Страна Эрцель

Умный читатель святых книг научается понимать, каким образом зацепляются друг за друга колесики в механизме человеческой души, и знает, на какие пружинки следует нажимать, чтобы колесики эти поворачивались в нужную сторону. Иными словами, древние тексты выучили Итро Окса на хорошего психолога-практика. Он умел нравиться, примирять, подстрекать. Райлика, страшившаяся фанатизма братьев, почитала Итро за либерала меж ними и неосознанно доверяла ему.

В стане жреца Шука Итро нашел приложение своему дарованию. Он сделался влиятельным человеком в благословляемой Шуком Правой партии, прослыл признанным мастером тактики. Подвиг Хеврона Фалька хоть и не пропал втуне, но войны не разжег и левых не отчаял. Неунывающий Итро выдвинул план: диспут наподобие средневекового. По замыслу, диспут между правыми и левыми предполагался на главной площади Авива, при огромном стечении эрцев. А после диспута – плебисцит, который определит судьбу мира с герами. Идея получила народное признание, и обе стороны, каждая рвется к победе, начали подготовку. И никому не ведомо было, что творец плана, объявленного публично, имел в голове еще один план, но тайный.

***

Поздним вечером Шай Толедано сидел в своем маленьком редакторском кабинете и тяжело ворочал усталыми мозгами. Изнурительные для прессы дни. Буря политической борьбы разыгралась не на шутку. Поспеть, увидеть, услышать, прочитать, написать. Не хватало дня. Теперь и вечера не хватает. Шаю, как и прежде, близки правые идеи, хоть и не все. Деяние Хеврона Фалька грузом легло на совесть. “Безумие пожирает здравомыслие” – размышлял Шай. Он полон почтения к Первому министру, в испытаниях стойкому, как оловянный солдатик. “Кажется, я раздваиваюсь!” – думал.

Вошел Мики Парицки.

– Приветствую тебя, боевой товарищ! Ты на посту в столь поздний час! – проговорил вошедший.

– Рад тебе, дружище! Принес материал?

– Какая же еще причина сведет двух психов ночью в редакции?

– Клади рукопись на стол. Посмотрим завтра. Садись, я сварю кофе.

– Кофе? Хорошо. Не иначе, хочешь занять гостя беседой!

– Хорош гость! Хозяином обосновался у нас.

– Шай, нет времени рассусоливать. Разливай кофе, да выкладывай поскорей.

– Что ты думаешь о диспуте и плебисците, Мики?

– Чудный шанс для звезды господина Ламма блеснуть на авивском небосводе.

– А если серьезно?

– Не потерять бы истину в излишних спорах! А так, я – как все наши: жду и надеюсь.

– Хорошо, что упомянул Нимрода.

– Как не упомянуть его? Он свел с ума страну Эрцель.

– Довольно иронии.

– А ты переходи к делу.

– Мики, день диспута совпадает с религиозным праздником. Это плохо. Я информирован. Правые и люди Шука будут слишком возбуждены. Есть горячие головы. Дело может принять дурной оборот.

– Вече под охраной тысяч полицейских. Чего же еще?

– Я думаю, следует перенести диспут на другой день.

– Я пешка! Скажи Нимроду!

– Я говорил ему! Предупреждал, что есть опасность лично для него.

– И что же?

– Он рассмеялся в ответ, сказал: “Угрозами меня не запугать!” Молодой, наивный, упрямый шназ!

– Предоставь дело Райлике.

– Говоривши с Нимродом, мне теперь невозможно обращаться к Райлике.

– Боишься, Нимрод догадается, что ты думаешь, что он подкаблучник?

– Я так не думаю…

– Что вам угодно от меня, господин Толедано?

– Остереги Райлику, скажи, что многие ненавидят Нимрода.

– Да ведь нет опасности! Фантазируешь!

– Мики, это важно. День диспута надо менять. Я на тебя надеюсь.

Мики принял задумчивый вид. Шай расценил молчание друга, как знак неохотного согласия.

“Возможно, Шай прав. Но какого черта? Уж хлопотал однажды за этого выскочку-шназа! Пусть намнут ему бока! Ладно, утро вечера мудренее” – размышлял Мики по дороге домой.

Утром Мики вспомнил ночной разговор. И не унял гордыню, и не одолел зависть.

***

И было утро, и был вечер, день последний.

В станах противостоящих партий составлены речи, приготовлены каверзные вопросы к противнику, выучены импровизированные ответы. Завтра, в праздничный день – вече народное.

Не спокойно на сердце у Райлики. С тех пор, как Нимрод двинулся в гору, стал одними любим и другими ненавидим. Свеча тревоги то тускло, то ярко горит в ее душе. Кто больше всего на свете жаждет покоя, от того непокой не отступает.

– Береги себя, Нимрод. У тебя не только противники, есть и враги.

– Я не боюсь, Райлика!

– И правильно, не бойся! Но береги себя, милый!

– Ты что-нибудь слышала? Что-то или кто-то грозит мне?

– Ничего определенного. Но завтра диспут. Воздух тяжел, как перед грозой. А ты слышал?

– Я – да, то есть, нет… – осекся Нимрод.

Райлика разыскала Итро. В этот день он находился в Авиве, в штабе Правой партии.

– Здравствуйте, Итро. Удивлены?

– Здравствуйте, Райлика, я рад вас видеть. Что привело вас сюда?

– Итро, вы не из наших, но я доверяю вам больше, чем братьям. Я боюсь за Нимрода. Ему ничего не грозит?

– Райлика, мы противники, которые блюдут закон.

– Вы не ответили. Нимроду ничего не грозит?

– Нимроду ничего не грозит. Ваш вопрос обиден, но извиняется любовью.

– Ах, Итро! Вы лучший среди ваших! Обещайте мне, что сбережете Нимрода!

– Райлика, вы растрогали меня! Клянусь, волос не упадет с головы вашего мужа! Хотя клятва вовсе ни к чему. В конечном счете, у всех эрцев общая цель, не так ли?

– Я благодарна вам, Итро. Я почти спокойна. До свидания.

– До свидания, Райлика. До встречи на диспуте.

И Райлика, почти спокойная, покинула штаб Правой партии.

***

Диспут открылся речами. Жребий указал на первого оратора – от Правой партии. Тот произнес свою речь. Гул приветствий и громкие возгласы ликования раздались справа от трибуны. Молчание слева. Вторым говорил делегат Левой партии. Это – Нимрод. Райлика старалась держаться возле мужа – так ей спокойнее. В суматохе ее оттеснили, она не заметила, как оказалась вдалеке от трибуны. Слово Нимрода было прекрасно. Аплодисменты слева. Свист, трещотки, хлопушки, проклятия – справа. “В споре, как на войне: слабый шумит, надеясь впечатлить и устрашить” – удовлетворенно думал Нимрод, спускаясь с трибуны.

Вдруг гром тишины разорвал небо. Несколько секунд беззвучия. Потом в воздух взвился нестерпимо пронзительный, истерический крик. За ним другой, третий. Вопли одиночек превратились в рев толпы. Давка, неразбериха, сирены полицейских машин. Тысячи ринулись с площади в рукава улиц. Райлика кинулась навстречу потоку – скорей к трибуне. Мики и Шай – с ней. Прорвались. Пустое пространство. Тело Нимрода распластано на асфальте. Кровь. Сквозь остатки стада продирается черный автомобиль, за зарешеченными окнами – контур человека в наручниках. Истошный, звериный вопль вырвался из горла Райлики. Она рвется к Нимроду, полицейские преграждают дорогу.

Санитарная машина мчит Нимрода и Райлику навстречу страшному приговору. Она лихорадочно целует белый лоб, белые губы, белокурые волосы. Соленый вкус. Это ее слезы на его лице.

– Не умирай, не умирай!

– Любимая Райлика…

– Не умирай!

– Береги Свиток…

– О, Нимрод!

– Он стрелял…

– Кто?

Нимрод замолчал.

– Не умирай!

– Трак-трак…

– Нимрод! Он бредит…

Первый из подбежавших врачей схватил руку раненого, ища пульс, затем приподнял ему веки. Горестно развел руками, молча ушел. У входа в больницу ждали примчавшиеся раньше Мики и Шай. Подъехала еще машина. Вышли двое: Гилад и Итро. Райлика, казалось, не замечала никого.

Райлику увезли домой. Все свои в сборе. Глаза Райлики закрыты. Она с трудом понимает происходящее вокруг. Высшая степень горя уводит за пределы чувств.

Рыдания матери. То ли вздохи, то ли стоны отца. Негромкие реплики Косби, Сары, Гилада, Итро.

– Как горько плачет мама, она любила Нимрода…

– Она любит Теймана… – сказала Косби.

– Теймана?

– Да. Это он стрелял!

Косби наклонилась к Райлике. Вдова обняла вдову.

– Это правда, Косби? Брат убил мужа. Мой брат убил моего мужа. Так может быть, Косби?

Райлика говорила очень тихо, на одной ноте, не вполне сознавая смысл слов. Косби не отвечала, плакала.

К Райлике подошел Итро. “Мне нет прощения. Вотще я клялся. Кто мог предвидеть, что такое между эрцами возможно?” – сказал Итро, и глаза его полны муки.

Райлика молчит, снова в забытьи.

***

Нимрода Ламма, уроженца страны Ашназ, хоронили на горе Скорби – место погребения героев страны Эрцель. Женщины – в черном. Черно от горя белое, как мел, лицо молодой вдовы. Испуганный Гилад и верный Итро держат ее под руки. Сара рядом с матерью. Луиза и Бернар сидят – не зазорно склоняться под властью горя. Рядом с ними Рона Двир и Первый министр. Неподалеку стоят Мики и Шай. За ними – несколько сот провожающих.

Первый министр наклонился к несчастным старикам. “Я сострадаю и соболезную…” – сказал. “Кого и что он имеет в виду, убитого зятя или страшную судьбу сыновей?” – пронеслось в голове у Роны. “Бедный сирота!” – добавил поспешно Первый министр. Потом подошел к Райлике, обнял ее за плечи. “Он был так красив! И душой красив!” – сказал ей. Она уронила голову на грудь.

Принесли намогильный камень. Прочитав выбитые на нем даты, Рона вскинула удивленный взгляд на Первого министра. “Он мало, слишком мало жил! Позже объясню”, – ответил тот на немой вопрос, потом добавил: “Это трагедия, когда благородного губят низменные силы”.

Рона с болью взирает на разбитый корабль семьи Фальков. “Нет в мире такого горя, которого не исцелит молодость” – думает она о Райлике. Затем переводит взгляд на Луизу и Бернара. “Тяжело перенести несчастье, стократ тяжелее переносить его все время”.

На похоронах не было ни нового вождя Правой партии, ни жрецов из когорты Шука. Последние отмежевались от Теймана Фалька, как убийцы-одиночки. Один из жрецов хотел было написать в газете своей корпорации, дескать, всякое убийство справедливо, ибо, что ни делается, – то по божьему замыслу. Но внутренняя цензура самосохранения удержала борзое перо.

Тейман Фальк в тюрьме. Не кается. Горд. Он отвергает защитника в суде. Он требует баккару и все святые книги. “Не давать ему древние тексты! Он искал и нашел в них вдохновение!” – возвысила голос газета Роны Двир. Но жрецы восстали, настояли, убедили и победили.

Глава 11 Гилад

Две партии в стране Эрцель, и два мнения о спасении – свое у каждой. Левая партия ищет спасения в мире с соседями, Правая – в изгнании их. “Эти несут всем нам гибель” – говорят обе партии, указуя пальцами друг на друга.

Два брата свершили два деяния. Хеврон убивал чужих, дабы воцарить войну, Тейман убил лучшего своего, дабы поджечь мир. В стане левых раздались голоса: “Убийство отвращает эрцев. Поскорей, пока гнев народный горяч, учредим выборы, и тогда почти все сто двадцать скрытых праведников в парламенте будут из наших, и назначим своих министров, и придем к цели!” Но благородному нраву Первого министра претит плебейская хитрость. “Победим в равном бою!” – сказал он.

Безнаказанность – величайшее поощрение. Правые, не видя грозного меча воздаяния над головой, быстро оправились от первого страха, лукаво отреклись от убийц, сгруппировали силы и перешли в наступление. И вот уж они затевают демонстрации и митинги, шествия и марши, манифестации и парады, походы и сходы. И новый заокеанский вождь Правой партии неизменно в первом ряду. А во втором ряду – жрецы. “Атакующий всегда прав! Каин прав!”– трактуют они.

Левые, лишившись красноречивого вдохновителя, замешкались, стали терять высоту. Разыгрались сверх меры неизлечимые болезни либерального суемудрия и внутренних перекоров. И таял перевес.

Не захотел оставаться в стороне от актуальности доктор и профессор Даркман, создатель баккары на хорфландском языке. Им сочиненная и им же переведенная на эрцит научная статья на злобу дня не была принята в издательствах, и он, неунывающий и кроткий, удовлетворился обсуждением проблемы с учениками.

– Осознание зла приходит либо путем страдания, либо путем исправления, – сказал один ученик.

– Свет Творца не проникает более в души людей, – сказал другой ученик.

– Они хотели построить город-башню, – сказал третий ученик.

– Эгоизм оказался больше, чем предполагалось, и его пытались исправить насилием, – сказал лучший ученик, Алекс Фрид.

– Произошедшее явилось невиданной доселе катастрофой. Мир следует баккаристическому сценарию. Нам не избежать ответа на вопрос: “А для чего мы пришли в этот мир?” – подвел конкретный итог профессор Даркман.

***

Трагедия семьи Фальк, членом которой стала Сара, замедлила поправку после тяжелых родов. “Ах, если бы не мама, что бы я делала?” – думала Сара. Ее потрясли позор и триумф свершений Хеврона и Теймана. “Боже, Гилад сидит в той же лодке, и я с ним! Он привел меня к своей вере, мне казалось, я пристала к его берегу. Если слова этих людей так хороши, отчего дела так ужасны? Или я не поняла? Что не поняла? Смысл слов? Смысл дел? Я схожу с ума!”

Мать Сары привыкла в присутствии Гилада не путать имя дочери. Он, хоть и чужой, нравился ей: дочку и внучку любит и теще приветливо улыбается. Но прежнего зятя не забыла, рада бы потихоньку от всех навестить его, да не знает, как это сделать.

Гилад мало бывает дома. Днем – заботы о доходах, вечером – политика. Дела в Правой партии пошли споро, нельзя терять темп. Да и привычка долгого холостячества раскрепощает.

Горе утвердилось в доме Косби. Оно живет в гостиной и в спальнях, наверху и внизу, прячется в углах, выглядывает из щелей. С горем делят дом вдова, сироты и старики. Луиза и Бернар поселились у Косби, хлопотами о внуках обманывая кручину. Иной раз Бернар гладит Луизу по руке, говоря: “Уж хуже не будет, дотянем как-нибудь…” А та смотрит на него, слезы на глазах. “У нас Гилад и Райлика, материнское сердце болит, боится…” Бернар вспыхнет: “Что ты мелешь! Боже, сохрани от новой беды!”

Бернар зачастил в молельный дом. В минуты откровенности с самими собой признавал, что на успех молитв не особенно-то рассчитывает. Всегда так было, что младший сын больше прочих тревожил его. Нельзя ли облегчить участь Теймана? В тайне от Луизы, в тайне от всех, Бернар составил письмо судье. “Я не прошу оправдать, я не прошу простить, я прошу вас смягчить сердце. Мой романтичный мальчик был влюблен. Она была благосклонна и охладела. Все, чего он хотел – вернуть ее приязнь, отчаянным геройством завоевать любовь. Разве сие намерение не важный пункт печального предмета ваших трудов? О снисхождении молю!” Очень долго колебался Бернар, но решился все же и опустил конверт в почтовый ящик, и железные края его обожгли ему пальцы. К горю прибавился стыд. И рад был, что не дождался ответа, и надеялся, что письмо затерялось.

***

От внутренних катаклизмов страну Эрцель пытаются беречь полиции явная и тайная. Рядовые солдаты и начальники первой из двух одеты по-военному, чем и заметны среди прочих эрцев, и потому последние называют ее явной. Воинство это наблюдает за порядком и вмешивается в некоторые беспорядки, как то: взимает штрафы с идущих на красный свет беспечных пешеходов и безотказно является на отчаянные призывы граждан, утесняемых ночным шумом соседей, притом что если нарушители тишины не внемлют увещеваниям, то стражи спокойствия непременно прибывают вновь и вновь. Прочие действия явной полиции покрыты тайной. Однако, упреки тут не уместны, ибо, как говорят ее генералы: “Нашим ресурсам не угнаться за вашими беспорядками”. Другое дело, полиция тайная. Одежда гражданская. Неразличимость в толпе. Задача ее – остерегать и стеречь геров, дабы не покушались на благоденствие эрцев, и приглядывать за эрцами, чтобы не гневили геров на беду себе. Плоды трудов тайной полиции – явные, и о ресурсах разговора нет.

Эти странные мысли, как следствие мыслей иных, бродят в голове Райлики. Кончились у молодой вдовы слезы об убитом муже. Горюет лишь о том, что чрево ее пусто, и жизнь впереди пуста. “Ничего не осталось мне от возлюбленного супруга. Свиток утратила, и дитя не родится!”

Горько все, лишь месть будет сладка. Вожделение мести сжигает мозг и сердце Райлики. Разве мала причина для мести? Знать, кто виновник несчастья, и не воздать ему? Для чего тогда жить? “Я слышала, их же жрецы говорят, что месть праведна и уничтожает зло, и что она нещепетильна и небрезглива и всегда права”, – говорит себе Райлика.

Нет, не пуста жизнь, когда есть цель. У Райлики их две: отомстить за смерть Нимрода и заполучить обратно Свиток. Достигнет их, и, хоть не возвратит любимого, но вернет утешительные слезы, и памятью о любви доживет свои годы. Так думает молодая вдова.

“Кто виноват в гибели Нимрода? Убийца его – Тейман. Но негодяй в тюрьме, и он недосягаем. У него взяли свободу, и мне нечего добавить к правосудной каре. Да ведь он лишь орудие чужой воли. Талисманом, оберегом нашему счастью был Свиток. Гилад украл его и сорвал броню, и открыл путь силам зла. Гилад – он виновник, и расправой над ним нектаром орошу сердце!”

“Нимрод говорил, достижению цели предшествует план. Надо подумать. Вот, я вспомнила! Я застала как-то Гилада с Тейманом на пустыре далеко за оградой Бейт Шэма. Старший учил младшего меткой стрельбе. И отец гордился: Гилад отличный стрелок. Другой раз своими ушами слышала, как братья шептались, мол, жрецы говорят, и они правы, что тому, кто отдает или наущает других отдавать герам землю Эрцель, положена смерть. Правду ложью утяжелю. Положим, Хеврон собирался поначалу действовать не один, а с Гиладом вместе. Положим, Хеврон пожалел Гилада, тогда молодожена, и без него отправился убивать и умирать. Его нет в живых, и кто оспорит?”

“Итак, в какую полицию обратиться? Пойду в тайную. Кажется, именно там занимались двумя моими братьями. Поручу им третьего, добавлю работы. Решившийся донести решится и оговорить”.

“О, что я задумала, несчастная? Как низко доносить и клеветать на брата! Ради мести идти на гнусность! У него жена и дочь. Мало горя в нашей семье? Я сделаю это, и мне страдать до конца дней. Да ведь мне и без того страдать до конца дней! Каплю сладости хочу взамен, не отступлюсь от мести! Я сделаю это! Я ненавижу Гилада, подлого вора, и презираю воровской его барыш! И хорфландку его, пособницу в воровстве, кожу сменившую, – тоже ненавижу! Я сделаю это!”

***

– Соблаговолите унять ваше волнение, госпожа Ламм, – сказал Райлике старший офицер тайной полиции.

– Стакан воды, если можно.

– Прошу вас, госпожа Ламм.

– Благодарю.

Старший офицер выглянул из кабинета, крикнул в коридор: “Позовите ко мне Бренди!”

– Простите, госпожа Ламм, так прозвали у нас младшего офицера.

В кабинет вошел молодой мужчина с бойкими глазами.

– Это мой помощник, – отрекомендовал вошедшего хозяин кабинета.

Райлика поднесла стакан ко рту, коснулась губами воды, согласно кивнула.

– Итак, мы вас внимательно слушаем, госпожа Ламм.

– Заявление, которое я намерена сделать, возможно, покажется вам странным, даже диким, но стремление к справедливости перевешивает гири кровных уз, и я должна быть уверена…

– Вам не о чем беспокоиться, госпожа Ламм. Императив тайны закреплен в названии нашего учреждения, – перебил дрожащую от страха Райлику старший офицер и значительно посмотрел на помощника.

Райлика опустошила стакан, усилием воли уняла дрожь и заготовлено, связно и внятно одним духом изложила то, с чем пришла.

– Надеюсь, вы понимаете щепетильность моего положения, господа, ведь я сестра, и поэтому…

– Абсолютная конфиденциальность гарантирована! – вставил слово младший офицер.

– Благодарим вас, госпожа Ламм, – сказал старший офицер и, встав со стула, пожал Райлике руку.

Райлика вернулась домой. Пустота в душе. Забыть этот разговор, эти две пары сверлящих глаз! Успокоиться, успокоиться! Захотелось выпить чего-нибудь крепкого. Забыть и успокоиться. Она достала рюмку, налила из первой попавшейся бутылки, проглотила. “Ого! Что это? Бренди! Черт возьми! Никак не забыть! Это со мной навсегда!”

Через две недели Райлике позвонила мать. “Скорей приезжай, дочка! Тайная полиция арестовала нашего Гилада. Мой мальчик ни в чем не виновен! Приезжай! – слышались слова вперемешку с рыданиями. “Выезжаю, мама!”

Райлика едет в Бейт Шэм к Косби, у которой живут мать с отцом. Неотступная мысль о невозвратном привычно жжет сердечную рану. “Как устала я от родительских слез! Нет больше духу сострадать. Душа изгоняет горе, что не мое. А Гиладу долго сидеть за решеткой. Это утешает. Я довольна. Уверена, он запятнан – только копни! Приеду в Бейт Шэм, стану думать, как выручить Свиток. Отдам его Первому министру, он распорядится им”.

***

Весть об аресте Гилада взволновала Итро Окса. “Глядишь, так и до меня очередь дойдет!” – была его первая мысль. Затем вспомнил о Свитке и о клятве. Из четверых, кому было известно место хранения Свитка, он остался один живой и на свободе. Необходимо найти верного человека, которому следует доверить тайну. Итро скоро станет жрецом, влияние его возрастет. Это, а также успехи правых позволят ему запрячь мудрость Свитка в колесницу спасения и так сократить марафон.

Тем временем Райлика размышляет, как начать поиски. “Итро близкий друг Гилада. Ясно, что он знает, где хранится Свиток. Похоже, Итро человек прямой. Я доверяю ему. Он чувствует мое расположение и, стало быть, должен благоволить мне. Он полагает, что есть и его вина в гибели Нимрода. Он не виновен, но мне на пользу его совестливость. Попытаюсь обмануть будущего жреца”.

– Здравствуйте, Итро.

– Здравствуйте, Райлика. Я рад вас видеть, но стыд мешает смотреть вам в глаза. Меня мучает совесть.

– Не мучайте вашу совесть. Вы были бессильны предотвратить убийство.

– Беды не оставляют вашу семью. Теперь Гилад. Честный парень и патриот. Всему виной эта злонамеренная власть.

– Мне кажется, его оклеветали. Надеюсь, дело быстро разъяснится, и он вновь будет с нами, Сарой и дочкой.

– С божьей помощью!

– Аминь!

Райлика с интересом отметила в себе новое качество – лицемерие. “Слишком жестока жизнь, чтоб стыдиться пороков”, – подумала.

– Итро, у меня к вам важное дело, скорее предложение.

– О, только бы я мог быть чем-нибудь полезен вам!

– Я не пропустила мимо ушей слова о злонамеренной власти. Собственно, это касается моего дела. Я чувствую вашу правоту. Трагедия семьи перевернула душу и жизнь. Я прежде примыкала к левым. Теперь поняла, как страшно ошибалась. Я пришла исправить ошибку и за себя, и за покойного Нимрода. Заблуждения стоили ему жизни. Я хочу быть со всеми вами, хочу стать полезной вашему движению.

– Вы делаете крутой и неожиданный поворот, Райлика.

– Я буду с вами откровенна до конца. Не идеи, но чувства направляют меня. Так женщина устроена.

– Верю вам. Убеждения чувств сильнее убеждений ума. Я обдумаю ваши слова, Райлика, и мы с радостью примем вас.

– Мне бесконечно дорога память о муже. Есть в мире вещь, которая связывает меня с ним живым и мертвым. Это – Свиток. Нимрод привез его из страны Ашназ преподношением к свадьбе, но я, безумная, не приняла дар. Я знаю, Свиток у вас. Я должна видеть его, держать в руках, читать священные строки. Так дух мой вновь соединится с духом Нимрода. И таков будет мой путь к вам.

– Дорогая Райлика! Желание ваше слишком серьезно, чтобы я мог принять решение в одиночку. Я должен обсудить дело со своими людьми. Искренность ваших намерений подкупает. Я уверен, что в самом скором времени дам вам желанный ответ.

– Я так благодарна вам, Итро!

– А я рад за вас и за перемену в вас.

Райлика и Итро распрощались.

Разговор напомнил Итро, что не медля нужно найти верного человека и посвятить его в тайну Свитка. Может ли Райлика стать таким человеком? Разумеется, нет. Итро легко распознал ложь. Проницательность всему знает настоящую цену. “Она пришла за Свитком, а доверительные словеса – наивный отвлекающий маневр. Однако, ее верность памяти мужа заслуживает почтения!” – подумал Итро.

Райлика старалась припомнить беседу слово за словом. То ей казалось, что ход ее удался, и она получит доступ к Свитку и вновь завладеет им, то чудилось, что гиладов дружок хитрит с ней. “Наберусь терпения”, – сказала себе.

Глава 12 Сара и Итро

Луиза и Бернар сделались завсегдатаями тюремного ведомства. Поневоле, разумеется. Шутка ли, двух сыновей навещать! Младший, Тейман, не покинет стены тюрьмы никогда. Так постановил судья, и не взял во внимание и не удостоил ответом молящее письмо отца. Время покажет, не одолеет ли жалость вердикт возмездия: жертву не вернуть, а душегуб страдает и терпит.

У среднего сына суд впереди. “Никакой суд не пробудит радость, никакой приговор не усыпит горе”, – размышляет Гилад, страдая. Пока он принужден отвечать на неиссякающие вопросы неуемно любопытных и непреклонно бдительных расследователей из тайной полиции. Он обеляет и выгораживает, стараясь побольше сокрыть и поменьше открыть. Увы, не знала Райлика, что вовсе не оговорила брата, но угадала причастность его.