Король Чёрной звезды

12. Пластилиновый язык

Языковый барьер, есть языковый барьер. Против него не попрёшь. Но ведь для чего столь большие мозги вставлены в голову человека? Для приспособления к жизни, правильно? Тем более у детей. Соотношение веса мозга к весу тела у них, между прочим, куда лучше, чем у взрослых. А ведь этот показатель используется учёными зоологами для доказательства уровня разумности. Получается, дети умнее взрослых? Именно так! Они быстрее усваивают новое, а если учесть то, что некоторые, вполне на вид нормальные взрослые вообще ничего нового не усваивают, хоть тресни, то любой ребёнок становится в сравнении с дядями и тётями куда более соответствующим критериям разумности. И вот именно потому…

Это о языковом барьере, всё о нем. Малыш приходит в этот мир вообще не разговаривая ни на одном языке. То есть, ему не на что даже переводить то, что слышит для усвоения. И все-таки через какой-то годик он понимает уже вообще всё на свете, и даже сам вполне сносно предъявляет претензии окружающему миру. И вот именно потому…

Кассандра – успешно переведённая из 5-го «Б» в 6-й «Б» – была, разумеется, уже не младенчиком, и соотношение веса мозга к весу тела имело у неё несколько худшие параметры, но зато куда лучшие, чем у дельфина. Млекопитающего, которое лет сорок-пятьдесят назад всё человечество, кроме упёртых самураев-японцев, считало самой разумной рыбой на свете. И вот именно потому, при очередном общении с инопланетянами-похитителями Кассандра даже начала догадываться, о чём они говорят – между собой, понятно, потому что общаться с ребятишками с Земли длинный многоколенный пришелец никакого желания не выражал. Ну вот ни вот-сколечко.

В этот очередной раз главный пришелец (быть может, главными у них назначали тех, кто ближе дотягивается макушкой до потолка) привёл с собой сотоварища. Причём, давным-давно знакомого. Того самого, с бесконечно множащимися пальце-руками. Старый знакомый тоже, как и ранее, был совершенно неразговорчив. Даже главный худой, сравнительно с ним, смотрелся жутким болтуном. Много-много позже земляне узнали, что пальцерукий действительно не умеет говорить. От слова «вообще». Всё ему требуемое он выражает работой своих пальцев с ногтями-капотиками. Он разговаривает скульптурой. Очень удобно, и доступно для всех. Прямая речь в чистом виде. Потому и звали его соответственно ремеслу – Скульптор.

Вот и ныне, когда прибывший худой Кощей, в очередной раз насмотревшись на земных притихших детей вволю, о чём-то спросил Скульптора, тот повернулся, извлёк откуда-то кусок некоего пластилина и тут же слепил ответ.

– Нет, – отчеканил худой-длинный, ибо только таким образом можно было трактовать его жестикуляцию.

Немой Скульптор тут же прихлопнул вылепленную композицию и в мгновение ока породил новый состав фигурок. Как уже указывалось, при столь наглядной речи, не требовался вообще никакой переводчик. Так что с помощью познавательных способностей своего не зашоренного взрослостью мозга, ученица 6-го «Б» вполне уловила весь скудный диалог инопланетных злоумышленников. Один спрашивал и ругал на неизвестной землянам фонетике, другой оправдывался – лепил доводы на ходу.

– Что ж ты за растяпа такой? – пилил его худой-длинный. – Почему не мог отличить маленьких от больших?

– Откуда ж я знал, что это детёныши млекопитающих? – лепетал Скульптор с помощью вылепленной пластилиновой коровы. Корова, правда, была несколько шестиногая, видимо из-за принятых где-то на далёких звёздах стандартов. – Они ходили одни, сами по себе. Не у каких из известных нам разумных рас такое не принято. Дети ходят пристёгнутые к взрослым, до самого своего взросления.

Надо сказать, что словосочетание «известные нам разумные расы» Скульптор выговаривал – то есть, лепил – столь долго и тщательно, что худой-длинный не выдержал и остановил его жестом «хватит, и так понятно».

– Ты что же, не мог прихватить ещё каких-нибудь других, повзрослее? – хмуро поинтересовался худой-длинный.

– Думал, и этого хватит, Повелитель? Но если надо, я мигом приготовлю ракету и фьють-фьють туда-обратно. – И ракета, и «фьють-фьють», и изображение вполне похожей Земли потребовали от немого Скульптора жуткого расхода материала, однако он справился. Извлёк неизвестно откуда ещё две горсти своего пластилина.

– Знаю я твоё «фьють-фьють», – проворчал «Повелитель». – Засмотришься на какие-нибудь артефактные планетарные прелести, будешь пялить глаза и лепить копии, пока не запомнится до волосинки. Да и лететь чёрти куда и чёрти сколько. А главное, зачем повышать шансы нашего обнаружения? У этих людишек наличествуют телескопы. Есть локаторы. Допускаю даже, что они в некоторой мере, опасны. Чего я должен рисковать, из-за твоей нерасторопности?

– Виноват, – вылепил Скульптор. – Если Повелитель желает, могу сегодня же повеситься, благо тут уже наличествует вовсе не искусственная, а добротная сила тяжести.

– Ещё чего! – возмутился худой-длинный. – Где я нынче возьму другого такого – умелого и преданного?

И тогда Скульптор с явно угадываемым облегчением изничтожил миниатюрную фигурку самого себя, уже притороченного к виселице.

– В общем, с экземплярами нам в этот раз не повезло, – подосадовал худой-длинный. – Ладно уж, обойдёмся тем, что есть.

Во время всего этого обмена мнениями, дети с Земли выполняли роль статистов, то есть в диалоге совершенно не участвовали. Для этих инопланетян они и в самом деле были всего лишь «экземплярами». Однако малютка Тимурка не совсем понял ситуацию, видимо из привычки, что и нормальные земные взрослые не часто обращают на детей достойное внимание, когда обращаются между собой.

– Дядя, – сказал он вполне, по его мнению, заискивающе, – а можно мне чуть-чуть вашего такого хорошего пластилина? Тоже хочу полепить.

Вы не поверите, но немой Скульптор его вполне понял, хотя похоже удивился даже не самой наглости, а именно такой просьбе.

– Можно? – спросил он у Повелителя.

– Валяй! – махнул длиннющей рукой худой-длинный.

И тогда Скульптор тут же прихлопнул вылепленный вопрос-композицию и подал Тимурке волшебный пластилин, или что-то вроде пластилина.

– И мне! И мне! – взвизгнула, округлив глаза, София, но инопланетяне уже скрылись за тяжеленной дверью-люком.

13. Солнца наши и прочие

Думаю, теперь многих озарила эврика, касающаяся того, что звёзды потому и разного цвета, что сами по себе разной температуры. Те, что горячее, те белее. Самые горячие – голубые гиганты. Они светят испепеляющим, вредным для здоровья жаром, и облетать их завсегда требуется дальней стороной. Температуры их поверхностей доходит до двадцати тысяч градусов. Куда проще с солнцами подобными нашему. Температура всего-то шесть тысяч градусов, и если не трогать руками пламя, то существовать получится вполне так комфортно. Ну, а всяческие красные карлики, те, конечно же, куда холоднее. Где-то три тысячи градусов. Совсем маловато. Разумеется, в железных кастрюлях и сковородках, поставленных на такой огонёк, ничегошеньки не сваришь, не зажаришь, потому как оные расплавятся без всяких альтернатив. Но в мире звездо-солнц это считается слабой температурой, и потому сам свет красноватый и нет в нём жуткой силы молодых звёзд.

В общем, всё понятно-ясно. Те звезды, что моложе, и недавно родились, те и светят сильнее. Не скупясь орошают пустоту Космоса вокруг своим бело-голубым жаром. Постаревшие солнца, они куда скареднее. Давно, ещё в лихой звёздной юности, истратили они свою силу, и потому берегут то, что осталось. Энергия их велика, но всё-таки конечна, а жить звезды хотят как можно дольше. Наверное, им тоже нравится наблюдать за изменениями окружающего Космоса. Они – звёзды – живут столь долго, что вполне-таки могут пронаблюдать эти изменения.

14. Опасные планетяне

Инопланетный пластилин оказался вообще никуда не годен.

– Как же он из него лепит? – возмущался Тимурка уже миллионный раз за день. – Ведь не лепится же никак.

– А мне не дал совсем, – сообщила в свой стомиллионный раз София.

Кассандра тоже попробовала лепить из выпрошенного Тимуркой материала. И, ага, как бы не так. Этот пластилин даже формы не менял. Отщипнуть от него горстинку тоже не получалось никоим образом. В общем, или этот немой многопальцевый поиздевался над детьми, что конечно некрасиво. Или, мамочка и боженька неправый, для того чтобы свободно лепить из такого «пластилина» требовались руки как у американского господина Сигала из телевизора. Конечно, могло случиться, что этот чужезвёздный лепщик как-то руками нагревает или охлаждает этот самый «пластилин». Мало-ли, как устроены инопланетные руки изнутри, вдруг они и вправду с нагревательной спиралькой? В общем, этот неизвестный земной науке материал выглядел как пластилин, но совсем не лепился.

Зато в очень скором времени, неразговорчивый Худой-Длинный всех приятно удивил, особенно Кассандру. Длинный господин Кощей оказался вовсе не молчуном, как показалось при первых встречах. Может, взрослые правы, то есть, и вправду встречают по одёжке, а провожают по уму? К сожалению, в этот раз Худой-Длинный явился без своего лепщика, так что поинтересоваться, каким образом все же лепят из этого инопланетного пластилина не получилось. Зато хмурый многоколенный инопланетянин прекрасно разговаривал на русском языке. Без всяких там акцентов, диалектов и прочего. Хотя может, Кассандра в силу неоконченного начального образования и не очень-то разбиралась в подобных вещах. Гораздо позже дело конечно прояснилось. Оказалось, у главного пришельца Кощея попросту (если так получается выразиться в отношении данного случая) наличествовал в воротнике специальный прибор-переводчик.

Самообучающаяся миниатюрная машинка за время полёта, оказывается, подслушивала все разговоры детей между собой. А кроме того, вызубрила все диалоги во всех телепередачах Земли, которые транслировались во время полёта. Кто бы мог подумать, но оказывается телепередачи с нашей голубой планеты распространились по Космосу боженька неправый на какую-то дистанцию.

Короче, однажды Худой-Длинный явился, и снова воссел на своём, ниоткуда взявшемся, стуле. С появлением и исчезновением этого стула, надо сказать, происходил всё время форменный фокус. Быть может, Худой-Длинный носил его в складном виде, приклеенном к собственному седалищу?

– Кхе-кхе! – сказал главный пришелец, привлекая внимание маленьких землян. Впрочем, уже его появление привлекло внимания дальше некуда. – Планетяне земляне! Я хочу говорить с самым старшим среди имеющихся.

– С тобой, кажется, Каська, хотят потрендеть, – почти тихо, но оглушительно в пустой комнате-каюте прокомментировал Тимурка, и покраснел, поняв, что сказал как-то не так, как надо.

– Тима… Как ты выражаешься! – возмутилась ученица 6-го «Б», и тут же повернулась к Худому. – Слушаю вас, товарищ… э-э-э… Здрасьте!

Кассандрино «здрасьте» инопланетянин проигнорировал. Видимо, на их планете здороваться между собой было совсем не обязательно.

– Ты старший среди наличествующих? – уточнил инопланетянин, хотя любому «планетянину», в смысле человеку, и так бы, с первого взгляда стало бы понятно, кто из детей старшенький.

– Я, уважаемый пришелец, – ответила Кассандра, потому как считала, что не стоит начинать первую беседу с грубости.

– Ага! – сказал Худой-Длинный и от радости такого выдающегося открытия даже потёр ладони одну о другую. – Хотел я, значит это… Спросить, вот!

– Ага, – кивнула Кассандра в свою очередь.

– Часто на вашей стандартно-населённой планетке случаются такие вот драки, когда много сразу, да ещё разными подручными средствами? Обычно специальными инструментами?

– Это чего? – выпучила глаза ученица 6-го «Б», а слушающие небурную покуда беседу Тимурка с Софией вообще приоткрыли рты.

– Ну это… Как его, метеорит меня порази… О! Часто ли у вас там воюют, вот?

– А-а… Часто ли у нас, на моей любимой Земле, воюют? – просияла Кассандра. – Ещё как часто, дорогой товарищ инопланетянин. Так часто, что и без переменки вообще могут! В Сириях всяких, и во всяких других местах сразу.

– Ах ты! Метеорит меня щёлкни! Как прелестно-то, детёныши! – прямо-таки просиял худосочный пришелец. – И там даже грохают друг дружку по-настоящему сотнями и тысячами штук?

– И тысячами! – тоже сияя от достижений Земли сообщила ученица 6-го «Б» школы номер 22. – Так колотят, мил не-человек, что аж диву даёшься. И бомбочками, и ракетками крылатыми. А ещё с самолета как навернут! Бу-бух!

– Тра-та-та! – подсказал не могущий усидеть на месте Тимурка.

– Ага, и с пулемёта тоже.

– С «атомата»! – подпрыгнул на месте Тимур.

– Какие милые люди, – восхитился пришелец. – И никого не жалеют, наверное?

– Ещё бы. То ж война, – пояснила Кассандра донельзя довольная собой.

– Прямо неисправимо колотят, да? – уточнил Худой-Длинный. От возбуждения он даже вскочил со своего стула, и, поднявшись во весь свой неслабый рост, начал расхаживать взад-вперёд.

Тут Кассандру накрыло неожиданное озарение. Ведь, боженька неправый, вполне можно было использовать тематику для собственных нужд.

– Вы, уважаемый инопланетник, нас украли, так ведь нужно понимать? – спросила она по возможности скучным голосом. И поскольку многоколенный Кощей ничегошеньки не ответил, добавила: – Это у нас люди друг друга так метелят, а прикиньте, мил не-человек, что наши сотворят с чужими-инородными? То есть, с пришельцами? С вами, в смысле, если узнают – а они уж узнали, гарантирую – что вы крадёте людей.

– Это чем же они нас? – полюбопытствовал Худой-Длинный, возрившись на Кассандру с неожиданной внимательностью.

– Тух! Пиу-пиу! Ракетой, – пояснил Тимурка, сопровождая речь жестами.

– «Пиу-пиу!» – удивлённо повторил пришелец. Потом мотнул головой. – Не, технологии не дотягивают. Да и как найдут?

– Телескопом, вот, – заявила Кассандра. – Посмотрят и найдут сразу!

– Не, – он снова мотнул головой. – Не увидят. Никак не увидят. Нас невозможно увидеть. В общем, я рад, что ваши там так хорошо между собой дерутся. Причём всякими подручными приборами и даже специальной автоматикой.

– Ещё как, ещё как! – подтвердила Кассандра, хотя фраза «нас невозможно увидеть» несколько сбавила уверенность. – Всяких опасных пришлых наши забьют как…

– Как мамонтов! – подпрягся Тимурка.

– Каких ещё «мамонтов»? – несколько опешил Худой-Длинный.

– Ясно каких – с бивнями отта-кущими! – пояснила Кассандра, разводя руки вширь. – Всех выколотили камнями, даже без ракет. А у вас и бивней-то…

– Опасные планетяне, жутко опасные. И разумные к тому же, – потёр ладони одну о другую Худой-Длинный. – Надо всех вытравить. Прихлопнуть, покуда по Космосу не расползлись. Потом устанешь отлавливать.

Произнеся эту не слишком понятную фразу, высоченный пришелец встал и вышел в откупорившуюся самостоятельно дверь. Причём, наличествующий до этого вполне материальный стул, тут же испарился.

– А я ведь ни о чём не успела расспросить, – констатировала Кассандра. – Какой-то странный инопланетянин.

Можно было подумать, что на своём коротком веку она неоднократно встречала лишь совершено нестранных инопланетян.

15. Миллионы с октиллионами

Наше родное Солнце – жёлтое. Температура поверхности шесть тысяч градусов. Ничего себе! Но это все-таки ерунда, сравнительно с какими-нибудь белыми карликами. Вот те, светят так светят! Двадцать тысяч градусов по Цельсию! Боженька неправый, если бы наше Солнце вдруг засветило с такой температурой. Мы тут же обгорели бы, как головешки, и только сумасшедшие стали бы ходить загорать на пляж. Впрочем, при таком солнышке в сплошной пляж превратиться вся освещаемая часть планеты.

А почему звезды светят и греют? Это вопрос! Над ним билось не одно поколение учёных, не самых глупых людей в мире. И вот к какому выводу они пришли. Солнце, и все остальные звезды светят от того, что внутри у них происходит атомная реакция. Легкие атомные ядра слипаются в более тяжёлые. Самое лёгкое атомное ядро у легчайшего вещества под названием водород. Ядра атома водорода слипают в ядра гелия. Тоже, в общем-то, очень лёгкого газа, но всё же, почти вчетверо тяжелее, чем водород.

Такие сложные внутриатомные процессы не могут происходить где-ни-попадя. В нашем обыденном окружении – ни за что на свете. А вот в недрах, в глубочайших глубинах звездо-солнц – там самое то. Нужны гигантские тем-пературы – много миллионов градусов, и страшные, непредставимые давления. Это когда на атомы давит что-то жутко-жутко тяжёлое. Понятное дело, в центре Солнца, на его внутренности и давит весь огромный вес Солнца. В нашем случае два октиллиона тонн! То есть, в цифрах – 2 000 000 000 000 000 000 000 000 000. Двойка с двадцатью семью нулями тонн. Ничего себе! Вот то-то. Именно под таким давлением и начинают слипаться ядра атомов.

Что же с того? – спросит любой встречный. – Пусть себе слипаются. Однако, когда ядра атомов слипаются, появляется маленький-маленький излишек. Выделяется совершенная крупинушка неприкаянной энергии. При слипании ядер происходит нагревание. При каждом слиянии ровно чуть-чуть. Однако, внутри звезды атомов чрезмерно много. Гелий из водорода рождается и рождается, да так быстро, что каждую секунду в излучение превращается четыре с половиной миллиона тонн вещества. В одну-то секундочку. Именно поэтому любая звезда, то есть, любое солнце, и светится. Эта энергия, порождённая в его центре, выплёскивается наружу и несётся по Космосу во все стороны.

Звезды – это большие космические фонари… и печки одновременно. Именно энергия их нутра способствует протеканию всех прочих процессов в Космосе. В том числе – жизни. Мы живём, потому что наше милое Солнце бесшабашно расходует свой внутренний водород. Оно не жадничает и не копит что-то на чёрный день. Оно очень доброе – это звёздное Солнце.

16. Четыре руки

Одним неясным деньком… Неясным потому как из камеры заточения земных пленников никак не получалось понять день на улице или уже вечер, и так же точно соотносительно погоды. То есть, дождик на улице, туман клубится, или уже снег выпал и поблёскивает – не поймёшь. И к тому же, если все-таки предположить, что инопланетяне держат их не просто взаперти, а внутри какой-то «летающей тарелки», то тогда они летят по Космосу, а там, как всем доселе известно, дожди случаются только лишь метеоритные, а солнышко заходит, если только затмение, то есть, его загораживает какая-нибудь из здоровенных планет.

Так вот, одним неясным деньком, нашим героям неожиданно почудилось, что из-за толстенной железной двери раздаются какие-то невыясненные звуки. Кассандра оборвала повтор повествования об устройстве и назначении полезного изобретения человечества, под наименованием «перемена». Все замерли и вслушались в неясность задверного пространства. Благо внутре-стенный телевизор нынче молчал как рыба, а Тимурка, даже перестал канючить, что про эту самую «перемену» он уже абсолютно всё уяснил, и не пора ли повторить сказочку про любезного ему Конька-Горбунка? Более того, сообразительный Тимурка – что значит мальчик – вскочил и, подбежав на цыпочках к двери, приложился к ней ухом. Совершенно зря. Потому как не прошло и минуты, как массивная дверь из невыясненного металла шевельнулась, и за ней…

Это было нечто четырёхногое, но уж явно не Конёк Горбунок. Это что-то или кто-то едва поместилось в проёме двери, потому что, мало того, что у этого кого-то было четыре опорных конечности, сверху, на удлинённом туловище – у этого что-то-кто-то было ещё и целых четыре руки. Вот это был инопланетянин, так инопланетянин – что надо! У детей от удивления растворились рты. Особенно у Тимурки, который наблюдал гостя снизу, да ещё сам упав на четыре конечности: по-видимому, сработал заложенный природой во всех млекопитающих инстинкт подражания.

Настоящий пришелец сказал какое-то «иго-го». По крайней мере, звучало это близко к лошадиному, и никак не соотносилось ни с русским, ни с каким-либо известным в настоящее время языком планеты Земля. Тут же, разумея, что его не совсем допоняли, пришелец призывно махнул… Нет, не рукой! Все четыре были заняты переноской неких предметов. Махнул головой, явно приглашая маленьких землян следовать за собой.

– Пошли, – произнесла Кассандра, как ей показалось, вслух. – А то так тут и просидим всё наше большое космическое путешествие. Когда ещё… Софья! – прикрикнула она на младшую, потому как та, явно не горела желанием приближаться к четырёхрукому.

Наконец, после некоторой межручной суетни, пришелец умудрился высвободить сразу две нижних руки, распределив поклажу в верхних. Одну – нижнюю левую – он с поклоном протянул к Тимурке. Тот молча, всё ещё с открытым ртом, ухватился и снова обрёл собственную двуногость. С опаской приблизившуюся Кассандру, пришелец тоже тронул за плечо, словно здороваясь, и сделал новый приглашающий жест. Никто не понял, что имеет в виду четырёхрукий. Двуглазое – слава богу – лицо изобразило угадываемо досадливую гримасу. Но пришелец тут же двумя свободными руками подхватил Тимурку и легко водрузил на свою лошадо-подобную – только много короче – спину. Затем, так же точно он поступил и с Софией. Что касается Кассандры, то на не слишком длинной спине места для неё не оказалось, и потому ей пришлось просто взять удивительного пришельца за руку. Рука у него была страшно горячей, зато ладонь зеленоватой изнутри.

Однако даже в такой, столь нештатной ситуации, ученица 6-го «Б» не забыла о своих семейно-родственных обязанностях.

– Тимурка, – назидательно произнесла она, глядя вверх, – за Софьей следи! Придержи её, если что!

И вот после этого, и даже очередного неразборчивого «иго-го», они двинулись по коридору, куда-то прочь, от своей надоевшей темницы.

17. Без горизонта

А вот к этому, пожалуй, привыкнуть было совсем нельзя.

– Мама родненькая! Что с нашей Землёй-то случилось? – только и вырвалось у Кассандры.

– Боже, боженька ты наш неправый! И где же это я?! – выплеснула София, расширив глаза в два раза больше чем в обычное время.

– Ой! Держите меня! Планету-то нашу, планетушку плохие люди раскатали в совершеннейший блин! – возопил Тимурка не своим голосом, причём кто имелся ввиду под этими самыми «плохими людьми» осталось загадкой на все века.

– Тимурка у нас скрытый гений, – констатировала Кассандра, гораздо позже, уже при плановом обсуждении случившегося. – Землю переколбасили из шара в блин.

– Не в блин, а в блинище! О-такой! – развёл руки Тимур.

– А если этот блинище, ещё и окажется помещённым на трех слонов… или, там, китов, как сказано давным-давно, тогда и Софочка тоже угодила в точку.

– В какую ещё точку? – в недоумении вопросила София, не зная возмущаться ей, или воспринять сказанное в качестве похвалы.

– Это такое фигуральное выражение – «попасть в точку», то есть, «угадать правильно», – пояснила Кассандра лекторским тоном, и тряхнула своей кучерявой светлой гривой.

– Значит, планете нашей, Землице нашей ненаглядной голубой, и точно каюк, – констатировал Тимурка. – Если её так сплющили, то тогда понятно, что и морям, и городам всяким, родным и разным, им всем тоже. Потому и не видно ничего.

– Каким ещё городам? – поинтересовалась София.

– Ну, я ж сказал, всяким, – подытожил Тимурка.

– И нашим тоже, что ли? – расширила глаза в тарелки София.

– Что ты такое болтаешь ребёнку? – возмутилась Кассандра. – Ерунду ведь, совершенную.

А речь-то собственно всё это время была вот о чём. Речь шла о горизонте. О том самом, который Старик Хоттабыч назвал тем, местом, где земля стыкуется с прозрачным куполом небес. А в современных, продвинутых в соответствии с научным видением жизни учебниках, обозначается воображаемая линия, на которой земля соприкасается с небом. Ну, а в полном переводе с изначального греческого, «горизонт» трактуется как «ограничивающий».

Так вот, когда Кассандра, Тимурка и София выбрались из «Кунсткамеры причуд малоразумной жизни» – так среди местного населения обзывалась их тюрьма – и оказались просто на открытой местности, их взору предстало зрелище совершенно непредставимое для любого существа, доселе жившего на планете.

Потому, сто раз была права Кассандра, что они все давно уже находились не на родной Земле – они все попали в совершенно другой мир. И даже не на планету. Экое дело, попасть с помощью «летающей тарелки» на какую-нибудь планету. Позже, гораздо позже, их будущий друг – четверорук Гова – растолкует этим юным представителям планеты Земли – «планетятам» – истину их новой не планетной жизни.

Дело в том, что объект, на который угодили земные планетята, оказался вовсе не обычной шаровидной планетой. Этот космо-объект был даже не планетой, размазанной в блин. Это был звёздный объект совершенно нового вида – футурологическое космическое чудо. (Футурология – это научное предсказание будущего).