скачать книгу бесплатно
Прислонившись к вековому стволу, я думал о том, что будет, когда Патриция родит. Не стану ли я мучительно вглядываться в лицо младенца, разыскивая в нём чужие черты или стараясь найти свои? Сомнение удушает, но мне нужно научиться с ним жить, если не удаётся побороть. В кошмарных снах я ещё видел то проклятое подземелье и слышал крики Патриции. Понятно, что отец камня на камне не оставил в крепости Романьези и покарал всех участников тех мучительных событий, но почему-то это не уменьшило моей боли. И тогда я думал об Амато и понимал его адовы муки: его унижали куда больше, и жить с этим стыдом порой невыносимо. Оттого и ведёт он себя соответственно.
Зачем ему понадобились такие деньги? Куда он так торопился, что даже не сказал слова на прощание? Так ли поступают со своими друзьями, или он относится ко мне иначе? Если правда то, в чём он клялся, почему покинул меня?
Вышла Маркела с тазом и, ополоснув его, подозвала меня.
– Господин, плохо ей совсем, надо бы священника позвать…
Я поспешил к больной. Патриция была в полузабытьи, взгляд отрешённый, блуждающий. Взял влажную ладонь, прижал к своему лицу. Она посмотрела и тихо застонала:
– Я умираю, Эрнесто?
– Нет, всё будет хорошо! Я найду тебе врача. Вот увидишь, это временное недомогание, всё пройдёт, – погладил её бледное лицо, покрытое испариной, и вышел, не в силах смотреть, как её снова выворачивает.
Расспросил деревенских, ближайший лекарь живёт далеко, и местные его не жалуют: он всем делает лишь кровопускание. Только этого Патриции сейчас и не хватало!
– Как же вы лечитесь?
– Ходим к знахарке, – полушёпотом сказал старший сын хозяина дома и огляделся вокруг, стараясь, чтобы никто его не услышал. – Люди поговаривают, что она ведьма. Как-то раз местный священник народ собрал, чтобы разобраться с ней, да так и не смог, заколдовала она его, парализованный до сих пор лежит. С тех пор все боятся её, но куда деваться, всё равно тайком ходят, когда прижмёт какая-нибудь хворь.
– Покажешь дорогу?
– Отец узнает, что я рассказал, вылупит!..
– Я буду нем, как рыба.
– Ладно, пойдёмте! – он снял передник для работы, и мы ушли со двора.
– В лесу дорог нет, только тропы, и то малоприметные, труднопроходимые, без меня потеряетесь!
Парень спешил, и я еле поспевал за ним. На вид ему было не больше четырнадцати лет, крепкий и рослый мальчик, с густыми чёрными как смоль волосами.
– Тебя Валентино зовут?
– Да, мой господин.
– Спасибо, что согласился помочь, я тебя отблагодарю и если нужно от отцовского гнева прикрою.
– Благодарю, синьор! Мне искренне жаль Вашу донну. Мамка моя тоже с последним братишкой, ох как намучилась, чуть не померла! Что ж мы, нелюди? Всё понимаем!
– И как ты ориентируешься в этих дебрях?
– С детства я тут, каждый кустик знаю, все тропинки знаю, и с закрытыми глазами, если надо, бабушкину лачугу найду.
– Как ты ворожею назвал?
– Бабкой Филореттой все кличут. А я её люблю, она добрая ко всем, кто к ней с добром: всегда угостит, приголубит. В слухи я не верю, хорошая она. А священник сам виноват, нечего попусту обвинять, вот Бог его и покарал. Мамку мою она с того света вернула. Чтоб мы без неё делали?! Отец бы сразу на этой своей гадине женился, а она, стервоза такая, терпеть нас не может, по миру пустит. Пригрелась змеюка на его груди, и никак от неё не избавиться, – парень даже кулаки сжал от злости, – Простите, не должен я такие срамоты рассказывать Вам, да только сил нет терпеть. Безвольный родитель наш рядом с нею, как телок на привязи.
– Я уже и сам догадался.
– Мамке больше нельзя, ну, вы понимаете, вот он совесть-то и потерял, ни Бога, ни людей не боится, кобелина проклятый, а девка и рада стараться, так и крутится возле него!..
Мы всё шли, а конца и края этому пути не было.
– Думаешь, успеем до темноты вернуться?
– Навряд ли, ох, и задаст мне отец!
– Я с ним поговорю.
– Ладно, что будет, то будет. Бабушка говорит: «Добро дорого стоит, да без него и жить не стоит!»
Старое ветхое сооружение с трудом напоминало человеческое жильё и, казалось, вот-вот рухнет. Он постучал в приоткрытую дверь.
– Заходи, сынок, и гостя зови! – послышался сиплый голос старухи.
Мороз пробежал по коже.
– Валентинко, кого привёл, покажи!
– То постоялец наш, бабушка, жена у синьора захворала сильно.
Старуха даже ко мне не обернулась, так и сидела спиной.
– Вижу, как не видать?! Знатный сокол, не из наших краёв, большая птица… Да ты подойди, не бойся!
– Забыл сказать, – прошептал мне мальчик на ухо, – слепая она.
– Ну-ка, золотой, сбегай-ка на полянку, да орешков нам принеси!
Валентино убежал. Старуха подозвала меня к себе, глаза смотрят, да не видят, неподвижные, как два белёсых камня.
Не успел я и рта раскрыть, как она протянула ко мне руку:
– Наклонись, дай тебя рассмотреть, – корявые пальцы ощупали моё лицо. – Ведьмин ты, весь опалённый. Костёр сжигает только плоть, а дух крепчает. Эко она тебя силой-то наделила! Поди, сам не знаешь, чем ведаешь?!
От её слов мне стало не по себе, а она продолжала:
– Заговоренный ты. Жизнь свою сам оборвёшь. Без вины виноватый!.. – она вздохнула горестно, словно ей стало больно дышать. – Нельзя тебе было жениться, беду ты на неё навёл лютую. Ведь предупреждали же! – вздрогнула и посмотрела невидящими глазами наверх, начала что-то бормотать, только слов уже не разобрать больше было.
Я терпеливо ждал, пытаясь осознать её пророчества.
– Ведьму свою помочь проси! Разжалоби её сердце, пообещай, что захочет взамен, да слезами ей ноги омой, может, и оклемается жена твоя. Ребёнок в ней неживой, – она встала и прошла шаркающей поступью в каморку. Там позвенела какими-то склянками и вышла с одной из них в руке.
– Как неживой?! – до меня только сейчас начали доходить её слова.
– Мертвее не бывает, дашь выпить жене вот это, сразу, как придёшь, вылей в рот до конца, иначе умрёт, коль не очистится.
Прибежал Валентино, держа в подоле рубашки целую кучу авелланы*.
– Забирай себе, малец, братишек с сестрёнками покормишь! – Филоретта потеребила мальчику вихор. – Мне белки ещё принесут.
Валентино поклонился, словно она могла его видеть.
– Приходи на неделе, ягоды сушёные дам! А мне соли щепотку принеси, мало уже осталось.
Парень обнял старушку как родную и горячо поблагодарил.
– Торопитесь, сынки, стемнеет скоро! – она повернулась лицом к окну, но глаза были, как и прежде, неподвижные. – Помни, Эрнесто, что сказала тебе! Силы её на исходе…
Я даже не удивился, что она назвала меня по имени. Эта слепая женщина видела лучше зрячих.
На предложенные мною деньги она засмеялась:
– На кой мне твои золотые?! Оставь мне частичку себя, – не успел я сообразить, что от меня требуется, как она уже накрутила волосинку на палец и вырвала её. – Вот и вся плата. Ступай, да поспеши, не то горе не минует.
Не помню, как возвращались в деревню, если бы не мальчик, точно бы не нашёл пути. «Мертвее не бывает… – звучало в ушах. – Ведьму свою проси…»
*авелланы – большие (крупные) лесные орехи типа фундука в Италии.
Часть 2. Глава 8
Когда мы вернулись, Патриция уже была без сознания, влив в неё содержимое бутылочки, как и сказала старуха, я начал ждать и молиться. Чаще всего в бреду она называла моё имя. Куда и в какие неведомые дали звала меня её душа?
Рвота прекратилась, но начались судороги. Тело вздрагивало и замирало, всем своим видом выражая адскую боль.
– Маркела, выйди! Оставь меня с нею наедине.
– Но мой господин! – она поднесла руки ко рту, закрывая его в испуге, видимо, выглядел я совершенно безумным. – Она ещё может поправиться! Вы же не причините зла нашей голубке?!
– Ты в своём уме, женщина?! Не собираюсь я её убивать, хотя думаю, что именно об этом она сейчас и просит. Я благодарен тебе за преданность госпоже! Но сейчас ты мне не понадобишься. Иди и отдохни, впереди ещё долгая ночь. Если понадобишься, позову! – не терпя возражений, я вывел её и запер дверь.
За окном темно. Несколько свечей тускло горят, мертвенно-бледное лицо Патриции обездвижено, словно она уже умерла.
– Эделина, призываю тебя, приди!
Пламя затрещало, словно на него попала влага.
– Приди ко мне, возлюбленная моя! Это я, – твой Эрнесто, вспомни обо мне!
Хоть я и ожидал её появления, оно всё равно было внезапно и даже напугало меня.
– Ты стала ещё сильнее и ярче прежнего!
– Благодаря тебе, жизнь моя! Наше свидание разожгло во мне огонь любви пуще прежнего.
– Богом молю, помоги ей!
Мы оба посмотрели на измученное лицо Патриции.
– Даже не проси меня об этом! – Эделина вспыхнула голубыми языками пламени так, что свет озарил всё вокруг.
Я опустился перед ней на колени.
– Если моя жизнь что-то значит для тебя, помоги ей!
– Нет! – новая вспышка сильнее прежней. – Ты не представляешь, каких усилий стоит мне ей не навредить! Порвать эту тонкую нить проще, чем слиться с любимым.
– Я понимаю, что прошу тебя о невозможном и причиняю боль, прости меня за это!
Но без неё мне незачем жить… – я достал нож и поднял его вверх, намереваясь вонзить себе в сердце.
– Остановись, безумец!
– Чего же ты испугалась? Сейчас я приду к тебе.
– Нет. Ты придёшь не сюда. Здесь миллионы миров и нам не дадут быть вместе.
– Значит, я нужен тебе живой?
– Да, – тихо ответила она, огонь внутри неё стал тусклее. – Пообещай мне…
– Всё, что захочешь, только спаси её!
Она протянула руку и прикоснулась к моему сердцу. Причём показалось, что она держит его на ладони, прямо в моей груди, бережно и любя, но стоило ей сжать кулак… и я бы упал замертво.
– Клянись, что не забудешь меня, где бы ты ни был, и позволишь быть с тобою рядом всегда!
Нож выпал из моих рук.
– Да будет так. Обещаю, что спасу твою душу, чего бы мне это ни стоило!
Она раздумывала, вспыхивая всеми цветами радуги, при этом рука, державшая моё сердце, светилась ровным золотым цветом.
– Забери моё сердце, делай со мной всё, что хочешь, только верни Патрицию! – этих слов оказалось достаточно.
Она отпустила моё сердце и прильнула к губам, от чего всё во мне ожило и завибрировало, словно пронзённое молнией. Это была столь глубинная связь, что разрушить её не смогла бы и тысяча смертей: сколько бы мы не умирали и не рождались вновь – она во мне, а я в ней на веки вечные.
– Раздень её.
Я порвал рубашку, полностью обнажив тело моей жены, ещё не окрепшее после одних несчастий и уже поражённое другими. Дух Эделины повис над ней. Она медленно передвигала руками, словно поглаживая её живот, но не прикасаясь к нему, мышцы реагировали на каждое её движение волнообразно, то напрягаясь, то расслабляясь вновь. Патриция стонала и изгибалась, приходя в себя, а потом закричала так, что содрогнулись стены, неистово, как раненый зверь, из которого вытаскивают живьём потроха. Кровь хлынула из неё и растеклась по постели, схватки становились всё сильнее и каждая причиняла её невыносимые страдания. Она, как безумная, схватила меня за руку так, что затрещали кости, и с воплем откинулась на кровать.
– Принимай, Эрнесто, – голос Эделины звучал скорбно, – здесь я тебе уже ничем не помогу…
Я вытащил мёртвый плод, появившийся на свет весь в крови, которая не переставала истекать из материнского чрева, перерезал ножом пуповину, разъединил их. Всё казалось бесконечным кошмарным сном, который никак не закончится и уже никогда не забудется.
– Спаси её, умоляю тебя! – слёзы текли по моим щекам, и сердце разрывалось в груди.
Мёртвое крошечное тельце я завернул в простыню и положил на стол. Эделина продолжала воздействовать на внезапно притихшую Патрицию, но уже медленнее и спокойнее, постепенно тая и исчезая на моих глазах. Тело расслабилось, и она открыла глаза.
