Дом на мысе Полумесяц. Книга 3. Возвращение домой

– Можешь попробовать, но вряд ли редактор согласится такое опубликовать.

– Согласится, если не захочет лишиться работы.

– Слышь, братишка, да кем ты себя возомнил? Наша местная газета принадлежит «Фишер-Спрингз», между прочим. Они не станут увольнять редакторов лишь потому, что кому-то взбрело в голову совать нос не в свои дела!

Тут снова вмешалась Белла с красным от злости лицом.

– Я скажу тебе, кем он себя возомнил! Командиром эскадрона Люком Фишером, награжденным крестом «За выдающиеся летные заслуги» и орденом «За выдающиеся заслуги», крупнейшим акционером «Фишер-Спрингз»! Он хозяин и этого поля, и местной газеты!

– Ох, черт! Люк Фишер? Тот самый Люк Фишер, который…

– Да, – ответила она, – тот самый Люк Фишер! А я, между прочим, репортер местной газеты. И предлагаю, чтобы ты пошевелил своим толстым задом и раздобыл нам ответы, да скорее! А еще советую на обратном пути зайти к местному лавочнику и попросить заказать побольше туалетной бумаги, потому что многие в этом городе обделаются, когда мы дадим этой истории ход!

Офицер слушал ее со смесью благоговения и ужаса. А потом сорвал шлем и поспешно повернулся к Люку:

– Что именно вам нужно, мистер Фишер?

– Во-первых, хочу знать, где сейчас Джанни и Ангелина Рокка. Потом надо будет восстановить землю. Кто-то должен заплатить за ущерб, и это буду не я. Я увижусь с Джанни и сообщу, что решил. И если я приведу это поле в порядок, местным неплохо бы понимать, что урожайный виноградник – это рабочие места, и их будет много.

– Если хотите, поедем в участок, и я предоставлю необходимые документы. – Полицейский, кажется, встревожился.

Они вернулись в город, и офицер тут же принялся обзванивать людей и призывать их помогать Люку, чем немало насмешил Беллу.

– Пошевелил-таки своим толстым задом, – шепнула она мужу.

Первым в участок приехал редактор местной газеты; ему не терпелось встретиться с владельцем, произвести хорошее впечатление и взять интервью у вернувшегося с войны героя. Он ушел через сорок пять минут, все еще морщась от выволочки, которую ему устроил не Люк, а Белла.

Когда они приехали в дом, где семья Рокка теперь снимала комнаты, Белла оглядела его с ужасом.

– Господи, что за помойка! – пробормотала она. – Настоящие трущобы.

– Не обращай внимания, давай посмотрим, как дела у Джанни и Ангелины.

Как ни старался Люк скрыть своего потрясения, его поразило, как сильно постарели Джанни и его жена. И ему не пришлось догадываться, почему это произошло. Ангелина с порога рассказала их мрачную историю.

– Они приехали и забрали Джанни в лагерь для интернированных. Показали какой-то листок, на нем стояло его имя. После этого всякий раз, когда я выходила в город, мне вслед выкрикивали оскорбления. Потом отказались обслуживать в магазине. И все бы ничего, но они стали приходить к дому, вести себя агрессивно, и тогда я испугалась за детей и уехала. Младшую в школе уже не раз избивали какие-то девчонки.

– А ведь против этого я и сражался! И гляди-ка, то же самое творилось у меня на родине, – ответил Люк. Он посмотрел на Джанни. – А как тебе жилось в лагере?

Рокка пожал плечами.

– Нормально. Кроме язвительных замечаний, не было ничего такого. Хуже всего была скука: нечем заняться, некуда пойти. Я гораздо больше тревожился за Ангелину и детей и чувствовал себя виноватым, что тебя подвел. Столько вложений, и все коту под хвост. Нет у нас больше виноградника, о котором мы мечтали.

Люк пристально посмотрел на Джанни, надеясь услышать от него хоть что-то положительное.

– Но ты же помнишь, что вы оба подписали контракт?

Джанни посмотрел на жену, а та взглянула на него широко раскрытыми глазами. Он снова пожал плечами.

– И это все? – Белла перевела взгляд с Джанни на Ангелину. – Вы так легко сдадитесь? И проведете остаток дней, жалея себя и сокрушаясь о том, как все могло бы быть, вместо того чтобы взять и попробовать что-то исправить?

– А что мы можем сделать?

– Понимаю, расстаться с этой роскошью будет тяжело, – Белла обвела рукой их убогую квартиру, – но почему бы вам не вернуться на виноградник и не отремонтировать дом, чтобы у вас было приличное жилье? Потом можно построить новый забор по периметру поля, восстановить систему полива и, наконец, импортировать новые лозы.

Джанни взглянул на Люка; на лице его читалась смесь надежды и недоверия.

– Но как же земля? Ты сказал, ее полили химикатами.

Люк улыбнулся:

– Я немного преувеличил, чтобы убедить нашего друга офицера и заставить его действовать. На самом деле, не думаю, что вандалы использовали ДДТ или другие химикаты; скорее всего, виноград погиб просто потому, что за ним не ухаживали.

– Так что скажете? – спросила Белла. – Готовы принять вызов или пусть эти больные ублюдки выиграют?

Джанни рассмеялся.

– Боже, Люк. Слышал, ты летал на «Спитфайрах»[11], но не думал, что один из них понравился тебе настолько, что ты решил на нем жениться. – Его улыбка померкла, и он продолжил: – На восстановление виноградника уйдет много времени, и денег в этот раз понадобится намного больше. Ты готов рискнуть, учитывая, что случилось с вложениями в первый раз?

– А как еще вернуть мое первоначальное вложение? – ответил Люк. – К тому же, как верно подметила Белла, нельзя допустить, чтобы злодеи выиграли. – Он замолчал, а потом добавил: – Надеюсь, мы больше не станем воевать с Италией.

* * *

Рассказ Джанни Рокка и его жены потряс и ужаснул Люка и Изабеллу, но, когда через несколько недель они встретились с бывшим однополчанином Филипа, брата Люка, и выслушали его, их печали и гневу не было предела.

Прежде всего их поразило физическое состояние бывшего солдата. Он был истощен и напоминал скелет; худобу подчеркивала одежда, висевшая мешком и казавшаяся на несколько размеров больше. Лицо мужчины было сплошь покрыто морщинами, при ходьбе он сутулился и не мог пройти нескольких метров, даже опираясь на посох. Мужчина выглядел дряхлым стариком; Люк и Белла ужаснулись, узнав, что на самом деле он был ровесником Люка. На комоде за креслом стояла фотография, сделанная, очевидно, до войны. Контраст между пышущим здоровьем молодым человеком с портрета и бледной его тенью ярко свидетельствовал о жестоком обращении, которому подвергся солдат.

Его рассказ, ради которого Люк проехал пол-Австралии, подтверждал пережитые им испытания. Поначалу он не хотел об этом говорить, но, узнав, что Люк сам побывал в лагере для военнопленных в Германии, неохотно согласился рассказать все, на что хватило сил.

– Япошки нас поймали и отвезли работать на строительство железной дороги. Ее потом прозвали «дорогой смерти», – начал мужчина. – Я был знаком с Филом и до плена, мы были из одного отряда и в хижине поселились вместе, помогали друг другу. Он спал на соседней койке, и мы неплохо друг друга узнали. Говорили в основном о доме; он вспоминал об Амелии и Клэр. – Бывший солдат помолчал и добавил: – Ну и, конечно, мы с ребятами очень удивились, когда он сказал, что вы его брат.

Солдат улыбнулся.

– Кажется, Фил тоже удивился, что мы все про вас знали; думаю, он вами гордился. А в этой богом проклятой дыре нам всем нужно было чем-то гордиться, иначе было никак. А Фил… было в нем что-то такое, что производило впечатление на ребят, какое-то спокойное достоинство и умение за себя постоять. Мы в этом убедились, когда начали работать на железной дороге. У Фила сразу возникли стычки с охранниками. Его даже били пару раз, но сломать его дух не могли – не с тем связались. Фил лишь становился упрямее.

Мужчина замолчал и глотнул воды из стоявшего на столике стакана.

– Больше всего они любили бить нас сапогами и прикладами винтовок. Могли ударить и штыком, и рана становилась смертельной, если в нее попадала инфекция. Фил не любил, чтобы им понукали, он, видно, привык сам раздавать приказы и не терпел, когда приказывали ему; это его и сгубило.

Там был один малый, капитан; настоящий садюга, и у него был зуб на Фила. Он был настоящим зверем, этот капитан; ему ничего не стоило подойти к заключенному и выстрелить ему промеж глаз лишь потому, что тот как-то не так на него посмотрел.

Люк и Белла в ужасе уставились на солдата.

– Поверьте, я не вру. Сам видел. И вот однажды они с Филом схлестнулись. Теперь-то я понимаю, что это было неизбежно; надо нам было заранее догадаться, что все так и будет, и тогда, может, и уберегли бы Фила. Все началось с того, что охранник толкнул одного из наших, и тот повалился на землю. Бедняга и так был на последнем издыхании, мучился от дизентерии. Фил нагрубил охраннику и толкнул его. Тот упал, и наши ребята рассмеялись. Подошел тот малый, капитан, и набросился на Фила; стал бить его ногами и кулаками, пока Фил не потерял сознание. По крайней мере, мы думали, что он вырубился.

Капитан решил на него помочиться. Смеялся все время, а закончив, отвернулся и стал застегивать ширинку. И тут мы даже вздрогнуть не успели, как Фил вскочил, выхватил у охранника винтовку и проткнул штыком толстое пузо капитана. Вспорол ему брюхо до самого горла. Капитан упал на колени, закричал, кишки вывалились на землю в лужу мочи… Он умер в муках. А наши ребята ликовали.

Мужчина замолчал и снова глотнул воды, уже в третий раз с тех пор, как начал говорить.

– Не стану рассказывать, что они потом сотворили с Филом. Вы не должны это слышать. Мы – те, кто при этом присутствовал, – навсегда это запомним, но ни к чему подвергать остальных тому, что пережили мы. Он умирал три дня и за это время ни разу не вскрикнул и не застонал. А мы могли лишь думать: скорее бы он умер, скорее бы перестал мучиться. Так что можете представить, каким пыткам они его подвергли.

Через две недели в лагерь назначили нового командира. К тому времени уже ходили слухи, что японцы на грани поражения; неудивительно, что они стали относиться к нам чуть более человечно. Потом янки сбросили две бомбы, и Япония сдалась.

Вскоре Люк и Белла ушли, но перед уходом Люк взял с солдата обещание:

– Если вдруг решите выйти на работу, свяжитесь со мной. Я попробую найти вам место в «Фишер-Спрингз».

По дороге на станцию Люк обратился к Белле:

– Ты же в курсе, что твой отец хочет, чтобы я как можно скорее возглавил группу компаний? Так вот, первым делом я наложу запрет на сотрудничество с организациями, где работают японцы, и на торговлю с японскими фирмами.

– Одобряю, – согласилась Белла, – а жена Фила, интересно, знает, что с ним произошло?

– Надеюсь, нет. И я ни слова ей не скажу.

– А знаешь, было время, когда я ненавидела и презирала Фила, потому что считала, что ты из-за него уехал. Теперь я кажусь себе такой мелочной. Мне стыдно.

– Думаю, события последних лет побудили многих иначе взглянуть на отношения с людьми. Произошло глобальное переосмысление. Я немало слышал про немцев; слухи ходили ужасные, но, судя по всему, японцы были ничуть не лучше, даже хуже. Еще не закончилась первая половина века, а я уже потерял двух братьев в двух войнах. Сола я не помню; когда он умер, я был совсем маленьким. Но о ссоре с Филипом буду сожалеть до конца жизни. Довольно Фишерам погибать на войне. Надеюсь, теперь мы сможем сосредоточиться на делах более мирных, например на развитии нашей компании.

– И расширении семьи.

– Правильно я понимаю, что одного ребенка тебе будет мало?

– Правильно. Мне очень нравится сам процесс.

* * *

Хотя Амелии Фишер было почти сорок лет, она оставалась очень привлекательной женщиной. Глядя, как она разговаривает с Люком, Белла думала: «Вот бы мне в ее возрасте так же хорошо выглядеть».

– Фил любил тебя. Ты же знаешь? – сказала Амелия.

Люк кивнул.

– Я никогда в этом не сомневался.

– Он расстраивался из-за того, что вы не смогли поладить, и жалел о вашей размолвке. Считал, что это его вина. Он несколько раз писал тебе и извинялся. Ты получал от него письма?

– Да, и с сожалением признаю́, что даже их не открывал. А еще больше сожалею, что мы так и не помирились. Я до конца жизни буду чувствовать себя виноватым.

Амелия посмотрела на деверя, оценивая человека, которого видела впервые, и сравнивая реальность с легендой. Люк Фишер казался таким спокойным, сдержанным, почти застенчивым и совершенно не производил впечатления самоуверенного героя, каким она его представляла.

– Фил упоминал тебя в последнем письме, которое я от него получила. Это был ответ на мое, в котором я рассказала ему про твой орден. Об этом писали во всех газетах.

Люк улыбнулся.

– Наверно, потому, что все газеты принадлежат «Фишер-Спрингз», – скромно заметил он.

Амелия рассмеялась.

– Возможно. Хочешь, прочитаю, что он написал?

– Только если это тебя не расстроит.

Амелия скрылась в соседней комнате и вернулась со сложенным листком бумаги. Слушать письмо было мучительно, учитывая, что Люк с Беллой только что узнали о случившемся с Филом. Амелия читала, и ее голос дрожал от переполнявших ее чувств:

– «Прекрасная новость про Люка и орден; другого я от него не ожидал. Он, как всегда, в самой гуще событий – совершает подвиги, пока остальные сидят, плюют в потолок и ждут приказов от начальства, а приказов так и нет».

Амелия замолчала и посмотрела на Люка.

– А ты знаешь, что случилось? Что они с ним сделали в том ужасном месте? – Заметив колебание Люка, она накинулась с расспросами: – Ты знаешь, да? Расскажи! Прошу, расскажи.

– Нет, Амелия. Поверь, лучше не знать. Мне самому рассказали не все, но этого было достаточно. Скажу лишь, что Фил вел себя как настоящий герой и больше моего заслуживает орден. Он знал, что его убьют, но это его не остановило. – Люк замолчал ненадолго и продолжил: – Пару недель назад я говорил с его однополчанином. Он был рядом и все видел. Фил, безоружный и окруженный врагами, сумел убить одного из самых бесчеловечных и жестоких охранников в лагере. Тот подвергал заключенных немыслимым пыткам, но, когда Фил с ним разобрался, к пленным стали относиться лучше. Я, конечно, точно этого не знаю, но догадываюсь, что без участия Фила многие австралийские солдаты не вернулись бы домой из того лагеря.

Белла заметила слезы, блеснувшие в глазах Амелии, и решила, что пора сменить тему на более жизнеутверждающую.

– Расскажи про Клэр, – попросила она. – Сколько ей сейчас лет? Семь?

– Восемь, – с улыбкой ответила Амелия. – На прошлой неделе у нее был день рождения. Очень умная девочка, учится лучше всех в классе. Любит читать, любит музыку. Очень похожа на отца.

– У тебя есть все необходимое? Я знаю, Филип умел распоряжаться деньгами, но представляю, как дорого растить ребенка, – заметил Люк.

Амелия улыбнулась и похлопала его по плечу.

– Мы ни в чем не нуждаемся, но спасибо, что спросил. – Она повернулась к Белле. – Твой отец был очень добр. Созвал бухгалтеров и адвокатов компании, чтобы те взяли на себя заботу о налогах и юридическое оформление имущества Фила. Только по рассеянности он, кажется, забыл им заплатить.

– Нет, это часть страховой политики компании, еще мама с папой ввели это правило, – пояснил Люк. – Расходы на юристов и бухгалтерию управляющих оплачивает компания. Родители придумали и сохранили этот пункт, чтобы привлечь квалифицированных управленцев. За годы эта политика полностью окупилась.

– Хватит о делах, – сказала Белла. – Вообще-то, мы пришли пригласить тебя на свадьбу.

Они обсудили подробности, пообещали, что Клэр станет маленькой подружкой невесты, и наконец пошли к машине.

– Насчет Филипа ты немного приукрасил реальность, да? – спросила Белла.

– Возможно, а может быть, и нет. Сама посуди: у Амелии и Клэр от него остались лишь воспоминания. Наверняка Амелия передаст Клэр то, что я ей сегодня рассказал, и хорошо, если девочка будет расти и считать отца героем. А Фил, несомненно, был героем. Не так уж я приукрасил, если честно. Нас же там не было, мы не испытали на себе те адские условия; разве нам судить?

– Наверное, ты прав. Но хочу предложить еще кое-что, Люк. С Филипом ты уже помириться не сможешь, но давай приглашать Амелию и Клэр на все наши семейные праздники. Филип слишком долго был изгоем, и ни к чему теперь исключать Амелию и ее дочь из семейного круга; они могут обидеться.

Люк ласково взглянул на нее.

– А ты права. Я-то знаю, как одинок человек, разорвавший связь с семьей. Когда мы с Филом поссорились, мне было очень тоскливо.

– Так я и поверила. Ты же колесил по свету и крутил шашни с красотками.

– Я пытался компенсировать одиночество, – самодовольно улыбнулся Люк.

– Что ж, теперь у тебя останутся лишь воспоминания о тех веселых деньках. Я прослежу.

– Но это было до того, как я влюбился в тебя, дорогая, – попытался успокоить ее Люк.

– Не переживай, я прослежу, чтобы ты был занят дома и на работе и тебе некогда было заглядываться на юбки даже мимоходом, – пообещала Белла и добавила: – За исключением шотландских килтов, на них можешь смотреть сколько угодно.

Глава восьмая

Марк и Дженни остановились у двери кабинета Сонни, постучались, и тот их впустил.

– Все в порядке, Марк? Дженни, с тобой все хорошо?

– Все хорошо, пап, мы… то есть я просто хотел поговорить.

Марк волновался, что его решение уйти из «Фишер-Спрингз» шокирует отца, но удивляться пришлось не Сонни, а ему самому.

– Вижу, ты уже все решил. Я прав? – спросил Сонни. – Но расскажи, что у тебя на уме? Я чувствую, ты что-то задумал.

– Как ты понял?

Сонни улыбнулся.

– Какой отец не знает, что на уме у сына? По твоему поведению на работе я понял, что тебя что-то тревожит. Ты давно уже об этом думал, был рассеян и переживал, что я обижусь, если ты расскажешь о своих планах.

– А это не так? Ты не обиделся?

Сонни покачал головой.

– Нет, конечно. Я хочу тебе только лучшего. Как и любой отец. Возможно, я разочарован, но это другой разговор. Так скажи, чем планируешь заняться? Это связано с плотничеством?

Марк в изумлении уставился на отца: он удивился и спокойной реакции Сонни на его сообщение, и предположению, что Марк собирается стать плотником.

– Вовсе нет. Почему ты так решил?

– Когда я думал, что же у тебя на уме, вспомнил, как в детстве ты часами сидел в моей мастерской. Вот и решил: вдруг ты унаследовал мою любовь к плотничеству?

– Теперь понимаю. Ты прав, мне нравится работать с деревом, но я не настолько хороший мастер, чтобы сделать это своей профессией. В отличие от тебя и… – Марк внезапно замолчал.

– В отличие от меня и Билли? Ты это хотел сказать?

Дженни заметила, как при упоминании о младшем сыне по лицу свекра промелькнула тень.

Марк не желал расстраивать отца и принялся объяснять:

– Все началось с журнала, который попал мне в руки в 1944 году, когда мы ждали высадки в Нормандии. Журнал оставил в лагере один американец, и я начал читать его просто от нечего делать. Там была статья одного профессора о синтетических волокнах. Тот писал, что вскоре синтетические ткани составят конкуренцию натуральным в производстве одежды. Всех типов одежды. Я слышал, что полиэстер уже начали добавлять в ковровую нить для придания ей прочности. В Англии сейчас синтетические волокна почти никто не производит; у меня не будет конкурентов. Я разослал несколько писем, раздобыл нужную информацию и тайком навел справки в Брэдфорде. Естественно, в текстильной промышленности больше знают об организации подобного производства. Если я смогу получить лицензию на изготовление полиэстера у крупных химических компаний, меня ждет успех. Я сидел за столом в конторе в Брэдфорде и перекладывал бумажки, пока не переставал понимать смысл написанного. Может, это и семейный бизнес, пап, но он не для меня. Прости.

– Знаешь, компанию выкупил австралийский концерн, когда ты был совсем маленьким. Так что это уже не семейный бизнес. У меня нет по этому поводу сентиментальных чувств. Сам посуди: мой дед был обычным ткачом, и, когда отец заявил, что не станет работать в его ткацкой мастерской, дело чуть не дошло до драки. Потом мой старший брат Джеймс объявил, что женится на горничной, и отец вышвырнул его из дома. Вот уже два примера родительских ошибок. Джош Джонс только что поссорился с матерью, потому что захотел жениться на австрийке. Еще один пример. А я слишком люблю вас обоих и не хочу отталкивать вас своим упрямством или отказом поддержать. Это ваша жизнь, я не смогу прожить ее за вас. – Сонни помолчал и продолжил: – И знаешь что, Марк? – Он посмотрел на Марка, затем перевел взгляд на Дженни. – Твоя мать до сих пор не хочет признавать, что Билли погиб. Я пытался убедить ее, что доказательств слишком много, что другие члены отряда видели, как в него попала пуля и его тело упало со склона горы… Недавно мы чуть из-за этого не поссорились.

Дженни нервно заерзала на стуле: она носила ребенка и поэтому особенно хорошо понимала желания и эмоциональные потребности материнского сердца.

– А почему бы вам не отвезти ее на Крит? – предложила она. – Не прямо сейчас, понимаю, сейчас это неосуществимо, а через пару лет, когда обстановка станет спокойнее и путешествовать будет проще. Если она увидит место, где это случилось, это поможет ей примириться с правдой.

– Я подумаю, – согласился Сонни, – но вряд ли в ближайшее время удастся организовать такую поездку.

Они и не догадывались, как долго им придется ждать. Как обычно, жизнь вмешалась в их планы. Решение съездить на Крит далось им нелегко, но, прежде чем Сонни и Рэйчел наконец смогли предпринять свое паломничество, их ждало множество испытаний, принесших и боль, и светлую радость.

* * *

В ноябре напряжение прошедших месяцев сменилось ликованием: у Марка и Дженни родился второй ребенок, дочка, которую назвали Сьюзен Констанс Каугилл. Старший брат новорожденной Эндрю, крепкий мальчик одиннадцати лет, растущий не по дням, а по часам, очень радовался появлению сестры. Впрочем, его радость вскоре уменьшилась оттого, что спальня Сьюзен, находившаяся рядом с комнатой его родителей, также примыкала к его детской. Он выяснил, что его сестра предпочитала не спать по ночам и, как и все маленькие Каугиллы, оповещала окружающих о своем желании поесть громогласным криком. Кроме того, она постоянно требовала менять ей подгузник или качать ее, чтобы помочь пищеварению.

– Как может такое маленькое существо издавать столько шума? – спросил Эндрю однажды бабушку Рэйчел.

– Ты был такой же, Эндрю, – ответила Рэйчел. Увидев удивление мальчика, она продолжила: – Не только ты, но и твой отец, и дядя Билли, упокой Господь его душу. Вы все горланили что есть мочи. Но ты – громче всех. Я иногда боялась, что потолок обрушится, если твои желания не будут немедленно удовлетворены.

Услышав такую бессовестную клевету, Эндрю потрясенно замолчал. Он уже решил, что родственники против него сговорились, когда дедушка Сонни, слушавший их разговор, добавил:

– И не только потолок в этом доме, Эндрю. Когда тебя крестили, мы думали, что рухнет крыша собора Святой Марии в Скарборо, столько шума ты поднял, когда викарий окунул тебя в воду.

Эндрю убежал, обидевшись, что бабушка с дедушкой его не поддержали. И как они могут приказывать высыпаться и вникать в сложные задачки по алгебре, когда полночи под боком воет банши? Эндрю, правда, не знал, кто такие банши, но слышал, что те славились своим воем.

* * *

Накануне выхода на работу и через год после возвращения домой Люк женился на Изабелле Финнеган. Луиза Финнеган, хоть и настаивала, что молодые должны сочетаться браком как можно скорее, пришла к выводу, что организация «свадьбы года» по австралийским меркам требует времени. Люку повезло, что она не слышала, как он шепнул Белле:

– Может, просто сбежим и обвенчаемся тайком? Мне не нужна вся эта мишура.

– Пусть отведет душу. Ты же знаешь, мама тебя любит, а я ее единственная дочь. И для нее это единственная возможность поиграть в свадебные хлопоты.

Люк не нашел что возразить на эти слова.

Декабрьскую свадьбу на пике австралийского лета отметили роскошным приемом, собравшим сливки мельбурнского общества и деловых кругов. Репортеры фотографировали счастливую пару; позже эти снимки разлетелись по всему миру с описаниями подвигов Люка в юности и на войне. Сияющая невеста держала новобрачного за руку и улыбалась в камеру. Наконец закончились годы ожидания. Мать невесты в платье от известного дома мод – в лучшем, что смогла раздобыть, – израсходовала полдюжины носовых платков, утирая слезы радости.

Когда невеста с женихом вышли на первый танец, Люк прошептал на ухо Изабелле:

– Знаешь, кажется, мы нарушили семейную традицию Фишеров.

– Какую? – подозрительно спросила она.

– Ты не беременна.

Изабелла Фишер с любовью взглянула на мужа, кружившего ее в танце по роскошному залу.

– Ха! Это ты так думаешь!

Через две недели в Скарборо Дженни листала журнал и увидела черно-белую фотографию свадьбы в Австралии. Невеста с женихом стояли на залитой солнцем лужайке. Она прочла подпись под фотографией.