В недрах ангелы не живут

– Неспокойно на душе за девушек с Рассвета. Там каждый день может обернуться катастрофой.

– Держись! – Тёма оборвал горестную речь Архи.

Лайнер вошел в пике на зеркальное пятнышко Киевского море на фоне неполной Земли в разрыве циклонов. Огненный шар окутал его, и, ударив гравинаторами, завис в полуметре от земли.

– Блестяще! – восторгся Архимед. – Я такое не пробовал.

– Чего сидишь? – через минуту произнес Тёма – Бери вилку и ищи розетку.

– А? – очнулся Архи. – Бегу.

Выпрыгнул через дыру оторвавшегося приваренного им листа, и за выпавший из люка кабель потащил лайнер к домику.

– Гибук, твою мать! Дом закрыт, – Архи покрутился на месте. – Ключи не оставили, я не виноват.

С разбега врезался в дверь, она лишь скрипнула.

– Ох ё…

Со второй попытки снес ее с петель, оставив болтаться на замке. Отодвинул в сторону, прошел внутрь и соединил кабеля толщиной в руку.

– Готово! – выкрикнул из лайнера Тёмыч.

– Вот это по-нашему, а то летать сутками, – Архимед уселся в кресло. – Давай курс.

– Ты что-то забыл?

– Чего? – покрутился по сторонам Архимед.

– Скафандр.

– От медь!

Архимед напялил тяжелый неуклюжий скафандр, подсоединил кислородный баллон, плюхнулся в кресло.

– Тестирование показало наличие пробоины в борту, – еле сдерживая смех, серьезно произнес Тёма.

– Да чтоб тебя виртуалки порвали на байты! – Архимед подскочил в кресле. – Ты не мог мне напомнить пока я полчаса напяливал этот скафандр.

– Я думал в нем будет безопаснее обращаться со сваркой, не обгоришь.

– Я тебе говорил, что ты…

– Хороший парень, – перебил его Тёмы– – Нет.

– И не скажу.

– Тогда сам будешь летать на Юпитер и слушать о романтической виртуальной любови к тебе двойняшек.

– А разве можно… – Архимед улыбнулся. – Знаешь, ты все же отличный парень.

– Принимаю. Но пробоину все же придется тебе заварить.

– Яволь!

Лайнеру на автопилоте получалось за двое суток делать рейс к звездолету. За это время Тёмыч с Архимедом на глайдере подняли ретранслятор на геостационарную орбиту, еще три равномерно разнесли по диаметру Земли. И вот вскоре «Азимов» завис на орбите. Архимед возле домика с подзарядником установил передатчик высокой энергии, и светящий луч под углом к экватору ушел в ночное небо, поджигая макушки деревьев: пришлось вырезать просеку, чтобы не допустить пожара.

. . .

– Архи, ты как?

– Нормально, готов к сражению.

– Может, отряд соберешь, один в космосе не воин.

– А мы воевать пока не будем, прыжок туда, попробуем выйти на связь, если удастся уменьшить энергию «Питона», затем обратно. По прилете будем обдумывать планы.

– Как знаешь, мое дело исполнять, – с нажимом добавил: – Приказы.

– Не смешно. Жми.

Вышли удачно возле самой планеты, хотя и пустовало место Нагара, теперь по избитому маршруту Архимед бегал уверенно, удивляясь, что струны становятся стройнее. Летящую ЧД замечал издалека, обегал стороной, да и София изредка наведывалась на стосорокамикросекундную пробежку. Близняшкам Софии с Софьей из гибука уже ничего об этом не говорил, зачем будоражить сердце. Когда свое не могло остановиться после созерцания нагой девы, в дополнение ко всему всплывали образы Нинки и ее заигрывающей улыбки.

– Давай связь с Рассветом, – скомандовал Архимед. – Передатчик-то должен быть у них в исправности.

– Без Нагара его не настроят, – огорчил Тёма. – Пытаюсь прочесать все диапазоны радиоволн.

– Поздно! – воскликнула Софья, занимаясь сканированием космоса. – «Питон» на орбите делает маневр в нашу сторону.

– Ждем залпа и сматываем.

Военная станция медленно приближалась к звездолету, Рассвет молчал.

– Нет, так он просто возьмет нас на абордаж, он, как настоящий удав, летит разинув рот, не тратя ничего на атаку, – предположил Хакер.– Тёма, сделай ложную тревогу в эфире, словно экипаж пробуждаем, дай команду на взлет глайдеров.

– Попробую что-нибудь.

Над кораблем появились голограммы глайдеров, выходящих из трюма корабля, в станцию полетел шар плазмы для корректировки орудий. Защита поднята на максимум, скрывая корпус от лучей сканера, а сами под шумок развернули звездолет, выставив курс на Землю.

«Питон» заглотил наживку, выпустив стаю торпед, объединенных общим энергетическим щитом. С задержкой в пять минут от станции отделились плазменные шары, догоняя ракеты на подлете к звездолету. В это время «Азимов» сорвался с места, на всех порах устремился к Зладке, достигая необходимой скорости для прыжка.

– Тёмыч, ты не перемудрил? – раздраженно спросил Архимед. – Они в гипере мне в задницу не влезут.

– Ты прав, я об этом не подумал, – задумчиво произнес он. – Зато сколько энергии украли у него, еще пару прыжков, и он превратится в космический металлолом. Надо прыгать.

– До Земли не дотянем, – Хакер вывел диаграмму заряда вапконденсаторов. Еще двадцать секунд.

– Дави кнопку. Пятнадцать, уже десять, и они…

Корабль снял боевые щиты, показывая свою хитрую попу, и переключил энергию на маршевый коллайдер. «Азимов» растворился на фоне Зладки, и вся боевая мощь проследовала прежним курсом, в настоящем мире потеряв цель, через пять минут была поглощена в пучине протуберанцев звезды, словно в болоте камень.

Звездолет завис над Киевом, пополняя запас прямо на орбите, обходя ГИПС.

Взяв судьбу на слабо, она отозвалась

Хочешь рассмешить Бога,

расскажи ему о своих планах.

Погружаясь в свое привычное юбилейное пятидесятое коматозное состояние, вдруг очнулась и побежала по уже родным канатам. Рядом появился знакомый афалия, я попробовала позвать его по имени.

– Андромеда, привет.

– Ха! А что, давно виделись, – удивился он, расплываясь в улыбке.

– По моим прикидкам где-то циклов двадцать назад.

– Странная ты какая-то, что за циклы у тебя? – и вдруг рассмеялся. – А я понял, это ты месячными время измеряешь.

Я поддержала его заразительный смех.

– Постой, как ты меня назвала?

– Андромеда.

Снова афалия прыснул смехом, затем огромным шагом перескочил с закончившегося каната в сторону на пятый и скрылся за красным шариком в направлении голубого шарика побольше. Все исчезло.

Предчувствуя, что это было наяву, я боялась открыть глаза, тело продолжало бодро слушаться, ничем не напоминая о моем кислородном голодании, словно кровь заменили и наполнили легкие новым О2. Голова уперлась в бездыханное тело камелии. Я осторожно взяла ее за кончик хвоста и прижала к шарику над грибом. После нескольких поступательных движений плавником-лезвием по оболочке он лопнул, предоставив мне отдышаться всласть. В стороне вторая камелия, освободившись от части воды, хвостом разделяла на дольки шляпку грибка, облепливая себя его кусочками.

– Эврика! – нечаянно для себя выкрикнула я, недоумевая, откуда взялось это слово и что оно значит.

Растянув пасть мертвого резинового шланга, я стала натягивать его на шарики. Вскоре она раздулась до такого размера, что я уже не могла его удержать на плаву. Дирижабль прилип к листве лилий и медленно продавливал своей подъемной силой. Еще немного шариков, и мы вырвались наружу, оставляя позади этот дивный мир с медленно умирающим злобным его обитателем.

Яд все же покалечил меня изрядно, в пещере на полированном граните, в местах, где поработали моллюски, увидела свое отражение. Вместо гладкой кожи сплошной ковер из язв и кровоточащих ран. Находиться в пещере было сущим адом, тело покрывалось коркой, вновь образовавшаяся кожа лопалась при любом маломальском движении. В воду входить нельзя, раны быстро разбухали и гноились. Глядя на мои мучения, саламандра уцепилась в руку и потянула в воду, затем унесла меня вверх в новую пещеру. Там нас встретила старая серая саламандра, которая обнюхала меня с ног до головы и, бросив, ушла в глубины. Вернувшись через час, принесла в пасти листья губчатого папоротника и неуклюже стала обкладывать меня. Превозмогая боль, я взяла часть листвы и помогла ей, руками ведь проще. На изломах растения выступал сок, который приносил облегчение, тогда я уложила все стебли в яму в полу и размяла их камнем. Этой кашицей намазала все тело. На пару дней пришлось поселиться в ее пещере. Знахарка регулярно, раз в полцикла, приносила свежую губку.

В минуты отдыха я наблюдала за ее загадочным занятием. В середине пещеры находился глубокий водоем, которой кишел рачками: они облепили стоящий посреди камень-кристалл. Сама саламандра, словно совершая магический танец, плавала вокруг: где уберет рачков, а где намажет пищей, и они усердно вгрызались в полупрозрачный кристалл, полируя его. На третий день мне стало полегче, и я нырнула в ее бассейн.

– Ёк-клмн! – только и смогла произнести я. – Это так восхитительно!

Передо мной предстала молочно-розовая фигура афалии: голова, шея и конечности ее были недоделаны, но тело… Тело было мое, то есть афалии-самки. Саламандра потела над «выгрызанием» рук, точечным нанесением пищи раздвоенным языком, словно кисточкой, она указывала рачкам место выемки порции кристалла. И они с усердием приступали к работе. Скульптору оставалось контролировать ситуацию. Мелкие ямки, бугорки создавались с трудом. Если голодные рачки свежие, то убирали минерал довольно быстро, только смотри, но когда они, обожравшись, отваливались, то и работа прекращалась, да и пища могла сползти ниже, в сторону, этого допустить было нельзя. На дне в пыли отходов я заметила кусочек кристалла, подобрала, пещере он сверкал полированной гладью, что давало возможность увидеть свое отражение, но не это меня привлекло: один край плоского куска был полирован с обеих сторон и, я увидела свой папиллярный рисунок руки увеличенным до десятка раз. Поводила по руке, он увеличивал все, что было под ним. Тогда я нырнула в бассейн и пригласила рачков отполировать вторую сторону, после чего снова взглянула через него, заметив, что там, где закругленно, увеличения было больше, под водой эффект увеличения не действовал. Обдумав денек, приступила к изготовлению линзы, и она удалась на славу. Все мелкие структуры кожи, камней казались огромными. Любопытство брало верх, и я цикл напролет ползала по всей пещере, полупрозрачные листья растений оголили свои внутренние части, прожилки, вот дырка какая-то.

– Тьфу ты! Напугал, – встрепенулась я, увидев ужасные челюсти листогрыза.

После, рассматривая рачков в работе на воздухе возле водоема, я сделала новое открытие. Рачки выделяли яд желто-зеленого цвета, который оказался жгучей кислотой, которая и разъедала кристалл.

– Кислота! Вот, что меня обожгло.

С этой мыслью я ушла в глубины. Нити водорослей – это кладезь кислоты, только куда ее набирать, чтобы не растворить в воде. Достигла зеленого ковра смерти, хотя почему смерти, плоские рыбки и камелии прекрасно себя чувствовали, главное не растирать колбочки. Попробовала острым кремнием соскрести их на лист, но они лопались и раздражали кожу, пришлось отплыть в другое место. Там я просто нарезала нитей и уложила на лист, закрутила в кулек, ниже середины на нитях не было колбочек. Но все равно, как ни старалась, ожогов не избежала.

Оставив связку при входе в пещеру, я с одной нитью опустилась в бассейн, саламандра странно как-то посмотрела на меня, но отодвинулась. Я аккуратно палочкой прижимала колбочки к кристаллу, они лопались, закипали в химической реакции. Так раз за разом я выжгла скульптуре изящный длинный ноготь на руке, затем, потерев веткой по нем, добилась блеска. Так мы со Знахаркой подружились, плавали вместе за нитями в страну камелий, и ваяли мое изображение.

– Интересно, почему именно я? Или просто другая самка? – спросила я однажды ее.

Ответа, конечно, не последовало. Но пребывая в гостях уже добрых десяток циклов, до меня дошло, точнее ощутила на себе.

В одно прекрасное утро я выплыла на прогулку, поискать себе поесть. Вот плыву я себе, никого не трогаю, как вдруг из пещер стали выплывать десятки гистамин, я, разинув рот, залюбовалась великолепным зрелищем, забыв о безопасности: я считала себя не чужой, а членом их сообщества. Гистамины, полупрозрачные, розоватого цвета, медленно кружась, собирались в стаи, чтобы уйти в последний полет, умереть или возродится рыжей бестией. Живя меж этих пресмыкающихся, я потеряла весь страх, а они инстинкт размножения нет. От блеска хоровода у меня закружилось в голове и что-то волнующее подступило в теле. Но не успела туча поглотить меня, как за ногу кто-то больно укусил и потащил с невероятной скоростью, эта была Андромеда, она спасла меня от неминуемого. Гистамины отстали.

Вскоре из глубин поднялись десятки камелий, извиваясь, как ленты, они гонялись за гистаминами, поглощая десятками прямо целиком, и что удивительно, на это спокойно реагировали саламандры, а ведь эти личинки их дети. Рептилии вышли из своих пещер и с любопытством наблюдали за происходящим, но никак не вмешивались в пожирательство своего потомства, наоборот, казалось, их это возбуждало. Но глядя в глаза Андромеды, я видела большую скорбь. Но почему? Саламандры с мощными челюстями и прочным чешуйчатым панцирем могли легко прекратить это безумие. Все их взоры были прикованы к вновь прибывающим особям, которые их разочаровывали снова и снова. Когда поток камелий иссяк, они просто разошлись по своим обыденным делам, иногда поглядывая на глубины кратера. Гистамины, разделившись на более мелкие стаи, ушли ввысь, уходя от смертоносных лент, искать зевак в безопасных холодных водах. Одна камелия пронеслась возле меня, в моем мозгу вспыхнула искорка, но уловить смысл ее не получилось, немного повисев без движений, я поспешила покинуть этот безумный пир, пир, покрытый завесой тайн.

Впоследствии плавая по закоулкам затерянного мира, я обнаруживала брошенные пустые пещеры, и одну самую ужасную: там находились скелеты афалий. Они лежали ровными рядами, вытянувшись по струнке. Совладав с эмоциями и дрожью в теле, отошла от шока, осмотрела мумии, это, возможно, были самки, скелет грудной клетки меньше, плечи покатые, тазобедренные кости широко поставлены. Лежали все они в позе смирения, вытянув ноги и руки вдоль тела, в точь как афалии принимали свою смерть при памяти. Следов насильственной смерти не обнаружила, прилегла рядом, было, конечно, жутко, но этим я измерила их рост, определив их возраст как старческий. В других пустых пещерах находились каменные ложа, небольшие чаши из кристаллов ручной работы. Посещая очередную в самом зеленом месте, я обнаружила довольно свежую, еще помнящую хозяйку: в чашках находилась заплесневелая высохшая еда.

– О, боже! Это все афалии-самки, которые не смогли найти общего языка с миром афалий-самцов и жили вместе с рептилиями, вынашивая их личинок, – сердце так и замерло от увиденного.

В углу во всех пещерах находилось возвышенность для отдыха. За импровизированной обветшалой шторой на ложе лежал труп, высохший, как мумия. Влажный воздух не мог допустить его полного высыхания, и в местах, где нет костного скелета, плоть обвисла и разорвалась, изъеденная микроорганизмами, это было и с областью живота. Там лежал маленький, сантиметров тридцать, толщиной с запястье скелетик саламандры, который просунул головку в тазовое отверстие, не смог родиться. У всех малышей саламандры шкура не имеет чешуи, как и колючих плавников, жесткого хвоста, чтобы не причинить боль своей суррогатной матери. Этот был не стандартный: верхний плавник с передним хрящевым шипом был изогнут вперед и зацепился за лобковую кость при выходе, это и привело к гибели обоих.

Самки жили здесь в тиши и заботе, и учитывая, что Андромеда извлекла из меня гистамин, а в каньоне не допустила проникновения в мое лоно, то вынашивали самки-афалии сами в благодарность за приют. И эту дивную скульптуру ваяет Знахарка, как символ Лоно Матки, а я только как натурщица.

Последующие экскурсии помогли мне разгадать загадку скульптур на пьедестале, обнаруженная пещера раскрыла секрет. Передо мною предстала скульптурная мастерская, осколки гранита, минералов, и неоконченная работа чего-то. Здесь находились зубило и молоток, наковальня и молот, другие неопределенные инструменты. Догадка осенила меня: все они были принесены из Города, купленные за золото, которого здесь в достатке. Слева от входа находился странный мех с ручкой, если его сжимать, то воздух выходил через тонкую металлическую трубу снизу каменного стола, на которым лежал порошок. Когда нюхнула его, он проник в легкие, и я не могла удержаться от чиха, подняв тучу странной пыли. Возле пещеры была высажена рукотворно сеть лиан с широкими листьями, которые собирали пузырьки кислорода и уже почти струей направляли в просеченный канал вглубь мастерской. Спустившись в него, я вылезла аккурат возле воздушного механического меха для горна.

– Значит, то, что здесь делали на этом столе, требовало постоянную подачу воздуха, гибук твою мать, зачем? – с этой мыслью покинула кузницу.

Однажды, проснувшись, я не обнаружила свою набедренную повязку, пришлось выдумать ее из нитей, освобожденных от кислотных колбочек. Вскоре появилась Андромеда с лангустами в пасти, они были очищены и высушены, помещены в непромокаемый мешок из желудка злобоежа, и поверх легли новые ласты.

– Ах, ты, милая моя, – я обняла ее и поцеловала в пысу. – Я и совсем забыла про Валериона, как он там? Так это ты стащила мою повязку, чтоб показать ему, что я жива! Умница.

Перекатив ее через себя, плюхнулась вместе с нею в воду, немного порезвившись, мы встретились взглядами, из глаз ее текли слезы крокодила. Меня пробило током, я единственная надежда продлить род саламандр, гистамины хоть и проникали в полости других животных, но вынашивания не происходило, им нужны теплокровные или жара. Есть легенда, что носителями были глубинные циклопы, но они после изрядных землетрясений больше не появлялись на плато под Городом. И тогда саламандры стали подбирать всех самок афалий, которых находили в отключке, или с большим сроком вынашивания их личинок, когда необузданный инстинкт гистамин, подчиняясь только закону сохранения популяции, насильно проникали в тела самок. Адекватных особей они просто обхаживали, пока они сами себя не причисляли к обществу рептилий.

Внутри похолодело, я вот уже нахожусь более тридцати циклов, и совсем не хочется покидать райское место, здесь я член общества, а там – изгой. Там за плечами пятьдесят коматозов, здесь я под надежной защитой. Только мысль о фермере мне нагнало ностальгию, далее больше – Принц. Его незабываемые прикосновения снова взбудоражили мое тело, жар так и хлынул вниз живота.

Ткнув пысой меня в грудь, вывела из оцепенения саламандра.

– Ах, бедные мои, что я могу одна сделать со всем этим миром!?

. . .

Лицо скульптуры я уже закончила, Знахарка сама просила его исполнить, мелкие детали для нее уж слишком, осталось повернуть ее и поработать над спиной. Но долгие раздумья о жизни и отведенной роли для меня привели к решению вернуться на ферму. Собиралась я на пару циклов, но от судьбы не уйдешь, ее подарки поджидали меня в самых неожиданных местах, что будет дальше, один Бог знает. Даже когда себя хорошо чувствуешь в странном мире, это я вспомнила афалию, бегущую по канатной дороге, рыжим, как я, в дивных одеждах, его удивительный, легкий, без жизненных тяжестей смех. Этот коматоз наяву неспроста, где-то должно все всплыть на поверхность, рано или поздно, лучше, конечно, раньше. И поэтому нельзя замыкаться в себе, в тихом уголке. Если Лоно Матери не возобновит поставку мальков, то и я существенно не смогу продлить жизнь двух противоположных сообществ, но одинаково беззащитных перед жестокой действительностью – вымиранием.

Не хотела я беспокоить общество рептилий, и в конце цикла, когда они уходили на охоту, покидая каньон, я прихватила сохраненную шкуру камелии, которую в прошлый раз успела сдуть по дороге наверх, достигнув вершины плато. Я так же не хотела просить Андромеду, чтобы та помогла доставить меня на ферму, с очень весомым заплечным мешком, сделанный из сетчатого ореха арбузной лианы. Вытряхнув все семена из него, я собрала свои внушительные пожитки, увеличительные линзы, солидный самородок золота и много разных мелочей. Золотой флакон, найденный мной в пещере древних афалий, я наполнила кислотой.

Рюкзак своим весом погрузил меня в пучину вод и протиснул под лилии без особых усилий, еле успела уцепиться за ствол шарикового дерева. Приступила к накачке дирижабля. Обрезая шарики куском кремния, я вдавливала их в мешок, так раз за разом он приобретал высокую подъемную силу, приходилось нырять на дно и собирать камни для балласта. За этим занятием застигла меня подруга-саламандра. Она смотрела на меня со стороны и незаметно вынырнула возле меня с булыжником во рту. Работа закипела быстрее, вскоре дирижабль имел внушительные размеры, глядя на него, вспомнился скоростной подъем с последующим раздутием до фантастических размеров. Валерион переживал, что может лопнуть, тогда была глубина поменьше, и мешок сорвался, не получив достаточного объема, здесь же дирижабль полон, придется кислород стравливать. Жаль, вдруг, остыв, снова утонет, да и как мне одной его перемещать в течениях? Вспомнила прошлый эксперимент с реактивной тягой.

– Эврика! – крикнула я, испугавшись этого слова. Откуда оно взялось в мой голове, такое знакомое, но чуждое, отталкивающее, соперничающее.

Меня посетила мысль, как усилить оболочку. Я нарезала ядовитых нитей и вернулась в пещеру, Андромеда недоуменно заплывала вперед и давала понять, что мне надо возвращаться к дирижаблю, к афалиям, в свой мир, но я упорно оплывала ее, неся охапку спасительных нитей. В пещере со Знахаркой я пропустила их между камней для снятия яда, камни кипели, а капли кислоты стекали вниз в золотую миску. Ее я сделала сама, долго и нудно расклепывая огромный самородок кувалдой, в скульптурной мастерской. Пару заплывов еще за снопами водорослей, получила длинные, витые веревки. Для этого я пригласила трех саламандр, одна держала в зубах конец и вращалась вокруг себя под водой. Я добавляла нитей, затем, взяв другую, свили другую бечевку, далее третью, потом соединили их вместе. Саламандры крутились в обратную сторону, словно вальсируя в трио, свивая толстые веревки. Пару циклов ушло на изготовление сети.

На сей раз незаметно уйти не получилось, целая эскадра во главе с Андромедой сопровождала меня в пучину. С помощниками я быстро управилась, перекинув сеть через воздушный мешок, потянув скопом за концы, мы ужали мех до метра в диаметре при длине шесть. А было всего два с половиной, тогда распустили снова, сделав небольшой хоботок для приема мелких шариков, вставляя их по одному, затем перевязав хохолок, проталкивала далее внутрь. И так повторяла до тех пор, пока мешок не превратился в огромный шар. Саламандры сновали вокруг с бешеной скоростью, доставляя то шарики, то камни, то кислород с соплями, их эта работа просто восхищала, убеждая меня о большом интеллекте и их развитии. Появившиеся камелии не решились на атаку, покружив минут пять в ста метрах, ушли восвояси. Снова сеть накинута, и, начиная с середины, потихоньку стали поджимать ее, сбрасывая часть балласта из-за потери объема. После муторной работы шар превратился в дирижабль, около двух в поперечнике и семи метров длиной, в середине висел груз, немного позади расположились ремни-ложе для моего удобного размещения.

Снова мелкая незадача: листья лилий и многочисленные нити-ветви шариков мешали прохождению наверх. Вырезать их и делать окно я не решилась, так как в это окно могли прорваться вонючие газы, от которых слезились глаза, а саламандры не могли дышать жабрами, они периодически проскальзывали сквозь листву в чистые воды, там отдышавшись, возвращались назад.

Вдруг Андромеда принесла камень и насильно втолкнула мне в руки, я закрепила его в балласте, не соображая зачем. Вскоре снова она уже с подружками принесла еще. Дирижабль медленно пошел ко дну, выйдя из сплетений верхушек растений, по команде предводителя саламандры, уцепившись за веревки, поволокли его между толстых, но редких стволов куда-то в сторону. Вскоре мы выплыли к отвесной стене скалы, и я почувствовала живительную прохладу. Это потоки холодной воды опускались здесь, замещая поднимающую горячую воду. Саламандры как-то обмякли, стали вялыми, холод действовал на них мгновенно. Это сказалось и на дирижабле: веревки немного ослабли, и мы из последних сил снова подтянули их. Сбросила 40 килограммов балласта, поднялись на километр выше.

Поднималась параллельно вертикальной отвесной стене, которая блестела металлами, многочисленные вкрапления золота, серебра, меди прямо выступали из камня, располагаясь послойно в зависимости от глубины. Меня охватило возбуждение золотоискателя. Ведь там в Городе, мы искали все металлы в рискованной близости действующего вулкана, ворочая и осыпая тонны вулканической породы, а здесь вот так просто, бац киркой, и трехпудовый самородок в мешке, главное, не утонуть под его тяжестью. Хотя дно не так уж и глубоко, не как возле вулкана – целая бездна.