Нелёгкое дело – укротить миллионера

– Погодите. – Я убрала руку от коммутатора. – Кто-то только что угрожал своими грязными туфлями. Обзывал… всячески, обещал наказать. Что там еще было?

Ох, недобрый свет появился в его серых глазах. Мысли в той темноволосой головушке явно кипят, а вслух мужчина произнес:

– Это я от голода. Три дня не жрал нормально. Извини-и-ите, – последнее прозвучало жалко и не по-настоящему.

Я даже скрипнула зубами, так противно стало от фальши.

Бабуля учила меня идти навстречу тем, кто просит прощения, но сегодня меня терзали сомнения. Наплачусь я с этим обормотом, ой, наплачусь, но ничего не оставалось – должна идти дальше. Иначе нельзя.

Я прикрыла ладошкой нос, потому что концентрация ужасного запаха, исходящего от Руслана, была невыносимой, а вранье настолько пролезло под кожу, что все тело зудело. Хотелось разодрать себя до крови, только бы убрать это ощущение грязи.

– Сходите в душ на второй этаж. Егор выдаст рабочую одежду и аванс, а потом подпишем договор. Если он вас не устроит, распрощаемся. Считайте, что это жест доброй воли.

Все-таки подтянула ближе свой стул, не теряя из видимости Руслана. Я была готова в любой момент вызвать охрану. Но мужчина просто сидел и наблюдал, будто кислотой меня поливал.

Я села и отвернулась к экрану компьютера, будто потеряла к мужчине интерес, хотя внутри все колотилось от нервов.

– Не задерживаю, – бросила, не глядя на него. Обойдется.

Глава 5

Мышь. Наши дни

Я знаю офис слишком хорошо. К умалишенным никогда себя не причислял, склерозом не страдал, а вот мои подчиненные, похоже, все в сговоре с этой сукой. Или в таком глубоком забвении, что в упор не узнают своего шефа.

Все до одного брезгливо отворачивались и смотрели на меня, как на отброс общества.

Ну я вам покажу, где выход. Всех уволю к чертям! Только разберусь с этой чехардой, только верну жизнь. Свою! Жизнь!

Дорогу в душ показывать не было необходимости, но Егор лично сопровождал и даже в двух словах провел экскурсию по этажу: тут столовая, тут бухгалтер, тут переговорная – ремонт идет.

А то я не знаю!

Я рассматривал профиль охранника, пытаясь понять, насколько глубоко оказалось его вранье или мое безумие. Родинка на щеке у Егора так и осталась, хотя я настаивал убрать ее, чтобы эта милая точка не привлекала внимание моих женщин. На крыле крупного носа с левой стороны крошечная пигментация, а еще шрам на квадратной скуле.

Я Егору этот шрам и оставил, когда был пьян. Значит, сейчас не сходил с ума – это мой охранник. Он больше года со мной работает. Генри зарубеж укатил с семьей и предложил мне хорошего парня в личную охрану.

– Ты правда думаешь, что вам такое сойдет с рук? – спросил я, когда охранник приоткрыл дверь в уборную.

Амбал развернул плечи, всмотрелся в мое лицо и, не выразив ни эмоции, молча ушел.

Мы с ним никогда особо не сближались. Работу он выполнял на отлично, но на лице всегда была мина безразличия.

– Я к тебе обращаюсь! – бросил я ему в спину, но бесполезно, как метать камушки в гору – только по лбу получишь. – Твари… – сказал я чуть тише и прикрыл плотно дверь. Выбросив грязную одежду в мусорку, залез в душ и открыл кран.

За последний месяц скитаний я понял, что лучше затаиться и выяснить, что произошло, и кто за этим стоит.

Я был уверен, что отец, но с ним встретиться получилось лишь раз, говорить он со мной не захотел, после чего я пятнадцать суток протирал грязные кушетки в обезьяннике. Якобы за хулиганство и нападение. Хотели грабеж приписать, но папочка «сжалился».

Меня пытались забросить на трудовую, но я устроил бучу, получил дубинкой по печени и еще плюс пятнадцать суток. За дебош. Но убирать помойки я все равно отказался. Только делал вид. В итоге огреб от таких же, как я, наказанных, по печени. Твари безмозглые!

Пошли все нахрен, не склоню голову перед нищими. Низкая прослойка – это бесполезный планктон, который только и делает, что жрет, жрет, жрет. И подчиняется. Кланяется перед высокопоставленными людьми, на колени встает перед теми, кто может дать работу, вылизывает туфли, образно говоря, притворяется хорошеньким, чтобы урвать лишний рубль у богачей вроде моего отца. И меня, конечно. Только я выпал из золотой ячейки. Ненадолго.

Я вернусь в строй. Не знаю, как, но вернусь.

Теплая вода. Какой кааайф. Я мылся нормально последний раз перед сексом с мышью. Елки, а я ведь даже не знал тогда ее имени. Как там Егор шефиню называл? Агата… Евгеньевна? А-га-та. И на кабинете табличка была «Коршунова А.Е.» Во бред!

Когда я озвучил в ментовке свое имя, с меня долго ржали, а потом принесли распечатку, и я понял, что кто-то влез не только в мою жизнь, но и в личные данные, перекроил мою судьбу. Это мог сделать только человек с большими связями. Значит, папа. Но за что? Разве я чем-то его огорчил? Не женился до тридцати, как он хотел, не завел себе постоянную женщину, не принес в пеленках внуков? Но это ведь не повод выбрасывать сына на улицу! Единственного сына!

Хохма в том, что я теперь, оказывается, Пух Руслан Евгеньевич. Пух? Серьезно? Шутники. Пальцы выверну тому, кто такую фамилию придумал.

Медленно растирая тело мылом, я долго стоял под струями и думал, как себя правильно вести, чтобы загнать мышь в ловушку. Чтобы папу заставить одуматься.

После всего, что случилось, хотелось только нагнуть эту суку, что согласилась сесть на мое место, и трахнуть. Даже если будет брыкаться, все равно потечет. Ну не убивать же дуру? Я понимал, что давить и принуждать не смогу, да и не позволят – мигом выбросят на улицу. Потому, наверное, стоит вести себя прилично. Если бы это было просто. У меня внутри бурлило все от ярости, зубы крошились от одной мысли, что невзрачная девчонка теперь пользуется всеми моими благами.

Когда я выкупался, вещи уже лежали на полке возле чистого полотенца. Даже белье принесли, снова семейки. Кто их сейчас носит? Зато чистые.

Благодарить этих тварей за подачку не стану, потому молча оделся, прочесал пальцами волосы, несколько раз прополоснул с мылом рот. Зубной щетки катастрофически не хватало. Скрипя зубами, оценил робу уборщика в отражении. Сжав край рукомойника, наклонился и пообещал:

– Ничего, будете скоро все уборщиками пахать. Заставлю пол языком вылизывать. – Я откинул назад отросшую слегка челку, поправил, чтобы лежала получше, но пряди от дерьмового шампуня сбились и торчали во все стороны. О стрижке и салоне моя голова только мечтала последние дни.

– Ничего, я потерплю, – сказал зеркалу. – Сначала разберусь с мышью Агатой, с которой началось мое падение, а потом всех поставлю раком.

Осторожно выглянул в коридор. Девчонки из офиса, не помню, как звать, захихикав, сбежали в сторону кухни.

Позже с ними разберусь. Сейчас у меня есть цель, и эта цель не знает, с кем связалась.

Егор ждал меня у окна, сложив руки назад. Мышцы бугрились от натяжения, широкая спина перекрывала вид на город. Он знал, что я выйду только сюда, но… Я на носочках побежал к лестничной клетке, спустился на один этаж, перебежал по коридору и поднялся на грузовом лифте на крышу. А потом дело техники – сбежать по закрытой лестнице и открыть боковую дверь.

До кабинета, где сидит моя цель, оставалось метров двадцать, но пройти нужно через заполненный зал сотрудников и успеть, пока Егор не кинулся.

Я не бежал. Передвигался спокойно. По пути подхватил швабру и совок с длинной ручкой, волосы специально приопустил на глаза, чтобы не узнали и шум не подняли раньше времени.

Все шло спокойно, никто не оглянулся и не кинулся, но, когда я добежал до конца зала, меня это дико взбесило.

Я что, мелкий в глазах?

Резко остановился. Будто уперся в стену. Повернулся. Наверное, я сейчас напоминал убийцу, потому что ближайшая тетка, шарахнулась в сторону, прижав к обвисшей груди ладонь.

Кто-то поднял голову, всмотрелся, пытаясь меня узнать, кто-то потер нос, продолжая говорить по телефону, кто-то передвинул стул и тоже посмотрел на меня, но через секунду все, до единого, вернулись к работе, словно ничего не произошло и перед ними не стоял их шеф – я!

Дверь уборной хлопнула.

На противоположной стороне зала появилась фигура охранника. Он шарил взглядом по головам и, наткнувшись на меня, двинулся в мою сторону, как скоростной поезд. Сорвавшись с места, я побежал к кабинету.

Есть у меня заначка. Вот сейчас и проверим подставных пешек на вшивость. Я докажу, что прав!

На бегу я скидывал со стола бумаги, переворачивал мусорки, толкал людей и перепрыгивал через коробки. Народ расступался, гул голосов притих. В воздухе даже пылинки застыли, и время замедлило ход.

Я дернул вставший на пути шкаф. Дверца распахнулась и выплюнула на пол бумаги, книги и канцтовары. У меня фора в десяток метров, но охранник приближался. Быстрый Егорчик.

Я чуть не вскрикнул, когда он легко перепрыгнул преграду, будто не весил центнер, и расстояние между нами сокращалось на несколько метров за секунду.

У нужного кабинета я провел рукой по верхней планке стеллажа и, нащупав запасной ключ, о котором знал только я, влетел внутрь. Захлопнув дверь, вставил в замочную скважину ключ с первого раза. Щелчок, и мышка попалась.

После чего я медленно повернулся и стрельнул ненавистью в ту, что сидела на моем месте.

Девушка вжалась спиной в кресло и распахнула глаза, наполненные золотой дымкой.

– А теперь поговорим по-другому. – Облизнувшись, я растянул злорадную улыбку.

Глава 6

Мышь. Наши дни

– Ага-ата, – протянул он таким тоном, что я на миг забыла, как дышать и где нахожусь.

Подобный страх я испытывала только в театре, когда Геннадий Николаевич попросил меня остаться на дополнительную репетицию. С той разницей, что тогда я могла сбежать, отказаться, уволиться, а сейчас… Трепыхалась, как ласточка в пасти игуаны, и должна была идти до конца.

Отодвинувшись от стола, подалась к коммутатору, но Руслан перехватил аппарат и швырнул его на пол.

Пластик разлетелся на мелкие куски, а меня пронзило ужасом.

Где же охрана? Мама, спаси меня! Только бы не бил! Остальное можно пережить, только не избиение. Не хочу снова.

– Я случайно, – непринужденно развел руками Коршунов и, опершись ладонью о столешницу, перепрыгнул на мою сторону.

Я подскочила.

Что-то упало под ноги, кресло ударилось о стену от моего резкого движения.

Я ускользнула в последний момент, но загребущие пальцы Руслана слегка коснулись волос, больно дернули несколько прядок.

Рванув к двери, я почти дотянулась до замка.

Руслан меня настиг, толкнул лицом к стене. Не сильно, но дыхание сбилось, и я ударилась о шероховатую поверхность бровью и локтем.

– Не смей! – закричала истошно.

В одежде стало тесно, грудь сдавило, тело впечаталось в холодную панель, а горячие мужские руки потянули на себя и вцепились в талию.

– Что ты здесь делаешь, Агата? – на выдохе спросил Руслан, укусил до легкой боли мое ухо и, тронув языком раковину, обвел по контуру и вызвал неукротимый табун мурашек на коже.

Ублюдок!

Меня переполнял страх, смешанный с безумной страстью, потому что не помнить, что мы творили с Русланом в ту роковую ночь, – тяжело. Воспоминания забирали силы, я едва стояла на ногах.

– Мышка облезлая, мышка испуганная. – Его голос опускался ниже, губы щекотали шею. – Мышке захотелось пожить на широкую ногу? Кто тебя купил, а? Папаша? Кто нас поменял местами? Признавайся!

– Отвали!

В попытке дернуться я лишь снова ударилась о стену. Сцепив зубы, выдержала боль, набрала в грудь побольше воздуха, чтобы закричать, но меня развернули к себе лицом и неожиданно смяли губы. Будто навечно запечатали мой крик в горле.

Я пыталась его укусить, не впустить, сопротивлялась, как могла. Сжав зубы, отчаянно колотила руками каменную грудь, а Руслану хоть бы хны! Не сдвигался, не отпускал и не сбавлял обороты – упруго толкнулся в рот языком и поглаживал-изучал мои сомкнутые зубы, напирая сильнее, заставляя меня ломаться от давления, принуждая поддаться слабости.

Никогда. Не сдамся!

Подонок и не таких ломал, я это поняла чуть позже, когда Руслан прижал губы к моему рту так сильно, что я задохнулась от желания впустить его, почувствовать снова безумную страсть и пламя. Горячие руки беспардонно скатали мою юбку по бедру и, накрыв трусики, Руслан сильнее впечатал меня в стену. Пришлось вдохнуть от неожиданности, и ядовито-сладкий язык бешено ворвался в рот, чтобы сожрать мою волю.

Когда шаловливые пальцы пробрались под кружево, бесцеремонно и без спроса втолкнулись в меня, а поцелуй превратился в безумие, я, не сдержав стон, сползла по стене. Осталась висеть вялой куклой в его умелых руках.

Коршун глухо засмеялся. Это смех победителя, а я замычала и отпустила себя, соглашаясь с поражением. Ненавижу его за то, что сильнее.

Руслан оторвался на миг от моих губ.

– Ты помнишь мои ласки, мышка, помнишь…

В дверь с другой стороны кто-то грохнул.

Я сжалась от испуга, а Руслан накрыл свободной ладонью мои губы и, продолжая вталкивать в меня два пальца, безумно ритмично, прошептал:

– Скажи ему, что все в порядке, или Егорушка-душенька увидит, как я тебя трахаю у стены, – низкий голос Руслана ломался хрипотцой, рассыпался яростью, а небесно-пронзительные глаза полыхали холодной синью и обещали мне жестокое наказание.

Во что я влезла? Мамочка родная, забери меня.

В дверь снова ударили. Плечи у Егора ого-го! Развалит кабинет, но спасет, я знаю.

Ладонь Руслана сместилась на затылок, стянула волосы до легкой и приятной боли, а губы, слегка прикасаясь к моим, повторили еле слышно:

– Прогони его.

Я увела голову в сторону и вверх, задыхаясь от собственной слабости.

– Егор! Нет! – закричала в потолок и стукнулась затылком о стену, потому что напор и темп ласк ускорялся, а поцелуи, что жгли похлеще углей, рассыпались по шее и плечам.

Покусывания не прекращались, путали мысли. Толчки зачастили, разогревая меня изнутри. Взрывая.

Я еле выговорила:

– Егор, все в порядке! – получилось совсем ненатурально, истерично.

– Точно? – переспросил охранник из-за двери.

Руслан вталкивался в меня, слегка растягивая и массируя, и смотрел в глаза. Он выжигал меня до дна безмолвным приказом прогнать охрану. Коршунов знал, что делать, знал, что я подчинюсь – нажимал на чувствительные точки, волосы путались в его руках, а я бесстыдно плавилась и тянулась за ощущениями. Наглые пальцы вошли в меня на всю длину, отчего я потеряла нить реальности.

– Агата Евгеньевна? – громыхнул Егор по двери.

Я уже не смогла ответить, только замотала головой.

Толчки во мне ускорились, мышцы сковало, бедра стянуло. Кажется, я дернула Руслана на себя, запустив в его влажную шевелюру пальцы. Меня колотило от подкатывающих высоких волн наслаждения и не получалось выдавить и слово.

Еще миг, стрела, скользнув вдоль позвоночника, выдернула узел за узлом из хребта. Я закрыла глаза и распахнула губы. Мне нужен воздух! Еще. Еще. Еще!

Руслан толкал, крутил, нажимал. Сильнее и точнее. Рвал меня беспощадно на кусочки неправильного счастья.

– Да-а-а! – вскрикнула, сдерживаясь из последних сил, и рассыпалась на вершине оргазма сухим песком.

Руслан победно засмеялся и, прижав ладонь к пульсирующей точке, выдавливал из меня последние искры.

– Скотина, – все что смогла выдохнуть, сжимаясь вокруг его пальцев, а он кусал мой подбородок, поднялся поцелуями выше и словно ударил меня усмешкой по губам.

Глотнул на подходе мои ругательства, целуя, разминая до состояния податливой глины и заставляя молчать, поддаваться его власти. Да я и не могу говорить, хочется лишь орать, как не хочу здесь находиться. Не хочу в это играть!

Но не получается.

Я онемела от перевозбуждения и ослабла от пойманной разрядки. Я признала поражение.

– Такой ты мне нравишься больше, мышь, – издевательски прошептал Руслан и, осторожно вытянув руку из-под юбки, поднес пальцы к своим губам и слизал мою влагу. Сначала один палец, затем второй, заурчал протяжно и прикрыл от удовольствия шальные глаза.

Как можно быть такой мразью и таким обворожительным одновременно? Не понимаю.

Он распахнул веки и взял мое лицо в свои ладони. Говорил спокойно, с расстановкой:

– Ты ответишь за все, мыша. За каждую ночь, что я провел не в своей теплой постельке. За каждый час, за каждую минуту и секунду. Я буду тебя иметь столько, сколько захочу, и ты будешь не против.

Я опала на руках Коршунова и едва не взвыла от беспомощности. Он меня сломает. Свернет душу в трубочку и выбросит собакам.

Как пережить эти игры и потом идти дальше? Ненавижу и его, и его отца!

– Отпусти… – увела взгляд в сторону и попыталась выбраться из крепких объятий. Ноги подкосились, во рту полыхали едкие слова правды, но я сцепила зубы до хруста и смотрела в пол. – Пожалуйста, отпусти.

– О, нет, детка, – прошептал Руслан на ухо и, подхватив меня за бедра, понес к столу. – Теперь ты не смотаешься. Я тебя отымею. И не один раз.

Глава 7

Коршун. Наши дни

– Этого не будет, – прошипела Агата, вырываясь.

Впилась ногтями в плечи, кажется, кожу проколола, но я не испытал боли, только колкую ярость и безумную страсть.

Все мускулы были напряжены, кровь словно схлынула от головы и собралась в паху. Сосредоточилась в брюках. Я горел и трескался на куски.

Зараза блеклая, так тряслась на моих пальцах, что я чуть не кончил. Тридцать дней голода сказались, скорее всего, а Агата просто под руку подвернулась, пусть не обольщается. Не хотел ее трогать, не мое это – иметь использованный материал, но сорвался. Желание трахнуть эту тварь, что поселилась в моем доме, стала руководить моей фирмой, вспыхнуло неожиданно, когда мы оказались у стены. Выпорхнуло из меня, словно фейерверк.

Я хотел узнать правду, встряхнуть девушку, немного испугать, но когда услышал запах ее бархатной кожи, приблизился к распахнутым губам – пропал. Будто шарахнулся головой в стену и забыл, зачем пришел. Рухнул в пропасть темного и опасного влечения.

Когда нес мышку к столу, ощущал, как она трепещет в моих руках. Подрагивает всем телом, дышит порывисто в лицо и смотрит, будто режет по-живому плавленым золотом. И это не страх – это отголоски кайфа. Девушка не сопротивлялась больше, не кричала, только повторяла, как мантру:

– Ты не сделаешь это. Не посмеешь. Не позволю. Ты не сделаешь…

И смотрела в душу, которой у меня нет. Я давно дерьмовый пустой человек. Не страдаю самобичеванием, самокопанием и самокритикой. Я наслаждаюсь каждым днем и живу, как в последний раз. Жил, да, поправочка, но все это просто нелепая кочка на пути моей свободы и ровной дороги бесполезной, но весьма шикарной жизни. Меня все устраивало и имел я всех в виду.

– Руслан, нет, – говорили сладкие губы, уворачиваясь, а я не слушал.

– Еще как позволишь, – прижимал девушку к себе, шептал, окрашивая голос бархатистым низом: – Я тебя отымею на этом столике. Между прочим, на своем столике, мыша мелкая. И ты будешь искрить и орать, как текучая мразь.

Пока Агата не ответила гадость, а только распахнула губы для этого, я погрузился в ее рот языком, и когда она слабо засопротивлялась, похлопывая меня руками по груди, свободной рукой сгреб все со стола. Бумаги, карандаши, мелочи с грохотом полетели на пол. Прервал поцелуй, когда в порыве страсти, смешанной со злостью, девушка прикусила мне губу и задрожала в руках, сопротивляясь больше из гордости, а не желания отступить.

Она будто шарнирная куколка, которую можно усадить, как пожелаешь, как пластилинчик, что разминается в руках проще-простого. Податливая. Мягкая. Гибкая. С ней можно делать, что угодно: распалять, нагибать, растягивать – будет собачкой бегать у ног и просить еще.

Она уже мне скучна, потому что предсказуема, но я ей засажу, вопреки своим же бзикам. И не раз. Просто ради принципа. И из-за голода, конечно.

– Ты будешь отрабатывать, пока я не наиграюсь, – буквально влил слова в ее покрасневшие от поцелуев губы и уклонился от рывка головой. Ударить хотела, дикое животное, вот же!

– Урод. – Агата пихнула меня кулаком в грудь так сильно и неожиданно, что я едва не потерял равновесие.

Она успела высвободить руки и шлепнуть меня по лицу. Смазано, но одно то, что посмела на меня руку поднять – обожгло ненавистью. Меня не бил даже отец за шальные выходки, а девка на это не имеет права.

– Тише, бешеная, – завел ее руки назад, собрал в ладонь, удивившись, какие у нее маленькие пальцы и узкие кисти.

Заставив Агату прогнуться в спине и выставить вперед аппетитные упругие груди, встал к ней вплотную и своим весом почти уложил на спину. Темные соски впечатались в ткань и призывно сжались.

Приблизился к ним, неотрывно глядя в полыхающие огнем глаза. Девушка задержала дыхание и выдохнула со стоном, когда я прошелся губами поверх блузы и укусил вершинку. Покрутив немного, накрыл ртом, захватил целиком.

Агата свистнула сквозь зубы убойный мат, а меня скрутило еще большим желанием.

Мне нравилась ее реакция. Острая. Настоящая. Не фальшивая, как у некоторых однодневок, которые притворялись, что не знали, кто я такой. Знали прекрасно. Даже подсчитывали состояние, которое получат, если вдруг снизойду напялить на их пальчик обручальное кольцо. А я мог лишь напяливать их на себя и то не всех.

Меня все знали, бегали, ловили, подстраивали встречи. Наивные курицы.

Это сейчас вдруг забыли, словно всем разом почистили память.

Но я заставлю их вспомнить. Собаки! Лишили меня нормальной жизни, сна, еды, комфорта. Пух, говорите? Будет вам не Пух, а Трах-Бух! Всех накажу за эту игру.

Память о проведенных сутках в камере влила в кровь свирепый токсин. Покатав между зубами восставший сосок, все еще крепко держа мышку за руки, сильнее прикусил, до боли, выждал, что запищит, завертится ужом, но она лишь сильнее вспыхнула и глубже задышала, будто вот-вот расколется на очередной оргазм. Зараза такая! Тащусь от нее.

Я зло укусил упругую грудь и сильнее надавил, уложив девушку спиной на стол. Она что-то прошептала, смяла губы между собой, раскрыла их, снова закрыла, подхватывая воздух, закатила глаза от удовольствия и жажды. Буквально видел, как борется с желанием шваркнуть меня ногами или расставить их. Я видел это в карамельно-желтых глазах, читал в расширенных, как черные озера, зрачках. Приподнял выше и, стянув пальцами густые каштановые волосы, впился в раскрытый рот, смял горячий и влажный язык, завертел им так быстро, что у самого искры едва не вылетели из штанов.

Глава 8

Коршун. Наши дни

Она больше не дергалась, лишь слабо сучила ногами в воздухе в поисках опоры, а потом вдруг обняла мои ягодицы, расставив бесстыдно бедра. Юбка так и осталась гармошкой на животе.

По паху прошла волна тугой боли. Я оторвался ото рта мышки и, отстранившись, разорвал ее трусики. Кружево с тихим треском покорилось моим рукам и обвисло с одной стороны порочного треугольника светлой лентой.

– Не позволю, – захрипела безвольно Агата, но не смогла подняться. Отпустила меня, убрала ноги и снова оказалась в воздухе, будто букашка в паутине, скованная моими руками за спиной и с порочно раскрытыми лепестками.

– Правда? – я отпустил ее, поднял одну руку вверх, показывая, что освободил, второй, расстегивая ширинку, дернул в сторону ненавистные семейки и высвободил себя. Погладил по каменной длине и сжал в кулаке головку, что готова была взорваться от малейшего погружения.

Подошел ближе к девушке. Она неотрывно смотрела прямо мне между ног, юркий язычок обвел припухшие губы, оставляя мокрый порочный след. Я потерся напряженным членом о влажные складочки и ехидно улыбнулся.

– Ну прогони меня. А-га-тушка. Попроси уйти или войти. Поглубже, – слегка толкнулся в нее и тут же отступил. Дразнил, мучал. – Могу свалить, если хочешь, – снова коснулся, мягко и плавно вошел совсем чуть-чуть. Тугая какая, м-м-м…

– Ублюдок, – выплюнула она и отвернулась. Закусив нижнюю губу, прикрыла глаза. Щеки ее разрумянились, темно-русые с медным отливом волосы расплылись по столешнице, грудь порочно уперлась в светлую ткань крупными ягодками сосков и притягивала взгляд.

Резко развел планки блузы в стороны, оторвав пуговицы и обнажив молочные полукружия девушки. Агата сдавила пальцами столешницу и приоткрылась сильнее, сама согнула ноги в коленях и безмолвно потянула к себе.

Светлая кожа в зоне декольте покрылась блеском пота, дыхание девушки участилось, а припухшие складочки призывно приоткрылись, разрешая мне ворваться глубже.

Но я не спешил.

– Телочка ты текучая, вот кто, – коснулся ее головкой, погладил вдоль, размазывая влагу между пальцами, сжал другой ладонью упругую попку, а девушка затряслась и выгнулась-подалась навстречу. – Да-а-а, детка, все хотят меня, ты не исключение. Но трах не спасет, я тебя все равно растопчу. – И буквально врезался в нее на полном ходу.