Нисшедший в ад

Закхей и Иисус долго беседовали наедине, и ученики не мешали им и наслаждались предвечерней спокойной погодой, сидя на крыльце Закхеевого дома среди кадок с невысокими пальмами.

Еще солнце не ушло за горизонт, когда к ученикам вышел Иисус и сказал им, что их приглашает к себе в гости один Его давний друг. Ученики поднялись и пошли за Иисусом. Они прошли две улицы, и через переулок вышли к гостиничному двору. Гостиница была небольшая, в два этажа. Хозяин гостиницы, увидев Иисуса и Его учеников, сказал, что их ждут и позвал свою дочь, двенадцатилетнюю девочку, чтобы она проводила гостей к «чужеземцу». Девочка поднялась по узкой деревянной лестнице во второй этаж и свернула влево, в небольшой коридорчик, где постучала молоточком в первую же дверь, а затем ушла. Дверь отворила молодая, лет тридцати женщина, черноволосая, красивая и, как подумали ученики, очень сильно загоревшая под солнцем. Их также поразило ее яркое, необычное для Израиля, одеяние, которое плотно окутывало всю ее стройную фигуру от шеи до самых ступней. Она улыбнулась, к ней тут же подошел молодой мужчина, тоже красивый, черноволосый, без бороды и очень смуглый. Он сказал несколько слов на каком-то непонятном для учеников языке, и они оба, мужчина и женщина, сложив свои руки ладонями одна к другой перед своей грудью, склонились к ногам Иисуса, по-своему приветствуя Его, а затем, отступив на шаг, пригласили гостей войти в комнату. Ученики были поражены и убранством комнаты, хотя она была временным пристанищем для чужеземной четы. Из мебели в комнате были лишь ложе и лава у стены, зато весь гостиничный желто-коричневый пол был устлан мягким, очень ярким узорчатым ковром. Таких ковров ученики не видели даже в греческих лавках, а стены были увешаны различными бусами и гирляндами из больших разноцветных цветов. В изголовье ложа были прикреплены странные рисунки, на которых были лишь линии и круги. В комнате пахло нардом.

Мужчина что-то сказал Иисусу и Он, обернувшись к ученикам, сказал им:

– Садитесь на пол.

Хозяин и Иисус присели первыми. Ученики, последовав их примеру, неуверенно опустились на ковер. Их руки ощутили насколько ковер был мягким, нежным, отзывчивым. Женщина куда-то вышла и вернулась скоро. Она внесла поднос, на котором было множество различных фруктов, и поставила его прямо на ковер, посередине в кругу сидевших. Затем она снова вышла, но вернулась не так скоро. В руках она несла второй поднос, на котором был большой разноцветный сосуд, из которого валил пар и множество небольших чаш. Этот поднос женщина тоже поставила на ковер и села сама. Она расставила чаши, и из большого сосуда наполнила каждую из них какой-то темно-зеленой горячей жидкостью. Пока женщина наполняла маленькие чаши и раздавала их ученикам, Иисус и мужчина о чем-то беседовали на том же непонятном языке и вдруг одно слово, произнесенное Иисусом, заставило вздрогнуть Петра и Андрея. Они переглянулись. Горячая жидкость из чаши Петра немного выплеснулась ему на левую руку и он слегка поморщился.

– Ты слышал? – шепнул Петр Андрею. – Или мне показалось?

– Кажется, «Патанджали», – сказал Андрей.

– А где мы слышали это слово? – спросил Петр и немного сморщил лоб, припоминая.

– Умелец драться, – шепотом ответил Андрей. – Помнишь, он сказал, что он ученик Патанджали.

– Верно, – удивился Петр. – Как же это я забыл. Но ведь слово вспомнил, как только Учитель произнес его.

– Учитель знает Патанджали, – догадался Андрей.

– Берите, – произнесла женщина по-арамейски с мягким акцентом и придвинула к ученикам блюдо, в котором было насыпано что-то желтое. Ученики подивились тому, какой мелодичный и звонкий был голос у женщины, затем с сомнением поглядели на блюдо. – Берите. Это саккара. [Санскритское слово, от него происходит русское слово «сахар». – В.Б.]

– Саккара? – перешептывались ученики. – Это какая-то странная соль? Желтая, как луна, а не серая.

Мужчина тоже обратился к ученикам по-арамейски.

– Берите, это индийская саккара. Ее наши волшебницы собирают с рогов молодой луны. – Затем он взял из блюда две щепотки саккары и посыпал ею жидкость в своей чаше, приглашая тем самым и учеников последовать его примеру. То же сделали Иисус и женщина. Ученики взяли по щепотке саккары. Некоторые из них попробовали ее на язык и изумились, что она не соленая, а сладкая, «слаще меда». Напиток же сначала ученикам не понравился: он был горячим и, как им показалось, безвкусным, поскольку он не был похож по вкусу на разбавленное водой сладко-кислое виноградное вино, которым во всем Ханаане утоляли жажду. Одному Андрею понравился напиток сразу; затем он взял еще и фрукты и стал запивать их напитком, говоря другим ученикам, что так очень вкусно. Другие ученики тоже взяли фрукты и удивились, что они были намного слаще, чем у них в Израиле.

– Это фрукты в саккаре, – пояснил хозяин, заметив их удивление.

Приятная обстановка дома, приятное общение с чужеземной приветливой четой и напиток сделали свое дело: ученики чувствовали себя прекрасно – бодрыми и отдохнувшими.

После трапезы женщина внесла огромную посудину с водой, чтобы гости могли вымыть руки, и ученики с удовольствием воспользовались ее приглашением, поскольку руки их липли после засахаренных фруктов.

Когда они возвращались в дом Закхея темными улицами Иерихона, ученики стали расспрашивать Иисуса.

– Что это был за напиток? – спросил Иаков Зеведеев. – Это индийское вино? Из каких фруктов или ягод его делают?

– Этот напиток по-китайски называют тцай-ие, – ответил Иисус, – что означает «молодой листочек». Его впервые, еще три тысячи лет тому назад, стали готовить в Китае. Берут листья с куста тцай-ие и варят их в воде. Отец наш Небесный даровал человеку в этих листьях силу, бодрость, успокоение, молодость и здоровье. В Китае этот напиток принимают как лекарство от многих болезней и пьют его без саккары.

– Учитель, скажи, кто такой Патанджали? – спросил и Петр.

– Патанджали, – ответил Иисус, – Мой друг и индийский пророк. Отец наш Небесный открыл ему истину о том, что дух властвует над плотью, и Отец научил его побеждать плоть и ее несовершенства.

– Разве Патанджали иудейской веры, что он верует в нашего Господа? – спросили ученики.

– Нет, он не иудейской веры, – сказал Иисус, – он – индус. Но не говорил ли Я вам много раз, что многие придут с востока и запада, с севера и юга и возлягут вместе с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царствии Небесном? Отец наш Небесный – Отец всему живому, и всё живое верует в Него, не зная Его, но Он знает всех Своих детей. Иудейский народ славен тем, что услышал не только Его голос, но и узнал Его Имя. Но не все иудеи знают Его, – добавил Иисус с грустью.

– Учитель, а этот мужчина, Твой друг, у которого мы только что были в гостях, он – не Патанджали? – спросил Андрей.

– Нет, он ученик Патанджали. Он прибыл в Иудею, чтобы повидаться со Мной.

Иуда ни о чем не спрашивал, но внимательно вслушивался в слова Иисуса, скрежетал зубами и недовольно что-то бормотал вполголоса. Это заметил Фома, идущий рядом с ним.

– Неужели ящик такой тяжелый? – спросил Фома. – Позволь, я помогу тебе.

– Ящик легкий, – ответил Иуда Фоме, и добавил шепотом, чтобы никто не услышал: – Мысли тяжелые, и трудно мне их нести. А ты, Фома-галилеянин, слушай, слушай своего Учителя. Разве приходит Мессия из Галилеи?..

Утром они уже покидали город, чтобы идти дальше, на северо-восток, к Иордану, к тому месту, которое помнит Иоанна Крестителя. Именно там хотел остановиться Иисус.

Множество людей с самого утра их ожидали у ворот дома Закхея, и Иисусов выход из города превратился в целое торжественное шествие. А при выходе из города один нищий, сидевший у самых ворот и просивший милостыню, вдруг закричал, когда шествие проходило мимо него:

– Помилуй меня, Господи, сын Давидов! Помилуй меня, Господи, сын Давидов!

Иисус посмотрел на нищего и подошел к нему:

– Что ты хочешь от Меня, Вартимей?

– Чтобы открылись глаза мои, – ответил слепой Вартимей.

Иисус прикоснулся к глазам его, и он тут же прозрел. Люди, видевшие это, были в восторге и кричали: «Осанна! Осанна!» А Вартимей бросил свой пост у ворот и пошел вслед за Иисусом.

Да, за Иисусом сейчас шло много народа. Кроме двенадцати учеников-мужчин и ученицы Марии Магдалины, за Иисусом следовали несколько мужчин и женщин. И среди них теперь шел и Вартимей. Иуда искоса оглядывал его. Обычный нищий средних лет с серыми волосами и бородою. Ничем не примечательный, такими, как он, в Иудее пруд пруди. А вишь, и он крикнул: «Господи!» да еще добавил: «сын Давидов». Значит, действительно сильную веру имел, если прозрел.

А по поводу слов «сын Давидов» припомнился Иуде один случай, когда Иисус спросил донимавших Его фарисеев:

– Что вы думаете о Христе? Чей Он Сын?

И когда те ответили, что Давидов, Иисус сказал так:

– Как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом, когда говорит: «Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих»? Итак, если Давид называет Его Господом, как же Он сын ему?

«Вот как выходит, – думал Иуда, рассматривая Вартимея, – этот нищий ошибся, а Он не поправил, просто подошел к нему и исцелил его. Что же это выходит? Зачем Ты убиваешь меня, Иисус? Зачем расточаешь Свою милость на недостойных? Зачем Тебе Самария, Финикия, Индия и Китай? Взгляни на меня ласково (ведь только я один точно знаю, Кто Ты!), и я положу всех врагов Твоих в подножие ног Твоих. Я, Иуда из Кариота. Только будь Богом Иудейским, «чтобы расцвела наша кость, как молодая зелень, а на все другие страны вылей гнев Свой».

И до того обидно стало Иуде, что он свернул с дороги и пошел в траву и камни. Глядя перед собой затуманенными невеселыми мыслями глазами, он шагал отчаянно, широкими шагами, не опасаясь ни змей, ни скорпионов, ни львов.

Глава 19. Сны и шаги

Иисус властвовал в душе Иуды, но он чувствовал, что в ней властвовал и кто-то другой – ужасный и враждебный, но соблазняющий; и этому другому вовсе не нужны мелкие кровавые жертвы, этот другой требовал от Иуды иной жертвы – страшной, огромной, немыслимой, невозможной – жертвы, которая стоит всех других жертв, кои были от века и до века. О своих дурных снах Иуда пытался не думать. Но тут он хитрил. Эти сны витали над ним, стояли где-то сбоку, пытаясь напомнить о себе, словно человек, стоящий в стороне, но упрямо машущий руками, манящий куда-то, куда не хотелось идти, но и невозможно было не пойти. А сны были очень дурны, неприятны и вызывали тревогу.

Так, снилось Иуде, что он ест сырое мясо и не может никак им насытиться. Тогда он идет к огромному котлу, где варилось мясо, открывает его и видит большие сваренные куски и среди них голову умерщвленного животного. Эта голова производит на него жуткое впечатление. Он смотрит искоса на нее, замирает от страха. И вдруг веки в этой мертвой сваренной голове дрогнули и открываются глаза, живые, полные муки, страдания и ненависти к нему. Через минуту из котла выскакивает ягненок, сваренный, но почему-то обрызганный кровью и без одной ноги, бегает вокруг Иуды, дразня его. Он в ужасе ловит животное и вновь запихивает его в котел, в кипящее варево, надеясь, что кипяток убьет в нем жизнь, и прекратятся страдания этого животного. Но ягненок снова открывает глаза и снова выскакивает из котла и бегает вокруг него. Иуду мучает его странная живучесть, он страдает, пытается прервать этот сон, и вдруг он видит, что это вовсе не ягненок, это его любимая собака, которая умерла давно, когда он был еще мальчишкой, и над которой – он вспомнил это во сне – он проливал тогда слезы. Сердце Иуды сжималось от боли и сострадания, от отвращения и ужаса, но он все же ловил животное и запихивал его в кипящую воду.

А то и другой сон. Он берет рыбу, и только заносит над ней нож, она открывает свой глаз, полный муки, и пристально смотрит на него, следит за ним. Иуда хочет ее уже резать, а она открывает рот и кричит так, что у Иуды закладывает уши от этого крика, и рука бессильна удержать нож. Дикие, ужасные сны, и Иуда успокаивал себя тем, что эти сны оттого, что уже почти два года он не ел ни мяса, ни рыбы. Но эта догадка не успокаивала его, он чувствовал, что всё не так просто и что в нем вызревает что-то страшное, какое-то решение, невозможное и жуткое, темное и бездонное.

Но в это же время он стал более внимателен к Иисусу. С того дня, когда Мария Магдалина высказала мнение, что Иисуса именно нужно искать в Иерусалиме, Иуда изменил свое к ней отношение. Он понял, что она любит Иисуса, и вера ее сильна. Это настоящее, что было в Марии, внушало Иуде некоторое уважение к ней, хотя он по-прежнему был невысокого мнения о женском роде. Марию он выделил. Иногда даже говорил с нею, а также она стала его посыльной к Иисусу. Через нее он передавал Ему то редкую ракушку, которую он отыскал на берегу, то красивый камешек, зацелованный рекой до гладкой поверхности, то полный кувшин первых весенних сочных сладких ягод земляничника крупноплодного, которые он собирал с рассвета до полудня. Как бы сопротивляясь тому темному и страшному, что жило в нем, вызревало, строилось, Иуда вдруг стал относиться к Иисусу с той трогательной заботливостью, с какой впервые влюбленный относится к своей возлюбленной, которую боготворит. Такое настроение у него было по утрам, а вечером, когда Иисус учил учеников Своих, Иуда наливался желчью. Причем желчь разливалась от вечера к вечеру всё сильнее и сильнее. И с этим Иуда ничего поделать не мог, а вскоре, разозлившись, и подарки свои Иисусу прекратил.

Но несмотря на большое внутреннее напряжение, которое доходило минутами даже до физической боли, Иуда по-прежнему всё замечал, что происходило вокруг него. Не было такой тайны или секрета, которых бы не знал Иуда. Он знал и видел всё, как старая сплетница. Например, он знал, что Филипп до сих пор неравнодушен к Марии Магдалине, преследует ее и ревнует, и однажды в лунный вечер подслушал такой разговор между ними. Они сидели на берегу Иордана, и Иуде были смутно видны сквозь ветви кустарников их облитые еще полной золотой луны силуэты, но хорошо слышны были их голоса.

– Мария, почему ты мучаешь меня? – говорил Филипп. – Я не могу понять, почему ты отказываешься от любви? Разве в этом есть что-то грешное, плохое?

– Я много раз тебе объясняла, Филипп, это не для меня. Я так решила. Мое дело – идти за Иисусом, куда Он идет.

– Потому что ты любишь Иисуса, – утвердительно и раздраженно сказал Филипп.

– Я не понимаю тебя, Филипп, – голос Марии стал жестким. – Ты как-то странно это сказал. Что ты думаешь?

– Ты сама знаешь.

– Какой же ты глупый. То, что ты сказал, это кощунственно, мерзко, низко, – в голосе Марии вдруг послышались слезы. – Какой же ты глупый…

– «Глупый»? Тогда почему ты отказываешь мне, если сердце твое для любви к мужчине свободно? Разве Учитель говорил что-то против брака? Разве Он осуждает любовь между мужчиной и женщиной? Наоборот, всякую любовь Он благословляет, если это любовь.

– Вот именно, Филипп. Я не хотела говорить тебе прямо, но если ты требуешь прямых слов, то я скажу их. Я не люблю тебя как мужчину, но очень, очень сильно люблю тебя как брата. И по-другому не могу к тебе относиться.

– «Как брата» – это жестоко. Это хуже ненависти, хуже римской казни. Любишь как брата, потому что любишь Иисуса, – в отчаянии произнес Филипп.

– Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты знаешь, чувствуешь, Кто Он? Он – Христос, Господь наш. А твои мысли тебе внушил дьявол. Откажись от него, Филипп. Одна мысль такая о Господе нашем есть большой грех и кощунство, а ты смеешь ее высказывать вслух. Он не такой, как мы, люди. Пойми, Филипп, если бы я могла полюбить тебя… по-другому, я была бы рада осчастливить тебя.

– Значит, всё дело во мне? Чем я плох? Скажи, я исправлюсь.

– Ты не слышишь слов моих, Филипп, – устало вздохнула Магдалина. – Нет, ты не плох, ты очень хороший, но так получилось. Прости меня, Филипп.

Послышались шаги: Мария ушла. А Филипп с досадой ударил ногой по дереву и пошел в другую сторону. Но и о том, куда пошел Филипп, Иуда узнал. Филипп пошел в ближайшее селение, где взял себе блудницу, которая продавала себя за гроши. Вначале он хотел вина и разврата, но ему почему-то стало жалко эту голодную женщину, которая с грехом пополам флиртовала с ним. Он повел ее в харчевню, накормил ее, угостил вином и дал денег. Брезгливо он покосился на сосуд с вином, и вдруг решил, что вино ему не поможет. Он вышел на улицу, поднял к небу глаза и прошептал:

– Благодарю Тебя, Отче наш, что образумил и остановил меня.

Умиротворение и покой сошли в его душу. Успокоенный, он вернулся на стоянку, лег на свой плащ и тут же уснул…

Однажды ночью Иуда подслушал, как Иоанн рассказывал Андрею свой сон, приснившийся ему перед тем, как Иисус исчез на праздник кущей. Иоанн долго таил про себя этот сон, пытался разгадать, что он мог означать, а теперь решился поделиться своею заботою с Андреем, чтобы спросить его мнение. А сон Иоанну приснился такой:

Солнце вдруг закрыли низкие, тяжелые тучи; они покрыли весь небосвод. Иоанн оказался висящим на отвесной серой унылой скале. Крепко вцепился он в нее руками и ногами, потому что под ним зияла темная бездна, а вокруг были такие же скалы, скалы, скалы… Он знал одно: любой ценой он должен добраться до вершины скалы, а она была близка. Вдруг он оступился, маленький камешек полетел в бездну. Иоанну стало страшно. Страшно не за себя, а за «ребенка», [«Ребенок» – будущий великий труд Иоанна «Апокалипсис» (Откровение о будущем). – В.Б.] которого он имел в себе, словно женщина, и которого без него не будет. Он знал, что «ребенок» – не такое дитя, как бывает обычно. Он был уже совсем у вершины, небольшое усилие – и он достигнет цели. Он увидел, что на вершине, у самого края скалы по левую сторону от Иоанна стоит человек, Божий посланник, лицо которого было скрыто огромным капюшоном. Он поддерживал дух Иоанна и веру его на расстоянии. Иоанн не видел его лица, но чувствовал, что посланник очень сочувствует ему и печалится, что Иоанну выпал такой трудный путь. Иоанн чувствовал его сильную поддержку. Иоанн приложил усилие и взошел на вершину. Посланник Божий оказался вдалеке, теперь позади Иоанна и по правую его сторону. Вершина оказалась плоской, ровной, круглой площадкой в диаметре около одной пятой стадии. [Стадия – греческая мера длины, равная 125 шагам. – В.Б.] В середине ее находился колодец, над которым шевелился, словно живой, пар, как над котлом с кипящей водой. Вдруг властный Голос из-за туч произнес:

– Подойди к колодцу и брось в него свои часы. Потом опусти руку свою в колодец. Если ты достанешь часы, ты получишь Благословение Бога.

Одно мгновение Иоанн был в недоумении: у него не было никаких «своих часов». Но, как и бывает во сне, он ощутил, а затем и увидел, что в левой руке он держит небольшую клепсидру. [Клепсидра – водяные часы, используемые в древности. – В.Б.] Он подошел к колодцу, до краев наполненного постоянно кипящей водой, и бросил в него клепсидру. Некоторое сомнение шевельнулось в его душе: ведь он почему-то знал, что этот колодец бездонный и проходит через центр Земли, поэтому вряд ли он уже увидит часы. Подождав немного, он решил опустить в воду руку, хотя и боязно было это делать: вода в колодце так и бурлила, а пар шевелился над ней, так что, казалось, опусти туда руку, она мгновенно сварится. Но когда Иоанн опустил руку в воду, он ощутил такое райское наслаждение, что ему хотелось окунуть в эту воду и все свое тело. Как только он опустил руку в воду, он тут же почувствовал клепсидру в своей руке. Он вскочил на ноги с криком: «Я получил Благословение Бога» – и проснулся…

Выслушав, Андрей только протянул: «Да-а-а».

– Что скажешь? – спросил Иоанн.

– Даже не знаю, – неуверенно прошептал Андрей. – Я думаю, ты скоро всё поймешь. Жизнь твоя разгадает и сон твой.

– Хотелось бы раньше… – вздохнул Иоанн.

И они замолчали…

Многое, многое знал, слышал и видел Иуда, хотя живой огонь жег его изнутри. Такой огонь бывает, когда видишь горячо, безумно любимую женщину, смеющуюся и ласкающуюся к другому, обнимающую другого мужчину, дарящую ему любовь свою. Но это когда-то пережил Иуда. Но теперь… Пусть истоптали его мужскую любовь когда-то, его гордость – но веру, но душу… Темное дело уже жило в нем, росло, как растет сорняк среди золотой пшеницы. Но росло медленно, где-то глубоко внутри него, а теперь торопилось на свет. Что же в самом деле, – явиться к первосвященникам и откровенно ляпнуть: мечтал, любил, верил, плакал и жаждал, а обрел – и возненавидел?.. – но что первосвященники понимают в сердце, понимают в любви и ненависти, в вере? Нет, нужна причина мелкая, пустяковая, ничтожная, обыкновенная, понятная для самого грубого сознания, как эти кремни под ногами, которые неприятны, раздражают, но стараешься не думать о них, отворачиваешься, ибо мелки они для внимания… В денежном ящике тихо позвякивали монеты: золотые, серебряные, медные. Все ученики видели с каким равнодушием Иуда смотрит на деньги, кто поверит, что Иуда жаден, что из-за денег он?.. А что, – они молоды, наивны, а ох, как молодости присуще бросаться из крайности в крайность, сплеча делить всё на белое и черное, не замечая других красок. Сегодня они не верят, что Иуда жаден, а завтра они будут кричать, что он – вор. Нужен мотив, а чем жадность – не мотив? Лишь бы никто не узнал правды.

Иуда вынул из денежного ящика горсть монет, сколько зачерпнулось, и тут же закопал их. Разровнял землю, еще немного поправил. Хорошо, ничего не заметно. Сел Иуда, прислонился головой к стволу дерева и застыл в неподвижности, лишь ветер трепал его желтые, словно выгоревшая трава на солнце, волосы.

На следующий день пропажа нескольких монет была обнаружена. Дело в том, что накануне Иуда пересчитал деньги и как бы невзначай сказал сумму Фоме – мол, вон как много пожертвовали. Фома в свою очередь тоже был этим горд и не смолчал, но на следующий день, утром, когда ученики остановились на перекрестке дорог, чтобы разделить сумму и взять с собою денег для раздачи милостыни, вдруг обнаружилось, что сумма в ящике была намного меньше ранее названной. Иуда молчал и отворачивался. Но тут выступил Симон Петр.

– Я знаю, где деньги девались… – вдруг сказал он и, схватив Иуду за ворот хитона, поволок его к Иисусу.

Гремело в небе уже давно, но где-то далеко, но в это время раздался такой удар, что затряслась земля под ногами учеников, и тут же спустился такой сильный дождь, словно на небе опрокинули огромное корыто. Пока Петр тащил Иуду к дому, в котором остановились Иисус и ученики, они оба изрядно промокли. Петр одним ударом ноги вышиб дверь в доме и появился перед Иисусом при свете молнии. Он стоял на пороге, держа Иуду за ворот правой могучей рукой, и с них обоих ручьями стекала вода.

– Вот он – вор! Смотри, Учитель! – рявкнул Петр и швырнул Иуду к ногам Иисуса так, словно Иуда был не человек, а ворох ветоши.

Позади Петра собрались и остальные ученики, и так как им не очень хотелось мокнуть под весенним ливнем, то они осторожно проталкивались в дом, стараясь не задеть разгневанного Петра, который стоял прямо в дверях.

– В Писании сказано: «Не укради!», а он украл, – гремел Петр, но, встретившись взглядом с Иисусом, вдруг умолк.

Он стиснул зубы и, задрожав от гнева, шагнул прямо под упругие струи ливня, толкнув при этом нескольких учеников, которым посчастливилось оказаться на его пути.

Петр не запомнил, где он бродил под дождем. К вечеру, когда дождь прекратился и все ученики и Иисус грелись на улице у костра, Петр вернулся и увидел, что Иуда – гордый, с прямой спиной – сидит возле Иисуса, смотрит на всех смело и улыбается. Злоба закипела в груди Петра, и эта злоба была ему неприятна и тяжела. Петр, не решаясь подойти к Иисусу и даже взглянуть на Него после своей вспышки, подошел к Иоанну, который сидел ближе всех к нему, наблюдал, как Андрей ломал хрупкие тонкие ветки и подкладывал их в тихо потрескивающий костер, и слушал Иисуса.

– Где веток сухих раздобыли? – спросил Петр Иоанна, не зная с чего начать. – Дождь ведь какой был.

Иоанн вздрогнул и обернулся.

– Ты вернулся, Петр. Это хорошо. А дров и веток в доме полным-полно.

– Иоанн, давай поговорим.

Иоанн встал и отошел вместе с Петром за старую смоковницу.

– Итак, злодеям первое место? – вдруг сказал Петр Иоанну и посмотрел на него испытующе.

– Ты извинился бы, – сказал Иоанн.

Петра раздражало, что Иоанн смотрел куда-то в сторону.

– Это перед кем? – удивился Петр. – Иуда – вор, а я оказался виноватым?

– Прежде всего перед Учителем. Ты был сегодня некрасив, Петр. А потом и перед другими.

– Может, и перед Иудой? – сыронизировал Петр.

– И перед ним, – невозмутимо ответил Иоанн. – Ты обидел брата нашего…

– Хорош брат!..

– …брата нашего, – так же невозмутимо продолжал Иоанн. – Деньги в ящике – это добровольные пожертвования людей для других нуждающихся людей. Почему ты знаешь, может, наш брат Иуда очень нуждался в этих деньгах и взял их, но не украл.