скачать книгу бесплатно
– Апити, – вполне приветливо обратился он к ней, – вот скажи, зачем ты это делаешь?
– Чё? – переспросила та, осматриваясь по сторонам, всем видом показывая, что не понимает о чём речь.
– Зачем ты заставляешь «это самое» при виде тебя вечно вскакивать как у бешеного жеребца? – спросил он бесстыжую напрямую, глядя в её маслянисто серые глаза и не желая больше ходить вокруг да около.
– А чё? – повела плечиками местная колдунья, взаимно решив поиграть в предложенную игру, и так же вперила наглые зенки в глаза рыжему дознавателю, – тебе чё жалко чё ли? У тебя не убудет, а мне нравится.
С этими словами соблазнительно крутанулась и пошла дальше по своим ведьминым делам, расплывшись в ехидной улыбочке. Вот и поговорили, называется. Вот и разобрался со своими проблемами.
– Прекрати! – заковылял он в след издевательнице, буквально крича бесстыднице в спину, – он у меня уже болит.
– Гляньте на него, – тут же отреагировала белобрысая на его страдальческие вопли, не останавливаясь и не оборачиваясь, – болит он у него, видите ли. Не тереби руками вот и не будет болеть.
– Ничего я не тереблю! – чуть не заорал обиженный Кайсай.
Она остановилась. Кокетливо обернулась. И всё с той же ехидной улыбкой уставилась ему на кожаные штаны, как раз в то место куда он прижал обе руки, как бы удерживая «торчок» чтобы не выскочил. Заметив пристальный взгляд ведьмы, рыжий тут же отдёрнул руки от надоедливого «позорища» и поднял вверх, показывая пустые ладони. Кайсаю вдруг стало стыдно до безобразия, будто еги-баба поймала его на месте преступления, хотя это было совсем не то что она подумала. Он просто.… Ну, в общем, опять облажался.
Следующий раз Кайсай набрался смелости и решил подойти к проблеме с другой стороны.
– Апити, – обратился он к голой ведьме, как бы между прочим, нейтральным и абсолютно безразличным голосом, – а почему ты никогда не одеваешься? Тебе не холодно?
Он надеялся где-то в глубине души, что если вынудит одеться бесстыжую колдунью, то его ненавистный отросток, наверное, прекратит реагировать на еги-бабу. Но не тут-то было.
– Я у себя дома, гость. Как хочу, так и расхаживаю, – ответила дева также запросто и обыденно, – я всегда так хожу. Удобно и ничего не мешает. Сам попробуй, глядишь понравиться.
Какая бешеная муха укусила Кайсая, он тогда не знал, и после случившегося не мог объяснить, но толи из принципа, толи от безысходности тут же взял и разнагишался. Полностью. И как только в психе скинул с себя последний сапог, зашвырнув его с ноги в разросшиеся кусты и стараясь себя всего продемонстрировать с презренной ухмылкой, чтобы та подавилась его хозяйством, ну естественно в переносном смысле, как утомившийся «позор» его обмяк, повис, а чуть погодя и вовсе скукожился.
А эта белобрысая дрянь принялась хохотать, тыкая пальцем в измельчавшее мужское достоинство, да так заливисто и обидно, что Кайсаю захотелось чем-нибудь прибить эту сволочную ведьму притом самым изощрённым способом и несколько раз подряд.
После этого так и ходил по округе всё то время, что гостил у еги-бабы поправляя здоровье и откармливаясь на дармовых харчах, и больше этот «огрызок позора» даже ни разу не дёрнулся, похоже, вообще забыв, как это делается.
Кулик о своих переживаниях на эту щекотливую тему помалкивал и старательно делал вид будто голая и соблазнительная молодуха его железную психику совсем не задевает, но всякий раз старался держаться подальше от непредсказуемой ведьмы, то и дело уезжая на своём коне кататься в поля и проведывать парочку скакунов, всё это время так и пасшихся на том поле как привязанные.
Кайсай шёл на поправку быстрее чем ожидалось, и он даже не считал это за чудо, понимая кто занимается его лечением. Отношения с «меченой» еги-бабой после того, как он разделся, урегулировались сами собой. Голая ведьма стала для него привычным делом и реагировал рыжий на раздетую деву как на ободранную от коры берёзу. Только дерево жалко, а эту, ни разу. А вот отношения с Куликом Кайсая наоборот почему-то стали напрягать, но не в смысле, что рыжей поменял ориентацию, здесь дело оказалось в другом.
С одной стороны, этот парень считай ему новую жизнь подарил, и он пацану признателен, и чувствовал, что чем-то даже обязан. Но с другой, рыжий всю жизнь провёл в одиночестве, предоставленный сам себе. Даже дед, что его учил и воспитывал в душу никогда не лез, да и в свою не пускал. Так и жил с ним всю жизнь почти с самого малолетства как ни с родным. Да они в общем-то такими и были.
В точности Кайсай про своё родство с дедом никогда не спрашивал. Отца вообще не знал, а мать уже почти не помнил. Так лишь в общих чертах. Маленьким ещё бегал, когда её не стало, а куда делась, не понятно. Чуть-чуть помнил тётку, что его подобрала. Детей её помнил, но тоже плохо, только мельком вспоминая какие-то детали, потому что вскоре пришёл дед и его забрал.
Сначала они долго ездили вдвоём. Вот эту постоянную кочевую жизнь рыжий уже помнил, а потом вдруг осели в этих краях за рекой, обустроились и стали жить. Кайсай сначала думал тоже ненадолго, временно, а оказалось навсегда.
С самого раннего детства, когда он что-то начал осознавать в собственной жизни, дед никогда не проявлял к нему даже капли родительской теплоты или хоть какой-нибудь родственной заботы. Рыжий вообще не знал, что это такое, лишь изредка вспоминая странную теплоту мамы и тётку с её детьми, и то в большей части во снах.
Дед всегда обращался с ним холодно и жёстко, воспитав в пацане точно такое же отношение к окружающему миру. Кайсаю не было знакомо ни чувство доброты, ни чувство жалости и тем более понятие чего-то родного. Когда подрос до начала понимания, творящегося вокруг него, то узнал от пьяненького деда, что, воспитывая и уча его боевым премудростям, этот старый хрыч просто выполняет какой-то особенный зарок, отвертеться от коего не мог при всём желании.
Кайсай вырос диким и нелюдимым, злым и беспощадным ко всему миру, к тому, который он абсолютно не знал, впитывая в себя как губка познания о творящимся за пределами забора их заимки лишь с рассказов деда, отзывавшегося о большом мире исключительно негативно. Наставник даже себя заставлял его ненавидеть, пресекая в корне малейшую привязанность.
Даже когда провожал Кайсая в путь, по сути, прощаясь с воспитанником навсегда, сделал это с неким облегчением. Будто избавился наконец от рыжего как от чего-то тягостного.
Прожив с дедом всю свою недолгую жизнь, рыжий так и не узнал, как его по-настоящему звали! Он всегда так и обращался к нему – дед, и ни как иначе, а тот по-другому и не откликался.
Кулик совсем не соответствовал его пониманию людей и казался каким-то мягким и светлым. К Кайсаю относился уважительно, даже услужливо, стараясь во всём раненому угодить, но вместе с тем, тут же мучаясь стыдом от излишней как ему казалось навязчивости.
Рыжий привыкшей всё делать самостоятельно и никогда ни в чём не испытывая помощи со стороны, от его заботливости в глубине души раздражался. Но держал себя в руках и вида не показывал, что ему не нравится такая обходительность. В то же время постоянно чувствовал себя обязанным, абсолютно не понимая мотивов поведения белобрысого.
Да и ведьма, несмотря на свою, казалось бы, пагубную сущность, вела себя с ним совсем не соответствуя стереотипу, заложенному в голову рыжего с детства. По сути дела, только что начав по-настоящему жить, вырвавшись за приделы дедовой заимки, Кайсай сразу столкнулся с реальным миром, о котором, как оказалось, он вообще ничего не знает. Мир предстал перед ним не таким, каким себе представлял. Рыжий неожиданно понял, что дед либо его обманывал, либо его стараются обмануть эти двое. Но чем больше Кайсай наблюдал и анализировал Кулика и Апити, тем больше склонялся к тому, что врал дед, притом сознательно.
Положение в отношениях с белобрысым сложилось нестерпимо тягостным и Кайсай решил, что надо бы об этом с приятелем потолковать по душам. В конце концов он ничего не потеряет, а вот приобрести или разобраться в себе может получиться.
– Слышь, Кулик, – начал он как-то разговор, присев к белобрысому на поваленное дерево, – тут такое дело. Нам с тобой надо почестному поговорить и разрешить наши отношения.
– А какие у нас отношения? – переспросил Кулик, явно напуганный его словами, видимо решив, что товарищ хочет его прогнать.
– Да понимаешь, – замялся рыжий, вытягивая из себя тяжёлые слова, – благодарствую в общем тебе за спасённую жизнь. Глупо было помирать, даже не начав как следует жить.
– Да не за что, – потупился Кулик, почему-то покраснев и закусив губу, – разве ты поступил бы иначе?
– Не знаю, – тут уже рыжий замялся, и натужно усмехнувшись вполне искренне добавил, – я даже как-то об этом не задумывался.
Они замолчали. Разговор не клеился. Та беседа что он начал для снятия напряжения, только ещё больше добавила напряга.
– Понимаешь, – наконец решительно проговорил Кайсай, соображая, что раз уж начал говорить, всё равно придётся сказать, как не оттягивай, – я воин, Кулик. Воином воспитанный с детства. Притом непростой рубака – ратное мясо, а бердник из «особого» сословия. Понимаешь, бердник я! Меня с детства учили быть таким и никаким другим. Дед сказывал, что я вырос в настоящего, умелого почти как он… Хотя какой я настоящий после того, как в первой же стычке с малолетками, даже не в сражении на бранном поле словил стрелу в спину. Позорище.
И он с отчаянием рубанул рукой по воздуху.
– А кто такой бердник? – неожиданно спросил Кулик со всей своей нескрываемой наивностью.
Кайсай посмотрел на товарища с неверием, с таким видом мол, как можно такого не знать, но увидав по-детски заинтересованные блестящие глаза разом осёкся указывать ему на дремучесть. Немного подумал, а стоит ли объяснять? А если стоит, то как? В конце концов, махнул рукой.
– Да не важно, в общем-то. Воин такой – одиночка. Способный в стан врага пробраться никем не замеченным и один биться с целой оравой. Хотя у хорошего бердника до такого дело доходить не должно. Но если случится, то он из любого окружения может вырваться и при этом живым остаться. Тьфу ты! – рыжий тут же сплюнул от досады за ранение, при этом не желая того машинально пощупал поясницу.
– Да ладно тебе из-за этого себя корить, – постарался поддержать его Кулик, – тот урод не по-честному тебе в спину стрелял.
– Ты о какой честности говоришь? – неподдельно удивился рыжий, – какая честность может быть в бою? Там или ты его, или он тебя.
– Но вы ведь просто дрались, как все, по-пацански на кулаках и без оружия. Какой тут бой насмерть? Какое тут сражение?
– Ты о чём? – Кайсай непонимающе уставился на Кулика, – не бывает просто драки. Как и не бывает просто жизни. Любая жизнь – это бой на смерть с другими жизнями, – принялся он поучать белобрысого тому, что вдалбливал всю жизнь в его голову наставник, – или ты их для своей отберёшь или они твою схавают. Только так можно выжить в этом грёбанном мире.
– Не согласен с тобой, – неожиданно выдал ему Кулик после короткого размышления, – жизнь – это жизнь, а бой – это бой. Зачем их мешать в общую кучу. Живём мы среди людей, а бьёмся с врагами. Ни все люди враги. Так не бывает.
Эти слова совсем выбили уверенность из рыжего, потому что полностью противоречили его мировоззрению. Он что-то лихорадочно по соображал, а затем сдавшись, вспомнив свои выводы, что мир не такой, каким он себе его представлял, проговорил упавшим голосом:
– Вот и я о том же. Я с детства натаскан быть воином. Среди людей получается и не жил. Для меня все люди враги без исключения. От любого надо ждать нападения и быть готовым любого сожрать.
– Но я же не такой, – обиженно прервал его сосед по стволу.
Кайсай лишь неуверенно пожал широкими плечами.
– Ты не такой, наверное. Поэтому я не знаю, как с тобой себя вести. Я вообще не понимаю, как в поселении люди меж собой живут. А ведь как-то живут и при этом друг друга не убивают. Меня этому дед никогда не учил, а я не спрашивал.
– А что тебе мешает научиться людской жизни. Или кто запретил воину быть человеком? – неожиданно встряла в их натянутый разговор, непонятно откуда взявшаяся Апити, пристраиваясь рядом с Кайсаем на бревно.
Полная неожиданность её появления видно перенапрягла рыжего, от чего в нём что-то лопнуло и понесло Кайсая по стремнине нешуточных эмоций, напрочь забыв с кем имеет дело.
– А ты вообще кто такая? – накинулся он на оголённую «меченую» выплёскивая накопившееся вёдрами на голову, – ты-то откуда здесь взялась такая умная?
– Да, – тут же поддержал его притязания Кулик, переводя своё собственное напряжение на влезшую в их разговор еги-бабу, используя хозяйку в качестве эмоционального громоотвода, – откуда ты взялась в нашем лесу такая вот? Я с детства тут всё знаю. Я тут всё излазил. Никогда тебя тут не было раньше.
– О, приехали, – тут же взвилась расписная молодуха, тоже переходя на повышенные тона и всплёскивая руками, – вы чё на меня орёте, окаянные? Да я тута почитай всю жизнь сижу как неприкаянная. А коли ты слепошарый по лесу бродишь и ни хрена не видишь, так я тебе глазёнки протирать не обязана.
– Врёшь, ведьма, – Кулик выпалил чуть не взвизгнув, – не было тебя тут. Я весь лес излазил от дерева к дереву.
– Тута я жила, а вот тебя в моём лесу ни разу не видела, – тоже перейдя на крик выдала еги-баба.
– Ведьма, – тут же втиснулся в их перепалку плюгавенький старичок, – как есть ведьма размалёванная.
– А хоть и ведьма, – вскакивая на ноги и уперев руки в боки ехидно взвизгнула Апити, – тебе то чё? Коль ты слабоумный не способен узреть обычного, простенького даже не колдовского отвода глаз.
– Стой! – заорал Кайсай, тоже вскакивая на ноги и в упор уставившись на белобрысую деву.
Наступила тишина. Все замерли.
– А это кто? – спросил рыжий почти шёпотом, медленно растягивая слова и указывая пальцем в сторону непонятно откуда взявшегося плешивого «недодеда».
Апити скосила глаза в том направлении куда он указывал. Снова вернула взгляд на Кайсая и пожав плечиками, с видом, мол дурак совсем что ли, просто ответила:
– Так, леший здешний, а что не так?
Кайсай медленно перевёл взгляд на мелкого деда, стоявшего вкопанным столбиком, вытянув длинные руки вдоль щуплого тела и отведя широко открытые глаза в сторону как нашкодившая собачонка.
– Леший? – переспросил опешивший Кайсай.
– Ну да, – так же просто, но с удивлением ответила дева.
– А ты ведьма, – тут же огрызнулся непонятно на что обидевшийся старичок, всё также отводя большие печальные глаза в сторону.
– А я вообще живой или умер уже? – неуверенно спросил Кайсай ни к кому не обращаясь, но при этом переведя взгляд на парализованного Кулика, распахнувшего глаза и рот, при этом замерев взглядом на старичке.
– Ладноть, – печально вздохнул обиженный «недодед», видно ожидая несколько другую реакцию на своё появление, – пойду я от вас.
И стал поворачиваться уже, как его остановил Кайсай странной фразой, казавшаяся совсем ни к месту:
– Дать бы тебе в ухо.
– За что это? – растерялся леший от таких речей в свою сторону.
– А кто меня надоумил тому придурку глаз подбить?
– Так это… – вдруг стушевался «недодед», явно не зная, что соврать в своё оправдание, но тут же нашёлся и выпалил, – так сам виноват.
– Я? – недоумевал Кайсай.
– А кто ж? Надо было сразу глаз гасить, – распалился резко дед, подскакивая к рыжему и помахивая кулачком, – а потом уж пинай сколь хошь, коль решил потешиться.
– Так это ты недомерок учудил кровавую заваруху? – отодвигая Кайсая рукой в сторону, буквально вклинилась в их разборку взвизгнувшая ведьма, разом перехватив инициативу у рыжего уже открывшего рот для достойного ответа.
– Молчи баба! – топнув маленькой ножкой, заверещал дедок уставившись ей в пуп.
Но дело до драки не дошло. Кулик разрядил обстановку своим истеричным хохотом. У того видно напряжение тоже лопнуло и излилось вот таким своеобразным образом. Все трое стоящих посмотрели на него как на полоумного дурачка, катающегося по траве из стороны в сторону и при этом драться, передумали. Кайсай с Апити тоже улыбнулись, заражаясь веселием, а грозный «недодед» сложив ручки на щупленькой груди, злобно смотрел на катающегося по траве белобрысого человека.
Наконец Кулик откатался положенное время, снова сел, вытирая слёзы и со словами «Вот умора!» посмотрел на рыжего воина.
– Вот видишь, Кайсай, какая у нас интересная жизнь, а ты всё бой да сражения.
Но Кайсай ни подумать не успел, ни ответить на высказывание, так как его мысли тут же перебил самым беспардонным образом вечно вмешивающийся не по делу «недодед», притом перевернув тему разборок с ног на голову.
– Кайсай, а ты чё эт голожопым-то скачешь перед девой? Воще чё ли стыд потерял, срамота рыжая? Аль эта дрянь сисястая тута тоже балует своим колдовством?
– Ой. Помолчал бы, старый пень! – рявкнула на него грозная ведьма.
– Тихо! – пресёк Кайсай очередную затеянную перебранку, поднимая при этом руки в знак примирения, – вы, что тут постоянно цапаетесь?
– Ну почему же, – вдруг резко сменив грозный тон на загадочный, томно проговорила еги-баба, подступив к лешему и нежно погладив его по маленькой голове, от чего тот в раз округлил глазки, сверкнувшие слезой, и расцвёл в блаженной улыбке на всё лицо.
– Понятно, – подытожил Кайсай с усмешкой, – пойду, надену штаны. Не тягаться мне в этом деле с лешим.
– А то, – самодовольно крякнул дедок, горделиво взглянув на улыбающуюся деву.
С одной стороны, разговор Кайсая с Куликом вроде бы как оказался не удачным, но с другой, несмотря на всё произошедшее они стали общаться как равные.
Кайсай с удивлением отметил для себя, что попутчик волей судьбы, приставленный к нему в начале пути, оказался интересным и не глупым собеседником. В отличие от Кайсая он много знал об обычной жизни и с удовольствием рассказывал. Кайсай же поучал его воинским премудростям, что белобрысый впитывал в себя как высохший песок и в конечном итоге от слов они постепенно перешли к ратному делу.
Спина у рыжего ещё болела и плохо двигалась, отчего в полную силу показать мастерство бердника он не мог, но Кулику и того за глаза хватало выше маковки. Даже с покалеченным Кайсаем у него ничего не получалось, как ни старался и ни пыжился, хотя кидался биться со всей дури.
Один раз Кулик увлёкся настолько, что не заметил, как откровенные издёвки молодого бердника вывели его из себя и с белобрысым случился самый настоящий приступ помешательства.
Находясь в этом состоянии и не отдавая отчёт своим действиям разъярившись до состояния бешеного быка, Кулик выбросил ненавистный акинак, выдернув из пня воткнутый топор, подвернувшийся под горячую руку, и бросился рубить обидчика. Он с яростным воплем и похоже ничего не видя перед собой залитыми кровью глазами неистово заметался средь молодых берёз с осинками, то и дело снося тонкие стволы с одного замаха как травины.
Кулик не помнил, как долго это бешенство продолжалось, но холодная струя колодезной воды, прилетевшая в лицо, в раз остудила пыл приводя к адекватности, и рубщик леса тяжело дыша огляделся с видом будто ничего не узнаёт вокруг и понять не может как сюда попал.
Прямо перед ним стояла встревоженная и как всегда голая Апити с ковшом в руках, а чуть поодаль тяжело дыша загибался Кайсай, держась за берёзу обеими руками и прогибая в мучениях больную спину.
– Кулик, – проскрипел загнанный до потери сознания воин, постанывая от боли, – бердника из тебя никогда не получится.
Белобрысый опустил ослабшие руки, всё ещё державшие топор, и поник головой осознавая свою полную никчёмность, даже кажется собираясь заплакать от обиды.
– Потому что ты берсерк от Троицы, – тем временем закончил Кайсай, дружески улыбаясь, – мне про таких как ты дед рассказывал.
