Нелёгкое дело – укротить миллионера

Резко, до упора, до сжатого в груди воздуха и натянутой пружины в бедрах. Безжалостно.

Агата тихо пискнула, вытянулась на столе и, распахнув глаза, проливала на меня безумное пламя, способное испепелить. Думал закричит, начнет сопротивляться, биться в агонии, но нет – забросила ноги мне на бедра и скрестила их за спиной. Летела навстречу, изгибаясь, как мартовская кошка.

Это не секс. Это настоящий трах без прикрас. Жесткий, короткий и безудержный.

Это рок. Тяжелый. Хард-кор.

На высоких нотах, на острых пиках, на глубоких толчках и порочных шлепках. Невероятно, но меня никогда раньше так не крутило от женщины.

Я вталкивался, как зверь, вламывался в ее жаркую бухту, буравя собой, разминая ягодицы до синяков. Смотрел в полыхающие глаза и своим взглядом обещал ей месть и страдания.

И она соглашалась с этим. Зло поджала губы и принимала меня. Глубоко, невыносимо плотно обнимая горячим лоном.

Агата вдруг сильно вздрогнула, в глазах заблестели слезы восторга, выгнула спину и хрипло закричала, царапая пальцами стол, хватаясь за пустоту, притягивая к себе сильными накачанными бедрами, углубляя мои рывки. Погружая в себя до основания.

Впервые я не мог сдержаться.

Я опытный игрок на этом поле, и внеплановых выстрелов у меня не бывает, а здесь… Оргазм подобрался так быстро, что я едва не кончил в нее. Хотел податься назад, чтобы окропить плоский живот, измазать одежду, унизить, но мышь вдруг разъяренно зашипела:

– Тварь, не кончай в меня. Убью, если посмеешь!

– Еще чего! – зло натянул девушку на себя. С напором и яростью втолкнулся раза три подряд, отчего она откинулась назад и расставила руки в стороны. Грудь качалась, соски манили, а я брал, брал, брал. Свое.

Немного наклонившись и едва сдерживаясь на вершине пика, прошептал:

– Буду делать, что захочу, подстилка. Залетишь от меня, придется пеленки менять. Я никогда не признаю ребенка своим, никакие тесты ДНК не докажут. Не забеременеешь, буду трахать, пока это не случится, чтобы размазать тебя по асфальту. Ты посягнула на мое. Не стоило вставать на пути, сука. Ты мои бабки не получишь, в моей постели будешь только телкой на разок. Или куклой, которую, как наиграюсь – выброшу.

– Нет! Отпусти, скотина! – Агата взвилась, но я, перехватив царапающие руки, напирал сильнее, быстрее, буквально буравя ее до невозможных глубин.

И выстрелил. С рыком придавил девушку к столу. Обнял ее, чтобы не выскользнула, добивая свой пик до предела несколькими толчками, и Агата вдруг кончила снова. Бешено запульсировала внутри, с протяжным сдавленным криком завертелась под моим телом.

От ее конвульсий я сам чуть второй раз не догнал.

Когда волна удовольствия стихла, а я не успел опомниться, Агата со всей дури столкнула меня с себя. Пятками в грудь, отчего я упал на копчик.

Из-за неги и остаточных волн наслаждения еле волочил ноги, не чувствовал боли, только кааайф разрядки. Отполз к стене и, тяжело перевернувшись, сел.

Выдохнул со стоном, наслаждаюсь приятными колючками, что разлетались по телу. Меня немного мутило и вело. Я нормально не ел последние сутки или двое, потому оргазм сдавался. Во рту пересохло, в глазах потемнело. Поднявшись и держась за стену, я добраться до бара.

Бля, а хороша она, бешеная мыша, давно так не отрывался. Такого еще не было, чтобы я не мог после оргазма ходить и думать.

Распахнул дверцу из натурального дерева, стекло нежно звякнуло от рывка. Поймав первую попавшуюся бутылку с дорогим коньяком, выпил залпом треть содержимого.

За спиной щелкнул замок входной двери. И? Что она мне сделает теперь?

Обернулся. Мир пошел цветными кругами, а слабость подкосила ноги. Я едва не упал на кресло, что стояло у стены, чудом зацепился за край бара. Сфокусировал взгляд на девушке и приподнял бровь.

Агата уже успела поправить юбку, запахнуть блузку. Придерживая разорванную ткань руками, сказала севшим голосом:

– Егор, иди сюда…

– Агата Евгеньев… – запнулся охранник, залетев внутрь и оценив вид «хозяйки».

Он устремил в мою сторону осуждающий взгляд, сжал кулаки, а я фыркнул и еще приложился к горлу бутылки. Пил бесцеремонно, а потом перевел мутный взгляд на мышу.

– Еще скажи, что не хотела, детка, – засмеялся ей в лицо и отсалютовал пойлом, мол, и за нее глоточек выпью.

Агата скверно сложила рот и с презрением отвернулась. Пышные волосы упали на ее раскрасневшееся лицо и спрятали губы, что я только что неистово целовал.

Перевел взгляд на бутылку, но ничего не смог разобрать на этикетке. Перед глазами все плыло и подрагивало.

Что за пойло гадкое?

– Убери этого ублюдка, – вдруг приказала девушка дрогнувшим голосом и кивнула в мою сторону.

– Не понял. – Я с трудом отставил бутылку на полочку бара, чуть не промазал. Кое-как поправил рабочие брюки, застегнул ширинку.

– Егор, больше никогда не подпускай ко мне эту мразь, – спокойно сказала Агата. – Пристрели, если попытается.

– С удовольствием, – громыхнул баритоном Егор и направился в мою сторону.

Глава 9

Мышь. Наши дни

Я отвернулась, чтобы больше не видеть его. Красивый, мощный, сильный, безупречный. Но прогнивший насквозь. Будто идеальное яблоко на ветви, которое сорвешь, когда голоден, а есть не сможешь – отравишься.

Знала, что творю глупость, что должна принять его на работу и заставить подписать договор. Должна пойти до конца. Каким бы он ни был. Но не могла. Не сейчас. Позже. Он все равно придет, ему деваться некуда.

А пока пусть проваливает.

Как же я не хотела выполнять это задание! Пусть найдут другую дурочку. Лучше не буду спать, есть, пить, ходить в обносках из секонда, но заработаю как-то иначе. Моя душа не продается. Тело еще можно отдать в пользование, не так уж оно мне и ценно, а сердце и душу – не дождетесь.

Егор толкнул Коршунова к двери. Мажор открывал рот, будто рыба, которую волной выбросило на берег. Он искал слова, уверена какую-нибудь гадость, но не находил. Не ожидал отпора, урод? От слабой женщины получить хук – отрезвляет? Я еще не разошлась, погоди-погоди, я еще по яйцам умею, смяточка гарантирована.

Тошно было от себя, что снова ему поддалась, но больше этого не случится.

Иди, избалованный жизнью урод!

Это ему напоследок говорили мои глаза, а я, не удержавшись, показала фак и повернулась к нему спиной. Меня сотрясало дрожью такой силы, что с трудом получалось не стучать зубами на весь кабинет. Ребенка мне заделать захотел, скотина! Мне хватит одного ребенка, которого нужно спасти. Ради которого я влезла в это болото.

Я почти спокойно обошла стол. Хорошо, мало, кто видит, что творится у меня внутри – буря и то была бы поласковей. Нашла среди сваленных вещей мобильный, полистала журнал номеров, остановилась на нужном и занесла палец для набора.

Из коридора донеслись возмущения Руслана. Его язык прилично заплетался, а разобрать слова не получалось, но я и не прислушивалась – неприятно слышать его.

Мажор успел выпить полбутылки коньяка, пока я приводила себя в порядок и думала, что делать дальше. А что делать дальше? Что? Делать?!

Палец так и замер над номером.

– Агата Евгеньевна, вам что-то нужно? Помочь? – секретарь округлила накрашенные губы, когда оценила беспорядок в кабинете.

Лариса Александровна – женщина за пятьдесят в хорошей форме, подтянутая, строгая и очень опрятная. За месяц моего внедрения в офис она стала почти родной.

Мы с ней расходились только в одном – в отношении к сыночку Коршунова. Она его всячески выгораживала, а я не понимала, за что она его так любит.

Изучая жизнь Руслана, все больше убеждалась, что связалась с человеком не своего уровня. Мы живем на разных полюсах и никогда бы не встретились, если бы не мой режиссер со своими загребущими руками.

Уже утром, когда очнулась в постели Руслана, я осознала, что связалась с тем, кто умеет только ломать игрушки и никогда не покупает их, потому что те сами ползут-падают в его объятия. Я для него кукла, не более. Он для меня – любовь с первого взгляда. Мне так казалось в тот вечер. Наивность – максимальный уровень. Моя самая жестокая ошибка жизни. Или, как говорят наши ребята из труппы: «Настоящую боль никогда не сыграть на сцене, но можно ее прожить и вспоминать, когда нужно вжиться в роль».

Не хочу такую роль, но играю. У меня просто нет выхода.

За месяц, пока Руслана нарочно держали за решеткой, чтобы обломать и приструнить норов, я многое в себе поменяла. Отстранилась от чувств, заткнула совесть, спрятала гордость и усмирила правильность. Я выполняла приказы сверху на сто процентов. Все, до единого, даже пункт об интиме подписала, потому что все понимали, кто такой Коршунов-младший. И я понимала. Теперь понимала даже лучше, чем раньше.

Получу озвученную сумму по финалу и забуду обо всем. Аванс, мой собственный дом за городом, уже грел душу фотографией в кармане, а еще импортная тачка, марку которой я так и не запомнила, совсем в этом не разбираюсь, ждала в гараже моего возвращения с задания. Останется только сдать на права.

В то утро наши жизни с Русланом схлестнулись и перевернулись, и если бы не это событие, он поступил бы со мной, как с другими девушками, которых соблазнял раньше – вытер бы ноги и вышвырнул без сожаления, но… вмешался его отец. Человек, которого я жутко боюсь.

И больнее всего в этой истории оказалось то, что я сама клюнула на удочку Руслана. Поверила в его ласковые слова, нежные поцелуи, заглянула в глаза, в которых, казалось, разлилось море счастья только для меня.

Он все врал. Просто подбивал на одноразовый секс. Понял, что я нетронутая и, как настоящий хищник, вцепился в добычу и не отпускал, пока не совратил.

– Рус всех нас казнит, когда правда раскроется, – выдернув меня из сумбурных раздумий, качнула головой секретарь. Она подняла бумаги с пола, а потом обратилась ко мне: – Идите домой, Агата. Я вызову клининговую службу, а потом закрою офис. – Убирая папки на место, она ворчала дальше: – Это же надо, ключи припрятал, заноза, никто не ожидал. Егор хотел уже выбивать дверь…

Я пыталась прикрыть порванную блузу рукой, и мое движение не осталось незамеченным.

– Заявите на Руслана Евгеньевича теперь? – вкрадчиво поинтересовалась женщина.

– За что? – переспросила я, убрав мобильный в сумочку. Позже позвоню, сейчас все равно говорить не получится.

Лариса посмотрела на мою распоротую по шву юбку и окинула с головы до ног взглядом, полным сопереживания. Я сжалась. Не от боли, а от неприятного ощущения, будто меня облили помоями, а рядом все такие чистенькие, в белых костюмчиках. Мажорчики. А я кто? Девочка с улицы, которую легко было заполучить, легко нагнуть и еще проще заставить сыграть роль укротительницы тигра. Съест меня тигр и не подавится.

Секретарь ждала ответа. Держала бумаги возле груди и, прищурившись, рассматривала мои ноги.

– О, нет, – выдохнула я, отступив в сторону и спрятавшись за стол. Одернула юбку, что доставала до колен. Мне казалось, что я полностью обнажена. – Руслан меня не… – закрыла рукой лицо, потому что залилась краской жуткого стыда.

Чтобы не смотреть женщине в глаза, отошла к стене. Перехватила жакет на спинке стула, надела его на плечи и быстро застегнулась. Руки дрожали, пальцы липли к пуговкам.

Я ведь ему позволила, это насилием никак не назовешь. Сама виновата. Нужно было упираться, драться, кричать, не разрешать делать из себя податливую куклу. Но не смогла. Слишком прекрасно помнила, как хорошо было в ту ночь. Я никогда ничего подобного не испытывала, никогда не чувствовала себя желанной. Руслан был таким разным: нежным, учтивым, страстным.

Все это маска. Он прекрасный актер, лучше, чем я. Играет хорошенького, если ему нужно, а когда добивается…

«Свободна, детка» – как нож в сердце.

Получила удовольствие? Вали!

Руслан за сладкую ночь с ним едва деньги не потребовал, таким себя считал крутым, а я, неопытная и неискушенная, впервые решилась на случайную связь и полетела в пропасть.

Для него та ночь ничего не значила. Просто дикий животный секс. Коршунов иначе не умеет. И женщин, кроме как в ракурсе объемных сисек и упругих поп, не воспринимает. Теперь я хорошо это понимаю, а в тот день была слепа и глуха.

Не исправит его папочка. Это бесполезно.

И я, стоя у стола, где несколько минут назад Руслан врывался в меня и заставлял кричать, все больше убеждалась, что провалю эту роль. Не умею быть властной и жестокой. Не умею блокировать сердце от чувств и защищаться от ран. Я слишком вживаюсь в образ героини, а это, говорят, для актера – самоубийство.

Глава 10

Коршун. Наши дни

Она меня выгнала. Она меня выгнала? Меня?

Алкоголь ударил в голову и подогнул ноги. Я с трудом ворочал языком, когда сопротивлялся, и даже не почувствовал боли, когда плашмя упал на плитку.

Развернулся, чтобы возмутиться, но с трудом сфокусировал взгляд.

Егор отряхнул серый пиджак, он всегда ходил в сером, смахнул с рукава побелку и, осуждающе посмотрев на меня, молча ушел.

Будто мусор выбросил.

Я долго таращился ему вслед: на большие плечи, грузную походку и, словно вырезанный из гранита, затылок. Он в сговоре с ними и первый ответит за все.

Вечернее солнце припекало. Июнь. Уже июнь, а когда все случилось был май – цвела душистая сирень, тюльпаны алыми красками украшали клумбы и небо было выше. Намного выше и прозрачней, чем сейчас.

И, чудеса-чудные, я внезапно понял, что слишком много помню о нашей первой ночи с этой облезлой мышей. Даже в пьяном угаре помню.

Закрыв глаза, увидел угол ее розового плеча, запрокинутую голову, тонкую шею, что будто просила укусить, соски, как ягоды, манящие сладко-молочным запахом. И волосы, мягкие, пышные волосы, слегка вьющиеся, не такие ровные, как сейчас, но я помнил, как они связывали-путали мои пальцы и, черт, подрагивал от этих воспоминаний.

Что она со мной сделала? Почему я в нее так влип? Нужна другая баба. Нужно выбить Агату из головы. Зачем я сегодня ее трогал, зачем подходил так близко? Путана! Ведьма! Свела меня с ума.

Весь месяц, что я пробыл в камере, думал только об этой девушке. Тогда не знал имени, потому что нарочно на вечеринке не спрашивал. Называл ее по-всякому, мягко-ласкательно. А в камере думал не о том, что она теперь сидит на моем прогретом месте, а о том, как ее больнее наказать за это. Как сделать своей, а потом выбросить. Как отомстить больнее.

Но любые планы рушились отсутствием бабла. Это с миллионами за душой покорять мир просто. Когда ты бомж и никому не нужен, даже родному отцу, как оказалось, сложно просто жить.

Лежа на прогретом асфальте, я утопал в набухшем темном небе и терпел лучи едкого вечернего солнца, что пробивались сквозь грозовые облака, пытаясь прогнать дождь.

И осознал внезапно.

Что помню ту ночь с Агатой слишком ярко, до мелочей.

Невыносимо. Может, это шок, стресс?

Я даже помнил звезды в небе, когда привез Агату к себе. Помнил, потому что она застыла на пороге, смущенно закусив губу, и разглядывала не мой шикарный дом, а звезды! Чертовы светящиеся пуговки на черной бесконечности.

Да что там интересного? Точки, точки, точки. Гвозди. Ладно, гвоздики. Все равно всего лишь далекие пятна, от которых нет смысла.

А вот шея у нее красивая. Длинная, с нежной светлой кожей, с россыпью маленьких родинок возле яремной впадины, в ушах скромные сережки-висюльки. В стекляшках, вживленных в кончики, переливался лунный свет. А в глазах девушки плавилась ночь, делая золотистые радужки бесконечно-глубокими и сверкающими плавленным металлом.

Романтизм мне не присущ, но эта девица вызывала во мне бурю эмоций и шквал мыслей, наполненных красочной наивностью.

Она ничего так. Вру. Когда утром оценил ее перевоплощение, я был сражен. Кто так умело изменил ее, мне все равно, но мастер знал толк в женской красоте, и Агату выбрали не просто так. Там было из чего лепить. Самородок. Экзотика.

Кто-то слишком хорошо знал мои вкусы и предпочтения, что ткнул пальцем именно в нее.

Нутро скрутило. Пустой желудок сжался от голодного спазма и вытолкнул на траву выпитый коньяк.

Я встал на четвереньки и сквозь слезы посмотрел на возвышающееся передо мной здание. Стекла сверкали, переливались, намекали на роскошь и богатство, но все это было там, без меня, не со мной. Я будто лишняя деталь в механизме, которую выбросили, потому она больше не нужна, но я докажу им обратное.

Упал на траву, пытаясь очухаться и прийти в себя.

Лежал, не двигаясь, до глубокой темноты на траве, потому что встать не мог.

Удивительно, что меня никто не трогал, хотя прохожих было достаточно. Никто не вызывал охрану или скорую.

Это выводило из себя. Я – пустота. Пыль. Никто. Был властелином, а стал нищим отбросом.

Даже полиция прокатила мимо и уплыла в закат, не спросив, что я тут делаю. А если подыхаю? А вдруг меня обокрали или подрезали? Всем плевать?

Да я ведь таким же был… мог пройти мимо и не помочь нуждающемуся.

Когда моя цель по имени Агата вышла на улицу в сопровождении Егора, конечно же, я осторожно встал и вышел им наперерез.

– Ты что-то не так понял? – грубо отозвался охранник и, сверкнув серыми глазами, завел девушку за себя.

Она поджала губы и закрыла грудь руками крест-накрест. Отвернулась, будто ей неприятно на меня смотреть.

– Я подпишу договор, не глядя, Агата, – сказал я тихо, глядя исподлобья.

Маленькие плечи мышки безудержно вздрагивали, девушка слабо вздрогнула и стиснула губы до бела.

Я попробовал еще совсем севшим голосом:

– Ты же это планировала? Этого хотела? Знала, что приду сюда. Уверен, что и договор составить помогли, чтобы было удобно мной управлять, лишить воли. Я прав? Вижу по глазам, что это так.

Она зыркнула на меня, прищурившись, и еще сильнее сжала губы, но не ответила. Снова отвернулась, волосы упали на щеку и перекрыли пламенеющие щеки.

Егор держал ее позади себя, но не вмешивался. Он ждал ее решения. Умный парень, хороший исполнитель, тот, кто никогда не пойдет против своего начальника. Кроме меня, конечно. И чем я ему не угодил? Заплатили больше? Или есть другие причины?

– Подписываем договор сейчас, или я ухожу и никогда сюда не вернусь, а ты провалишь задание, Агата. Что тебя на это толкнуло – мне насрать. Зачем моему родителю весь этот бред – тоже похрен, но папочка не простит тебе такой промах. Эту чухню ведь он задумал? Так ведь?

По ее мурашкам на плечах, которые она пыталась смахнуть ладонями, я понял, что попал в цель.

– Ты ведь знаешь, на что он способен. Ты не выйдешь из этой игры живой, Агата. Мне жаль тебя расстраивать, но это правда. – Я повернулся на слабых ногах. От усталости, голода и коньяка по-настоящему вело.

Поплелся к дороге, не оглядываясь. Там есть остановка автобуса, свалю куда-нибудь подальше, спрячусь. Я выживу, смогу подняться заново. Пусть папаша не думает, что со мной можно, как с куклой играть.

Только вот девчонку почему-то жаль, знаю, что отец ее накажет. С трудом преодолел желание обернуться. Я верил до конца, что одумается, ведь знает же с кем связалась.

Через несколько минут возле меня притормозил джип. Задняя дверь распахнулась, переднее окно опустилось, и Егор с жестким выражением лица приказал:

– Садись. Выбросишь еще фортель, не посмотрю, кто твой папочка. Вы оба – конченные твари, и сейчас я защищаю Агату, а не вас. Потому предупреждаю, что сломаю шею, если тронешь ее хоть пальцем. Не сомневайся в моих способностях, дай только повод. Это ясно?

– Яснее некуда, – улыбнулся я, но улыбка вышла вовсе не добродушная, скорее, она могла порезать или обещать расправу. Просто не сейчас.

Сейчас я забрался в салон, пропахший женскими духами, наполненный вкусом молодого тела. Пах скрутило тугой пружиной, голову повело, в груди бабахало сердце, толкаясь в ребра. Что это? Феромоны? Не может меня заводить какая-то простушка, переодетая в дорогие шмотки.

Но она заводила, сука! Так, что мне пришлось прикрыть ладонью брюки.

Через темное стекло перегородки, я видел силуэт девушки – она сидела рядом с Егором и смотрела вперед. Сидела, как восковая фигура. Или кусок льда.

Будто чувствуя мой взгляд, она медленно повернула голову назад, но быстро отвернулась.

– Поехали, – еле слышно попросила. Попросила, не приказала. В дрожащем тембре я уловил поражение. Она на грани слома, но это ведь обманчиво?

У меня от ее голоса, наполненного мягкой хрипотцой, бежали мурашки по телу. Пришлось поерзать и сжать ладонью брюки, чтобы малыш в штанах не бесился без надобности. Вот же мышка драная, я ее снова хочу. Точно замарашку чем-то мощным обработали. Тогда почему на Егора она так не действует?

Или я заблуждаюсь?

Глава 11

Мышь. Ранее

Я всегда мечтала о принце на белом коне, или хотя бы на черном джипе, но последние месяцы мечтать было некогда и не позволено. Пустыми надеждами, которые никогда не сбудутся, старалась себя не баловать, а наивные иллюзии, что приходили во сне – всего лишь розовые девичьи грезы. Наверное, они помогали мне быть собой – позитивной девочкой без особых примет. Где-то внутри. Снаружи я казалась забитым серым пугалом. Волосы распущенные, всегда висящие на щеках, никакой косметики, одежда мешковатая, обувь рваная, либо кеды, либо старые босоножки. Денег не было даже на нормальное белье, потому ходить на свидания я наотрез отказывалась. Позже никто и не предлагал.

Дома старалась не отсвечивать, не привлекать к себе внимание и хваталась за руку Святослава, как за соломинку. Жаль, что не всегда получалось его поймать. Он – единственная моя поддержка, единственная родственная душа. Хотя эта душа и сама не могла найти покой.

В школе меня мало кто замечал. Серая мышь, не более. Это было удобно, потому что не нужно было прятать синяки – на меня просто никто не смотрел, не приходилось объяснять, что случилось. Один лишь раз классная всмотрелась в коридоре в мое лицо, даже приподняла волосы, чтобы увидеть синюю розу на щеке, но после молча отпустила меня и попросила зайти в класс, чтобы влепить мне два по контрольной. Роковую двойку.

Правда моей глупой и бесполезной жизни – я родилась.

Мышку слопал злобный кот. Только никому нет до этого дела.

И вот вам правда – моего отца боялись все. Даже директор. А учителя просто не называли меня по фамилии, только по имени. Будто даже фамилия отца им угрожает.

Сегодня я провалила математику. Потому шла домой с благоговейным ужасом, едва переставляя ноги. Числа никогда со мной не дружили, мне легко давались гуманитарные науки, язык, литература, музыка, рисование, а вот геометрия и алгебра – за пределами моей воли и понимания. Я их просто не тянула, никто и не пытался помочь, а я не просила помощи. Святику было проще – его в третьем классе отдали на бокс и пророчили великий спорт. Учиться было не обязательно, главное заниматься. А с меня папа решил сделать экономиста, и чего хочу лично я – никто не спрашивал.

Войдя в квартиру и тихо разувшись, я пробежала по коридору на цыпочках, но до своей комнаты не добралась.

– Стой, – в спину ударил злобный голос отца, будто стянув словами затылок. По спине словно железной щеткой царапнули – стало страшно и холодно.

Притягивая к себе рюкзак, медленно повернулась и вжалась лопатками в стену. Отец покачивался на пятках, на щеках плавился лощеный румянец, кривой нос раздувался, будто у быка. Уже готовеньким пришел с работы, в руке сверкала зеленым стеклом бутылка крепкого пива.

Мама не скоро с работы вернется, а Святик с соревнований приедет домой завтра. Я судорожно сглотнула и сильнее влипла в стену, до хруста позвонков, и случайно сорвала с вешалки одежду.

Зачем я вернулась так рано? Нужно было на улице остаться, пусть бы замерзла, но избежала бы гнева отца.

– Ничего не хочешь сказать? – растягивая слова, ступил он ближе. Сделал глоток пива, отставил бутылку на полку, хрустнул кулаком.

– Папа, я пересдам, – пролепетала я, когда его рука потянулась за ремнем.

Он спешно расстегнул пряжку и с неприятным «вжык» выдернул кожаного змея из пояса.

– Пап, пожалуйста. Я все сделаю. Не надо.

– Что ты сделаешь? – он сверкнул темными, как ночь, глазами, шваркнул по ладони ремешком и снова впился в меня взглядом. – Не родишься? Не будешь жрать мой хавчик? Что сделаешь?

– Почему ты меня так не любишь? – я всхлипнула и, когда он замахнулся, прикрыла лицо локтями. Рюкзак упал под ноги. Горячая лента боли обернула кисти и обожгла плечо. Я взвыла, но, стиснув зубы, глотнула крик.

– Не смей орать, – прошипел отец, вдавливая меня в пол хлесткими ударами. – Скажешь матери, я тебя, сука, убью. – Потянул меня за шиворот, бросил в спальню.

Я попыталась отползти, но сильные удары приминали меня к полу. Боль пронзала тело, и я еле дышала. Какой там кричать!