Дом на мысе Полумесяц. Книга 1. Братья и сестры

– Ханна, дорогая, а кто будет на празднике во вторник? – спросил Сол.

– Посмотрим. – Ханна принялась перечислять: – Мои мать с отцом, разумеется. Сестры Флоренс и Сюзанна с мужьями и детьми. Моя младшая сестра Гермиона ждет малыша и не может приехать. Беременность протекает тяжело, врач не рекомендовал путешествовать. Придет и Майкл Хэйг, но, учитывая их нынешнюю ситуацию с Шарлоттой, ее мы приглашать не стали. – Ханна замолчала, потянулась через стол и шепотом обратилась к свекру: – Несколько дней назад Майкл сказал Альберту, что Шарлотта переехала к родителям и прислала ему документы на развод от адвоката. А кроме нашей семьи, будут еще наши соседи с мыса и их гости.

– Большое намечается сборище.

В воскресенье юбилейной недели все многочисленное семейство Каугиллов явилось на благодарственную службу в церковь Святой Марии. В конце богослужения хор исполнил арию «О, покойся в Господе» из оратории Мендельсона «Илия», и присутствовавшие в зале дамы растрогались до слез. Затем хор и прихожане исполнили национальный гимн и трижды пропели хвалу ее величеству. На обратном пути Альберт произнес:

– Лучшего начала праздничной недели и не придумаешь.

Двадцать второго июня, в день юбилейных торжеств в саду, стояла жаркая и ясная погода, хотя было немного влажно. Альберт с устроителями организовали спортивные состязания для малышей: гонки в мешках, эстафету с яйцами на ложках, парные забеги на трех ногах, прыжки через коня, в длину и лазанье по шесту, намазанному маслом. Местного артиста подрядили поставить кукольный спектакль с Панчем и Джуди, а некоторые дамы, как положено истинным викторианским леди, оказались талантливым пианистками, и специально для них на лужайку вынесли пианино и поставили под навес. Фортепианные мелодии и песни предназначались для развлечения взрослой публики. И лучшей артисткой из всех оказалась Конни, чей чистый хрустальный голосок вызывал восхищение у всех, кто его слышал.

Когда малыши продемонстрировали свою прыть и немного успокоились, наблюдая за уморительными проделками Панча и Джуди, незадачливого полицейского и страшного крокодила, настало время угощения. Во время детского чаепития погода начала меняться: тяжелые грозовые облака показались вдали, а теплый ветерок сменился ураганным, с резкими порывами. Над морем вспыхнула молния.

Тогда-то Ханна и забеспокоилась насчет Ады. Из всех детей Каугиллов та почти совсем не интересовалась празднествами, да и Ханна давно заметила, что Ада ведет себя странно. В сентябре она должна была поехать в школу, где училась Конни, – школу принцессы Каролины в Хэррогейте, – и поначалу Ханна решила, что подавленное состояние девочки связано с нежеланием покидать родной дом. Но, расспросив Аду, услышала в ответ, что та с нетерпением ждет поездки в новую школу.

Тогда Ханна предположила, что Ада, вероятно, ревнует из-за того, что с заболевшей на Пасху Цисси слишком возились, но Цисси поправилась, а Ада продолжала вести себя странно. Будь Ада несколькими годами старше, Ханна заподозрила бы дела сердечные, обычные для девочки-подростка, но в одиннадцать лет ей было слишком рано переживать из-за кавалеров. Ханна была хорошей и заботливой матерью, но тут терялась в догадках.

Поужинав, младшие дети взялись за мороженое и имбирный лимонад, и тут Ханна заметила, что Ады нет за столом. Панику поднимать было ни к чему, и Ханна не стала терять самообладания и, даже если бы встревожилась, ничего поделать бы не смогла. Она огляделась и увидела своего старшего сына Джеймса, наблюдавшего за малышами, набросившимися на сладкий стол. Коротко улыбнувшись, заметив снисходительное выражение его лица, Ханни поманила его к себе и произнесла:

– Джеймс, дорогой, ты мне поможешь? Ада куда-то пропала. В последнее время она ведет себя странно. Посмотри, не ушла ли она в свою комнату, и поищи в доме.

– Предлагаешь оторваться от этого великолепного зрелища? – усмехнулся Джеймс и показал на одного из малышей, которому уже стало тошно от тортов с кремом и прочих сладостей.

– Да, зрелище просто не оторваться, – подыграла ему Ханна.

Джеймс улыбнулся, наклонился и поцеловал мать в щеку.

– Ради тебя, мама, я готов пойти на любые жертвы.

Когда Джеймс вернулся, малышей уже отвели в дом номер три, где перед ними готовился выступить фокусник. Они даже не заметили, что волшебник, ошеломивший их ловкостью рук, был тем самым артистом, который часом ранее управлял марионеткой Панча и прочими куклами.

Джеймс бросился к матери.

– Ады нет в доме. Я искал повсюду, звал ее по имени, но не дозвался.

– Столько хлопот с этой девочкой, – ответила Ханна. – Мало мне забот. Я только-только закончила с малышами, а теперь взрослые садятся ужинать.

– Если хочешь, я продолжу ее искать, – предложил Джеймс.

– Да, пожалуйста. Я прослежу, чтобы тебе оставили поесть.

Отправившись на поиски вдоль мыса, Джеймс заметил, что, пока он был в доме, небо потемнело и свирепые тучи нависли над морем, грозясь пролиться дождем. Он дошел до конца мыса Полумесяц, до самой Фалсгрейв-роуд, когда внезапная ослепительная вспышка раздвоенной молнии осветила небо впереди. Уняв минутную дрожь, он заметил вдалеке маленькую фигурку. Хотя из-за нависших облаков стало слишком темно и трудно было сказать наверняка, Джеймс почти не сомневался, что перед ним его потерявшаяся сестра. Но не успел он ее окликнуть, как девочка скрылась во мраке и побежала к центру города. Тихо выругавшись себе под нос, Джеймс почувствовал на лице и руках первые тяжелые капли дождя и поспешил вслед за ней.

Дождь усилился. Джеймс остановился и вгляделся в пустынную улицу, ведущую к железнодорожной станции. На улице никого не было. Он быстро обернулся, убедившись, что Ада не пошла в другую сторону. Убыстряющийся темп дождя вторил ускоренному биению его сердца. Он ссутулил плечи, покрепче запахнул куртку и угрюмо зашагал к центру города. Через сто ярдов сильный дождь сменился беспощадным ливневым потоком; с силой бьющиеся о булыжную мостовую струи разлетались миниатюрными фонтанами. Джеймс вмиг промок насквозь. Забыв о поисках, он бросился бежать к ближайшей парадной, где обычно собирались кебмены. На пути к укрытию сквозь пелену дождя он заметил фигурку, бегущую через дорогу с явным намерением спрятаться за той же дверью. Это была девушка, но не Ада; его сестра была намного ниже ростом. Приблизившись, Джеймс, забыв о собственном благополучии, снял куртку и набросил девушке на голову и плечи. Вместе они пробежали оставшиеся пятьдесят ярдов до укрытия.

За дверью Джеймс забрал у девушки куртку и встряхнул ее; капли разлетелись во все стороны. Он огляделся. В парадной никого не было, хотя россыпь окурков на полу и слабый запах никотина и мочи указывали на недавнее присутствие кебменов. Лишь осмотревшись, он повернулся к своей подруге по несчастью. Его глаза удивленно округлились, когда он узнал девушку, смотревшую на него с глубоким беспокойством.

– Элис, – запинаясь, поздоровался он, – я вас не узнал.

– Благодарю за помощь, мистер Джеймс, – ответила девушка. – Вы поступили очень по-джентльменски, отдав мне куртку, но взгляните на себя, вы промокли насквозь.

Это была самая длинная фраза, которую он когда-либо от нее слышал. Его волновала ее близость и ситуация, в которой они вместе оказались. Пульс участился. Элис опустила руку в карман пальто и достала маленький платочек, промокнула ему лицо и волосы, но крошечный льняной лоскут моментально пропитался водой, и помощь ее оказалась бесполезной. Но ее прикосновение лишило Джеймса всякого контроля над собой; он взял ее за тонкое запястье и притянул к себе. Сжав ее на мгновение в объятиях и заглянув в ее ярко-голубые глаза, он обвил ее тонкую талию другой рукой, а затем, не в силах противиться нахлынувшим чувствам, поцеловал долгим и страстным поцелуем. На миг ему показалось, что Элис ответила на поцелуй, но вскоре она начала сопротивляться и сдавленно протестовать, и он внезапно осознал всю тяжесть своего поступка.

Он отпустил ее и отстранился, покраснев от стыда и смущения.

– Элис, прошу меня простить. Это было недопустимо. Не знаю, что на меня нашло, но вы… вы так красивы, и капли дождя в ваших волосах… Умоляю, пообещайте меня простить.

Последовала долгая пауза, прежде чем Элис ответила, как всегда, спокойно и ласково, без тени упрека в голосе:

– Разумеется, я прощаю вас, Джеймс. Взгляните, дождь прекратился; не пора ли нам возвращаться?

Джеймс выглянул из-под навеса и обнаружил, что дождь кончился так же быстро, как начался. Он вдруг вспомнил, как здесь оказался.

– Я искал Аду. Негодница куда-то убежала, а я обещал матери ее найти.

– Хотите, я вам помогу? – вызвалась Элис.

Искушение согласиться и провести время с Элис почти одержало верх, но Джеймс устоял.

– Вам лучше пойти первой. Люди могут подумать что-нибудь не то, если мы придем вместе.

Элис кивнула и на прощание сказала слова, которые Джеймс потом долго не мог стереть из памяти:

– Думаю, нам лучше забыть о том, что случилось, Джеймс. – Она слегка коснулась его руки и ушла.

Лишь много позже, когда у Джеймса появилась возможность спокойно поразмыслить о случившемся – а забыть об этом, как просила Элис, он оказался не в состоянии, – он вспомнил, что, прощаясь, она назвала его Джеймсом, а не мистером Джеймсом. Он также вспомнил, как она коснулась его руки, и, хотя полной уверенности быть не могло, чем больше он об этом думал, тем больше убеждался, что на короткий миг, прежде чем Элис осознала, что происходит, она все же откликнулась на его поцелуй с такой же горячностью.

Он нашел Аду на Фалсгрейв-роуд, когда повернул обратно. В отличие от брата, девочка совсем не промокла и заявила, что заскучала на празднике и решила прогуляться. Пошел дождь, и она укрылась в дверном проеме под козырьком. Ее голос был угрюмым и неприветливым.

Ада не сказала, что козырек, под которым она пряталась от дождя, находился почти напротив двери, за которой укрылись Джеймс и Элис. Не стала она объяснять и причин своей угрюмости. Все время, пока Джеймс и Элис были в парадной, Ада не сводила глаз с двери, за которой скрылся ее брат и служанка. На ее лице отобразились чувства, совершенно новые для маленькой девочки, и она не могла их объяснить. Несмотря на юный возраст и незрелость, она испытывала стыд, примешивающийся к этим чувствам, и понимала, что никогда не сможет признаться в истинной причине своего несчастья. Тайное восхищение Элис вызывало у нее чувство вины, и с этой виной ей предстояло справляться в одиночку.

Глава седьмая

Дождь, хлынувший в день праздника в саду, не прекратился и ночью и ознаменовал конец долгой череды погожих дней. Остаток недели и еще некоторое время спустя над Скарборо гремели свирепые грозы с молниями, громом, ливневыми, почти муссонными дождями и периодическим градом. Но для семейства Каугиллов и его ближайшего окружения лето выдалось штормовым и в переносном смысле.

Джеймс и Конни пробыли в Скарборо всего неделю, когда Каугиллам-старшим – Солу и Эстер – пришлось прервать пребывание на мысе Полумесяц. Телеграмма пришла, когда семья готовилась идти на пикник; Генри принес ее в гостиную на серебряном подносе, но вручил не Альберту, а Солу. Сол поспешно разорвал конверт, пробежал глазами строки и побледнел.

– В чем дело, Сол? – испуганно спросила Эстер.

– Этель заболела. Нам нужно тотчас возвращаться. Что с ней, не пишут, но, похоже, дело серьезное.

Новость заставила всех приуныть: дети обожали сестру Альберта, но что с ней стряслось, Сол и Эстер узнали, лишь вернувшись в Западный райдинг.

Этель заведовала яслями и начальной школой Грейт-Хортон. В последнюю неделю семестра она часто жаловалась на плохое самочувствие. У нее болела голова, поднялась температура и возникло гриппозное состояние: ее бросало то в жар, то в холод. К симптомам присоединилась боль в горле и периодические головокружения. К моменту возвращения Сола и Эстер на Пил-сквер врач, не в силах поставить диагноз, поместил Эстер на карантин в инфекционную больницу. Персонал больницы пустил родителей к Этель после больших колебаний, и Сол и Эстер обнаружили дочь в полуобморочном состоянии; даже когда та приходила в себя, ее сознание нельзя было назвать ясным.

К тревогам Альберта о здоровье сестры добавились новые домашние заботы; как-то вечером он сел обсудить их с Ханной. Джеймс повел Сонни на песчаный пляж на южном берегу поиграть в крикет, а девочки разошлись по комнатам.

– Все разом навалилось, – пожаловался Альберт жене. – Сначала заболела Этель, теперь Цисси. В начале лета, когда стояла ясная безоблачная погода, она вроде бы пошла на поправку, но после юбилейных торжеств ей снова стало хуже. И Ада… в толк не возьму, что творится с этой девчонкой. Слоняется по дому с мрачным видом и чуть ли на людей не бросается, стоит им с ней заговорить. Джеймс вроде здесь, но все время витает в облаках. Словно спит наяву и приходит в себя, только когда Ада начинает к нему цепляться. А она почему-то чаще других выбирает его своей жертвой. Только Конни ведет себя нормально, да и малыш Сонни.

– Я тоже заметила странное поведение Ады, но никак не пойму, в чем проблема, – согласилась Ханна, – а Цисси нужно отвести к врачу. Она так давно хворает, что это не может быть просто реакцией на погоду.

Ханна вдобавок переживала за ухудшающееся здоровье своей сестры Гермионы. По подсчетам, родить та должна была в начале ноября, но все указывало на то, что сестра вряд ли доносит ребенка до срока.

Обыкновенно в таких обстоятельствах Альберта утешала работа, служа отдохновением или по меньшей мере отвлекающим фактором от домашних забот. Но сейчас даже этого утешения у него не осталось. Торговля шла плохо. К переизбытку шерсти на рынке добавилось снижение спроса, и цены на сырье упали. Тем летом впервые в истории фирмы выдалась катастрофическая неделя, когда не поступило ни одного заказа.

Филип Акройд занимался делами шерстеобрабатывающей фабрики, планируя в дальнейшем передать управление Эрнесту Каугиллу; Майкл Хэйг погряз в бракоразводном процессе, полном взаимных обид и претензий, и вышло так, что летом тысяча восемьсот девяносто седьмого года руководство фирмой легло почти целиком на плечи Альберта. Несмотря на спад в торговле, грозивший затянуться надолго, «Хэйг, Акройд и Каугилл» располагали огромными резервами. Склады их не были перегружены сырьем, так как Альберт предвидел тяжелые времена и в последнее время закупал в Южной Америке, Южной Африке, Австралии и Новой Зеландии намного меньше шерсти, чем десять лет назад, когда в шерстяной промышленности царили безмятежные дни. Закупки помогали поддерживать запасы на минимальном уровне, отвечающем снизившимся запросам немногих оставшихся заказчиков.

К сентябрю тревоги Альберта частично улеглись: Джеймс и Конни вернулись в школу, а для Ады настало время первого семестра в школе-интернате. Сестра Альберта Этель пошла на поправку, и, хотя восстанавливалась не так стремительно, как заболела, врачи тем не менее посчитали ее состояние удовлетворительным. Филип передал часть своих обязанностей по управлению фабрикой Эрнесту Каугиллу и смог снова частично взять на себя ведение дел в «Хэйг, Акройд и Каугилл».

Впрочем, были новости и менее приятные. Развод Майкла Хэйга от недели к неделе оказывался все более неприятной процедурой; стороны засыпали друг друга обвинениями и претензиями, к огромному удовольствию адвокатов, чьи гонорары росли с каждой консультацией и официальным письмом.

Здоровье Цисси продолжало ухудшаться. Стоя на платформе вокзала в Скарборо и провожая Джеймса, Конни и Аду в школу, мыслями Ханна с Альбертом были дома, на мысе Полумесяц, где им сегодня предстояло встретиться с доктором Каллетоном, местным педиатром и их новым другом.

Поезд подошел, пассажиры стали занимать места соответственно обозначенному на билетах классу, и Альберт с Ханной попрощались со своими тремя детьми, поцеловав каждого по очереди. Предчувствие перемен витало в воздухе. Для Джеймса этот семестр должен был стать последним. Вообще-то, он должен был закончить школу еще летом, но остался по просьбе директора.

Они разговорились, когда Джеймс возвращался с крикетного поля после победы над командой противника. Близился конец семестра, и директор напомнил ему об этом.

– Еще несколько недель, и твое обучение подойдет к концу, Джеймс, – заметил директор. – Ты будешь работать в фирме отца?

– Отец хочет, чтобы я продолжил учиться в университете, сэр, но я, признаюсь, не горю желанием, – ответил Джеймс. – Не примите на свой счет, господин директор, но, кажется, я свое отучился.

Директор был одним из самых мудрых учителей того времени, недаром ему поручили возглавить престижнейшую школу Форест-Мэнор. Прежде чем ответить, он задумался над словами школьного старосты.

– Джеймс, я с тобой согласен. Для своих лет ты очень зрелый юноша и готов начать взрослую жизнь. Но раз уж ты не планируешь провести следующие три года своей жизни в закрытой университетской среде, хочу спросить, не согласишься ли ты пожертвовать нам еще три месяца и сделать школе последнее одолжение?

– Какое?

– Мальчик, которого я выбрал на роль нового школьного старосты, осенью сдает три экзамена. От результатов этих экзаменов будет зависеть его дальнейшая карьера. Целиком посвятив себя подготовке, он не сможет как следует выполнять свои обязанности старосты. Если бы ты остался в школе всего на один семестр, я был бы тебе очень благодарен.

– Я должен спросить отца.

Директор виновато кашлянул.

– Разумеется, ввиду обстоятельств обучение будет бесплатным, – добавил он.

Джеймс усмехнулся.

– Тогда он точно возражать не станет. Он же из Йоркшира, сэр.

* * *

В том же году закончить школу предстояло и Конни. После Альберт и Ханна планировали отдать ее в женский колледж, хотя конкретное учебное заведение пока не выбрали.

Что до Ады, для нее приключения только начинались. Ей впервые предстояло уехать из родного дома в незнакомое место и жить в компании более ста пятидесяти девочек, среди которых у нее не было ни одной знакомой, кроме Конни. Если эта перспектива страшила Аду, вида она не показывала. От угрюмости прежних нескольких месяцев не осталось и следа: девочка была оживлена и даже взбудоражена. К ней вернулись веселость и общительность, сменив мрачную ворчливость, к которой домашние уже успели привыкнуть. Даже Джеймс, излюбленная жертва ее недовольства, узнавал в ней прежнюю Аду, которую уже отчаялся увидеть снова.

Когда тормозной вагон [12] скрылся за поворотом и начался первый отрезок пути, Альберт и Ханна повернулись к выходу с платформы. После прощания с детьми на душе было тяжело, и новости, ждавшие их дома, не принесли облегчения.

* * *

Угрюмость и задумчивость читались на лице доктора Стивена Каллетона, сидевшего напротив Альберта и Ханны в гостиной дома на мысе Полумесяц. Ведь ему предстояло выполнить одну из самых неприятных обязанностей практикующего врача, чья профессия подразумевала немало сложных аспектов.

Доктор нервно откашлялся.

– Боюсь, состояние Цисси серьезнее, чем я ожидал. У нее тяжелая форма туберкулеза. Чахотка. – Он замолчал, а родители с ужасом осмыслили его слова.

Ханна горько всхлипнула, и Альберт крепко сжал ее руку. Сам он сидел, стиснув челюсть; боль исказила его напряженные черты и отражалась в темных глазах. Последовало долгое и горестное молчание. Наконец дар речи вернулся к Альберту, и тот задал неизбежный вопрос, боясь услышать ответ:

– Какие у нее шансы, Стивен?

Молодой доктор ждал этого вопроса и был к нему готов, но отвечать все равно было тяжело:

– По правде говоря, шансов мало. Болезнь укрепилась и уже на запущенной стадии.

Он выждал еще немного, хоть и знал, какой вопрос последует. Его задала Ханна, которая по-прежнему сидела, вцепившись в руку Альберта:

– Вы говорите, что шансов мало, но значит ли это, что ситуация безнадежна, или ей все-таки может стать лучше? И что нужно сделать, чтобы увеличить шансы на выздоровление?

– Невозможно сказать, безнадежно ее положение или нет. Хотя болезнь изучается и сейчас мы, безусловно, знаем больше, чем пятьдесят лет назад, лекарство не найдено. Но есть определенные условия, при которых ее состояние может улучшиться… Боюсь, речь о радикальных мерах. – Подготовив почву для того, что он должен был сказать, доктор продолжал более уверенно: – Есть заведения, специализирующиеся на уходе и лечении туберкулезных больных, и мои коллеги говорят, что статистика выздоровления хорошая. Но мы не знаем одного – на какой стадии заболевания поступили в эти заведения выздоровевшие пациенты. Это одна проблема. Вторая – в дороговизне пребывания в этих санаториях. Наконец – и это может стать главным препятствием – лучший туберкулезный санаторий находится в Швейцарии.

Стивен Каллетон снова замолчал и продолжил:

– Причина в местном климате. Альпийский воздух чист, холоден и сух; по всей видимости, в этих условиях болезнь не развивается. Не могу обещать, что Цисси поправится; это было бы с моей стороны безответственно. Но скажу, что, если стоимость лечения и путешествие в Швейцарию не является для вас препятствием, пребывание девочки в санатории увеличит ее шансы выжить. Теперь я вас оставлю; обговорите ситуацию между собой, и, если понадобятся дополнительные сведения – например, о цене, – я буду рад все выяснить. Если решитесь на лечение, которое я предложил, я помогу все устроить. Жаль, что нам приходится вести этот разговор.

* * *

Почти сразу после того, как брат отвез девочек в школу, Аду с Конни разделили. Всех новеньких собрали вместе и проводили в корпус, где располагалось общежитие. Система корпусов предназначалась не для того, чтобы расселить учениц по возрастам. Таким образом школьная администрация поощряла дух соперничества между девочками из разных корпусов и в учебе, и в спорте и командных играх, и во внеклассных занятиях, каких в Хэррогейте было множество – от шахмат и бриджа до ораторского клуба и дебатов. Руководство школы полагало, что подобное соперничество служит девочкам здоровой мотивацией и побуждает их стараться изо всех сил. Среди учителей выбирали наставника корпуса, и те гордились своими подопечными, случись тем одержать верх над соперницами в том или ином предмете.

Среди учениц выбирали старосту корпуса, которая отчитывалась перед наставником, старостами школы и директрисой. Староста отвечала за дисциплину и порядок в своем корпусе. Система располагала к различным злоупотреблениям властью, но на самом деле издевались над младшими в Хэррогейте крайне редко.

Ада и другие девочки, приписанные к корпусу Найтингейл, выстроились в актовом зале. Наставнице корпуса Найтингейл предстояло первой обратиться к своим подопечным и рассказать им, что ждет их в школе. Затем выступила директриса, перечислившая их обязанности, а после девочек препоручили заботам старост.

Староста Найтингейла Хильда Драммонд с любопытством оглядывала новеньких. В школе принцессы Каролины Хильда училась последний год, и в последний раз под ее управление поступила партия первокурсниц. Произнося традиционное приветствие старосты, Хильда внимательно рассмотрела каждую из девочек. Ее пост подразумевал определенные привилегии: одной из них была возможность выбрать первокурсницу, которой предстояло стать ее подручной. Хильда терпеть не могла выражение «на побегушках» – в школах для мальчиков помощников старост именно так и называли – и предпочитала называть свою подопечную Пятницей [13].

Оглядывая выстроившихся в ряд девочек, она заметила подходящую кандидатуру: красивую темноволосую девчушку с живой улыбкой и блестящими темными глазами. На вид хорошая, надежная, энергичная девочка, которая должна была справиться с поручениями Хильды и обязанностями ее помощницы. Хильда вышла в центр зала для речи и встала перед собравшимися, с удовлетворением увидев, что новенькие во все уши слушали ее выступление. После девочки стали ждать, пока старосты назовут их имена и проводят в назначенные им общие спальни. Но прежде, чем все разошлись по комнатам, Хильда поманила девочку, которую заприметила ранее:

– Пойдем со мной. Как тебя зовут?

– Ада Каугилл, мисс, – ответила девочка задрожавшим от тревоги голосом. Ада решила, что у нее неприятности, а ведь она пробыла в школе всего час!

– В чьей спальне Ада Каугилл? – выкрикнула Хильда.

Одна из старост подняла руку.

– Хорошо, вычеркни ее и исправь список. Ада будет моей Пятницей и пойдет со мной.

Ада вышла из актового зала вслед за Хильдой Драммонд и миновала толпу первокурсниц из соседнего корпуса, ждавших своей очереди в коридоре. Когда они отдалились от шумного сборища, Хильда повернулась к Аде и улыбнулась:

– Ада, у тебя такой тревожный вид. Не бойся, все в полном порядке. – Она объяснила, что ждет Аду в роли ее помощницы: – Твои обязанности будут просты и не помешают учебе. Ты будешь поддерживать чистоту и порядок в моих комнатах, выполнять мелкие поручения, принимать и передавать сообщения, открывать дверь и тому подобное. У тебя будет отдельная комната рядом с моей. Поняла?