скачать книгу бесплатно
– Замолчи. На то его право «первой ночи».
– Вы здесь – дремучие люди! Давно уже нет такого закона! Уже сто лет назад Папа Римский запретил это извращение!
– Ты врёшь!
– Вас не просветили, чтобы продолжать бесчинствовать! Конечно, откуда вам, бедным крестьянам, знать, что написано в папских буллах?
– Почему Бог не дал мне сына?! – он по-отцовски провёл рукой по моей спине. – Если ты ударишь меня и свяжешь, возможно, тебе удастся сбежать, а мне – остаться в живых.
– Тебя всё равно накажут.
– Бог с ним, не впервой с плетью поздороваться.
– Как я уйду без неё?
– С ней точно ничего не выйдет. Там много охраны и слуг, ты не пройдёшь. Разве что собрав армию отца вернёшься, тогда есть шанс, – он горько вздохнул, – и всё-таки я – Иуда.
– Ты – не предатель, Анастасио, ты – хороший человек! Я приду за тобой и освобожу, обещаю!
– Ваши люди не пощадят наших женщин…
– Этого я не обещаю, ты сам всё понимаешь. Но твои дочери могут сбежать… Одно твоё имя, Анастасио, – и им отворят врата. А уж после, я позабочусь о твоей и их безопасности. Давай, убежим вместе!
– Тогда кто предупредит моих девочек? Нет. Иди один. Иначе мне придётся тебя заковать. Хочу, чтобы ты знал, Эрнесто, – он как-то особенно тепло произнёс моё имя, – я делаю это для тебя, как для сына, которого у меня нет. Не ради денег и освобождения, но из сострадания к твоему горю.
– Я знаю это, добрый человек. Спасибо!
– Ударь меня, вот хотя бы тем ящиком.
– Зачем?
– Без крови и побоев меня сразу же на дыбу определят, а так, может быть, доживу… Торопись! Скоро закончится обед, и стражники вернутся, – он начал раздеваться, – одень мою одежду и обувь, босиком всё равно далеко не уйдёшь, а так не будешь сразу бросаться в глаза…
– Бог не оставит тебя, Анастасио!
Я старался ударить его несильно, и всё же глубоко рассёк бровь, густая кровь потекла по лицу. Убедившись, что старик не умер, я, прося прощения, связал ему руки его же верёвкой.
– Прости, отец, и жди меня! Я очень скоро вернусь, во что бы то ни стало, если только останусь в живых.
Прихватил его оружие и флягу с водой, запер камеру и стал выбираться.
Одному охраннику без лишних звуков я перерезал горло ножом, так, словно занимался этим всю жизнь. Второму пронзил сердце. Но звук его падающего тела обратил на себя внимание третьего, а с ним пришлось повозиться, прежде чем он умолк навеки. Убивая этих людей, я слышал только одно – крики отчаяния моей изнасилованной жены и был беспощаден, как раненый зверь.
«Я здесь всё залью вашей поганой кровью!» – пообещал себе.
Вырвавшись на свежий воздух, от которого закружилась голова, я чуть не ослеп от света. Глаза начали слезиться, почти ничего не видя перед собою, шатаясь, побрёл прочь. Кто-то со стороны принял меня за пьяного.
– И когда нализаться успел, средь бела дня? Из новеньких? Будет тебе, иди проспись, пока не поймали!
Я подыграл, изображая пьянчугу, добрался до крестьянских домов.
Теперь меня было не остановить, только смерть могла отобрать от меня долгожданную свободу. Кинул последний взгляд на дворцовые стены, пленницей которых осталась Патриция, сказал, что вернусь, и помчался в чащу дворцового парка. Впереди ещё была крепостная стена и ров с водой, которые я преодолел без особого труда, словно открылось второе дыхание, и я всю жизнь готовился к этому дню, ожидая побега.
Часть 1. Глава 3
Теперь, когда у меня в руках было оружие, я мог оказать сопротивление. Патриция осталась далеко, и я стал менее уязвим. Разузнав, где нахожусь, понял, что ближе всего постоялый двор, где мы остановились в ту проклятую ночь. Нужно раздобыть лошадь, узнать, что случилось с воинами отца, удалось ли кому-то выжить. Конечно, при условии, что кто-то из хозяев остался в живых…
До заката скрывался в лесу, опасаясь погони, и лишь к ночи добрался до трактира. Взглянув в окна, с удивлением обнаружил хозяина дома и его домашних в добром здравии и приподнятом настроении. На старшем из них красовался мой бархатный пелиссон*, подбитый дорогим горностаевым мехом. На полной поварихе висело жемчужное украшение Патриции, веселье шло в полном разгаре. Понятно, поживились за наш счёт, теперь пропивают награбленное. Я в одежде старого солдата, стоял и смотрел на этот разбойничий праздник, вспоминая, как хозяин в тот вечер пресмыкался предо мной, узнав о том, что я сын великого Гриманни. Картина складывалась сама собой, они и сообщили о нас нападавшим. Потому и добыча осталось им в награду.
Мышцы налились свинцом, понял, скрипя зубами, что сейчас не смогу ничего сделать в одиночку против целого семейства и их дружков, но обязательно вернусь и тогда посчитаюсь со всеми. Всё, что мне остаётся, – это попытаться украсть коня, пока в пылу пира негодяи потеряли бдительность.
В конюшне обнаружил, что мой Джюсто всё ещё здесь, бедняга, бока его были грязны и тощи, но он сразу же узнал меня. В этом прекрасном Божьем творении живёт часть моей души. Мы вместе росли в далёком и безвозвратно ушедшем беззаботном прошлом. Этот скакун, который стоит сотен других, жемчужина селекции, стоял в заброшенном виде в неубранном вонючем загоне! Сколько же дней пируют эти грязные ублюдки? Наверное, с тех пор, как обогатились, предав нас врагу.
«Ешьте и пейте всласть, я скоро вернусь, чтобы распороть гнилые ваши потроха!» – крикнул я, оседлав Джюсто и пришпорив.
Он так долго ждал освобождения, что вместе со мной всей душою насладился прохладой ночи, скоростью и ветром, но недолог был наш путь: силы вскоре покинули животное. И я был вынужден остановиться, что б он поел травы и вдоволь напился из ручья. Пока мой верный друг отъедал истощённые бока, я смог немного вздремнуть. Снился Анастасио, занявший моё место в темнице. Он молил меня вернуться и дать ему умереть. Последнее, что помню, – как пронзил его сердце. Проснулся в холодном поту.
«Может быть, не всё так страшно, это ведь только сон?!» – утешая себя, подозвал Джюсто, и мы снова стали единым целым, но оберегая его, остаток пути я не гнал, а вёл его размеренным шагом. Лишь оказавшись во владениях отца, позволил нам обоим небольшой отдых и снова в путь. К вечеру, падая от усталости, увидел очертания родового гнезда… Помню руки слуг, принявшие меня полуживого, и голос Деметрио:
– Сын мой, я дважды терял тебя! Но больше этого не случится!
Очнулся в родной постели, отмытый и выбритый начисто. Сердце болело от хранившихся здесь светлых воспоминаний о потерянном счастье. Всё так же поют птицы за окном и ярко светит солнце. Только её рядом нет… Больше не нужно скрывать свою боль, родные стены не выдадут и не предадут. Я понял, что нет у человека ничего дороже родных, всё остальное – пыль и тлен. Семья – вот единственная отрада, дарованная нам Господом Богом на этой грешной земле. Нет другого надёжного прибежища, чем плечо отца и любовь матери.
Когда спустился вниз, жизнь уже во всю кипела. Можно сказать, что во дворе собралось целое войско, солдаты и рыцари продолжали прибывать. Замок ожил. Меня приветствовали издали. Даже друзья бесшабашной молодости не рисковали ко мне приблизиться, узнав о моём несчастье. Прибыл и Борелли со своими людьми и незаменимым заморским доктором. Гостей стало больше, чем на нашей пышной свадьбе, ещё так недавно проходившей здесь. Авторитет моего отца заслуживал всеобщего уважения. Все знали его как мужественного и ловкого воина, вкусившего с полна нектар побед, не ведовавшего поражений в боях с османами. И теперь моё сердце было ему открыто. Даже тень Эделины не возникала между нами. Всё нынче стало неважным перед тем, чтобы спасти Патрицию и отстоять честь нашего рода.
– Я сообщил Папе о своих намерениях, но ждать благословения из Рима не стану. Ещё не пришёл тот день, когда славный род Гриманни безнаказанно смогут попирать! – громогласно объявил Деметрио
– Брат мой, я пролью за тебя кровь до последней капли, если понадобится! – пафосно провозгласил Джованни, театрально обнимая Деметрио, прежде чем заметил моё приближение. – Разделяю твоё горе, Эрнесто, и скорблю о потерях.
В ответ я лишь кивнул, ничего не ответив.
– Над моим сыном долго издевались, они ответят за всё!
Его поддержала сотня воодушевлённых голосов:
– Они ответят по заслугам!..
Я заметил, что имя Патриции никто больше не упоминает, будто её и нет вовсе. С её отцом случился сердечный приступ, но люди от них прибыли в многочисленном составе, хорошо вооружённые. Все готовились к войне. Волнение и жажда крови витали в воздухе. Я даже не догадывался, сколько людей станет на нашу сторону, когда придёт беда.
Теперь я хорошо понимал, что двигало поступками отца, приведшими к разладу между нами, почему он так жестоко поступил с Эделиной и всеми остальными, сметая на своём пути все преграды, Деметрио не стоял перед ценой, не ведал стыда и страха, во имя и во благо процветания нашего рода.
Всё в жизни относительно, даже сама жизнь…
Вечером того же дня за большим ужином с принявшими сторону отца знатными людьми обсуждался план наступления. Крепость Романьези хорошо укреплена и может выстоять долгие месяцы при осадном положении, но никто не думал сейчас о цене. Подлость должна быть наказана. А голова графа украсит стены его же дворца в назидание всем, кто посмеет не уважать древние и славные фамилии.
– На этот раз я доберусь до его логова и никого не оставлю в живых! – Деметрио был полон решимости. Я понимал, что есть предыстория случившегося, но публично не мог задавать ему вопросов. Гости засиделись почти до утра, а мне нужно было набраться сил и как следует отдохнуть перед походом.
Вернуться в спальню тяжело. Горько лицезреть кровать, где ещё совсем недавно я упивался возлюбленной. Мысль о том, что кто-то другой сейчас прикасается к ней, сводила с ума.
«Погони за мной не было: враг знает, что я вернусь. Знает и готовится отразить нападение. Что же там всё-таки произошло? Деметрио молчит, и всегда окружён вассалами, словно избегает неугодных ему вопросов. Он сразу же понял, где я был, кто посмел расправиться с его людьми и в чём причина. «Лучше бы она умерла!» – кажется, именно так он выразился вчера о Патриции. Все согласны с ним, вычеркнув её имя из жизни. Даже освободив жену, я не смогу вернуть ей поруганную честь. Её больше не примут ни в одной приличной семье. Опозоренная женщина предаётся забвению, таких, в лучшем случае, отправляют в монастырь.
Я вспоминал, как она целовала мои ледяные ноги, прижимала к груди, обливала слезами, словно Мария Магдалина Христу. В чём её вина? Лишь в том, что она оказалась слабой и беззащитной женщиной, за которую не смог постоять муж?!» – эти мысли разрывают мне душу.
«Лучше бы она умерла!» – долбит дятел в голове, и я, к собственному ужасу, соглашаюсь с ним… Бесчестье – хуже смерти. И вдруг стало страшно, что она что-нибудь сотворит с собой, и я больше её никогда не увижу. Осознав это, я вскочил с кровати, словно укушенный, и подошёл к окну. Уже светлеет на востоке. Скоро утро. Хочется немедленно поднять всех и ринуться в бой! Но я не могу этого сделать. Всем необходимо подготовиться, прежде, чем начать проливать свою кровь за честь барона Гриманни.
* pelisson. – Свободная длинная или полудлинная мужская или женская одежда на меху с широкими длинными рукавами, иногда их делали с капюшонами. Пелиссоном так же называли плащ на меховой подкладке с прорезами для рук. (Мерцалова. Костюм 1 533.) Исторический словарь галлицизмов русского языка.
Часть 1. Глава 4
Ранним утром войско выдвинулось вперёд. Перемещались мучительно медленно: тяжёлые повозки, нагруженные военными приспособлениями и пушками, вереница конных и пеших воинов, растянувшаяся по дороге на добрую милю. Сердце моё готово было выскочить из груди и лететь в бой, освещая всем путь, но приходилось плестись наравне со всеми. Даже Джюсто, уже окрепший и хорошо откормленный, выказывал нетерпение, то и дело пофыркивая на медленно ползущий строй.
Отец беседовал с кузеном, накануне похода прибывшим из Венеции со своими людьми. Их было не много, но все они прошли огонь и воду, имели военный опыт. Рядом с этими рыцарями, украшенными шрамами в кровопролитных боях, я ощущал себя незрелым юнцом. Металл их щитов и доспехов, слепя глаза, блестел на солнце. Вычурная роскошь, я бы сказал, даже показушная, всё же внушала непонятный трепет и приковывала внимание.
Я становился всё мрачнее, ощущая на себе многочисленные взгляды, но осанку приходилось держать соответственно моменту. Погружённый в свои мысли, старался сосредоточиться на звуке, которого не мог слышать, среди всего этого шума и лязга, но ощущал, как бьётся сердце моего верного Джюсто, как горячая кровь пульсирует на его вздувшейся от напряжения шее. Кажется, и он чувствовал, что творится со мной, предугадывал мои желания. Нам бы сорваться и полететь вперёд, рассекая всё на своём пути, щедро сеять смерть, покуда не освободим Патрицию и не укроем её в безопасном месте от врагов и друзей.
Среди своих собратьев Джюсто выделялся особенной статью, белая грива отливала серебром, поступь – грацией чистокровного арабского скакуна, единственное тёмное пятно на боку не позволило ему стоять в стойле какого-нибудь султана, а привело, ещё совсем молодым жеребёнком, на конский рынок. Деметрио имел особенную слабость к красивым лошадям и не скупился на лучших его представителей. Джюсто был отцовским подарком мне на пятнадцатилетие, пожалуй, самым дорогим и значимым.
Всё во мне, измученное болью и бессонными ночами, клокотало, я терялся в догадках. Наше будущее вырисовывалось с издевательской точностью воображения. Даже если Патрицию удастся отбить живой, её ждёт незавидная участь всеобщего презрения, а меня – скорая новая женитьба во имя и ради продолжения рода. Осквернённое чрево моей жены уже негодно для столь благородной миссии, считает Деметрио. Им придётся заставить Патрицию принять монашество. Лишь в таком случае она будет всё равно, что мертва, и освободит своего благоверного от брачных уз.
В наш век, когда любовь считается чуть ли не грехом, эти люди не понимают, как мы посмели любить друг друга. Им неведомо чувство, когда два сердца стучат в унисон. Как быть с этим? Могу ли я хотя бы представить другую женщину в постели, в своих объятьях? Нет! Не могу и не хочу.
Итак, моё нынешнее положение позволило нам собрать армию, но не снимает с меня обязательств… Это замкнутый круг!
Отец бросает на меня долгие, задумчивые взгляды. Догадывается ли он, чего я замышляю? Какие действия предпримет, чтобы остановить?..
Прежде всего нужно утолить жажду мести, кипящую в моей груди, отомстить за то, что эти негодяи осквернили моего Ангела. Ненависть придаёт мне силы, но не может отвлечь от мрачных мыслей о будущем. Мне ничего другого не остаётся, как вновь предать отца и, вызволив Патрицию, умчаться с ней на край света…
«Сын мой, я дважды тебя терял! Но больше этого не случится!» – его слова, которые я уже не смогу забыть никогда. Груз этот ляжет на мою совесть и будет тяготить, но иначе поступить я тоже не могу. Они не оставляют мне выбора. И, конечно, ни перед чем не остановятся: применить силу для Деметрио всегда было в порядке вещей. И те, кто сейчас охраняет меня, скоро станут моими тюремщиками, до тех пор, пока на Патрицию не возложат обеты, в лучшем случае, ведь может быть и другой, о котором совсем страшно подумать.
Проклятье сбывается. Счастье ускользает от нас. «Не быть вам вместе, пока… – я мучительно вспоминал, что сказала та беззубая старая карга накануне свадьбы, – покуда не станете отражением друг друга!»
Но как это возможно?.. Разве мужчина и женщина способны сравняться, стать похожими?! Что она имела в виду?
На закате мы приблизились к постоялому двору, где были захвачены.
– Позволь мне, отец, самому!
– Иди, Эрнесто, разберись, и покажи мне их головы, я хочу взглянуть на эти ничтожества!
С небольшим отрядом я выдвинулся вперёд и мы пустили вскачь лошадей, подняв за собою облако пыли.
Возмездие! Что может быть слаще?!
Мы ворвались в таверну, где всё ещё продолжалось пьяное веселье. Когда эти гниды целовали землю возле наших ног, вымаливая прощения, вернув все присвоенные ими вещи, приданое, некогда принадлежавшее счастливым молодожёнам, я не испытывал ничего, кроме отвращения и безутешности потерянного счастья.
Даже их казнь не доставила облегчения. Деметрио успел вовремя, чтобы увидеть как дрожали и тряслись перед смертью те, кто посмел поднять руку на Гриманни.
– Лишь кровь смывает бесчестье, сын. Теперь я вижу, что ты не мальчик, но настоящий мужчина! – (к счастью, родитель мой не видел, как после выворачивало меня наизнанку, когда эмоции улеглись).
Все украденные вещи, кроме драгоценностей Патриции, сожгли вместе с домом, стирая само напоминание о произошедшем здесь.
Что испытывал я, глядя на пожарище? Стало ли хоть на миг легче и спокойнее моей душе, ведь справедливость восторжествовала?! Лишь ядовитая горечь наполняла моё существо безнадёжностью и тьмой.
Я стоял на пепелище, сжимая в руке ожерелье любимой, до тех пор, пока оно не рассыпалось, но никто не посмел подобрать дорогие жемчужины. У подобных сокровищ – недобрая судьба.
К рассвету мы окружили замок, в котором томилась в неволе моя загубленная половина. Сердце рвалось из груди и не было ему успокоения.
Часть 1. Глава 5
Ворваться в замок сразу не удалось. Кто-то сообщил о нашем приближении. Они укрепили оборону. Навесной мост поднят, ворота заперты. Крепостная стена хорошо защищена со всех сторон, пушки наготове. Дождавшись повозок, наша армия разбила лагерь на безопасном расстоянии.
Несколько тысяч человек устраивали свой быт в походных условиях. Многим не привыкать, бывалые воины знали все тяготы армейской жизни и относились к предстоящей битве скорее как к развлечению от скуки.
Пока прощупывали слабые места противника, приходилось ждать. Время будто перестало идти вперёд, испытывая наше терпение.
Мы сидели у костра с отцом и Джованни. Я пошевеливал шипящие брёвна и смотрел как солнце спускается по небосводу к горизонту, цепляясь за шпили башен.
– Не знаю, как насчёт численного превосходства, но люди у нас опытные, знают толк в военном ремесле. Чего только наёмники стоят! У меня от них у самого мороз по коже.
– Я не об этом, – Джованни посмотрел на Деметрио, а после на меня, словно раздумывая, говорить или нет, – на твоём месте я бы объяснил сыну поведение Романьези. Парень должен знать о том, за что пострадал.
Деметрио вздохнул, говорить ему на эту тему явно не хотелось, но зажатый в угол словами Борелли, он уже не смог отступить.
– Моя вина. Когда-то давно, Эрнесто, когда я был так же, как ты, молод и горяч, довелось мне влюбиться в одну красотку – жену нашего врага. У нас начался бурный роман. Граф Романьези был тогда на войне, а я уже возвращался с похода и остановился со своими людьми переночевать в их имении, с доброго согласия хозяйки. С первого же взгляда между нами вспыхнула страсть. Так одна ночь превратилась в неделю. Муж Розенны был ей не мил. Жаждущая любви женщина потеряла рассудок и не желала меня отпускать, более того, намеревалась сбежать от супруга. Но он внезапно возвратился, когда мы ещё нежились на их брачном ложе. С огромным трудом мне всё же удалось бежать. Наша связь, конечно, открылась, кто-то из домашних донёс хозяину об измене. В ту же ночь Розенна, как говорят, покончила с собой, бросившись в колодец замка. А возможно, её туда сбросил ревнивый рогоносец. Теперь уже правды никто не узнает. С тех пор кровная вражда тянется между нашими семьями. Когда ты был маленьким, мы уже вступали в открытый конфликт. Мне не удалось взять крепость, но осада их истощила. В результате переговоров, Романьези пошёл на попятную, признав своё поражение, выплатил мне унизительную для него компенсацию, покрыв все военные затраты.
– Но ведь по сути, это ты причинил ему зло!
– Правда проста: кто сильнее и богаче, тот и прав. Но, видимо, старый болван не успокоился и вынашивал план мести, ожидая удобного случая, пока он не предоставился ему…
– Почему ты никогда не рассказывал мне об этом?
– Потому что считал эту тему закрытой, счёт оплаченным. К тому же, с тобой и без того всегда хватало хлопот! Вспомни, сколько глупостей ты сам натворил! А если б ещё знал о моих предосудительных шалостях, ещё бы попрекал меня ими.
– Я же говорил тебе, Эрнесто, Деметрио – славный мужчина! И не одну вершину в жизни покорил! – Довольный другом Джованни поправил свои длинные усы, но увидев мой взгляд, осёкся.
– Ради всеобщего успокоения, могу сказать, в ту пору я был ещё не женат на твоей матери. Она появилась немного позже, меня женили, как заведено, без моего на то особого желания.
– Зато я – женился по любви!
Они оба опустили глаза, не желая говорить об этом.
– Что же вы молчите, словно воды в рот набрали! Патриция ещё жива!
– Не жена она тебе более, – ледяным тоном, не терпящим возражений, произнёс Деметрио.
– Что ж, и её теперь в колодец, или лучше, в монастырь? – я сам начал разговор, которого все избегали. – А в чём её преступление, в том, что негодяи воспользовались её беззащитностью? Или в том, что её никчёмный муж не смог постоять за её честь?
– Эрнесто, успокойся, дорогой! – Борелли положил мне на плечо ладонь, которую я тут же сбросил. – Ты ещё молод, женщин на свете много…
