Эммарилиус

Юноша стоял не шелохнувшись, его лицо было непроницаемой маской. Он наблюдал, как плоть пузырится и чернеет, как огонь выполняет свою работу – безжалостную, но необходимую. И через несколько мгновений все было кончено. На земле, там, где только что билось в муках создание Хаоса, осталась лишь небольшая кучка серого, еще дымящегося пепла.

Парень и девушка начали приходить в себя. Джордж застонал, сжимая виски пальцами, его лицо исказила гримаса боли. Лили беспомощно моргала, в ее глазах плавали слезы и недоумение. Заклинатель бесшумно подошел к ним и опустился на корточки.

– Чувак, что это было? – прохрипел Джордж, пытаясь сфокусировать затуманенный взгляд на Тейне. – Какие-то новые… звуковые эффекты? Ощущение, будто мне в уши…

Тейн смотрел на него с невозмутимым, почти ледяным спокойствием.

– Я не знаю, о каких «эффектах» ты говоришь, – твердо произнес он. В его голосе не было ни злобы, ни раздражения, лишь усталая необходимость.

Не вставая с корточек, он провел по воздуху навершием посоха и тихо, словно доверительную тайну, произнес:

– Elivio.

Пространство вокруг троицы дрогнуло, и их накрыл мерцающий полупрозрачный купол света. Звуки леса – щебет птиц, шелест листвы – мгновенно стихли, сменившись гулкой безвоздушной тишиной.

– А теперь послушайте меня очень внимательно. – Голос Тейна приобрел гипнотическую ритмичную плавность, каждый звук врезая в сознание. – Вы никогда не видели того, что здесь произошло. Вы никогда не видели ни меня, ни того существа. Вы забрели в лес, и на вас напали мародеры. Они ударили вас, отобрали ценности, поэтому сейчас вам так плохо и в памяти – лишь путаница.

Взгляды Джорджа и Лили стали пустыми и стеклянными. Они смотрели сквозь Тейна, разум покорно поглощал новую версию реальности. На каждое его слово они медленно, как марионетки, кивали в знак согласия.

– А теперь уходите домой. – Тейн поднялся, его фигура вновь вытянулась в полный рост. – И лучше бы вам больше не гулять в этих частях леса.

Он сделал едва заметное движение посохом. Светящийся купол дрогнул и рассыпался на мириады искр, исчезнувших, не долетев до земли.

Увидев, как из ушей девушки и парня струится алая кровь, Тейн едва заметно поморщился. В основе этой гримасы лежала не брезгливость, а внезапно нахлынувшее чувство вины, терзавшее его изнутри. Осознание того, что малейшее его промедление в поединке с тварью стало причиной столь тяжких страданий этих людей, вызвало в нем горькое сожаление.

«Вероятно, невыносимо больно», – прошептал он, и слова затерялись в тишине.

Затем, совершив взмах рукой, юноша произнес заклинание:

– Elmyrius lavelle.

И вновь, подчиняясь незримой силе, действительность преобразилась: звуки мира вернулись, а телесные повреждения исчезли без следа, словно их и не было. Двое пострадавших, медленно поднимаясь на ноги, с потухшим, ничего не выражающим взором и обновленной памятью, покорно и безмолвно побрели прочь, даже не удостоив своего спасителя беглым взглядом.

Акт III. Точка отсчета

Рядом с заправкой, в отдалении от основного здания, одиноко стояла телефонная будка. Она была похожа на призрака из другого времени. Ее красная, или, скорее, выцветшая до грязно-розовой, краска облупилась, обнажив ржавеющую сталь, а стекла были мутными от пыли.

Такие сооружения уже стали подобны памятникам самим себе, немым свидетелям эпохи, когда мир не был опутан невидимой паутиной сигналов. Давно в них отпала всякая необходимость, и все же их изредка еще можно было встретить, словно упрямые артефакты, застрявшие на обочине прогресса, в таких вот забытых богом и людьми местах.

Хэнсон достала из кармана потертую монету, на мгновение задержав ее в пальцах. Ловким движением она закинула ее в узкую, почти незаметную щель аппарата. Монета прокатилась внутри с глухим одиноким лязгом.

Затем ее палец, уже по памяти, безошибочно нажал на ряд поржавевших кнопок. Цифры едва угадывались, их рельеф стерся тысячами таких же звонков в далеком прошлом. Но механизм, скрытый внутри, сработал.

И послышались гудки. Звонкие, металлические, с легким шипением на заднем плане. Сам факт того, что этот архаичный аппарат все еще был жив, казался чудом – маленьким упрямым анахронизмом, бросившим вызов самому времени.

– Алло?

На другом конце провода послышался женский голос, знакомый до боли, до слез. Он, усиленный акустикой будки, пронзил Леону насквозь, пронесясь гулом по всему телу и заставив сердце сжаться.

– Мам… – лишь выдавила она, сжимая пальцами холодную трубку так, что костяшки побелели.

Она отчаянно пыталась унять предательскую дрожь, пробивающуюся в голос.

– О боже, милая! – воскликнула Эмма, и в ее тоне сквозь помехи ясно читалась смесь облегчения и накопившейся тревоги. – Где ты была? Я не могла дозвониться до тебя уже который день! Я думала, что… что что-то случилось. С тобой все в порядке? Ты цела?

– Прости… – Рыжеволосая нервно улыбнулась, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза. Она быстро смахнула ее тыльной стороной ладони. – Мой телефон сломался и… как-то не было времени купить новый. Мне так жаль, что заставила тебя так волноваться.

– Главное, что ты в порядке, – прозвучал ответ, и даже через искажения, сквозь шипение и хрип давно отжившего свой век таксофона было слышно – мать улыбалась.

Она была счастлива уже тому, что слышит голос дочери, пусть и с таким опозданием. Эта простая, безоговорочная радость была таким ярким контрастом всему, что происходило вокруг, что у Леоны снова перехватило дыхание.

– У тебя все хорошо, милая?

Простые слова матери повисли в тишине будки, натыкаясь на плотную стену всего несказанного. Хэнсон, сама того не заметив, замолчала. Слишком много всего накопилось внутри. Целый водоворот событий, в котором она сама едва не утонула. Лео даже не знала, с чего начать. А главное – стоило ли?

– Да, – наконец выдохнула она, кивая, словно пытаясь убедить в этом не только мать, но и саму себя. Голос прозвучал приглушенно, но твердо. – Я… я еду к вам сейчас. Буду через пару дней.

С той стороны провода послышался сдавленный счастливый вздох, а затем безудержная сияющая радость.

– Правда? – воскликнула Эмма, и Леона сквозь помехи ясно представила ее улыбку, ту самую, теплую и беззаботную, что всегда согревала ее в детстве.

– Правда, – тихо подтвердила девушка.

Собственные губы непроизвольно потянулись вверх в ответ.

– Мы будем очень сильно ждать тебя, родная. Очень.

Пусть даже этот неловкий, скомканный и до смешного короткий разговор длился всего несколько минут, он смог сделать почти невозможное – усмирить бушующий внутри ураган эмоций. Словно нашлась та единственная точка опоры, за которую можно ухватиться, чтобы не утонуть в хаосе.

Страх от встречи с семьей, скопившийся за долгие годы разлуки, от обилия невысказанного и наболевшего, никуда не исчез. Он по-прежнему сжимал горло холодным комом, шепча о неловких паузах, о вопросах, на которые нет правдивых ответов, о пропасти, которая, возможно, успела образоваться за это время.

Но сквозь этот страх теперь пробивалось что-то иное. Что-то теплое и прочное. И Лео, прислонившись лбом к прохладному стеклу будки, наконец выдохнула. Она чувствовала себя не просто спасшейся – она чувствовала себя… лучше.

Девушка вернулась к машине, и ощущение легкости, дарованное звонком, стало быстро испаряться, вытесняемое томительным, ползучим беспокойством. Оно снова сжало ее внутренности холодными пальцами.

Сколько прошло времени? Она посмотрела на наручные часы, и сердце неприятно екнуло. Тейна не было уже слишком долго. Слишком для простой прогулки, чтобы размять ноги. Хоть он и не был беспомощным ребенком, но этот мир был для него полон своих неизвестных опасностей.

Правильно ли она поступила, позволив ему уйти одному? Для мага, выросшего в стенах цитадели, все здесь было новым, чужим и непонятным. Каждая тень, каждый звук могли таить угрозу, которую он не сумеет распознать. А его собственная ранимая, израненная прошлым душа могла вновь подвести его в самый неподходящий момент.

Тревога накатывала с новой силой. Девушка вглядывалась в опушку леса, куда он ушел, ожидая увидеть знакомую стройную фигуру в темной одежде. Но из-за деревьев никто не выходил.

Леона уже потянулась к ручке двери, ее пальцы сжали холодный металл, когда за окном что-то зашевелилось. Прерывистые шаги, и Тейн буквально ввалился в салон, тяжело рухнув на пассажирское сиденье.

Воздух тут же наполнился запахом леса, пыли и чего-то еще – едкого, чуждого. Вслед за ним прозвучал сдавленный болезненный стон, вырвавшийся из самой глубины его груди. Он откинул голову, закрыв глаза, а пальцы непроизвольно потянулись к ушам, скользнув по коже, на которой алели пятна засохшей темной крови.

Он почувствовал на себе взгляд и медленно повернул голову. Леона смотрела на него, застыв в полуобороте. В ее глазах читался не просто испуг, а целая буря недоумения, тревоги и немого вопроса, который висел в воздухе громче любого крика:

«Что с тобой опять произошло?»

Этот взгляд был словно ударом. В нем не было осуждения, лишь растерянность и отчаянная попытка понять, что за новые шрамы, видимые и невидимые, он принес с собой на этот раз.

– Похоже, что за мной началась охота. – Его голос прозвучал глухо, без единой ноты сомнения, лишь как констатация мрачного, неоспоримого факта. Он не смотрел на нее, уставившись в потолок салона, но каждый мускул на его лице был напряжен. – Мне самому от этого не радостно. Не хочу подвергать тебя опасности. Так что если ты уже немного отдохнула… то нам нужно выдвигаться. Сейчас же.

Его пальцы сжали край сиденья, выдавая внутреннее напряжение, которое он старался не показывать.

– Чем скорее мы доберемся до твоей деревни, тем лучше. Для всех.

Леона не отвечала. Она застыла, как изваяние, и смотрела на него с широко распахнутыми глазами. Воздух в салоне будто откачали, оставив лишь вакуум невысказанного шока. Она преувеличенно медленно моргнула, не отводя взгляда, пытаясь совместить в голове знакомые черты с тем, что только что услышала.

– С каких пор… – ее голос был тихим, почти шепотом, и каждое слово она выталкивала наружу с усилием, – …ты говоришь на моем языке?

Тейн замер. Его собственные мысли, еще секунду назад выстроенные в четкий план бегства, вдруг налетели друг на друга и рассыпались в прах. На ее языке? С чего бы это? Он не мог выучить его так скоро… И почему он понял каждое слово, вылетевшее из ее уст, без малейшего усилия, без той привычной задержки, когда Ру́вик переводил обрывки фраз? Это было… естественно. Как будто он слышал ее речь всю свою жизнь.

Ошеломленный, он поднял руку и коснулся своих губ, словно пытаясь на ощупь обнаружить чужеродное знание, затаившееся внутри. В его глазах отразилась та же глубокая, первобытная растерянность, что и в ее взгляде. Они сидели в гробовой тишине, разделенные внезапно рухнувшей между ними стеной, которую никто из них не возводил и не пытался разрушить.

***

– Тейн?

Но ответа не последовало. Только ровный гул двигателя да свист ветра в щелях заполняли тишину. Леона на мгновение отвела взгляд от дороги, устремленной в сумеречный горизонт, и скользнула взглядом по пассажирскому креслу.

Прошло уже несколько часов с их побега с заправки. Пейзаж за окном медленно менялся, уступая равнины редким перелескам, а небо окрасилось в глубокие вечерние тона. Леона, не выпуская руль из уставших рук, все это время украдкой наблюдала за ним. Она видела, как первоначальное напряжение постепенно покидало его плечи, как веки начали тяжелеть, а кивающая голова – все ниже склоняться к стеклу. Ла́йбрик окончательно сдался натиску изнеможения. Он крепко задремал, его дыхание стало глубоким и ровным. Отблески проезжающих фонарей скользили по его лицу, на мгновение высвечивая размытые тени под глазами и невероятную, почти детскую беззащитность в чертах.

– Ру́вик, ты здесь?

Ее голос прозвучал чуть громче шепота, приглушенного рокотом двигателя. Она боялась даже дыханием потревожить истощенный сон Тейна.

– Конечно, благородная Леона. – Из-за вороха темных волос пассажира выполз маленький комок света. – Я всегда здесь.

Девушка на мгновение отвела взгляд от дороги, погруженной в сумерки, и встретилась с двумя сияющими голубыми глазками.

– Ты можешь рассказать мне… что произошло?

Ру́вик замялся, его тельце сжалось, будто нехотя.

– Мы столкнулись с отродьем Хаоса, – наконец начал он. – Оно пришло, видимо, по тому же следу, что и мы.

Пока фамильяр неохотно выкладывал детали, пальцы Леоны все крепче сжимали обивку руля. Она вслушивалась в каждое слово, и с каждым новым предложением в ее голове роились все более тревожные мысли.

Откуда они взялись? Все ли теперь будет в порядке с теми людьми? Не осталось ли каких-то последствий? Что, если слухи все же разлетятся по округе? Внутренний голос язвительно шептал, что новых проблем, вроде расследований или паникующих обывателей, им сейчас не хватало больше всего на свете. Дорога вперед казалась уже не просто путем к спасению, а бегством с места преступления.

– Мне тебя за ручку теперь везде водить, что ли? – прошептала она в никуда, в сторону запотевшего лобового стекла, за которым плясали отражения одиноких фонарей. В ее голосе не было злости, лишь глубокая вымотавшая печаль и сожаление, пронизанное материнской тревогой. – Не нужно было отпускать тебя одного… Я же чувствовала, что это плохая идея.

Эти слова висели в салоне не как упрек ему, а как укор самой себе. Она представила его, вступающего в бой с чудовищем из кошмаров, пока она мирно разговаривала по телефону. И эта мысль была невыносимой. Его мир, со всеми его опасностями, не отпускал их. Он следовал за ними по пятам, и наивно было надеяться, что несколько часов дороги могут это изменить.

Плечи одеревенели, спина затекла, а веки наливались свинцовой тяжестью. С тихим покорным стоном девушка медленно свернула на обочину. Шины мягко зашуршали по гравию, и машина, наконец, замерла, ее двигатель продолжал тихо постукивать, нарушая звенящую тишину ночи.

Леона открыла дверь и вышла наружу. Холодный ночной воздух обжег легкие, заставив вздрогнуть. Она закинула руки за голову и потянулась, чувствуя, как мускулы спины и плеч протестуют, издавая тихое похрустывание. Она стояла так несколько мгновений, запрокинув лицо к небу, пытаясь вдохнуть в себя хоть каплю бодрости, хоть толику сил, чтобы продолжить этот бесконечный путь.

Пустое шоссе простиралось вперед, как бесконечная черная лента, растворенная в бездонном мраке. Асфальт, подсвеченный тусклым оранжевым светом редких фонарей, казался маслянистым и влажным, местами отражая бледный серебристый серп луны, висевший в зените. Царившую тишину изредка нарушал отдаленный рокот одинокой машины. Он нарастал, превращаясь в оглушительный рев, и так же внезапно стихал, растворяясь в глубине спящего леса, словно призрак, унесенный ветром.

С обеих сторон дорогу обступали густые леса, погруженные в непроглядный мрак. Деревья стояли как безмолвные исполинские стражи, их иссиня-черные силуэты едва проступали из тьмы, создавая гнетущее ощущение древней дремлющей силы. Ветер шептал в их спутанных кронах, и этот легкий непрерывный шелест был полон необъяснимой таинственности, словно сами тени перешептывались о чем-то ведомом лишь им.

Порой вдали, на гребне холма, возникала одинокая пара светящихся точек. Они медленно приближались, словно блуждающие огни, на мгновение выхватывая из тьмы клочок обочины и стволы сосен, чтобы затем с рокотом умчаться прочь и кануть в темноте, оставив после себя лишь звенящую пустоту.

И над всем этим – над дорогой, лесом и одинокой машиной – раскинулось безоблачное небо, усеянное мириадами холодных, беспощадно ярких звезд. Они сияли с таким ледяным равнодушием, словно были не просто светилами, а бесчисленными очами, взирающими с непостижимой высоты на затерянную в ночи пылинку, бегущую по тонкой нити асфальта через спящий мир.

Хэнсон бесшумно вернулась на водительское место, притворив дверь с тихим щелчком. Ее взгляд снова прилип к спутнику. В тусклом свете приборной панели его густые темные ресницы отбрасывали легкую дрожь на скулы, словно в такт невидимым сновидениям, что бродили под веками. Тихий, размеренный звук его дыхания казался теперь самым громким, самым важным звуком во вселенной. Ровный такт, под который, казалось, затаилось и стучало само сердце ночи. Бледный лунный свет, пробивавшийся сквозь стекло, мягко ложился на его лицо, выхватывая из полумрака скулы, нос и упрямый подбородок, делая черты одновременно хрупкими и отточенными, как у спящего эльфа из старой сказки.

Рука Леоны сама потянулась к бардачку. Нащупав знакомую упаковку, она осторожно достала несколько влажных салфеток. Аромат зеленого чая, нежный и чистый, едва уловимо вспыхнул в спертом воздухе салона.

Она наклонилась ближе, задерживая дыхание. Кончиками пальцев, боясь прикоснуться и разбудить, она повела прохладной салфеткой по его щеке, смывая засохшие темные дорожки крови. Будь он обычным человеком, вряд ли бы сейчас так спокойно дремал после схватки с порождением кошмара. Но ему, казалось, было все нипочем. Будто боль и усталость были для него старыми, привычными спутниками.

И тогда ее рука, словно обретя собственную волю, снова потянулась к его лицу. Она аккуратно, почти с благоговением, откинула непослушную черную прядь, упавшую на его лоб, и заправила ее за ухо.

– И за что ты мне на голову такой свалился? – тихо выдохнула Лео, больше не в силах сдерживать смесь нежности, усталости и легкого отчаяния.

Скомканные испачканные салфетки она закинула в боковое отделение двери, словно пытаясь избавиться не только от следов крови, но и от тяжести сегодняшнего дня.

Она откинула спинку кресла до упора, и все ее тело с облегчением отозвалось ноющей болью в мышцах. Веки налились свинцом. Прикрыв глаза, она прошептала в темноту салона:

– Ру́вик, я очень устала. Ты же сможешь разбудить нас, если… если что-то пойдёт не так? Верно?

Маленький комочек, притаившийся на приборной панели, захлопал глазами.

– Конечно, благородная Леона, – прозвучал ответ. – Спите спокойно. Я буду бдеть. Прослежу, чтобы все было в порядке.

– Спасибо. – Это короткое слово, полное безграничного доверия, сорвалось с ее губ чуть слышно.

Пока Тейн спал, отдавшись полностью исцеляющей силе покоя, Леона позволила себе последовать его примеру. Она погрузилась в сон. Тяжелый, без сновидений, но столь необходимый, что каждая клетка ее тела жаждала этой забытой пустоты.

Акт III. Тень могущества

Тейн резко дернулся, как от толчка, и его сознание прорвалось сквозь пелену тяжелого беспробудного сна. Он не знал, сколько прошло времени, минуты или часы. В салоне царил полумрак, но стекло уже не было черным. Его прорезали первые, жидкие лучи восходящего солнца, окрашивающие горизонт в бледные акварельные тона. Рассвет.

Инстинктивная, животная паника, знакомая каждому, кто просыпается в незнакомом месте, сжала его горло. Он метнул взгляд по сторонам, сердце заколотилось в груди, отдаваясь глухим стуком в висках.

И тогда он увидел ее. Леона спала на водительском сиденье, откинувшись назад. Ее рыжие волосы растрепались, а на лице застыло выражение глубокой, почти детской умиротворенности.

И эта простая картина подействовала на него сильнее любого успокоительного зелья. Все напряжение разом покинуло тело, плечи бессильно обмякли. Он медленно выдохнул, позволив спине вжаться в кресло.

– Она очень переживала за тебя, – послышался где-то сбоку тихий, словно шелест, голос Ру́вика. – Я ей рассказал о том, что произошло.

– Вот как… – задумчиво, почти про себя произнес Лáйбрик. Он прикрыл глаза, будто вновь переживая вчерашнюю схватку. – Благодарю. Леона не по своей воле оказалась втянута во все это. Она имеет право знать, какие бури следуют за нами по пятам.

– И даже имеет право знать, – с легким ехидным прищуром сияющих глазок продолжил Ру́вик, плавно перелетая на плечо хозяина, – почему ты так странно себя вел, когда показывал ей проекцию своего тайного места? Будто прикоснулся к раскаленному железу.

Тейн замер. Его взгляд уперся в потолок салона, где уже играли солнечные зайчики.

– Возможно, когда-нибудь, – наконец, сдержанно выдохнул он. – Но точно не сейчас. Мы не настолько близки, чтобы ворошить прошлое и вываливать друг на друга личные секреты. Некоторые двери лучше держать на замке.

Из его рта, будто легкое привидение, вырвался маленький клубок пара, тут же растворившийся в холодном воздухе. Утро было по-настоящему морозным, и стужа медленно, но верно просачивалась внутрь, наполняя пространство ледяной свежестью.

Его взгляд снова скользнул к Леоне. И теперь он заметил то, что упустил в первый миг, – легкую, едва уловимую дрожь, пробегающую по ее плечам. Сонная гримаса дискомфорта исказила ее спокойные черты.

Не раздумывая, Тейн сбросил с себя длинную темную рясу. Ткань, мягкая и плотная, была еще теплой от его тела. Он наклонился и бережно накрыл девушку, стараясь не потревожить ее сон.

И тогда ее обоняние, даже во сне, должно было уловить этот запах. Не просто запах ткани – это был его след. Аромат свежего ментола, чистый и резкий, как горный ветер, вплетенный в теплую глубокую ноту мускуса. Это был запах его магии, его энергии, его сути. Его собственный, ни на что не похожий запах, который теперь, как безмолвное признание, оставался сторожить ее сон.

Поймав себя на том, что застыл, словно завороженный, и слишком долго, слишком пристально смотрит на спящую девушку, Тейн резко отвернулся, будто уклоняясь от незримого удара. Внутри все сжалось от странной смущающей теплоты. Ему требовалось пространство. Воздух. Дистанция.

Он бесшумно вышел из машины, притворив дверь с таким расчетом, чтобы щелчок замка был не громче падения швейной иглы. Затем одно плавное, почти не требующее усилия движение – и он взмыл вверх, невидимой силой оттолкнувшись от земли. Он приземлился на покрытую росой холодную крышу автомобиля так мягко, что даже гравий на обочине не шелохнулся.

Устроившись поудобнее, он поджал колени и уставился на восток. Туда, где ночь медленно, но неумолимо отступала под натиском рассвета. Небо на горизонте превращалось в густо-синее, затем в лиловое, и вот уже первые по-настоящему золотые лучи прорезали пелену, окрашивая кромки облаков в алые и персиковые тона. Юноша сидел недвижимо, впитывая тишину и холодок утра, пытаясь в этом величественном спокойствии природы найти ответы на вопросы, что беспокойно роились в его сердце.

***

– Черт… Эти мародеры знатно нам всыпали. Голова до сих пор раскалывается, – пробурчал Джордж, с трудом приподнимаясь на локте и потирая затылок.

В висках отдавалась тупая знакомая боль, а в памяти – лишь обрывки: темные силуэты, удар, падение…

– Джордж, – тихо, но настойчиво позвала его девушка, появляясь в дверях с подносом в руках. Ее лицо было бледным, а в глазах застыла неотступная тревога. – Мы больше не пойдем в тот лес. Никогда. Ты слышишь меня?

Она поставила на небольшой столик тарелку с двумя аккуратными сэндвичами и кружку дымящегося кофе, аромат которого должен был бы утешить, но сейчас казался чужим и горьким.

– Да знаю я, знаю, – отмахнулся парень, стараясь не встречаться с ее взглядом. – Успокойся, больше ни ногой. Обещаю.

Его пальцы потянулись к смартфону, лежавшему на тумбочке. Джордж включил его, и экран осветил его лицо неестественным синим светом.

– Но зато… – в голосе прорвалась странная, почти виноватая нота, смешанная с непонятным для него самого возбуждением, – …фотки получились шикарные.

Он пролистал галерею в поисках тех самых шикарных лесных пейзажей, как вдруг его внимание привлекло одно видео. Иконка смазана. Оно явно было записано вчера, примерно в то время, когда, по его смутным воспоминаниям, они уже должны были лежать без сознания.

– Что?.. – тихо выдохнул парень. – Откуда? Не припомню, чтобы я что-то записывал…

Его палец, движимый внезапным холодным предчувствием, дрогнул и нажал на воспроизведение. Экран залило качающимся изображением. Высокая неестественная фигура, мелькавшая среди деревьев. Резкий нечеловеческий рык, от которого динамик захрипел. И главное – он сам, Джордж, на видео, уже падающий, но его рука с телефоном по инерции была поднята вверх, продолжая снимать. С каждой секундой его глаза открывались все шире, наполняясь не пониманием, а леденящим животным ужасом. Это не были мародеры.

– Да ладно… – Его голос сорвался на шепот. Затем, найдя в себе силы, он крикнул: – Лили! Лили! Иди сюда! Посмотри скорее!

Девушка выбежала из кухни, снимая на ходу фартук, и стремительно подошла к парню. Джордж, не говоря ни слова, с силой сунул телефон ей в руки. Лили скептически покосилась на экран, но стоило видео начаться, как все ее сомнения начали рушиться с пугающей скоростью. Сначала недоумение, затем нарастающее смятение. И, наконец, ужас, заставивший ее руку дрогнуть.