скачать книгу бесплатно
Наступила тягучая пауза. Кайсай не решился на этот раз продолжить знакомство с побоями. Все замерли в позах как изваяния. Наконец Матёрая отмерла, развернулась и пошла прочь, но не стала вскакивать на своего скакуна, а наоборот принялась стягивать накидку, скомандовав своим «мужененавистницам»:
– Привал. Тоже надо сполоснуться и подкрепиться перед переправой.
Затем вновь подошла к рыжему, вылезшему из реки с мокрыми штанами и встав перед ним и разглядывая реку сквозь него, словно через прозрачную преграду, принялась демонстративно оголяться, расшнуровывая завязки брони. При этом загадочно улыбаясь, одаривая улыбкой непонятно кого, так как с высоты своего положения в упор никого на берегу не видела кроме себя любимой и единственной.
Кайсай вновь зацепившись за её вызывающее поведение, ответил также демонстративно, только сделал это значительно быстрее. Он, несмотря на самовлюблённую деву, скинул в песок мягкие сапожки, куда благо вода не набралась при падении, отстегнул пояс, аккуратно укладывая на песок и лихо выпрыгнул из штанов, оставшись пред красавицей в чём мать родила и на свет выгнала.
Рыжий решил, что раз уж намочил походные портки, то не мешало бы их в таком случае и простирнуть. Поворачиваясь к ней задом и закидывая за спину косу, прикрывая тем самым шрам от стороннего взгляда, пошёл в реку, тем не менее, понимая по опыту заработанного с поселковыми девками, что не желание любоваться её красой и поворот к обнажающейся деве спиной, будет для золотоволосой, не меньшим оскорблением, чем отбор ножа и усадка на песок задницей.
Дева никак внешне не отреагировала на его мерзостную выходку, но раздевшись догола и проходя мимо стирающего штаны молодого мужчины, выпятив груди перед собой, глянула на рыжего так, что тот всё понял без объяснения. Она ему такого никогда не простит и не при каких условиях и, судя по отвратительной натуре, эта стерва никогда и никому, ничего не прощает по определению. Она этому просто с детства не обучена.
От вида девичьего обнажённого тела, грациозно заходящего в воду, Кайсай впал в полное оцепенение. Туловище мгновенно отказалось слушаться. Но рыжего парализовала не красота божественной фигуры, а колдовские узоры на её спине! Матёрая сестричества оказалась «меченой» ведьмой! И ведь эта зараза ещё косу вперёд убрала, открывая спину и аккуратную округлую попу для обозрения и давая ему возможность разглядеть себя во всех подробностях.
Только сейчас бердник понял с кем по дурости сцепился. Она же могла его размазать по песку одним желанием превратив в пыль. Сразу стал понятен и гонор девы, и её заносчивость, высокомерный взгляд на их с Куликом как на ничтожества, а за одно и отсутствие у девы оружия. На кой оно ей, если колдовская сила заложена в самом теле.
Сравнивая рисунки золотоволосой с лесной ведьмой, он пришёл к однозначному выводу, что каждая «меченая» разрисована по-разному, потому что роспись Золотых Грудей совсем не походила на загогулины еги-бабы. Те он хорошо рассмотрел и запомнил. Когда рыжий пришёл в себя от оцепенения, первое что осознал разрозненными мозгами – сердце из груди вот-вот вырвется, а второе – увидел уплывающие штаны.
Дева, к моменту его осознания зайдя в реку по высокие груди, торжественно развернулась бросая золотую косу на спину и открывая доступ для посторонних глаз к телу, и увидев реакцию молодого бердника осталась очень довольна результатами произведённого эффекта. Прямо так довольна, словно свинья, обожравшаяся желудей. Вот только не хрюкала.
Спустя время, уже ближе к вечеру весёлая пьяная компания, состоящая из двух мужчин и двух дев сопровождения высокопоставленной особы, притом, как выяснилось, такой высокой, что выше некуда, уже, как ни в чём небывало разглагольствовали у костра. Огнище наспех разжёг Кулик, проскакав туда-сюда вдоль берега и найдя хоть что-то, что могло гореть, видно изничтожив последние где-то найденные кусты.
Лишь «меченая» стерва высокого полёта сидела на берегу в гордом одиночестве, закутанная в конскую накидку, и безучастно созерцала речной пейзаж на закате. Сидеть у костра за компанию и пить с ними пьяные напитки она категорически отказалась, считая это ниже своего достоинства, хотя что-то там пила, но в одиночку.
Когда наконец все разогрелись снаружи и изнутри как следует, стали готовиться к переправе. «Мужерезки» по команде высокопоставленной стервы начали полностью раздеваться и всё снятое укладывать в непромокаемый мешок.
Цвет их волос действительно выглядел крайне необычно, чем-то походя на рыжее золото, притом этим цветом девы могли похвастать не только волосами на голове, но и везде, где они росли. Златовласки оказались настолько красивы и обворожительны, что Кайсай пивший немного, лишь для телесного согрева, тем не менее начал быстро пьянеть, смущённо и лихорадочно щупая их глазами. Но увидев голую командиршу в затейливых цветных узорах, в раз протрезвел, даже миновав стадию болезненного похмелья.
Всё что осталось на девах – это лишь странный амулет с вырезанной дыркой из зелёного и красивого, а значит дорогого полированного камня,[12 - Камень змеевик полевой шпат. Из этого камня изготавливался особый амулет, который после сложного ритуала единения с конём позволял управляться с ним без седла стремян и удил. Этот амулет для коня был что—то вроде ключа зажигания для современного автомобиля. Притом этот ключ был един как для коня, так и для всадницы. Этот ритуал удавался не каждой соискательнице на вступление в сестричество и его получение было одним из испытаний при «вступительных экзаменах». Такой змеевик имела на груди каждая дева сестричества в обязательном порядке.] цеплявшегося за шею шнурком и висевшего в аккурат чуть повыше ложбины образуемой рельефом грудей.
Взгляд Кайсая липко цепляясь за обнажённую Золотые Груди, замер на некоторое время на её амулете, но толком подумать о нём не успел. Потому что неожиданно для себя наконец-то разглядел сквозь ведьминые узоры идеально безупречное тело, отчего, как назло, почувствовал в своих штанах шевелящийся «позор».
Возбудиться, да ещё при поляницах – смерти подобно! Это нарушало незыблемый ордынский закон – «не еть», что в походе являлся смертельным. Хотя они с Куликом ещё не присягали и жизни за это их бы ни лишили, но позором бы покрыли себя несмываемым. Таким, что вместо переправы можно было топиться.
И тут как гром среди ясного неба в ушах рыжего раздался издевательский смех, и он совершенно отчётливо как настоящую увидел перед собой знакомую еги-бабу с указывающим ему на штаны пальчиком. Зашевелившийся орган тут же скукожился и прикинулся дохлым. А тут и видение исчезло.
– Благодарствую тебе Апити, – проговорил Кайсай про себя, растерянно улыбаясь, и крепко призадумавшись принялся раздеваться.
Золотые Груди, расхаживая туда-сюда и высокомерно выдавая повеления, притом всем подряд, а не только своим подчинённым девам, между тем то и дело пристально косилась одним глазом на рыжего бердника, и его резкая перемена в настроении от золотоволосой естественно ни укрылась. Она подошла к нему абсолютно голая, с видом, мол просто мимо проходила и язвительно поинтересовалась:
– Что воин, в штанах жмёт?
Матёрая окинула Кайсая уничижительным взглядом, полупьяно ухмыляясь не понять с чего, останавливаясь прямо напротив него, думая, что ставит молодца в неудобное положение своим вызывающим видом, тем самым требуя немедленного ответа.
– Да нет, – пожал плечами бердник, выходя из задумчивости и отвечая нахалке безразличным тоном, – он у меня такой, что никакие штаны не выдержат. Рвёт любые в клочья, заколебался штопать дыры. А при тебе даже не дёргается.
И с этими словами быстрым движением скинул сапоги со штанами, спокойно уложив их в мешок, предназначенный для переправы, при этом нагло уставившись на обнажённое девичье тело, выставив руки в боки и разглядывая высокородную «мужерезку» во всех её интимных деталях с близкого расстояния.
Дева стояла лицом к огню костра, и он совершенно отчётливо смог разглядеть всё в самых мельчайших подробностях. Глаза его замаслились, в горле возник непонятно из чего скатанный ком. Он его с великим трудом протолкнул будто что-то сухое без воды проглотил.
Но Кайсай любовался ни её телом, а внимательно рассматривал узоры, в первую очередь чёрно-матовый, что сразу бросился в глаза. Затем полюбовался голубым, прямо точь-в-точь, как у Апити. Дольше всего задержался на розовой ажурной юбочке, отороченной золотым пушком, такого же цвета один в один, как и на голове.
Дева, не видя его вожделенных глаз, тем не менее уже не улыбалась, а пристально рассматривала его мужское достоинство. Она прибывала в абсолютной уверенности, что перемена настроенья рыжего заключалась в его стыде за возбуждение. Но ошиблась и поэтому не понимала происходящего, почему он вдруг сделался таким серьёзным, и как показалось даже трезвым. Ни в одном глазу!
А Кайсай ведя взглядом по ведьминым завихрениям, неожиданно для себя стал прокручивать в голове события последних дней, после ухода от деда. И чем дальше углублялся в свои размышления, тем больше убеждался, что всё с ним произошедшее неслучайно и имеет далеко идущие последствия. Он даже взглянул на небо, оторвавшись от девичьего тела в надежде увидеть того, чьей рукой направляем в пути и разумом кого наставляется на жизненной дорожке.
Кайсай изначально не боялся закона «не татить», так как никогда не грешил воровством и не собирался промышлять в будущем. Проходить проверку на «вшивость» в одре тоже не боялся ни капли. Натренированная наблюдательность и мгновенная реакция не давали ни шанса провокаторам его обмануть или как-нибудь подставить.
Не боялся закона «не блядить», чего многие опасались. Хоть язык у рыжего и считался кое-кем без костей и на девках заречного поселения отточен до остроты клинка, за что с благодарностью тут же вспомнил деда, но и придержать его всегда мог. Да и вообще, шутки шутками, а когда начинались серьёзные разговоры, язык у него сам отнимался, а он оборачивался в немого тугодума.
А вот последнего закона «не еть», он откровенно боялся. Особенно испугался, как раз гостив у лесной ведьмы, когда ничего не мог сделать с этим треклятым органом. И теперь словно прозрел, осознавая с удивлением, что судьба не просто так провела его через «меченую» ведьму, а подарила ему колдовскую защиту от пагубного соблазна.
Кайсай понял, что даже если сознательно его решат провоцировать на нарушение этого закона, вот как теперь делала золотоволосая, пусть даже просто из баловства, а не со злым умыслом, то он способен любому искушению противостоять, стоит лишь вспомнить о еги-бабе и её издевательском хохоте.
Рыжий даже по-доброму улыбнулся, вспоминая голую лесную развратницу, живущую с нежитью наперекор народному пересуду и про себя, пожелал им счастья и благоденствия. И каким-то внутренним чутьём осознал, что эта золотоволосая «меченая» тоже возникла на его пути не просто так. Она какой-то знак судьбы, и он готов был голову дать на отсечение, что с этой красавицей их в будущем что-то будет связывать и похоже очень крепко, или Матёрая должна будет чем-то в жизни помочь, но она явно появилась на дороге не просто так.
Дева, заметив, что рыжий пристально рассматривает её колдовские хитро завязанные узоры, надменно улыбнулась и спросила, проговаривая на распев:
– Чего пялишься? Невидаль узрел?
– Ну почему ж? – запросто ответил воин, не чувствуя беды, – я с этой красотой прекрасно ознакомлен в подробностях. Только что от такой «меченой» ведьмы еду с излечения. Оттого, кстати, и запоздали на сборы.
– Что за ведьма? – тут же встрепенулась Матёрая, в раз растеряв всю спесь и уставившись на Кайсая резко округлёнными глазищами, – где ты в этих краях нашёл «меченую»?
Кайсай продолжая не ощущать подвоха и не обратив внимания на её вытаращенные глаза, даже несколько удивился.
– В нашем лесу сидит. Она там посажена за еги-бабу. Меня подранили слегка, так вот она вылечила.
И с этими словами бердник обернулся вполоборота, убирая косу на грудь и открывая шрам для обозрения. Тонкий пальчик скользнул по ране словно «нервная плеть», но, не стегая, как это делала Апити, а будто ею протянули с лаской и нежностью. Рыжий выгнулся крутой дугой от щекочущих мурашек, пробежавших табуном при её прикосновении.
– Только плетью не бей, – простонал вдруг жалобно рыжий, отстраняясь на расстояние от её рук.
Красавица резко отдёрнула пальчики, и её прекрасный лик исказил нешуточный ураган эмоций со сверкающими молниями в глазах.
– Как её зовут? – прошипела Матёрая сквозь стиснутые зубы.
Эта перемена в лице и шипящий тон озверевшей змеи, Кайсаю ни только не понравился, а конкретно напугал. Он неожиданно почувствовал самую настоящую угрозу своей лесной спасительнице и машинально соврал, даже не задумываясь:
– Так не знаю я, – и тут же сообразив, уточнил, состроив из себя деревенского простачка, – разве еги-бабу кликают? Еги-баба она и есть еги-баба. Посаженная по завету и лишённая прошлого. Она не называлась, я не спрашивал. А что случилось?
Сыгранная роль оказалась очень правдоподобной и Золотые Груди ему поверила, отчего сделала глубокий вдох успокаиваясь, и задумавшись примирительно проговорила:
– Ладно. Проехали.
Только сейчас рыжий понял, что опять сболтнул что-то лишнее, и чтобы как можно быстрей закончить с допросами кинулся собираться, подготавливая вещи к переправе.
Какое-то время Золотые Груди ещё постояла возле рыжего видимо соображая, продолжить разговор о лесной ведьме или сразу начать пытать его с пристрастием, но успокоившись, всё же решила до поры до времени повременить, и взяв эту парочку в сопровождение присмотреться к ним в дороге, а там за разговорами глядишь что-нибудь и сболтнут. Поэтому ещё раз тяжело вздохнув отвернулась и двинулась к своему коню.
Как потом рассказал Кулик, он это испытание голыми девами тоже прошёл с честью, только в отличие от Кайсая исключительно со смертельного страха. Он так испугался за свой срам перед золотоволосыми красавицами, что предмет позора панически зашевелился, но стремясь не наружу, а карабкаясь внутрь тела и там прячась от греха подальше…
Форсировав глубокую реку и переночевав вместе у общего костра, они так и поехали впятером до самого Дикого Поля. Отряд поляниц под управлением Золотых Грудей, которую как выяснил Кайсай у сопровождения, в сёстрах звали по-простому Золотце, возвращались из некого колдовского Терема, о коем золотоволосые хоть и были по дороге разговорчивы, но всякий раз замолкали, как только касались этого ведьминого логова.
Совместно путешествовать оказалось на редкость весело, интересно и даже получалось порой забавно. К общему удовлетворению все безоговорочно признали, что благодаря хорошей компании весь долгий путь укоротился до короткого перехода, да и время пролетело незаметней словно не мерно шло, а неслось галопом. Все это признали, кроме Золотца, ехавшей несколько впереди остальных, ни обращая на спутников никакого внимания, совсем не участвуя во всеобщем веселии.
В самом конце их недолгого перехода, после очередной стоянки с перекусом, толи само так получилось, толи сознательно сделано со стороны золочёной стервы, но обычный строй путешествия нарушился. Гроза Чёрного Неба со Звездой Летней Ночи, так звали дев её сопровождения, взяли Кулика в клещи с двух сторон и весело хохоча ехали впереди, видимо потеряв из вида Матёрую, а Кайсай с Золотцем чуть задержавшись оказались вместе, преследуя их на небольшом расстоянии.
– К вечеру доберёмся, – внезапно начала разговор золочёная, но при этом в голосе её что-то поменялось, превратившись из заносчивого во вполне нормальный.
– Уже? – наигранно удивился Кайсай, даже не зная, что сказать в ответ, так как чувствовал себя неловко, оставшись наедине с этой обворожительной, но всё же страшной «меченой» сучкой, прости Троица.
– Признайся, Кайсай. Испугался, когда нас повстречал? – как-то запросто и весело, с наивностью обычной заигрывающей с парнем девы спросила она, мило улыбнувшись рыжему, при этом и улыбка выглядела вполне нормальной, не оставляя от надменности и следа.
– Не то слово, – застенчиво улыбнулся в ответ рыжий, явно не ожидая такого поворота в их взаимоотношениях и подозревая Матёрую в лицедействе, – ты что думаешь, я просто так стирать штаны кинулся?
– Да ладно тебе, – по-девичьи рассмеялась Золотце, – извини, по привычке вышло, не по злому умыслу.
– Да ладно тебе, – скопировал бердник, – не извиняйся. Нормально всё. Мы не в претензии.
Кайсай сначала не мог объяснить себе столь резкую перемену в этой напыщенной стерве, но поразмыслив по наивности предположил, что ей просто надоело ехать в одиночестве и что есть силы надувать себя от важности, когда за спиной так весело.
Золотце прекрасно слышала по дороге весёлый трёп, и ей наверняка хотелось принять в нём участие, но положение её особого статуса не давало Матёрой морального права опуститься до бытового уровня. И тут золотоволосая ведьма, похоже, не выдержала. Ей захотелось обычного общения. Когда ещё в жизни такое выпадет? Чтоб вот так без свидетелей побыть обычным человеком, а не тем, чем кажешься другим. Хотя Кайсай тут же остерёг себя, кто эту «мужерезку» знает, что у неё на уме.
По мыслям внимательного бердника, в ней боролись именно эти две крайности: предписанная недоступность для окружения в общении с людьми ниже своего уровня и девичье желание поболтать тет-а-тет с молодым да интересным красавцем писаным. По крайней мере, он имел именно такое мнение о себе.
– Мы лютые, когда закуманены и находимся в состоянии похода, – призналась дева, смущаясь как ему показалось по-настоящему, что выдавал вспыхнувший румянец на щеках, – вот тогда лучше не подходи даже на вылет стрелы. И вас это тоже касается. Это я так, на будущее.
С этими словами она кивком указала на едущих впереди Кулика с поляницами, как бы давая понять, что подобные панибратские отношения, превалирующие в данный момент, в будущем будут неприемлемы.
– Буду знать. Благодарствую за предупреждение, – ответил Кайсай, любуясь её точёным профилем.
Она небрежно подала знак рукой оглянувшейся деве сопровождения, мол давай вперёд, не притормаживай. Та молниеносно выполнила команду прибавив шаг.
– А теперь мы такие же обычные, как и вы. И законы блюсти, в общем-то, не обязаны, – тут она повернулась, уставившись ему в глаза своими зелёными ведьмиными болотами, затягивающими словно зыбучая трясина и улыбнувшись неожиданно добавила, – а ты ничего, воин. Мне понравился.
В глазах золотоволосой красавицы блеснули искры не то от стыда за признание, не то от эйфории собственной смелости.
Она, не отводя глаз начала останавливаться, но неожиданно улыбнулась и рванула вперёд, оставив рыжего в полном недоумении. Кайсай встал как в копаный и ничего не мог поделать ни со своим бешеным сердцем, выскакивающим из груди, ни со своими полоумными мыслями, устроившими кучу малу, ни со своим предательским телом, забившимся крупным ознобом.
Воин не понимал, что с ним происходит. Почему эта дева так на него действует? Колдовство? Наваждение? Ведьминый приворот? Он опомнился, когда уже потерял из виду спутников, и пришпорив Васу рванул догонять отряд, скрывшийся за бугром.
Догнав золотоволосую ведьму, чуть ли не признавшуюся в любви, продолжавшую сознательно отставать от передового отряда, он, ища повод для дальнейшего разговора, ляпнул первое что пришло в голову, вернее первое что попалось на глаза, по большому счёту неся полную околесицу:
– Лук у тебя хороший. Сразу видно руку мастера.
– Восемнадцать кусков разного дерева, – не без бахвальства поддержала разговор Матёрая, – таких, кроме как у нас больше нигде не делают.
– Ого, – наигранно восхитился рыжий и бросив на деву растерянный взгляд, вновь спросил первое что попало на глаза:
– А откуда у вас такой цвет волос? Вы что их действительно золотом натираете?
Дева расхохоталась, притом так заливисто и обворожительно, что Кайсай в очередной раз затрясся от возбуждения и чуть не застонал от нахлынувшей истомы, и вполне нормального желания для мужика немедленно завалить её тут же и сжать в объятиях, раздеть, облизать как вкуснятину, ну и так далее.
– Нет, Кайсай, – весело ответила Золотце, видимо приняв решение быть раскованной и получать от этого удовольствие, сверкнув искрой своего мимолётного чарующего взгляда, – красим мы их. Мы все до единой крашенные. Представляешь?
– Это как? – так же естественно удивился Кайсай, подъезжая к Золотцу в плотную до касания и разглядывая длинные волосы, забранные в косу.
– Травка тут в степи одна секретная растёт. Вот её собираем, отвар готовим и красим.
И с этими словами она, порывшись в перекидной суме достала небольшой кожаный мешочек. Развязала, понюхала и протянула его берднику. Тот осторожно взял мешочек, тоже зачем-то понюхал содержимое, ощущая пряный аромат неведомой травы, хмыкнул и вернул хозяйке, давая понять, что перекрашивать себя просить не станет. Ему и свой рыжий цвет сойдёт.
– А можно ещё спросить? – осторожничая поинтересовался рыжий.
– Спрашивай. Я сегодня добрая.
– А это правда, что обладательница чёрного узора может запросто жизнь отобрать?
Весёлость с лица Золотца как ветром сдуло.
– Это тебе тоже еги-баба поведала?
– Нет, – не стал врать воин, – это мне мой наставник рассказывал, а у еги-бабы он не чёрный, а серый такой, пепельный, примерно, как у тебя. Я её, кстати, тоже спрашивал, но, по её словам, она такого не может. Пуп говорила развяжется.
– А ты храбрый заяц, – неожиданно жёстко проговорила Матёрая, уставившись в упор на собеседника, – не трясись. У меня тоже пуп не так завязан, а вот наша Матерь, может высосать жизнь одной мыслью. Но у неё чернота блестит словно масло, а моя, да, матовая. Я только так могу…
И не успел Кайсай возразить, мол не надо, верю, как его скрутила сумасшедшая судорога, да так резко, что зубы друг о дружку щёлкнули, со звоном отдаваясь гулом в бестолковой голове, а он сам, лишь спало оцепенение чуть с коня не сверзься, чудом удерживаясь в стременах. Золотые Груди хохотала до слёз. Ей, видите ли, стало весело.
– А розовый узор на попе тоже рассмотрел? – поинтересовалась золотая ведьма хитро прищурившись.
– Не надо, – завопил Кайсай, и кинулся от заливающейся смехом девы подальше в сторону…
Перебравшись вброд через очередную не широкую реку, где стояла застава с ордынским охранением, услужливо расступившемся как можно дальше от проезжающих золотоволосых дев, и позволяя тем самым двум молодцам, ехавшим с «мужерезками» проскочить кордон без какого-либо допроса с дознанием и уплатой пошлины, путники, наконец, вступили на легендарное Дикое Поле.
Отъехав от реки на четверть полёта стрелы, Золотые Груди остановила коня, и все путешественники собрались в единую кучу.
– Всё, – вновь преображаясь в спесивую стерву подытожила золотоволосая Матёрая, – мы на месте. Вам туда, – и она указала рукой на утоптанную дорогу, – а нам домой, в другую сторону.
– Жаль, – протянул Кайсай, прикидываясь дурачком, – я б в вашей компании всю жизнь ездил бы.
– Соскучишься, приезжай, – повеселев съязвила Золотце, топя своими зелёными глазищами, раздевающего её взглядом бердника, – будем рады вас сварить и съесть.
Девы звонко засмеялись довольные шуткой своей предводительницы. Молодцы кисло скривились, изображая отвратительные улыбки. Затем Золотце молча подвела коня к рыжему балагуру и сделала то, отчего в ступор впали абсолютно все без исключения. Похоже даже те охранники, что караулили переправу и издали наблюдавшие за странной компанией.
Она вдруг ухватилась за шею Кайсая и впилась сладким поцелуем в губы воина. Затем отстранилась, оправила задравшуюся золотую бронь, и вальяжно проговорила довольная собой:
– Извини, но я привыкла последнее слово в разборках всегда оставлять за собой, Кайсай.
И тут же пронзительно взвизгнув «Я-ху-ю», стелясь стрелой к траве, поскакала вдоль реки. Её замешкавшееся на мгновение сопровождение, взвизгнули то же самое и понеслись следом весело повизгивая. Кайсай с Куликом остались стоять каменными статуями.
– Она меня отравила, – тихо, вполголоса выдавил из себя бердник, еле шевеля всё ещё ощущаемыми поцелуй губами.
