скачать книгу бесплатно
– А если ничего не сыпать? – спросила Истина.
– То клетку грызть начнут.
– А как прогрызут?
– Так улетят. Путь к свободе часто лежит через адский труд, – сказал редактор и выдал Ржевскому чек на скромную сумму.
Выйдя на улицу, Ржевский и Истина направились в маленькое уютное кафе с приятной музыкой. Там можно было послушать и последние песни любимого Ржевским Арнольда Дезодоранта, и церковно-приходскую музыку, от которой Истина была без ума.
Кафе «Вкус Меда С Содой» было открыто и безлюдно. Официант Шашлык сразу узнал Ржевского.
– Привет, поэт, – сказал он.
– Привет, Шашлык. Знакомься, это Истина – моя любовь.
– Очень приятно, – сказал Шашлык. – Садитесь за красный столик в углу. Самое уютное и укромное место. Если вы не будете сами себе мешать, то вам там мешать никто не будет.
Влюбленные заказали разное. Истина заказала шоколадный торт с ягодками вишни, малины, клубники, земляники и шоко-моко-крем-брюле, а Ржевский – пирог из соленых огурцов с картофельной начинкой, три яйца с горчичным повидлом и пивной кисель. Официант Шашлык был одним из самых проворных официантов в городе Шизо, поэтому минут через десять пир стоял горой. Но не самой высокой в мире, потому что Эльбрус в Тибете, и где-то в тех краях Шамбала [18]. Где ты, Шамбала?
Влюбленные ели, пили и разговаривали.
– Какое приятное ощущение, когда тебя признают, когда к тебе относятся как к тому, кем ты, собственно, и являешься. Отношение к поэту должно быть бережным. Как сказал всеми гонимый и всеми ранимый поэт Чилен Хуев: «Уважайте поэта, даже если Хуев его имя», – сказал Ржевский.
– Ты же помнишь, что сказал редактор, – мода, новый корм. Когда-то все было по-другому. И поэты были уважаемы. Сейчас поэзия не так важна. Многим она скучна вместе с ее творцами-жрецами. А может, так было всегда, да нас не было тогда?
– Может. Давай спросим Шашлыка.
Ржевский позвал официанта.
– Шашлык, ты давно читал стихи? – спросил Ржевский.
– Я их не люблю.
– Ты их вообще не читал?
– Когда-то в детстве, в школе.
– А после?
– Лишь в каком-то общественном туалете прочел чего-то типа: «Незнакомец, незнакомец, Как живете? Как дела?…» Я сидел довольно долго – вообще люблю посидеть в туалете, передохнуть, так сказать. И вот запомнил.
– А больше не читал? У тебя даже нет любимого поэта?
– В школе я стихи ненавидел. А вот после школы это и был единственный стих, который я прочитал в общественном туалете. Может, поэт, написавший его, и есть мой любимый поэт?
15. Вечность – единственное мерило, которым и стоит пользоваться во всех без исключения случаях
Улицы старого Шизо. Древние никому не интересные постройки, нередко облюбованные нищими, кошками и мышками. Их нельзя было назвать трущобами, по ним ходили вполне приличные люди, но они не были теми уютными домами, которыми изобиловал новый Шизо.
– А мне больше нравится старый город, – сказала Истина.
– И мне, – сказал Ржевский. – Театр Времени – вот что видишь, глядя на грязные, заплеванные тротуары, старые сырые стены, облезлых людей, котов и собак, живущих здесь. Время с только ему одному свойственной откровенностью показывает нам все, ничего при этом не скрывая.
– Ты забываешь о вечности, милый. Верь, что время – выдумка людей, как метры-километры, граммы-килограммы. Приди к выводу, что вечность – единственное мерило, которым и стоит пользоваться во всех без исключения случаях.
– Может быть, ты и права. Пошли на улицу Девица. Если ты не брезгуешь обществом проститутки, то я тебя познакомлю с одной. Тебе она понравится. Ее имя Добросовестность. Она интересный человек. Я даже написал стихотворение в ее честь:
Дающая всем подряд,
Даю тебе автомат.
Не жалей никого
О-о-о, О-о-о.
– Ты ей его прочел?
– Конечно.
– Она не почувствовала себя униженной?
– Нет, ей все равно. Поблагодарила и забыла.
Улица Девица – самая скромная и темная улица старого Шизо. Возле подъезда с дорическо-ионическими колоннами стояла продажная женщина Добросовестность. Сложное, длинное и суровое имя. Женщина не была хороша собой, но было в ней нечто, что заставляло ее и хотеть, и уважать. Как сказал один из ее постоянных клиентов, профессор латыни Иванов, «Милая Государыня Женщина, вас совсем не коснулся процесс вульгаризации и ассенизации, которые практически невозможно избежать при вашей профессии». – «Я добра ко всем», – только и сказала Добросовестность.
– Привет! – сказал Ржевский и поцеловал ей руку.
– Привет. Меня зовут Истина, – сказала Истина.
– Очень приятно. Добросовестность, – представилась женщина.
– Как живете, Добросовестность, как ваш сын? – спросил Ржевский.
– Он уже немного читает на латыни. Спасибо профессору Иванову. Чудесный человек. Он предлагает мне отдать сына в школу Древних языков и профессий. Очень престижная школа. Но не знаю, конечно, многое зависит от школы, но судьба человеческая… как поймать свою синюю птицу? Я бы не хотела, чтобы моего сына так же сильно обидела жизнь, как когда-то меня, но ведь никто не застрахован.
– На все воля Всевышнего. Мы получаем лишь то, чего заслуживаем, – сказала Истина.
– Может быть, вы и правы, Истина, – сказала Добросовестность. – Но когда жизнь выкинула меня на улицу, мне казалось, что я не заслужила постигшей меня участи. Я была многообещающей пианисткой, образованной и приятной во всех отношениях женщиной.
– Что же с вами произошло? – спросила Истина.
– Мой друг совершил один гадкий поступок, а я за него заплатила. Я не хочу вам рассказывать, что он сделал, но я взяла вину на себя. «Любовь без жертвы – вовсе не любовь», как было когда-то написано. И исчезло все, что было даровано мне воспитанием и образованием, родителями и ангелами-хранителями.
– Опуститься – не значит упроститься, – сказал Ржевский. – Вы самый приятный человек города Шизо.
– То же самое считает и профессор Иванов. Иногда он говорит со мной на латыни. Я не понимаю, что он говорит, я только киваю головой, даже не понимая, о чем речь. Но профессору мое незнание не мешает насладиться болтовней на латыни. Ведь не всегда понимание главное. Главное не мешать! Многие мужчины любят, когда им не мешают, – сказала Добросовестность.
К проститутке подошел маленький мальчик, одетый в строгий черный костюмчике с оранжевым галстуком.
– Это Давид, мой сын, – сказала Добросовестность.
– Привет, молодой человек! – сказала Истина.
– Привет, привет! – сказал Ржевский.
– Здравствуйте, – сказал Давид. – Мама, можно я поучу латынь?
– Учи, сынок, учи, – сказала мама со слезами на глазах. – Спасибо профессору Иванову.
Истина и Ржевский тоже были тронуты.
– Людям с трудной судьбой Господь не может не помочь, – сказала Истина.
– Может, вы и правы, – сказала Добросовестность. – Но без добрых людей помощь Господа была бы невозможна.
– Так в том и заключается его помощь, что в твоей судьбе появляются те самые люди, – сказала Истина. – Те самые люди.
16. Мир – это блюз, который давно всем осточертел
На окраине старого Шизо под аркой, похожей на арку, сидел уличный музыкант, один из лучших гитаристов старого города – Икс. Рванная майка и рванные джинсы были вдоль и поперек исписаны разновеличинными крестами, или, как некоторые считали, иксами. Он виртуозно играл на гитаре семиструнной. Было довольно поздно, никого рядом с ним не было, и если бы не Ржевский и Истина, он бы и продолжал играть сам для себя. Но с их появлением у него появились слушатели, и он заиграл с вдохновением.
В конце концов он исчерпался или просто устал. Слушатели наградили его аплодисментами, может, не бурными, но продолжительными.
– Вы виртуоз, – сказала Истина.
– Когда я был молод, я играл намного лучше, – сказал музыкант. – Где теперь тот парень, пьяный и обдолбанный, небритый и немытый, полный надежд и разочарований? Что с ним стало? Туман времени поглотил его, а когда рассеялся, то парня и след простыл.
– Я давно не слышал лучшей игры, – сказал Ржевский, которого по-настоящему восхитила игра Икса.
– Спасибо, если бы вы слышали меня лет двадцать назад, то поняли бы, что сейчас имеете дело лишь с тенью того гитариста, которого носило на руках все Шизо. А сейчас… сейчас нет никого, кроме гитары и меня, перебирающего руками холодные струны.
– Все еще может вернуться. Вы и сейчас отлично играете, – сказал Ржевский.
– Может быть. Но ничего не возвращается. Как говорит Добросовестность, «вернуть прошлое – как вернуть старую любовь». Понимаете? Ты не сможешь полюбить того, кого разлюбил.
– А если вам кажется, что вы его разлюбили? – спросил Ржевский.
– Как такое может казаться? Это как ты кончил играть блюз – и все. Блюз окончен. Ты можешь сыграть его еще один раз, еще десять раз, еще сто раз, но это будет не то. Пойми, настоящий блюз можно сыграть только один раз. Также и невозможно полюбить одного человека дважды.
– Да, наверное, – согласился Ржевский. – Да и не имеет смысла.
– Имеет, не имеет – неважно. Это просто невозможно. Знаете, что такое подобие? Подделка?
– Понятно, – сказала Истина. – Но мне кажется, что настоящая любовь навсегда. Она не может пройти-уйти, если она настоящая.
– Может, но есть ли что-то в нашем убогом мирке настоящее? – спросил Икс. – Мир полон фальшивой любви и ненависти. И слова такие, как настоящее, истинное так же фальшиво, как и все прочее. Эти слова подобны тараканам, которые прикидываются павлинами. У нас когда-то была неплохая песня: «Если ты таракан, не прикидывайся павлином. А если ты павлин, не симпатизируй таракану! Не симпатизируй! Не симпатизируй! Не симпатизируй та-ра-ка-ну!». В общем, надо быть самим собой и не смотреть на мир как на то, в чем можно жить и быть, пребывая в хорошем настроении. Мир – это блюз, который давно всем осточертел.
– У людей нет мира, кроме этого. И лучше любить данность, чем не любить ее, – сказала Истина. – Поймите и вы, что, не принимая наш мир, вы не даете ему шанс принять вас. Мир полон несовершенства, что приносит боль. Но попытка доброго отношения к павлинам и тараканам может сделать вас и спокойнее, и разумнее.
– Девочка моя, – сказал Икс. – Я любил мир в детском возрасте как место, где можно поесть мороженое, шоколадки и поиграть с друзьями. В подростковом возрасте, открыв пару прописных истин, о которых мне сейчас неохота говорить, я стал относиться к миру и к жизни как к неизлечимому безумию. И только спустя годы я прозрел: мир не безумен – мир скудоумен.
– Мне вас жаль, – сказала Истина.
– А мне вас. То, что я вам сказал, не просто треп и брехня спившегося гитариста, у которого все лучшее позади, а та горькая правда, которую открываешь и принимаешь, лишь будучи в зрелом возрасте.
К Иксу подошел облезлый кот, стал тереться о его ноги и задушевно мяукать. Икс встал в весь свой огромный рост, поднял кота за хвост и стал раскручивать.
– Вы думаете, он меня любит? Нет. Все его душевное мяуканье объясняется любовью к колбасе. Просто до него не доходит, что вместо колбасы, он получит возможность на несколько секунд почувствовать себя птицей, которую он не прочь задрать и сожрать. Правда, котик? – сказал Икс, и, раскрутив кота, кинул в давно выбитое окно заброшенного дома. Кот мяукал, как пел, и летел.
Икс опять сел на землю и сказал:
– А ведь люди еще лживее и наглее. И ничего не изменить. Ничего не изменить. И никого ничему не научить.
– Разве людей, пусть и немногих, невозможно научить любить или быть добрее друг к другу, менее корыстными? – спросила Истина, следя за полетом кота.
– Нет, – сказал Икс именно в тот момент, когда кот влетел в давно выбитое окно давно никому не нужного дома.
Икс уснул сидя, прислонив голову к стене арки, и не заметил, как влюбленные ушли, а кот, тот самый кот вернулся, чтобы тереться о ноги и мяукать.
17. Я дал своему лесному маяку имя – маяк счастья
За окраиной старого города начинался лес, в который и вошли поэт с возлюбленной, чтобы вернуться в лечебное заведение. Никто не пожелал им перед дальней дорогой «Яркой Луны!», но, несмотря на это, луна светила ярко.
– Посмотри какой прекрасный дуб, – сказал Ржевский.
– Ошибаешься, милый друг, это просто очень толстый клен, посмотри на листья, – сказала Истина.
– Все-то ты знаешь, – и Ржевский нежно и бережно обнял Истину и еще нежней и бережней поцеловал. Истина закрыла глаза и представила, как луна и солнце, сойдя со своих орбит, мчатся навстречу друг другу сквозь космическое-аллегорическое пространство, а примчавшись, сливаются, исчезая друг в друге.
Вдруг из чащи вышел опять лось и пошел перед парой возлюбленных, как бы приглашая их следовать за собой. И они последовали, тем более что он шел в направлении больницы. Может быть, и лось нуждался в лечении и заботе? Кто его знает? Что вообще известно о животном мире, кроме педантичных анатомических подробностях и противоречивых пикантных сведениях о поведении и повадках верноподданных Природы?
– Представь, что этот лось – король нашего леса. Все ему подчиняются, – сказала Истина.
– Да, а сейчас он осматривает свои владения.
– Нет, не так. Его выдал нам в провожатые сам Пан [19]. Он же должен покровительствовать тебе. Помнишь, ты рассказывал, как тебя приворожил роман «Пан» [20]. Разве этого недостаточно, чтобы заслужить расположение Пана?
– Возможно, – улыбнулся Ржевский. – Но я думаю, что Пан просто влюблен в тебя и посылает нам надежного проводника.
– Пан, – крикнула Истин. – У меня есть надежный проводник. Лучшего проводника, чем мой поэт, для меня нет.
Лось свернул в чащу.
– Пошли немного за ним, – предложил Ржевский.
– Пошли. Интересно, куда он нас заведет на этот раз.
Лось вывел их к странному строению. Оно напоминало маяк. Маяк в лесу.
– Я слышал про лесной маяк. Не помню, кто-то рассказывал о нем, но я не верил, – сказал Ржевский.
– Я тоже слышала. Маяк счастья. В нем живет какой-то человек, который когда-то был смотрителем маяка, а теперь перебрался сюда. Он понял, как ему быть счастливым – смотреть сентиментальные фильмы со счастливым концом и гулять в лесу. Кажется, его неплохо знает старуха Креветка. Хотя, может, я и ошибаюсь.
