Семейные дела Мороза Иваныча

Анастасия Беркова

Семейные дела Мороза Иваныча

Оплошность

– Ась, ты письмо написала?

– Какое?

– Какое-какое… Деду Морозу!

– Маам, ну сколько можно? Какой Дед Мороз? Я, чай, не девочка. Что ты все издеваешься?

– Ты мне не выкобенивайся. Села и написала. Быстро.

Ася пожамкала губами, поворчала. Покорно села за стол. Маленький, дубовый, с секретером.

– Что писать-то?

– Пиши, что хочешь.

– Это как? Прям все, что хочу?

– Все.

– Ладно, это быстро.

Ася решила ограничиться списком. Вот фома неверующая! Хоть бы "Здравствуй" вывела. Заглянула дочери за плечо. Спицы, пряжа, новое кресло…

– Ась, а кресло куда?

– На кудыкину гору, отстань.

Кроссовки, палки…

– Что за палки, Ась?

– Ну, эти, для ходьбы.

– Лыжные что ли? На балконе давно была?

– Ладно, палки вычеркиваю. Ты чего лезешь?

– Переживаю за невежду престарелую!

Ася выпрямилась, отложила ручку.

– Все, мам, хватит. Борщ выкипит, я пошла. А ты шкафом займись.

Вот же упрямая! Я села за стол. Не хочет сама – помогу. Я приписала щенка. Чего она все одна? Сколько лет меня теребила. Я уеду – собака согреет. Все какое-никакое развлечение. Однако лучше спросить.

– Аськ!

Я вбежала на кухню. Дочь деловита помешивала суп.

– М?

– А чего ты дуешься? Зачем Гаврика выбросила?

– Это ты про собаку?

– Ну да, симпатичный же!

– Нет, вы поглядите! Ты продолжаешь издеваться? Накой мне плюшевый пес?

– Ты же собаку хотела?

– Хотеела. – Ася смешно сморщилась. – Живую, мам! Лабрадора!

– Ладно-ладно. Поняла. А игрушки не любишь?

– А то не знаешь.

– Допустим такую мою оплошность.

– Терпеть не могу. И цветы. И духи. И золото-серебро всякое. И тарелки. И чайник. И все остальное! Не клади ерунду! Елка не для этого!

– Так не я, Ась… А вообще обидно. Ты мне тоже, знаешь… Открытки не рисуй!

– Лет пятьдесят не рисую. – Дочь смотрела язвительно, улыбалась.

Трудно парировать такой ответ. Я прикусила язык, ушла. В письме добавила: "лабрадор". Затем приписала: "живой". А потом: "Дедушка, спасибо!" И наконец: "Навещай". Все, шкаф заждался.

В гости

– Привет! Давай сюда. Уф, тяжелый какой. Как добралась? – Ася с трудом поставила мой чемодан в угол прихожей.

– Нормально. Успеть бы! Сколько там еще?

– Полтора часа. Уложимся. Проходи.

Старая захламленная квартирка сияла чистотой. Целый год я моталась по стране, и теперь так здорово было окунуться в этот мир, где все живет прошлым. Только в тепле среди родных вещей я поняла, насколько устала и как одинока.

На полу ровными рядами лежали коробки, перетянутые бумажными лентами с датами. У дочки всегда был небрежный почерк, но к старости она стала внимательнее к каждой новой цифре.

На любимом месте у балкона – белая пластиковая елка с диодами, его самая трогательная покупка. Он так даже первой машине не радовался. На миг, когда он распаковывал свое сокровище дома, я увидела в нем того самого мальчишку с черно-белых фотографий.

Этот самый первый серебристый шар с воспоминанием я всегда вешаю сама на одну и ту же ветку. В полночь его свет будет самым ярким.

А дальше… А дальше пошла кипеть работа со слезами умиления на глазах. Из ватных колыбелей коробок мы шустро доставали все любимые моменты, связанные с ним одним.

Первое сообщение от испуганной девчонки к суровому с вида мужику, первая написанная и исполненная вместе песня, первая неловкая встреча, при которой так страшно смотреть в глаза.

А вот и первая проведенная вместе ночь: звезды были, конечно, красивые, но в некошеном поле рядом с рекой без костра мы замерзли и промокли в росе, как мыши.

Маленькие разноцветные шарики и фигурки мы с дочерью развесили вразброс. Главное в этом процессе – истории, от которых морщинки вокруг глаз становятся еще глубже, а улыбка больше не теряется в задумчивости.

С крупными шарами нежных и чистых оттенков мы были уже гораздо осторожнее. Я до сих пор чувствую трепет перед таинством рождения, обожаю каждого своего ребенка и внука… Где-то они все сейчас?

Гирлянды дней рождения мы смастерили с дочкой не так давно, когда на елке не осталось места для новых игрушек. Получилось неуклюже и мило.

– Ась, а что есть новенького? Я привезла только колокольчик – Юльку встретила.

– Ну, у меня кусочек мишуры только. Как-то не заладилось, мам.

Я с тревогой посмотрела ей в глаза. Моя бледная старушка все слабее, остальных разбросало по миру, а я все тяжелее нахожу поводы для радости. Похоже, время пришло.

– Давай скорее, мам! Десять минут!

– Не ворчи.

Мы развесили последние детские поделки, убрали коробки и встали перед нарядной красавицей, обняв друг друга за плечи. Сердце переполнилось одновременно грустью и счастьем, предвкушая волшебство.

Внезапно в животе у мена заурчало, и я шепнула:

– Покушать есть чего?

– Да зачем? Пора мне уже. Да и тебе, наверное.

Значит, и она готова. Двенадцать, одиннадцать, десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один…

Елка засияла невозможным светом и теплом, послышались голоса.

– Стой! В этот раз мы к тебе!

Игорь остановился в растерянности:

– Как? Уже?

– А ты что думал? Это у тебя там год за минуту, а мы тут живем вообще-то.

Весело переглянувшись, мы с Аськой смело шагнули в сияние, и по снежной поляне, на которой то и дело мелькали всполохи, поглощавшие легко одетых людей, к любимому отцу и мужу со всех ног побежали две счастливые девчонки.

Опять проиграла

– Пап, а где Сенька? Он давно тут должен был появиться. Три месяца прошло.

Игорь непонимающе посмотрел на меня, сощурился, почесал затылок.

– Сенька? Что, и он тоже? Ась, животные в заповедном лесу живут, мы туда не ходим.

– Как? А домашние? Им же без людей нельзя! Ты же приносил разок Стешку.

– Ну, Стеша сама как-то выбежала, я и взял ее. Попрощаться, может, не успели, вот она и примчала. Потом-то все равно в лес удрала. Сеньки не видел, Ась.

Дочка загрустила и поуютнее укуталась в плед на печке.

Я собрала его из кучи квадратиков, когда изредка навещала Игоря среди года. Сначала мы не могли наговориться, потом наобниматься, а после я не могла уснуть и тихонько вязала на лавке у окна, куда ставила свечку.

Пряжу бессовестно таскала у Аськи из закромов. Мне и нужны-то были только остатки – пятиметровые хвостики разноцветных клубков, из которых дочка вязала умопомрачительные теплые шали. Крючок Игорь вырезал мне из сосны, украсив его фигуркой Змея-горыныча, обвившего рукоятку.

– Ась, а помнишь, как ты меня вязать учила?

Моя малышка хитро улыбнулась:

– Мам, а давай опять наперегонки? Новый год же, традиции живут даже здесь.

– Особенно здесь! – я подмигнула. – Душа моя, где сундучок?

– Ну девчата, вы меня так удивили, что я и про подарок забыл! И от Макошки привет большой. Се-кун-до-чку…

Игорь принес из сеней большой красный мешок:

– Налетай!

Аська взвизгнула и спрыгнула к отцу, шустро развязывая бечевку. Молниеносно дочь вытащила все содержимое на стол.

– Мама дорогая! – я совсем не ожидала таких богатств. Спицы и крючки от самых тонких, как зубочистки, до инструментов с палец толщиной, пухлые пасмы пряжи, пахнущие травами и хвоей (Макошь явно экспериментировала с природными красителями, хотя американские надежнее), яхонтовые, хрустальные и янтарные маркеры, резные клубочницы, пяльцы, шкатулки.

Аська прыгала то вокруг стола, то около папы, обнимала его, целовала, что-то весело и восторженно щебетала, а я не могла оторваться от его добрых и чуточку грустных глаз. Он счастливо улыбался, довольный произведенным эффектом, но отчего же так тревожно стало…

– Мам! Мам, давай скорее! Сегодня на пряники! – Аська дергала меня за рукав. – Пап, засекай! Так, запевай!

Игорь быстро достал старые песочные часы с мутным стеклом, поставил их на стол и завел какую-то неизвестную песню. Мы с дочкой схватили спицы и пряжу и азартно принялись за работу, перекидываясь шуточками и подпевая нашему судье, когда он вспоминал что-то из детского или народного репертуара.

Через пару часов Игорь убрал со стола сосуд с песком и со смехом дал сигнал "стоп". Ася закрыла макушку, а я еще вяло ковыряла середину шапки. Всегда удивлялась, как ей это удается?

– Урааа! Мама, только с корицей и шоколадной глазурью, ну пожаааалуйста!

– Ладно-ладно, только ты, чур, домучаешь мой недовяз. – Я потрепала дочку по макушке и пошла готовить тесто. Игорь, как всегда, остался с ней, расспрашивая обо всем на свете и рассказывая истории о жителях поселка.

Ночь закончилась тихо, на заре далекая поляна снова была окутана северным сиянием – боги возвращались в свою обитель.

В добрый путь

– Уснула. – шепнул Игорь в самое ухо, когда обнял меня и положил подбородок на плечо. Ася сладко посапывала на печке. Тусклый рассвет еще мерцал всполохами.

– Ты все еще считаешь льдинки в сердце плохой идеей? – я с самодовольной улыбкой чуть повернулась в надежде увидеть радость и одобрение в его глазах.

– Да, Снежа, ты сильно рисковала…

– Я мать им, Игорь, а не Лоухи какая-нибудь. – перебила я его. – Неужели ты думаешь, что я бы сделала это, будь они действительно опасны?

– Снеж, ты давно Иваныча видела?

– Да вот, буквально в ноябре созванивались с ним. А что?

– Он еще с того Перехода здесь не появлялся. У нас оттепели, Снежа. Лес ожил, лед трещит.

Я резко повернулась к Игорю, не веря своим ушам.

– Так что ж ты раньше…

– А когда, милая? Мы только в прошлый Переход и виделись.

Ноги подкашивались. Как же так? Почему дед мне ничего не сказал, почему не вернулся? Где он сейчас вообще?

Я вырвалась от Игоря, накинула шаль и со всех ног побежала в избу деда, стоявшую на пригорке чуть в стороне от поселка. Ветер действительно не обжигал холодом, веяло сыростью. Не может быть, чтобы его не было дома! Я оглянулась в сторону поляны: уже совсем рассвело и больше ни единой вспышки.

Сейчас, сейчас я постучусь, и невыспавшийся Мороз Иваныч впустит к себе на чай, расскажет о детях, о елках, о новых уголках планеты, покорившихся волшебству новогодней ночи…

Дверь была не заперта. Внутри, вопреки обычаю, было довольно тепло, пахло плесенью. Куда же подевалась Метелица, сердобольная наша хозяюшка?

– Игорь, – я не стала задерживаться в покинутом доме, – а Метелица где?

– Они с Иванычем хорошо так пошумели в прошлом году. Снеж, все тогда по гостям разбрелись, никто ее не видел. Ни как ушла, ни потом.

– Я понять не могу… Как же теперь? Игорь, я с Юлей встретилась. Она еще держится молодцом, но уже вот-вот придет. Других никого не нашла, как провалились. Что делать-то?

– Не знаю, малыш. Макошь ничего путного сказать не может, народ разбегается потихоньку. Кто может, конечно. Хаты пустеют, но дерево чернеет понемногу. Видать, навки да анчутки повадились. Теперь-то ты понимаешь, что отпустить детей с миром было бы лучше? Я-то ладно, а они…

– Ладно.

Я быстро оделась, взяла пару пряников и пошла к Макоши. Не бывает такого, чтобы она не знала, что происходит, все нити судеб проходят через ее тонкие руки.

– Заходи, милая. – конечно, она ждала меня, да еще вместе с Марой. Я опасливо покосилась на старушку, удивленная ее появлением в наших краях.

– Снегурочка, Аси не должно здесь быть, ты же знаешь.

– Не начинай, ладно? Скоро и Юля придет, и Андрюшке немного осталось. Против Игоря же никто не возражает?

– Ну, Игоря не ты заколдовала, не тебе и отвечать. Однако ж, теплеет, милая. А Мороза все нет.

– Поэтому Мара здесь? Да, здравствуй, бабушка. – я спохватилась и низко поклонилась слепой старухе, видевшей гораздо больше, чем любой из нас.

– Снегурочка, присядь-ка, – проскрипела Мара, – и не препирайся. Выпей чаю, сама все и поймешь. Навки уже по домам шастают, так я проталины льдом затянула. Но скажи мне, внучка, твоим кровным какая разница, как умирать: от нечисти или от стужи? Иваныч-то, поди, не знал, что ты дочь приведешь?

Я не нашлась, что ответить. Действительно, если Мороз не вернется, то останется всего два варианта развития событий: либо болота в лесу оттают и выпустят тварей, либо Мара этого не допустит, но тогда ее могильный холод не оставит ни единого шанса для любой живой души. Но куда пропал дед и как это связано с моими детьми?

Макошь сочувственно усадила меня на лавку и дала чашку с горячим отваром, тихо бормоча заклинания. Рядом уже были готовы подушки и одеяло. Ну что ж, посмотрим.

Мрак понес меня на своих черных крыльях по Яви.

К моему ужасу, представшая передо мной реальность сильно отличалась от того мирного и трогательного вечера, который мы провели у елки с Асей. Люди позабыли традиции и слонялись по бесснежным улицам в пьяном угаре, а по пятам за ними, истекая слюной, ползла нечисть.

Мара, должно быть, ликовала где-то в глубине души, хотя давно уже пресытилась бесчисленными смертями. Ей больше не нужны были прислужники, люди прекрасно убивали друг друга и без них, но в этот раз творилось безумие.

Как взбеленившиеся, мужчины с силой заталкивали в себя водку, захлебываясь затем в собственной рвоте, танцующие на столах баров женщины то тут, то там срывались в толпу, царапая и кусая всех, кто попадался под руки.

Дети беззвучно плакали, съежившись за елками и с ужасом наблюдая за озверевшими родителями, начинавшими вдруг кричать и драться. В ход шли столовые приборы, осколки посуды долетали до крох, оставляя мелкие ранки на обхвативших колени руках.

В переулках люди буквально проваливались под землю, и тому немало способствовала развитая канализационная сеть в городах.

Дороги повсеместно были наполнены светом мигалок и звуками сирен стражей порядка и скорой помощи, но и в больницах творилось зверство руками тех, кто решил отметить праздник на посту.

Праздничные фейерверки и петарды взрывались очень не вовремя или летели в толпу и дома.

Это было настоящее пиршество ополумевших духов. Все светлое и доброе, что так долго строил на трупах язычества дедушка, рухнуло в одночасье. Лишь немногие семьи, бережно хранившие веру в волшебство и подпитывавшие ее любовью, мирно и безмятежно сидели тесным кругом за столом и радовались новому году, сулящему новое счастье…

Я судорожно глотала воздух, резко сев на лавке. Голова кружилась, в глазах плыли темные круги, затылок ломило от невыносимой боли, а сердце колотилось от паники.

Не было ни удивления, ни осуждения в глазах Макоши и Мары, только тревога и сопереживание. Где-то брешь. Кто-то воспользовался моментом Перехода.

– Возьми Стешу, внученька, – обе уже знали, что я задумала. – и не ходи домой.

Откуда ни возьмись на руки мне прыгнула белая с серыми подпалинами кошка. Я прижала нашу мурчащую любимицу к груди, а Макошь уже протянула мне небольшой заплечный мешок:

– В добрый путь, Снегурочка. Маме привет.

Игра с огнем

Стешка бодро семенила прямиком к кургану на границе заповедного леса. Уже пару-тройку сотен лет никто и не пытался туда пробраться. Кому охота бродить в дремучей чаще, полной странных животных и скрытого подо льдом зла?

Я забралась на высокий холм, три раза топнула, три раза постучала левой пяткой кроссовок о другую ногу, три раза правой и закричала нараспев:

– Чу, пришла Коляда,

отворяй ворота!

Доставай GPS,

Провожай в черный лес!

А не выйдешь на зов,

То запру на засов,

Льдом ворота скую,

Песню вьюги спою!

Подо мной отозвался далекий рокот. Отлично, пробуждение началось. До чего же нелепый обычай, но без него никак. Я попыталась во второй раз:

– Гой, Горыныч седой,

Потрясай бородой,

Нечисть с тропок смети -

Буду целой в пути!

А не выйдешь ко мне,

Жить тебе на Луне!

А что мир тот суров,

Скажет Кир Булычев!

Курган легонько завибрировал, а в некоторых местах завихрился пар. В третий раз я притопнула, прихлопнула, повернулась и громко запела:

– Друг сердешный ты мой,

Выходи, дорогой!

Дай шаверму и шпроты

Для хорошей охоты!

А не выйдешь на свет,

Дружбы нашей, знать, нет,

По болоту пойду -

Водяного найду!

Загромыхало и затряслось, казалось, все мироздание, я не удержала равновесие и нелепо плюхнулась на муравейник (дожили, под снегом вполне себе благоденствует целый муравейник!). Из норы под курганом вылезла огромная трехглавая крылатая ящерица.

– Ну ты, Снегурочка, загнула! Совсем шутить разучилась. Что, так все плохо?

– Ох, Горынушка, слава Небу, ты проснулся! Открывай калитку, к маме иду.

Горыныч нахмурился, три пары глаз смотрели сурово и обреченно. Старый друг достал увесистую связку ключей, перекрестил меня три раза, вручил компас, сухарики "Кириешки", сувенирный веник с домовенком из мешковины и проводил к лесу.

Я обняла за переносицу среднюю его голову, поблагодарила и, когда он отпер волшебную калитку, выпорхнула за границу безопасного мира духов.

Интересно, как же к нам уже во второй раз проскользнула Стеша?…

Вспомнилось

"Кочки, кочки, два пенечка, коротки зимой денечки. То ли нежить, то ли жить, все равно тебе водить!"

Эх, лес моего детства не был таким тихим, как сегодня. Помню, как девчонкой бегала наперегонки с упырятами, с русалками намечала буйки из кувшинок в запрудах, а волчата-перевертыши катали меня на своих мохнатых спинах. Сказочный триатлон, не иначе!

Поначалу заповедный лес был цветущим и удивительным миром: под каждой травинкой прятался маленький дух, каждая дождинка питала своей песней высокие ели, под каждой иголочкой хвойного настила копошилась жизнь. Лесовички строго следили за порядком, а бесята помогали берегиням по хозяйству. У каждого бога была своя избушка на курьих ножках посреди полянок, и никому не было тесно.

Ледяной дом Мороза Ивановича с Метелицей стоял, как и ныне, на отшибе за лесом, чтобы не навредить ненароком его теплолюбивым обитателям. Никто не знает (а Мороз никогда и не рассказывал), как появилась в его доме матушка. Из смертных ли она или иностранка, бросили ли ее родные или же сам дедушка пленился воинственной красотой этой лютой девчонки – тайна за семью печатами.

И, видимо, дело действительно не обошлось без порока, потому что первой и единственной мучительной любовью ее стал Чернобог, который никогда не является к светлым душам. Так появилась я: дитя на стыке горячей страсти и холодной жестокости, ненавистная матери и забавная для отца.

Впрочем, совсем скоро после моего рождения дедушка забрал меня от сбежавшей в самую чащу леса Прекрасы, и я никогда не видела Чернобога, хотя частенько после проделок слышала его жутковатый смех.

Родителей не выбирают. А любила я их всем сердцем.

Долгое время считалось, что Прекраса не обладала никакими чарами. Разочарованная в супруге и мире духов, она отправилась в земли росов, где взяла себе имя Ольга и обольстила молодого и честолюбивого князя Киевского.

Вторая ее страсть и бесконечное разочарование.

Матушка развлекалась интригами и жаждала власти. Игорь не был слишком удачлив в государственных делах и однажды, когда Ольга предложила ему аферу с одним из племен, очень опрометчиво последовал ее советам и был казнен.

Несмотря на свою жестокость, Ольга была довольно жалостливой девушкой, и уж точно не намеревалась убивать доверчивого мужа. Княгиня замышляла только шалость, маленький дворцовый переворот, поэтому и отправила Игоря в Навь, применив древнее колдовство. Возможно, не обошлось без ревнивой Мары.

Так я с ним и познакомилась.

Свежая кровь в царстве эфемерных существ произвела чудовищный эффект, началось смутное время. Племя Чернобога, Мары и Велеса стало нападать на других обитателей леса, смерть поселилась там, где ей вовсе не место.

Боги бежали с насиженных угодий, общими усилиями воздвигнув границу метрах в тридцати от разом помрачневших деревьев. Многие духи приняли человечий облик, а Горыныч добровольно окопался рядом с волшебной калиткой, чувствуя свое призвание быть на страже. Принялись строить жизнь заново.

Игоря приняли тепло и радушно, нарекли молодым богом-затворником, поскольку он теперь не мог свободно разгуливать по Яви, когда ему вздумается. Никто и не полагал его виновным в разладе. И только Макошь сторонилась парня, хмурясь тем больше, чем сильнее я влюблялась в него. Дед не был против.

Мы ставили новые дома всей общиной, вместе оборонялись от нечисти, которой все-таки удавалось проскользнуть за границу, дубинками вразумляли бесноватых упырей и оборотней, которых затем отпускали обратно в лес. Никому еще не верилось, что эти несчастные напитались злобой на века.

А потом вернулась Ольга. Мое счастье от того, что я снова вижу маму, мгновенно испарилось от одного только взгляда на эту демоницу. Она внушала животный страх, в ней не осталось ничего от прежней Прекрасы, и только ревность и ненависть плескались в ее зеленых глазах.

Ольга призвала всех обитателей черного заповедного леса, и была страшная битва, в которой даже темные боги переметнулись на нашу сторону, ужаснувшись безумству княгини.

Нам удалось изгнать Ольгу с ее армией и запереть в лесу, после чего дед заморозил все вокруг и сковал льдом любые лазейки для нежити.

Так началась новая эра, и Навь поделилась на два противоборствующих мира.

А я бодро шагала вслед за любимой кошкой в самое сердце темного царства.

Когда не получается повествование в логичном порядке

"Милая Снегурочка, пишу тебе, потому что я уже взрослая и знаю, как у Дедушки Мороза много работы. Он как папа: никогда не видно, иногда слышно и откуда-то подарки. Но мне подарков в этот раз не надо. Ты же, наверное, как мама: у нее всегда на меня найдется минутка, даже если она валится с ног от усталости. В общем, не хочу тебя напрягать, но очень хочу поздравить с наступающим. Точно знаю, что письма читаешь ты, а не старик, по-другому просто быть не может. Я прошу только одного: загляните на мой огонек вместе, хоть разок за 14 лет вас увидеть настоящих, а не дядю Колю с Ирочкой, хотя они и хорошие".

Юленька всегда бродила очень близко к истине, удивительная девочка.

Глядя на матушку, я долго не решалась на детей, а потом растила их, как простых смертных, к которым папа, будучи "капитаном дальнего плавания", приходил только на Новый год.

Это письмо стало переломным. Конечно, дедушка не получает корреспонденцию и не исполняет желания (исключение – его семья). Он хранитель традиций, страж добра и миссионер, проповедующий извечные ценности всех миров. Все самое волшебное люди делают самостоятельно: елки, письма, подарки, гадания, ритуалы.

Но Юля просила нечто большее. Так мы и рассказали детям часть правды. Так я и решилась подарить им вторую жизнь в моем первом доме.

Верст семь позади. Вокруг – ни души. И только воспоминания заполняют звенящую тишину притаившегося леса. И только Стеша не дает сбиться с пути.

Встреча

Внезапно тишину разорвал дикий кошачий вопль вперемешку с радостным (насколько это вообще возможно) воем. Стеша прыгнула мне на спину и вздыбилась, а из-за деревьев на нас галопом мчался пятиметровый волк.

Сказать честно, я далеко не сразу признала Сеньку, и даже виляющий, как у щенка, хвост меня не убедил. Слава звездам, пес у нас был умный и, завидев мою боевую стойку, остановился, плюхнулся попой в сугроб и высунул язык. Запыхался, маленький.

Секунд тридцать мне потребовалось на то, чтобы вспомнить, что трансформации в лесу не подвергаются разве что кошки, у этих жизней полно, им не до перевоплощений. А Сенька парень простой, всего-то потемнел, поправился центнера на два, да форму ушей сменил.

Когда сердцебиение улеглось (старовата все-таки для потрясений), я все еще с опаской подошла к зверю и попробовала почесать у него за ушком.

– Да ты не робей, Снегурочка, я тебя сразу признал! А Асю-то, Асю привела, как хотела?

– Вот это фокус… – промямлила я, а Стешка ретировалась на ближайшую ель от греха подальше, они-то не были еще знакомы.

Сенька появился у нас на следующий Новый год после Аськиного письма дедушке, и унюхал нас этот щенок лабрадора ни много ни мало в сугробе, в который превратилась наша машина.

Дочь закапризничала, за что-то обиделась на Игоря, и мы решили рвануть к Юле в деревню. Тридцать первого. В пургу. За четыреста километров.

Понятное дело, почти на двое суток застряли на трассе в веренице таких же чудаков, нас даже по новостям показывали. Из машины выходили только по крайне уважительной причине. И в одну такую вылазку сразу после полуночи Ася обнаружила маленькую любопытную мордочку.