Шимшон

Вдруг из высокой травы показался молодой лев. Мускулы на спине и лопатках перекатываются, грудь могучая. Грива не царская пока, нарастает только, зато лапы мощные, ставит их дерзко. Взошел на опушку, спугнул птиц, разлегся, зевнул, обнажив клыки. “Вот оно, приключение!” – подумал Шимшон и бесстрашно вышел навстречу льву.

Завидев храбреца, зверь обрадовался неминуемой схватке не меньше двуногого противника – казалось, едины были мысли и страсти обоих, и сердца бились в унисон. Оба жаждали борьбы и не сомневались в победе, каждый в своей.

Сошлись близко-близко. Лев поднялся на задние лапы, чтобы сравняться ростом с человеком. Раскрыл пасть, готовясь оглушить страшным рыком неразумного смельчака, но лишь хрип успел вырваться из луженого горла. Одним молниеносным движением Шимшон решил судьбу боя. С невероятной силой он ударил кулаком-молотом по львиному черепу и сломал шею врагу. Поднял его, еще живого, просунул мощные ладони меж безжалостных челюстей и разорвал голову зверя, и тот рухнул на землю бездыханный.

Душа героя ликовала. Он присел на торчащий из земли корень большого дерева передохнуть после славного сражения. Отдышавшись, встал, сделал дюжину широких шагов и оглянулся. Птицы вновь слетелись. Громкими криками справедливого негодования огласили они округу. Мертвый лев распластался на том самом месте, где обитали грызуны, и крылатые добытчики не могли подобраться к норкам зверьков. Но разве звериный труп – плохая пожива? Слетелись тучи пернатых, небо почернело от крыльев. В ярости птицы набросились на мертвечину и принялись когтями и клювами рвать шкуру и мясо. Точно обезумев, они за час растерзали падаль и оставили под горячим солнцем чисто обглоданный скелет.

***

Вблизи ворот Тимнаты сошлись дороги Шимшона и родителей. Маноах и Флалита заметили, как сияет физиономия сына, но спрашивать ни о чем не решились: приучены были отказывать себе в проявлении интереса. Огрызнется – обидно, а ответит – так не всерьез. “Это все ангел дьявольский настропалил сына против нас!” – сурово размышлял отец. “Предчувствует, небось, сладкие ночи с Нимарой, вот рожа-то и светится!” – ласково думала мать.

Если бы вдобавок к прочим своим доблестям Шимшон умел читать мысли, то неминуемо признал бы, что оба родителя были отчасти правы. Ему ужасно хотелось рассказать о победе надо львом – разве не подвиг это, или не резон для семейной гордости, а то и подножие будущей славы? Однако Шимшон держал язык за зубами, ибо помнил строгое наставление Пахдиэля – не открывать рта, не посоветовавшись с ним. Впоследствии верный ученик заработает заслуженную похвалу наставника за проявленную выдержку.

Брачные переговоры начались, продолжились и завершились успешно. Синей с супругой сидели по одну линию стола, Маноах с Флалитой – по другую. На снабженные спинками деревянные лавки были положены для мягкости подушки. По настоянию матери жениха кувшины с вином были убраны. Других недопониманий между сторонами не возникло.

Обсуждение происходило в духе обычаев эпохи. Быстро удалось достичь согласия в отношении имущественных и правовых аспектов предстоящего события. Его эмоциональные грани сверкали в другой части горницы, где жениха и невесту усадили напротив друг друга на незатейные лавки без подушек и спинок. Хрупкая Нимара трепетала всем существом и пыталась из-под стыдливо опущенных глаз незаметно взглянуть на судьбу свою. Могучий Шимшон смотрел на избранницу открытым взором. Со стороны могло показаться, что мысли их витают в совершенно несхожих мирах, а на самом деле они думали об одном и том же, но каждый по-своему.

Был назначен срок свадьбы. О ней самой и о последующих перипетиях мы поведаем ниже. А пока пусть семьи занимаются основательной подготовкой к торжеству. Оно должно запомниться простым людям, ибо вступают в брак отпрыски лучших домов Цоры и Тимнаты.

***

Спустя несколько времени Шимшону захотелось взглянуть на поприще недавней доблести, и он отправился на знакомую опушку. Выбеленный солнцем скелет убитого льва лежал на том же месте. Меж ребрами что-то темнело. Приглядевшись, увидал – это пчелы соорудили улей. Накануне достопамятных событий на этом месте был другой улей, но птицы, в остервенении терзавшие тело мертвеца, разрушили пчелиное сооружение. А кругом тысячи цветов, и невозможно насекомым не собирать с них нектар, вот они и отстроили заново хранилище плодов непременного своего труда.

Шимшон сорвал с дерева большой плотный лист, свернул его раструбом, зачерпнул, сколько мог, меда и зашагал обратно домой, вдыхая чудный аромат. Во дворе перелил густую золотистую жидкость в чашку, поставил ее на стол, положил рядом три ложки и кликнул отца с матерью. Втроем ели чудный дар природы. Сердца Манаоха и Флалиты ликовали: “Он думает о нас, помнит, не забыл своих стариков за делами великими Божественными!” Съели мед, исчезла сладость во рту, и пришла мысль: “Неизбежно отступится от породивших его и прилепится к жене своей, филистимлянке этой…”

Шимшон рад был угодить родителям, ибо тяготило его отчуждение. Ему хотелось поведать, историю меда, а отца с матерью разбирало любопытство, откуда взялось угощение. Но все ели молча. Старики не имели смелости задавать вопросы, сын – упреждать их.

Пахдиэль, когда узнал о брачных намерениях Шимшона, весьма порадовался. Похоже, ангел что-то замыслил. Подвиг убиения зверя голыми руками привел его в восхищение. Он похвалил питомца, сумевшего обуздать тщеславие и хвастовство. Довод знакомый: хоть раз усомнятся люди – век не вернешь доверия. “Сказ о льве и о мёде прибережем пока, в будущем он поможет свершению твоей миссии на земле!” – сказал Пахдиэль и принялся записывать в Книгу Вечности новые факты. Следуя обыкновению неистребимой пытливости, владеющий искусством чтения Шимшон заглядывал писцу через плечо.

– Что ты такое пишешь, Пахдиэль? – рассмеялся Шимшон, – не построят пчелы свой улей в гниющем трупе – ведь они сторонятся зловония! Не знаешь этого? Сразу видно, нет у вас на небесах меду! Ведь не так я тебе рассказывал!

– Ты прав, юноша, – сердито ответил посланец Господень, – я перепишу.

Но не исправил Пахдиэль ошибку. То ли забыл, то ли подумал, мол, что написано – то и правда, и будет пища для мудрости, а загадка всегда хороша. К слову заметить, ниже пойдет речь о другой загадке.

Глава 6 Женитьба

Книги думают за нас. Писано в них, как чудо любви соединяет молодые сердца из враждебных сторон, и прекращается война, и останавливается зло. Но пером сочинителя водит жизнь, а она не данница добра, и посему не каждый такой союз служит к благу – бывает, и к худу. И рассказам о печальной развязке непременно находится место на пожелтевших и на свежих листах.

Синей истинно желал мира с соседями. Почему не помочь им, оплошным? Пусть Цора богатеет – будет с кем торговать, и всем нажива. Маноах и Флалита пеклись о семье, и женитьба сына сулила долгожданные радости. И уж забывать стали родители героя, что надлежит им гордиться великим посланничеством отпрыска. А Шимшона душа расщепилась надвое на крутом повороте судьбы. Любви хотелось судье молодому, но и от чести спасителя народного нельзя отрекаться.

Язычники угнетали иудеев, и идеал назира – восстановить достоинство избранников Божьих. Это не вся миссия Шимшона, но важная часть ее. И коли к вожделенной вершине мир приведет быстрее, чем война, и уж тем паче скорее, чем возврат к строгой вере, то отчего не жениться на Нимаре? Ведь женитьба сулит процветание! И недурно бы взять передышку от деяний горних.

***

Пахдиэль – ангел единой цели. Он не менее Шимшона рад близкой перемене, однако, не звучит в ушах его романтическая нота события, другие аспекты которого, как уверен посланник небес, непременно послужат делу. Влюбленный мечтатель – праздное дитя. Сочетание браком есть зыбкая опора для мира меж недружественными племенами, ибо такое основание легко расшатают старое недоверие и новая вражда.

– Я приветствую надвигающееся на тебя счастье, Шимшон… – промолвил наставник, но жених перебил его, тая от благодарности.

– О, как я признателен тебе, Пахдиэль! Хоть ты и ангел, а не чужда тебе и понятна природа

человеческая!

– Ну, полно, полно! Не будем говорить о суетном, стоя на пороге великого. Не забылась ли в любовном угаре высокая миссия?

– Как можно, Пахдиэль? Разумеется, я продолжу мой героический путь по тропе, Богом мне предназначенной!

– Отрадно слышать. Я думаю, неплохо бы созвать мальчишник перед свадьбой. Много ли у тебя друзей?

– Когда-то были… Да вот беда, с тех пор, как взял ты на себя труд воспитания моего, я сделался одинок… Кого же приглашать на прощальное торжество? И вино запретно назиру!

– Верно, хмельной напиток не для тебя. А мальчишник устрой непременно! Позови-ка филистимских молодцов. Они хоть и не друзья тебе, но обидеть отказом остерегутся – силы твоей боятся, помнят, как крепко колотил их!

– Трусливая они братва, ты прав. Потому и в Цору не пойдут!

– А ты в Тимнате их собери, человек этак тридцать. Синей доволен будет – подумает, хорошее начало мирной жизни, мол, Шимшон наших людей на свой праздник зовет. Раскошелится тесть, не поскупится!

– Пожалуй! Угощению обрадуются гости и охотно усядутся за столом! – воскликнул Шимшон.

– Чтоб не скучали званцы, загадай им загадку! – продолжил излагать свой план Пахдиэль.

– О чем?

– Вспомни, как убил ты льва голыми руками, а пчелы в трупе его построили улей!

– Да не в трупе, а в скелете львином, ведь говорил я тебе!

– А я говорил тебе, что сказ о льве и о меде непременно поможет нам. Вот про это и будет твоя загадка!

– Какая же, наконец? – нелюбезно воскликнул Шимшон.

– Вот такая: “Из евшего вышла снедь, а из сильного вышло сладкое”!

– Поясни, Пахдиэль!

– “Из евшего вышла снедь” – намек на то, как хищные птицы разорвали зверя и скормили птенцам мясо льва, который сам пожирал слабейших. “Из сильного вышло сладкое” – значит, в труп, нет, в выжженный солнцем скелет пчелы нанесли сладкий мед.

– Негодная головоломка!

– Почему, юноша? – сердито спросил ангел.

– Коли загадка правильная, то, чтоб распутать иносказание, отгадчик должен знать известное загадчику. Тобою наущаемый, я хранил втайне историю льва и меда. Значит, заведомо никто не отгадает!

– Нам того и надо! – воскликнул Пахдиэль, начиная терять ангельское терпение, – оставишь в дураках язычников, они разъярятся, затаят злое, потом сотворят вам лихо. Выйдет, что фелистимляне, а не иудеи преступят древний мирный договор меж праотцем вашим Авраамом и царем их Авимелахом. Чем больше преступлений – тем больше оснований! Ты должен понимать меня!

– Ясно мне…

– А чтоб вернее приманить их – заключи пари на дорогой приз. Тогда и отзвук звонче будет.

– Ясно мне…

***

Шимшон собрал удивительный свой мальчишник в Тимнате. Тридцать верных его недругов расселись за щедрым столом. Синей не поскупился на угощение, и молодые язычники энергично набивали утробы. Обиды не заставили себя ждать. Сколько ни предлагали Шимшону вина – назир отвергал соблазны. “Отказывается от чаши – не иначе, за ровню нас не держит!” – шушукались одни. “Не пьет – значит, нездоров!” – шептались другие. “Голову туманит трезвость, а не вино!” – соглашались все.

Шум голосов бурно нарастал, а осмысленность речей опасно убывала. Шимшон подумал, что настало время занять внимание пьяниц загадкой. Он поднялся со своего места и после нескольких хвалебных слов в адрес гостей – долг вежливости хозяина – предложил публике проявить смекалку.

– Слушайте меня внимательно, друзья! – воскликнул Шимшон, – что, по-вашему, означает “из евшего вышла снедь, а из сильного вышло сладкое”?

– Э-э-э, да ведь это слишком просто! – раздались бахвальные крики, – мигом в точку попадем!

– Не надо спешить, – умерил Шимшон пыл хвастунов, – чтобы верили вам – не хвалитесь! Завтра женитьба моя, и семь дней свадебного пира щедро жалую вам – мозгуйте да кумекайте! – великодушно заявил жених.

– Семь дней? Ха! Да мы покрепче орешки быстрее колем! – воскликнул заводила веселой банды.

– И второе мое условие, – не обращая внимания на похвальбу продолжил Шимшон, – отгадаете загадку – я всем куплю по новому дорогому платью, а не осилите – каждый из вас принесет мне богатое одеяние. А пока прощайте, друзья, и надеюсь всех вас увидеть завтра за свадебным столом!

Гости начали расходиться. Громко крича и горячо жестикулируя, они принялись штурмовать хмельными мозгами казавшуюся близкой вершину, и все разом выпаливали самые невероятные версии отгадки.

***

Богатый дом – роскошная свадьба. Подарки и веселье. Танцы и песни. Обжорство и пьянство. Тщеславие и зависть. Лесть и зложелательство. Да разве перечтешь все светлые и темные углы в сердцах хозяев и гостей?

Во главе стола сидят жених с невестой, без вины виноватые в торжестве, шумном и продолжительном безмерно. Трепещет Нимара, белая лицом. Всегда краснощекий, Шимшон сегодня бледен. В своей огромной ручище великан нежно держит маленькую, теплую и дрожащую лапку.

Кроме Маноаха и Флалиты, никто из сидящих за столом не одобрял упрямого отказа Шимшона от вина. Мы не знаем, как отнеслась к этому обстоятельству Нимара, но нам известно доподлинно, что женское благоразумие подсказало ей принять мужнину линию поведения.

Наконец жестокость отступила перед милосердием, и новобрачные были отпущены восвояси. О-о-о, здесь стоит сказать несколько слов! Прекрасная, свежевыбеленная комната. Высокий потолок. От нескромных взоров широкие окна закрывались вышитыми завесами. Пол украшали две цветные циновки добротного и толстого тканья. А меж ними располагалось широчайшее ложе. “Зачем так много места?” – подумал Шимшон и вспомнил узкую и гостеприимную постель Кушит. Впрочем, он тут же устыдился некстати явившимся мыслям.

Раздался робкий стук в дверь. Вошла девушка с серьгой в ухе. Доложила: она служанка, специально приставленная Синеем к молодой чете. Она вручила Шимшону колокольчик для вызова и бесшумно исчезла.

Потекли своим чередом будни праздничного пира. Молодые купались в пучине счастья. Нимара убедилась в правоте отцовской опытности, и улетучился страх, и пришла любовь.

К концу торжеств в настроении гостей стала заметна напряженность, которая не уничтожалось даже обильным винопитием. Шимшон догадывался о причине уныния. И глаза Нимары, как показалось ему, блестели чуть меньше.

– Милый, – Нимара шепнула ночью Шимшону, – на мальчишнике ты загадал гостям загадку и поставил условие о тридцати одеждах. И вот, беспомощны друзья твои…

– Дорогая, – не думай об этом, пусть болтуны пораскинут мозгами!

– Коновод их велел мне вызнать у тебя отгадку…

– Велел? Какова наглость!

– Он вопрошал, неужто мы позвали их, чтоб обобрать? Он угрожал сжечь огнем меня и отца. Мне страшно!

– Со мною ничего не бойся, Нимара! Я – щит твой верный!

– Остерегайся их коварства. Умоляю, открой секрет, и спровадим негодяев!

– Да ведь я отцу моему и матери моей не разгадал, а тебе разгадаю?

– Ах, вот как! – воскликнула Нимара и горько-горько заплакала, униженная, – теперь я знаю, где сердце твое…

– О, язык мой глупый! – вскричал Шимшон, мигом уразумев, что обидеть легче, чем обиду вытерпеть, – вот отгадка, слушай!

И, искупая грех, Шимшон поведал Нимаре, как голыми руками убил льва, и как в скелете его пчелы соорудили улей. При этом он подумал о Пахдиэле и испытал некоторое злорадство. Потом он потребовал у Нимары дать честное слово хранить тайну, а она в ответ снова заплакала.

***

К вечеру седьмого дня свадебного пиршества собрались у Шимшона знакомые нам молодцы, и лица их сияли.

– Улыбаетесь? Отгадали мою загадку? – с тревогой спросил Шимшон.

– Нам это запросто!

– Говорите!

– Слушай отгадку: “Что слаще меда, и кто сильнее льва?”

– Век не угадать бы вам, если бы не… – крикнул в ответ Шимшон, и слезы навернулись ему на глаза, – я проиграл спор и в долгу не останусь!

Горько ему стало. Выходит, не уверена Нимара в заступничестве его, страх перед лиходеями сильнее. В гневе Шимшон помчался к ангелу: “Выложу все казуисту!”

– Негодная отгадка! – воскликнул Пахдиэль.

– Почему?

– Во-первых, мутная она.

– А загадка твоя прозрачная?

– Во-вторых, она добыта угрозой, и уж только поэтому ее принять нельзя! – ответил Пахдиэль, пренебрегая дерзостью питомца.

– У вас на небесах такой закон. Здесь на земле не важно, как достигнута отгадка. Я судил и научился многому!

Шимшон пылал яростью, и было от чего – нестойкость Нимары, крушение счастья, собственная глупость, хитроумие Пахдиэля, торжество ничтожеств, уязвленная гордость, унижение проигрыша.

Долг чести платить неизбежно, но сие следует соединить с местью. Одним подвигом больше. Шимшон вышел на торговый путь и стал подстерегать купцов-филистимлян. Тридцать человек убил и снял с них богатые одежды. Взвалил на спину тюк, отнес его к дому угрожавшего Нимаре наглеца и швырнул у ворот.

“Я сделал свое и возвращаюсь домой!” – крикнул Шимшон тестю и ушел, хлопнув дверью и не сказав прощального слова Нимаре.

***

Шимшон вернулся к родителям в Цору. Нескольких дней сердечных мук хватило ему, чтоб осознать потерю. “Прощу Нимару! – думал он, – да разве сам я не обидел ее?” И он снова направил стопы свои в Тимнату.

Тревожно встретил его Синей.

– Где жена моя? – спросил Шимшон, – пропусти меня к Нимаре.

– Никак нельзя, – плачущим голосом промолвил Синей, – ты развелся с Нимарой, и я отдал ее другому.

– Я не разводился с моею законной женой!

– Но ты сказал, что возвращаешься домой, и ушел! По обычаям нашим – это развод.

Кровь бросилась в голову Шимшону, и гнев не давал дышать.

Бедный Синей испугался не на шутку. Рухнули мирные планы. Он боялся мести бывшего зятя и еще больше страшился жестокости соплеменников. Как много злобы вокруг! А золото – дырявый щит против ненависти.

– Шимшон, драгоценный мой! – упал старик на колени перед молодым, – я дам тебе сестру Нимары, ты видел ее, она красивее!

– Ты отнял у меня жену, Синей! Все вы – лживый народ! Отныне я буду мстить вам, подлые филистимляне! – вскричал Шимшон и ушел, чтоб не возвращаться более.

Глава 7 Жажда и месть

Человек сознает крушение любви, и едкая горечь обволакивает душу, разъедает охранный покров ее, жжет нежную ткань. Ум ищет виновника, а сердце плачет. С днями размягчается кристалл обиды, душа взращивает панцирь надежнее прежнего, ожоги под ним рубцуются, и бальзам мести целит мечты.

Проиграв пари, убив три десятка филистимлян, заплатив долг чести и лишившись жены, Шимшон вернулся в Цору к родителям. Мать хотела было напомнить сыну, мол, твердила тебе, не бери чужую, слезами умоешься, но отец, выучившийся искусству угадывать мысли благоверной подруги, успел в последнюю минуту крепко сжать ей руку. Флалита за годы супружества также познала повадки Маноаха и удержала язык в пределах молчаливой мудрости. Молчание полезно – тогда вещи сами заговорят о себе.

Любовь к отцу с матерью не стесняла сына в глубине сердца ставить себя, наделенного Божьей миссией, выше неприметных родителей, вся заслуга коих состояла в простой вере. Где есть стремление к превосходству, найдется место и для зависти. Шимшону было досадно признавать правоту зрелой опытности против зеленого упрямства. Однако не отталкивал он протянутую руку помощи. Отринутый чужими – потянулся к своим.

Клич правосудного неба и глас попранной гордости гремели в ушах Шимшона, и состязались меж собою за первенство и требовали воздаяния недругам. “Месть филистимлянам станет единым ответом обоим вызовам!” – сказал Пахдиэль, знавший науку врачевания печали. Всякий раз, заподозрив надобность в своих настойчивых советах, ангел оказывался на месте. “Видно, планида моя такова – внимать назиданиям его, – думал Шимшон, – запряг меня в свою упряжку любомудр этот вышний”.

– Шимшон! – воззвал Пахдиэль.

– Вот я!

– Язычники заслужили кару, ибо первыми нарушили договор Авраама с Авимелахом, беззаконно отняв у тебя жену!

– Но до этого времени я успел убить три десятка их людей… – робко возразил Шимшон.

– Запомни, юноша: в делах мести не очередность событий, а сила и хитрость установят начало отсчета. Потому не им, а нам с тобой решать, кто пострадал первым.

– Боюсь, Пахдиэль, и они кумекают в том же роде.

– Неисправимый спорщик! Забыл, что с нами Бог?

– Какое причинить им зло? – смиренно спросил Шимшон.

– На их полях зреет урожай. Сожги им все посевы.

– Перехлест это. Я придал смерти тридцать язычников, а не хватил ли в гневе через край?

Сжечь всё – обречь на голод тысячи. Наказание поголовное, без разбору правых и виноватых. Несправедливый суд!

– Судья незрелый! Бичевать одних и не наказывать других – вот в чем несправедливость! Все недруги равны в желании нанести нам ущерб. Карая врага, мы создаем героя, щадя – уничижаем. Одному выпала удача, и он отличился, другому не повезло, но в этом нет его вины. Быть несправедливым к невиновному? – риторически воскликнул Пахдиэль и немигающим взором уставился в упор на собеседника.

– Вроде, гладко говоришь… – с некоторым сомнением пробубнил Шимшон, почесав в затылке.

– Вернемся к щедротам мести.

– Наделы велики, как сжечь их разом?

– Собери молодцов. Да не тех, что на мальчишнике глумились над тобой, а своих, из Цоры. Поймайте триста лисиц. Свяжите животных хвостами по двое, а в узлы воткните горящие факелы. Выпускайте пару за парой. Гонимые ужасом огня, лисицы помчатся в поле и сожгут посевы!

– Так в точности и сделаем! – ответил Шимшон, пряча улыбку.

Сколько мог, созвал Шимшон товарищей, они разбрелись вдоль нив филистимских и подожгли поля с четырех сторон каждое. Ночной ветер в помощь, и начисто сгорели посевы язычников. А удовлетворенный Пахдиэль увековечил в героических анналах земли Ханаанской живописный свой замысел.

***

Ранним утром филистимляне вознамерились навестить нивы свои, полюбоваться на крепкие стебли, потрогать наливающиеся колосья, помечтать о скором празднике урожая. Но не сверкала роса на зеленом ковре, только дымилась земля, побуревшая от злополучной напасти. Бесповоротностью разрушения впечатляет ремесло огня.

Кто-то мигом приволок из молельного дома деревянных идолов, и люди пали ниц перед истуканами, и стали со слезами и криками взывать к неверным богам и вопрошать: “За что? За что нам такое?” Но изваяния не снисходили до ответа и хранили степенное молчание.

Скептики из язычников не слишком уповали на богов и мало верили в вину высшей силы, зато сразу вспомнили о соседях-иудеях и смекнули, что бедствие сие – дело рук человеческих. Добровольцы отправились в Цору. Выкрали нескольких юнцов и связанными привезли в Тимнату. Приготовили инструменты пыток и посулили смерть за молчание. Один из пленников ставил любовь к жизни выше, чем верность клятве. Он все рассказал без утайки.

Собрались самые уважаемые в миру филистимляне для обсуждения обстоятельств и принятия мер. Окажись на этой сходке Пахдиэль – не вняли бы его изощренной мудрости. В конце дебатов взял слово старейшина.

“Твердолобые обрезанцы ждут от нас слепого гнева, убийств, насилий и поджогов. Но наш ответ собьет с толку дурачьё. И в самом деле, что, кроме глупости, могло подвинуть их на опрометчивую артельную расправу? Ведь обижать невинных – новых наживать врагов, а у иудеев и без того довольно зложелателей! Не слишком ли уповают на силу судьи-богатыря? Найдем и на него управу!”

“Шимшон одержим безумством мести за жену. Синей и Нимара равно виноваты перед ним: отец не прозорлив, а дочка малодушна. Накажем своих и этим огорошим иудеев, убаюкаем пугливость их и чуткость. Живьем сожжем Синея с Нимарой. Огонь за огонь, мера за меру – так они в книгах пишут! Пленников отпустим восвояси. Доносчика не наградим, чтоб не убили за измену. Он нам еще сгодится”.

Тут раздался глас народа: “Старейшина, ты не помянул о мести!” Мудрейший филистимлянин успокоил гневную толпу: “Вот-вот наступит время сбора урожая. Взломаем амбары в Цоре и с лихвой возместим потери. На их луга выгоним овец, а на пашнях устроим военный лагерь. Голодные, они добровольно отдадутся в рабство. Утративших разум лишим пищи!”