточный эффект срабатывает. Вот на подъездах и бьются постоянно. Насмерть.