скачать книгу бесплатно
Вышел лось молодой
И куда-то пошел по тропинке лесной,
Кокетливо виляя тяжелой задницей,
облепленной сухими листьями и желтыми травами.
– Лучше бы он шел нам навстречу. Тогда можно было бы полюбоваться его рогами. У лосей они чудные, как мозги человеческие – сказал Ржевский.
– Я бы тоже предпочла вместо задницы лицо, – сказала Истина.
– У лесных зверей интересные лица. Они часть Творения, и кто знает, может, они, а не мы являются венцом Творения. Просто люди сильнее-умнее, что в общем-то ни о чем не говорит. Посмотри, как он идет.
– Да, люди так не ходят. Хотя, может, бывают исключения.
– Может, но он местный житель, и тот мир, где мы бываем раз в сто лет, для него дом. Он чище любого нашего праведника и святого.
– Совсем другой мир. Животный мир сравнивать с миром людей не имеет смысла.
– А я считаю, что в этом и наша беда: мы сравниваем себя только друг с другом – человек с человеком. А ведь это примерно как сравнивать себя с самим собой.
– Давай немного пойдем за лосем. Интересно, куда он нас приведет. А устанем, так устроим привал.
Лось шел вперед, не оглядываясь. Он шел по тропинке, вперив взгляд в землю. Вперив взгляд в лосиную задницу, шли Истина и Ржевский. В лесу было тихо, как в душе праведника, как в пещере отшельника, как на заброшенной космической станции, как в квартире глухонемого. Лес спал и видел сны. А луна светила себе сверху и светила подобно лампочке, которую забыли выключить перед сном. Но лес привык спать и со светом.
Лось вывел людей к небольшому озеру.
– Я слышал о том, что в нашем лесу есть озеро, но я и не мог предполагать, что оно так красиво, особенно лунной ночью! – сказал Ржевский.
– Да, мне тоже нравится, – сказала Истина.
– Давай здесь и отдохнем.
– Давай. Здесь светло и приятно.
– Здесь нам будет хорошо.
Ржевский сорвал цветок и протянул Истине. Она вдела его в волосы – кудрявые рыжие волосы, и ей это пошло.
– Тебе идет. Цветок в твоих волосах делает тебя такой славной, – сказал Ржевский.
– Я знаю, – сказала Истина и, подойдя к озеру, посмотрела в свое отражение в воде. – Действительно, идет.
А лось тем временем вошел в озеро, погрузился в воду и, немного поплавав, то ли утонул, то ли просто куда-то исчез незаметно для друзей. Да он и не претендовал на роль их постоянного попутчика-проводника. Он был всего лишь заурядный, довольно крупный лесной житель – Лось.
12. А на дне озера лежал утонувший лось, который никогда в жизни не целовался
Истина лежала с закрытыми глазами. Бледный лунный свет освещал ее лицо, которым любовался Ржевский. Он был поэтом, влюбленным в луну и ночь, в лес и озеро, в звезды и облака. Он был поэтом, влюбленным в златокудрую женщину Истину.
– Истина, я люблю вас! – сказал он тихо.
– Я знаю, – сказала Истина. – Вы мне тоже очень нравитесь.
– Мне было бы плохо, если бы я вас не встретил. Вы моя надежда, мой свет. Я так счастлив, что сегодня мы вместе весь вечер. Что эта ночь наша. Мне давно не было так хорошо. И если вы говорите с Господом, поблагодарите его от моего имени.
– Попробуйте поблагодарить его сами. У вас получится.
– Навряд ли. Мне никогда не удавалось с ним поговорить. Да я и неверующий. Я не могу проникнуться той верой, которая есть у вас.
– Вам так кажется, – сказала Истина. – Вы верующий. Вы чувствительный, тонкий, одаренный. Он полюбил вас еще до вашего рождения, когда вы были просто еще одной его задумкой-заготовкой. Он одарил вас. И то, что вы много страдаете, говорит лишь о том, что вы любимы Господом. Безразличие ужасно. Самодовольство и успокоенность кошмарны и нелепы, – сказала Истина.
– Может быть. Я написал вам стихотворение. Не знаю, хорошо ли оно, но оно посвящено вам и написано от чистого сердца и всей души.
– Прочтите.
– Я вас люблю,
Как ясный день.
Как любят солнце
Жители селений,
Где дождь и снег
Почти что постоянно,
Где гололед соседствует с судьбой,
А «много хлеба» говорят впервые.
Где люди часто, пусть едва живые,
Но любят труд и ценят труд чужой.
Где на рассвете старая луна,
Как желчный взгляд старухи у корыта.
Моя судьба… да разве дело в ней?
Я вас люблю,
Но не виню ни в чем.
Лишь только благодарностью исполнен
И светлой грусти до краев наполнен
Я вижу вас и рад, и рад, и рад!
А как еще возможно передать
То, что описывать, возможно, невозможно,
А чувствовать, увы, не прекратить?
Когда я вижу вас, хочу я быть
Лишь только с вами.
Извините, что оно несколько бестолково и сбивчиво, но я небольшой поэт…
– Да ты что. Оно прекрасное. Мне очень нравится. Подойди ко мне, – попросила Истина.
Ржевского немного знобило. Он волновался.
– Вы любите меня? – шепнул он, обнимая Истину.
– Давай перейдем опять на «ты». Я не знаю.
– Ты не любишь меня? Нет, я, наверное, слишком многого требую, жду от тебя.
– Ржевский, запомни, ты ничего не ждешь от меня и не требуешь. Ты влюблен в меня и все.
– Да, я влюблен в тебя, в твою душу, в твое лицо, в твою улыбку, в твою походку. Стоит мне увидеть тебя, и я теряю голову.
– Ты поэт, и тебе не нужна голова, – пошутила Истина.
– Пусть так. Пусть у нас будет одна голова на двоих.
Они слились в поцелуе, нежном долгом и сладком. Стрекотали кузнечики, пели сверчки, а на дне озера лежал утонувший лось, который никогда в жизни не целовался. А может, он не утонул, а просто где-то бродил?
13. А может, тот лось просто покончил жизнь самоубийством
Насладившись друг другом, они уснули. Но им не удалось долго поспать. К озеру подошла группа людей. Самый рослый из них крикнул в звездное небо: «Вильям Шекспир. Сон в летнюю ночь». А может быть, кто-то из звездного неба крикнул это. И представление началось. Нет, их нельзя было назвать театралами-профессионалами, но иногда у них здорово получалось.
– Недаром я вчера перечитывал Шекспира. Прямо как в воду глядел, – сказал Ржевский. – Ты любишь Шекспира?
– Больше Эмили Дикинсон. Кстати, с твоей легкой руки.
– Да, она, кажется, считала, что открыв для себя Шекспира, открываешь все – целый мир, многообразный и неисчерпаемый. Правда, мне это пока не удается.
– А ты куда-нибудь спешишь? Не суетись в душе своей. Не наступай ногой старой и грубой на побеги молодые и хрупкие.
– И при этом Festina lente – спеши медленней.
– Тоже не помешает, – согласилась Истина.
Неизвестные ночные актеры-любители значительно сократили пьесу и число действующих лиц. Кажется, были только столяр Миляга, медник Рыло, портной Заморыш, ткач Основа, бутылки с крепким гороховым настоем «Душистый Горошек» и Елена, часто повторявшая: «Чем я нежней, тем жестче он со мной!» [15]. Наверное, она не очень хорошо знала свою роль, но это ее личное дело и ее проблемы.
Основа постоянно пытался выяснить что-то интересное только ему одному, но тормошил всех, кто попадался ему на глаза. Просто помешанный на сборе неполезной и крайне лишней информации мужчина.
Миляга же не мог связать и двух слов. Говорил отрывисто, кратко и абсолютно непонятно. Счастливые влюбленные довольно скоро поняли, что склероз – имя его проблемы. Но он был очень мил, несмотря на стружки в бороде, на голове и в подмышечных кудрях.
– Интересно, сколько он отращивал свои подмышечные кудри? Такие длинные они, – дивился Ржевский.
– Он, кажется, их еще и осветлил. Подмышки, подобные блондинкам. Надо же до такого маразма дойти, – сказала Истина.
– А ты крашеная? – спросил Ржевский почему-то и зачем-то.
– Я же тебе говорила, что нет.
– Убей меня, убей! – прокричала Елена Миляге. Миляга достал из кармана пилу.
– За что обречена я на мученья? Чем заслужила эти оскорбленья? О, как хитро вы боретесь со мной! [16], – прокричала Елена, увидев пилу.
Основа в очередной раз справился, вся ли компания в сборе.
Но самый подверженный сомнениям, страхам и неясным тревогам был медник Рыло. Он не просто всего боялся и во всем сомневался, но и приписывал свои комплексы и обсессии другим. Портной Заморыш самым наглым образом использовал эту особенность медника Рыла и утрировал, и утрировал. В конце концов он предлагал всем покончить самоубийством.
Первым устал ткач Основа. Он заснул.
Вторым устал столяр Милага. И заснул.
Третьим устал медник Рыло. Заснул.
А Елена и портной Заморыш разделись догола, вошли в озеро и стали плавать.
А на дне озера лежал утонувший лось, подобно погибшим морякам с подводной лодки капитана Немо [17]. И пусть дно озера станет дном морским.
– Как жаль, что это не море, – сказал портной Заморыш.
– Ничего не жаль! Ничего! – сказала Елена.
– Жаль – слово жалких, – крикнул с неба Вильям Шекспир, а может, и не он, а душа утонувшего лося со дна озера. А может, тот лось просто покончил жизнь самоубийством, как наивная, трогательная и аппетитная крестьянка Жизель с лапшой на ушах, сваренной на кухне графа Альберта?
14. Хорошая поэзия всегда в цене, но не всегда в моде
Город Шизо – это всего лишь три небоскреба в центре, а вокруг трехэтажные дома, длинные и короткие, светлые и темные. Приятные зеленые улицы, похожие на тротуары. Тротуары, похожие на лесопарки. Лесопарки, похожие на леса.
Люди города Шизо были замечательными. И душевными, и интеллигентными, и всегда готовыми протянуть руку помощи, даже если в ней не было особой необходимости. И пусть – лучше лишнее добро, чем необходимое зло.
Редакция журнала «Доброе Сердце» находилась на 22-м этаже цилиндрического небоскреба Чтобы. Так его называли. Один полоумный латиноамериканский поэт Чилен Хуев называл его по-другому: небоскреб-небоеб. Он обидел небоскреб не случайно – в этом, как он выразился, «безобразном-хуеобразном» здании располагалась редакция, где отвергли его сочинения. Скандальный и грязный поэт с омерзительным и скверным псевдонимом. Несмотря на либерализм редколлегии «Доброго Сердца», у него не было шанса быть опубликованным в этом почетном журнале. Да и как такое можно напечатать:
Я не готов любить вас. Лишь ебать.
Зато одно из одиннадцати стихотворений Ржевского пришлось по вкусу. И только Ржевский зашел к тому, кто оценил его и посодействовал его творению поселиться на одной из страничек толстого и престижного еженедельника, тот воскликнул:
– Вот в комнату вошел поэт! Я вижу свет. В жизни вы еще больше похожи на поэта, чем на фотографии.
– Спасибо. Очень приятно слышать комплименты в свой адрес. Да и не только в свой. Вообще люблю комплименты. Поэтому скажу и вам: у вас замечательный журнал, и я так рад, не требуя наград, публиковаться у вас.
– Да, у вас великолепная поэзия. Вы талант. Ваши стихи несколько старомодны. Но я поклонник и старомодных стихов, как и многие наши читатели.
– А что такое мода? – сказал Ржевский, – Неуловимое, как настоящее. У меня есть неплохой стих по этому поводу:
Настоящее неуловимо —
Это то, что проходит мимо,
Иногда на прощание кивает
И исчезает.
Иногда же сразу исчезает.
Настоящее неуловимо —
Это то, что проходит мимо.
– Да, так и есть, – согласился редактор. – Мода, мода. Хотя хорошая поэзия всегда в цене, но не всегда в моде. Но мода мне нравится – она может вскормить и урода, и красавицу.
– Точно, – сказал Ржевский.
– А я считаю, что единственно, что вне понятий или рамок моды, – это истинная духовная мудрость, – сказала Истина.
– Не знаю, – сказал редактор. – И сложный, и больной вопрос. Люди живут и живут себе, как птицы: что им сыплет в кормушку щедрая рука хозяина клетки, то и потребляют. А если сыпать одно и то же, то могут и аппетит потерять.
