Сломанное Время

Иван Бездомный

Сломанное Время

Сломанное Время.

Дядечка в возрасте убедительно водил руками, доверительно понижал голос, а иногда, не выдержав, вскакивал, пытаясь вылезти из рамок экрана, и ванговал всячески.

– Есть, – склонял он из глубины телевизора, – память зрительная, слуховая, на уровне клеток, а возможно, даже память прошлых жизней.

Тут он остановился и погас на полуслове. И задор исчез, и дар убеждения.

Трудно, знаете ли, вещать, когда тебя вырубили. Лучшее, кстати, средство против групповой психотерапии – ни один телевизор еще не нашел способ лишить вас способности мыслить без электричества. Сам Кашпировский не смог достучаться до рассудка моего через темный экран, когда отключили свет на его “Даю установку!”

И память про события случившиеся не в этой жизни, мы оставим личностям легкомысленным, способным верить вальяжным незнакомцам на слово, а не глазам своим и лбам, многоопытным, оставившим пометки не на одной стене.

Увольте.

А любой, кто скажет иначе – потенциальный пациент самизнаетекого.

В такой, юношеской уверенности счастливо пребывал и я.

До того момента, как в один из обычных дней, когда ходьба была нам еще не знакома, и мы, как все адекватные люди студенческого возраста носились по совершенно неотложным делам, я влетел во Дворец Молодежи, и не тормозя помчался через мраморный холл, к своим коллегам диджеям.

Как вдруг…

Краем глаза заметил, как из нишы скрытой тенью, на меня наваливается мохнатое, огромное существо. Разъяренный монстр, знакомый мне по какому-то запредельному, доисторическому опыту.

Опыту встречи, закончившейся весьма печально.

Для моей особы.

В полдень.

В разгар самого рабочего дня недели, а именно – во вторник.

Не в лесах непролазных и топях коварных, а в деловой части города V.

Вылезло Нечто.

Существо, никогда прежде мной невидимое.

В этой жизни.

И, как нередко происходит с людьми чрезвычайно испуганными или возбужденными – я встал столбом.

Стометровка провалилась и ноги отказали.

Парализованный жуткой безысходностью, медленно развернулся и увидел гигантскую, поднятую над головой мохнатую ногу, готовую раздавить мою личность как трактор букашку. Огромные бивни над ней, глаза размером с блюдце, длинную рыжеватую шерсть.

«Мамонт», – по спине потек холодный пот.

Я остолбенел и разучился дышать, в упор рассматривая напирающего косматого исполина.

«Все. Сейчас сплющит и сделает фарш из стройного тела», – застыл я пришпиленный иглой страха к полу.

Прущий на мою персону мамонт в мраморном холле Дворца Молодежи.

Нет не сон, и нет, не показалось.

Его отражение множилось в ряду бесконечных зеркал и выпирало из каждого из них.

Дыхание, стойкий атеизм и адекватность растворились в невозможности происходящего.

Сердце пыталось выпрыгнуть из груди и удрать.

И тело хотело.

Но не подчинялась ни одна клеточка.

Где-то в небесной канцелярии, замкнуло и сломалось Время. И из прошлого, в день сегодняшний полезла гигантская туша.

Так вышло, что на меня.

Померк свет, исчез Дворец, пропали все планы и заботы, а из несуществующего, канувшего в зыбкой дымке истории и недрах планеты, вдруг вылез и бежит мамонт.

На тебя.

И раздавит же, сволочь, как видимо, уже давил.

Я узнал его.

Узнал того, кто когда-то меня убил.

Догнал, и своими мохнатыми лапами превратил меня в лепешку. В некрасивое, кровавое месиво.

И последние секунды до гибели отчетливо всплыли в памяти. Ведь последнее, что я тогда увидел, и была эта поднятая над моей головой лапа.

Казалось бы – курьез: случилось столкновение прошлого с цивилизацией современности.

И цивилизация проиграла.

И бежала бы с поля позорно, без боя, мельтеша подошвами Адидаса, но не могла.

Ужас парализовал ее.

Конфуз.

Только спустя бесконечно растянувшееся время, я раскусил обман.

Возили тогда по миру чрезвычайно реалистичную экспозицию в натуральную величину, но сейчас не об этом.

Качество страха, его глубинная природа и ощущение неминуемой гибели. Такого страха у меня не было, когда я выскочил перед носом грузовика несущийся под сотню, и чудом, за миг до удара, успел отпрыгнуть в сторону.

А тогда.

Тогда, поймав дыхание, осмотревшись по сторонам и с трудом вернувшись во вторник, конец века двадцатого, на ногах-вермишелинах я поплелся в диджейскую, понимая, что в принципе, ничего мне там уже не нужно.

И не важно.

А важное, только что произошло.

Случилось открытие прошлого опыта.

Полное ощущение и понимание того, что это уже было. Давно, очень давно и закончилось для меня трагически.

Опыт прошлой жизни. И память деталей.

Нелепо звучит, не так ли?

Только себя не обманешь.

Я знаю, что это было. Когда-то.

Со мной.

И жуть происшедшего сохранилась в генетической памяти. Или где-то, в какой-то базе данных, к которой, благодаря случаю, мы временами получаем доступ. И призраки или события из прошлого могут проявиться в нашем дне в любой момент.

Нужен только случай открывающий окно.

И хоть, кроме моей ранимой души, ни один пришелец при встрече прошлого с настоящим не пострадал, событие это несколько нарушило мое представление о начале и конце нашей жизни.

Что заставило меня вспомнить тот давний случай?

Может, год переломный, а может, время перемен глобальных. Ни один провидец, или экстрасенс всезнающий не предсказал череду событий удивительных. А что несет нам год грядущий и не представит никто.

Достану-ка я Вернадского с его ноосферой, косичку чечила и бокал наполню красным, свечу зажгу и сяду у окна.

И вам желаю.

В раю.

Шуршали шинами машины.

В самый знойный день, когда под любой крышей торчит голова изнуренного жарой туриста, и, казалось бы, можно потерять вес, аппетит и веру в зиму – на коже аборигенов вы не заметите ни капли пота.

Местные не потеют.

Их бронзовый загар можно смело поместить в рекламу элитного солярия, а чистым, по детски наивным глазам обзавидуется любой политик: они искренне врут как дышат, и честно врут, что никогда не врут.

Здесь пальмы перестукиваются ветвями как Азбукой Морзе и разговаривают птицы, густой аромат трав расслабляет, шумный прибой снимает напряжение, а от дорог поднимается марево искажающее горизонт и реальность. Здесь Солнце плавит асфальт и проблемы, и жизнь течет неторопливо и в удовольствие. Свежий бриз освежает, а теплый, лазурный океан всегда под боком.

Тонкая полоса дороги плутает по побережью, прячется в глубине джунглей и неожиданно взлетает на горные хребты.

Ляпота, да.

А дороги на островах – так себе дороги.

Навигация представляет собой некоторую комедию с предсказуемым финита ля.

На островах машины несутся по указаниям GPS, а когда он нечаянно ошибается или зависает, взлетают на крутых поворотах, немножко парят борясь с гравитацией, и делают радужный плюх. Их разноцветные крыши еще долгое время глядят на мир сквозь прозрачные воды океана, а в салонах открывается отель для тропических рыб. No charge. Absolutely free.

Зачастую, нетерпеливый житель мегаполиса привычно сигналит едва плетущемуся впереди него старому траку, забыв, что он не в Калифорнии или в Нью- Йорке. Ржавый трачок, вдруг, встает посреди дороги, и из него выходит милый Чунга-Чанга размером два на полтора с большим приветом.

Твой лоб упирается ему в плечо, как маме, много лет назад. Алоха поднимает тебя из машины в небо – как папа, на вытянутых руках: теперь ты можешь сверху осмотреть окрестности и красоты природы, и вспомнить нежное младенчество.

Приятно окунуться в детство.

И целый ряд пронизывающих ощущений раскроют твой внутренний мир, и убедительно намекнут о неправильном отношении к окружающей среде и к чутким людям.

Островитянам особенно.

А после…

После ты будешь сидеть на земле-матушке, смотреть на звезды, и понимать ценность каждого вдоха и секунд без боли.

Потрясающий опыт, дорогого стоит.

Если мерить ширину улиц аборигенами, выходит по две Алохи от края до края. Узковаты дорожки, да. Но и островитяне – не малыши.

Теперь представим: теплым, южным вечером, на затерянном в океане острове, например недалеко от Хило или Кона, вы вылетаете за темный, как в аду поворот, и въезжаете в мирно расположившихся на дороге коренных гавайцев… Отдых у них, разговоры с дядей. Младшая сестренка, опять же, беременна.

Говорят, местные медленно думают, но с их габаритами это не проблема. Они встретят вас с детским восторгом, будут тыкаться в вас разными костями, напомнят судьбу Кука и всячески выкажут свою радость. Общение пройдет в доверительном ключе, неформально: с помощью богатой мимики, красноречивых жестов, через прямые телесные контакты, как положено с дорогими людьми.

Очень дорогими.

Стекла машине, конечно же, тоже побьют, и нос поправят – чего он, собственно, нам тут указывает как ездить?

Амбуланс будет ехать долго, а полиция не появится вовсе.

Совет, за free: если вам нравятся пенсионеры, и вы хотите дожить до старости, не особо здесь доверяйте знакам и притормаживайте перед поворотами.

Именно! Нельзя торопиться на островах.

Вредно для здоровья.

А может аромат местных трав так действует на водителей – дурманит головы, отвлекает внимание? Куда полинезийцы без травы? Без травы они ездить опасаются, рулят нестабильно, свернут в кусты, да и останутся там недвижимостью, пока добрый сосед не подвезет плотный косяк. А то встанут посреди дороги, и ждут перемен.

Ждут.

И ждут.

И ждут…

А как подвезут косяк, оживает картинка: рассасывается пробка, расходятся тучи в небе и настроение, и едут все по делам своим: чем больше пикап, тем правильней едет. Пусть и по встречке.

От выдоха местных обитателей можно прилично заторчать, как от хорошей конопли. И небо синеет, и цветы распускаются как в Аватаре.

Жизнь без косяка неправильна, как потухшие угли – что не делай, так и останется серой: и тебя не греет и других не радует.

В общем, если и был где-то остров невезения, то явно не здесь. И не зря главный называется Оаху, и живут на нем оахуяне и оахуянки.

Так случилось, что славяне прижились здесь и чувствуют себя здесь абсолютно оаху…

Мда, так и чувствуют. И жизнь прекрасна и виды потрясающие.

Пока мы пишем вам длинное предисловие, парочка представителей славного народа, решила сменить Оаху-ные пейзажи на пейзажи не менее ох-ные. Как тут обойтись без слов матерных, если названия географические им полностью соответствуют?

Не знаю, но постараюсь.

Известные ценители жизни, философских разговоров и эксперты пляжных красот Санек и БабУшка, неслись по узкой дороге вдоль океана на острове Пиратов Карибского моря и Парка Юрского периода. Точнее, острове Голливудских блокбастеров – Кавайи, сумевшем сохранить свою первозданную красоту, шаманов и неприступность, местами.

Впереди показался длинный забор, отделяющий чье-то благополучие от обыденности и суеты.

Возле него, повернувшись спиной к проносящимся автомобилям задумчиво стояла нескладная фигурка.

– Мы-то – жизни радуемся, а малышня, вон, с утра уже пашет! – БабУшка докурил и бросил сигарету в окно.

Бычок летел наслаждаясь свободой полета, закономерно нежданно закончил свою пламенную жизнь еще в воздухе, и мертвым пеплом упал к ногам щуплого маляра.

– Жил, согревал, доставлял удовольствие и горел пламенем, а теперь, пшик, и один пепел, – не по годам мудро заключил красильщик. Он посмотрел вслед удаляющегося авто и прокричал вслед:

– Эй, джентльмены! Вы видели такого маляра, который никогда в руках не держал кисть? Нет? Ну, так посмотрите. Посмотрели? А теперь валите нахер, пожалуйста. Понаехало тут, туристос, и засоряет экологию. А я жги на них нервы, – презрительно сплюнул он.

Штаны не по росту висели на нем как на пугале. Поношенная рубашка болталась, скрывая худые, недоразвитые плечи. Упрямый выцветший чуб вылезал из под широких полей шляпы защищающей от безжалостного Солнца.

Он растоптал поверженный бычок, и взглянул на бесконечную стену. Перед ним от угла и до самого не могу тянулся облезлый забор.

– И денег хочется и на рыбалку смотаться. Там сейчас самый клев. Может и солидная рыба попасться.

Не знаю чего хочу больше: сто шестьдесят баков за день работы – фантастические деньги. Почти как строителю, который знает что делает, а не мелкой недоросли, которая ни в жизнь, ни разу, – тяжело вздохнул Сэм. – Собирался по-взрослому заработать, и предложение поступило соответствующее, от таких, сам понимаешь, не отказываются. Но одно дело собираться, а другое херачить как Папа Карло.

Самому.

Руками.

Отсюда и до горизонта.

– Может лучше я бы в классе посидел, пойнты наработал, тесты скоро. Скорей бы уже учебу закончить, сколько можно париться? Четыре года скоро будет. Так вся жизнь пролетит, а я кроме парты ничего не вижу. А на бережок хочется. Зачем мне их изгородь? – он сосредоточенно глянул на грустные с утра ноги и битые жизнью сланцы.

Сланцы, хоть и опасались неприветливых морских камней, но против прогулки не возражали.

И убеждали бесспорно, что события, таки, необходимо изменить. Прямо сейчас.

И работа не волк, и кони, дохнут.

Почувствовав вибрации сомнения, они предательски повернулись и понесли владельца в сторону океана.

Сами.

Не спросясь.

– Я папрашу, чтоб вы таки сдохли, вы куда направились? – возмутился школяр. – И тут измена, тьфу на вас! Стоять, я сказал! Ходят они тут кругами против стрелки, понимаешь. Я не спорю, на улице такая прелесть, сегодня Алоха-фрайдэй и душа томится в предвкушении вечера и даже обеда, но нельзя же так – наплевать на работу, – взгрустнулось ему, и нестерпимо захотелось поближе к освежающему бризу, горячему барбекью и ласковой воде.

Чем больше он думал, тем длиннее становился забор, и нестерпимей жарило Солнце.

Сэму стало не по себе.

Красить он не умел, как, в общем, не умел ничего в своей, еще не состоявшейся жизни. Перспективы впереди были неясны, обязанности тягостны, а случайные радости – непростительно редки.

Время тянулось, Светило поднималось все выше, намекая на скорое пекло.

По календарю – самый неблагоприятный для работы день – Пятница, а деньги нужны! –  студент обреченно вздохнул и полез за кистью.

Сунул голову в шкаф, где хранилось все и даже больше. Наступил на коварно спрятавшиеся в тень грабли, что-то острое влетело ему прямо в лоб, он отшатнулся, ударился несуразной головой об угол, ошалел от боли и высунул ее слегка поумневшей.

В мозгу заискрило. Просветленный разум посетила великая мысль – биться лбом задешево с утра – примета нездоровая, а идея для трудового подвига в пятницу, когда такой клев – пошлое преступление против человечества, изрядная еботень и большое свинство.

Небесный Ангел, видимо глядя на его страдания сверху, ниспослал ему нежданную подмогу.

– Сэм, ты почему не в школе? – соседский мальчишка протянуд ему запотевший стакан с холодным апельсиновым соком.

– Какая школа? Мне тут больше сотни предложили… А-а… Я… – осекся маляр и вовремя ухватил эфирный сигнал: – Ты только посмотри что мне досталось, почти даром!

– Что? – открыл рот пацаненок.

– Поле персональных фантазий, – он ткнул пальцем в забор. – Такие картины можно рисовать! Создать личную галерею на Кавайях! Как тебе идея макро-квадрата Малевича? А!? – и видя недоуменные глаза приятеля, объяснил, – художник такой. Но, таки вы будете сейчас удивляться, столь важную пиар-кампанию никак нельзя доверить человеку непроверенному, ненадежному! Только отвернешься, а они уже испортили галерею, перспективы и парадный вид недвижимости. Я, вне всяких скользких сомнений, постараюсь тебе помочь. Ты парень что надо: умный, продвинутый, но, сам понимаешь, ты никак не можешь меня подвести в этом эпохальном деле. Не делай умный вид – он тебе не идет, ты становишься похож на Клинтон, и твоим скользким лицом можно распугивать бездомных псов на наших закоулках.

Ты же хочешь оставить след в истории? Во Времени? Чтобы спустя сто лет говорили: жил-был Либервуд великий! В эпоху Либервуда,… Хочешь, тогда слухай сюда, и молчи тихо: тут нужен порыв сердца, вдохновение, горящие глаза и полет кисти! Ты, конечно, можешь говорить мне за всякие муе-мое, но если до тебя не доходит, одень себе на голову каструлю и играй в рыцари – пусть по ней соседские пацаны стучат палками, пока не выбьют дурь. Шё ты вылупился на меня, как на Лару Крофт без лифчика, я тебе предлагаю беспроигрышное дело с отличными видами на будущее – отсюда, и до угла!

– Да, я не…

– Я мог бы, наверное, дать тебе попробовать. Самую чуточку. – перебил его маляр, и с видимой неохотой сунул кисть мальчугану в руку. – Не волнуйся так, всем когда-то приходилось начинать, я тебя поправлю, ты еще лучше намалюешь, – и, заметив смятение на лице школьника убедительно добавил: – Специально для тебя берег. Никому, только тебе. Ну же! Рисовать любишь? – продолжал настаивать маляр.

– Ну.

– Рисуй квадрат отсюда и до горизонта. Прямоугольник Либервуда, класс, а!? Ты Либервуд, ведь? Посмотри на эту красу и неограниченный простор для творчества! Это будет самый лучший забор на свете! Его будут посещать вместо картинной галереи Куша на Мауи. Картинная галерея? Ну уж нет! Здесь построят музей твоего имени, а забор обнесут желтой лентой как главный экспонат. Это-ж не забор, а доисторический артефакт! Он перестоит здесь всех и даже дольше. Здесь все состарится, сгниет, рухнет и потонет. Пройдут дожди и смоют останки этого острова, а он так и останется стоять. Пиплы будут проезжать мимо и удивляться: Кто же сотворил девятое чудо света? Кто, этот скромный автор гениального творения!? Можно нам на него посмотреть? На автора. Хотя бы со стороны!

Местный Цицерон махал руками на запад и на восток, охватывал небо и обращался к Солнцу, когда где-то возле его потрепанного временем и нуждой ремня раздался нежный детский голосок:

– Ой, факи-фуяки, страшно-то как!

– Чего страшно? – оторопел говорун.

– Разруха настанет, остров смоет и все сгниет. А как люди приезжать сюда будут?

– Придумают что-нибудь. Мосты разводные, эстакады. Это ерунда все. Главное, у тебя есть шанс попасть в историю! В твою дверь стучится фортуна, открывай, и хватай ее за… кисть пока не сбежала. Шё ты на меня пялишься как на соседку, когда она из ванной выбежала без полотенца? Отвори свои зенки ширее и глянь сюда на свежую голову!!!

– Чего отворить?

– Гляделки. Возьми в руки пальцЫ, цепляйся ими за ресницы и тяни со всех сил вверх и вниз до тех пор, пока перед тобой не явится чудо.

– Что мне на него смотреть? Что я заборов не видел?

Клиент почти дошел и Сэма охватило вдохновение.

– За что ты так выражаешься? Как только язык поворачивается такие гадости извергать из рота? Не хочешь прямоугольника, попробуй инфинити!

– ?

– Ведешь кисть от меня и до пока сможешь. Попрошу заметить, какой простор для физподготовки и кисти настоящего таланта! Шварценеггер так начинал свое утро, и потом стал Мистером Вселенная, и даже, говорят, заделался на время губернатором какой-то Калифорнии. И у тебя получится! Ты же не хочешь сдохнуть несостоявшимся гением?

– Не хочу, – согласно замотал головой третьеклашка.

– Забор! Где ты видел такие заборы? За ни за что оскорбить шедевр архитектуры и исчезающий вид! Никакой совести и сплошная бескультурность. Вот это, – мотиватор в религиозном упоении развел руками, – надо охранять копами с пулеметами, чтобы к нему ближе трех метров приблизиться не могли. Не дай Б, залапают всю эстетику. Настоящее, абсолютно green и organic, на все 100%, без всякого ГМО, гормонов роста, artificial, химии и прочего амна. Поспорим на коробку конфет, что ты не сможешь покрасить отсюда и до столба?

– Легко, – самоуверенно заявил сосед. Сто баксов, и дело сделано.

По лбу наставника пробежали легкие тени, без двух минут миллионер пришел в возбуждение, и красноречию его не было предела:

– Сто долларов? Шё ты так разоряешься без цента денег? К чему ты ведешь все эти пошлости? Это же верх беспардонного цинизма и даже выше! Ты сколько лет отмучился в школе?

– Я? Целых три.

– Ха! А я уже четыре в своей альма, мать-ё-матер, отмотал.

– Да знаю – ты молоток! Ты – злой, мудрый и старый.

– Слушай сюда, сейчас мудрый тебе все объяснит и по полочкам разложит.

Волны шелестели у берега, и опытный и умудренный слышал их глухое приглашение на рыбалку, а время уходило и Солнце поднималось все выше.

Тело умоляло об освежающей прохладе океана, но пальцы, ощущая трагичную пустоту карманов, вцепились в забор хваткой бультерьера, и разгибаться не желали.

– Тебе мама рассказывала за совесть? Это такая штука внутри, как Чужой, которая временами просыпается и не позволяет тебе продать доктору свое здоровье взад, как ДО визита, только дороже. Какие сто баксов? Покрась десять шагов. Если я за каждые десять шагов буду платить по 100 долларов, мне надо на минуточку забежать в банк, помахать у девочек перед напудренными носиками пистолетом, и потом вернуться бохатым, чтобы таки докрасить это безобразие. А вас тут будет уже толпа, шум, гвалт и драки с бездомными за место в очереди. Наводи потом порядки.

– Убедительно заливаешь! Но кое-какие поводы для сомнений появляются. Тебе бы в МЛМ или в проповедники податься, там бы тебе поверили. В церковь надо. У нас соседи – проповедники, дом за пятьдесят штук в месяц снимают, вот это бизнес! Короче, это к оленям. Я час буду красить. А я меньше ста долларов в час не беру. Как папа. Хочешь – плати, не хочешь – отвали.

– А у тебя папа, проститутом или пастором подрабатывает? Сто долларов в час…

– Не-а. Сантехником. Вызов сто шестьдесят баков стоит, папе сотка, боссу шестьдесят остается. А проституты – они такие, по двести лупят. И никаких налогов. Но с тебя не получится – тебе еще расти и расти. Так ты что не в школе?

– Устал. Учишься, учишься, книжки мурыжишь в то время как нормальные люди деньги зарабатывают. Сидишь, а толку?

– Закончишь, диплом получишь, сможешь этот забор за сто баков в час красить.

– Знаешь, что я тебе скажу, малявка? Ты в третьем классе, а я четыре года отпахал в трех альма-матерьих с переездами, по сравнению с которыми лесной пожар Калифорнии – дым сигарет с ментолом. И таких кренделей видал, тебе, в твоем Кавайи, ни дай боже ночью приснятся, есть шанс огорчить маму утром не проснувшись. Слушай сюда. Мне этот забор как безногому костыли. Я хочу морским биологом стать. С дельфинами плавать. Ты куда шел? В школу? Вот туда и ходи бегом.

– Ты чего нервничаешь? Правда задела? Меня мама сок апельсиновый попросила передать, а днем будет жарко.

Воодушевление скисло как простокваша в полуденное пекло. Телевизор и американское образование таки испортили подрастающее поколение.

Сэм осмотрел рабочие площади и тяжело вздохнул:

– Фсе. Ты меня расстроил и испортил чудесный день. Я как раз для этого и учился. Специальные классы брал, не как все. Надеялся, когда-нибудь пожить. Вот так, штаны протираешь, бегут года, а потом все это может оказаться ни к чему. Однако, сто долларов в час… Кто мне платить столько будет? Что ты мне выедаешь мозг? Иди, к соседке Дженнифер через дорогу, ей и морочь голову. Она после твоих эротических карт третий день имеет озабоченный вид: ходит возбужденная, с круглыми телячьими глазами, и улыбается каждому прохожему. Сто долларов в час, сто долларов… Вероятно, биологам столько не платят, – мысль о ста долларах в час не давала покоя.

– И я о том же. В дантисты иди. Или на пластик-хирурга. Там чек еще больше. И титьки четвертого размера каждый день. Бесплатно! В стриптиз бар не надо ходить. Они к тебе сами топают, еще по шесть штук выкладывают. Двести тысяч в год всегда будешь иметь. И это только начало, – деловито заключил третьеклассник.

– Четвертый размер – аргумент весомый. И двести – цифра хорошая. Какого я тогда на биолога хотел? Там и в конце столько не выйдет.

– Ну! Дошло? Меня бы спросил, я тебе бы все за минуту разжевал. Мы же в Америке, стране цифр, перед тем как какой шаг делать, ты все просчитать должен: расходы, время потраченное, доходы, налоги, перспективы, и после, прикинуть по результатам, стоит дальше идти или что поэффективнее поискать. У тебя вчера день варения был, справлял?

– По скромному.

– Что подарили?

– Мелочь всякую: книжку “Как стать миллионером”, флэшку и маечку. Нет, что-нибудь солидное – чек на штуку баксов, Хbox, мопед или IPad, хоть бы. Надо было тебя с мамкой пригласить, глядишь, что-нибудь стоящее принесли.